Квир-теории

Глава первая

ЛАЗАНЬЯ Краткое содержание: Брайан исчез (не спрашивайте пока, куда), и Джастин проводит все больше и больше времени в одиночестве в лофте, к ужасу Деб. Дебби Я вижу, как джип подъезжает и паркуется у обочины, и на мгновение чувствую, что начинаю злиться. Хочу выбежать и схватить его. Трясти его, пока он не завизжит, как собака. Отвесить большую затрещину. А потом Солнышко выскакивает из машины и захлопывает дверцу. Я наблюдаю, как он осторожно обходит джип, выискивая какие-нибудь вмятины или царапины. Намеки на грязь или соль. Стряхивает с крыла какой-то несуществующий кусок дерьма. Сбивает кусочек льда с заднего колеса. Засовывает пару монет в счетчик. Поворачивается и смотрит на большую, старую, уродливую штуку еще раз, пока не убеждается, что она все еще совершенна. Если бы это была я, я бы запустила его прямо в ближайшую стену. Но это всего лишь я. Прошлой ночью опять ночевал в лофте. Поначалу он даже не заходил туда, разве что забирал почту и проверял сообщения. Потом стал задерживаться до самого вечера. Смотреть большой телевизор или слушать музыку. Он говорил мне, что идет к «Вуди» или в какой-нибудь клуб, но я звонила в лофт, и он сразу же отвечал. «Просто пришел забрать кое-какие вещи, Деб», или «Просто слегка прибираюсь здесь, Деб». Иногда это было «Я просто использую компьютер, Деб, » или «Я работаю над художественным проектом, и не хочу испортить краской твою комнату, поэтому делаю это здесь» — это было самое смешное: мысль, что он может испортить мою комнату! Потом я подумала, что, может быть, он таскает в лофт парней, используя «знаменитую квартиру» для собственной выгоды — думала, что это будет только справедливо. Но я уверена, что он бывает там один — вы можете мне верить. И я узнала от ребят, что они почти никогда не видели его в барах или в «Вавилоне», а если и видели, то он уходил один, забирался в свой большой уродливый джип и уезжал рано утром. И он все чаще и чаще возвращался в лофт, так что почти не бывал дома, разве что бросал грязное белье и брал чистую одежду. И поесть, конечно. На самом деле, он бывал в лофте больше, чем тогда, когда Брайан был там. В этом-то и дело. И это действительно меня беспокоит. — Привет, Деб. В последнее время он всегда приходит вовремя. Даже в те дни, когда погода становится невыносимой, что в это время года случается довольно часто. Он входит в дверь за несколько минут до своей смены. Никогда не опаздывает. Никогда не хихикает, что делал кое-что, из-за чего опоздал, как раньше. Мне не нужно спрашивать и не нужно знать, спасибо. Но теперь он приходит рано и тихо. А молчаливое Солнышко — это просто неправильно. — Мы скучали по тебе вчера вечером. Вик приготовил попкорн, и мы смотрели видео, которое принес Бен. — Что это было?.. — «Чудо — мальчики». — Ничего страшного, я уже видел, — он завязывает фартук и суетится под прилавком. — Тоби Магуайр. Он очень милый. И Майкл Дуглас — теперь он больше похож на меня, если ты понимаешь, что я имею в виду. Думаю, что он уже немного потрепанный, но все еще горяч. — Да, это хорошо. Книга тоже превосходная. Это все, что он предлагает. Обычно такое вступление было бы хорошим началом для двадцатиминутного монолога о преимуществах фильма перед книгой, но он не продолжает. Просто достает стаканы и начинает наполнять их водой. — Много работы сделал вчера вечером? — Да, я был очень занят. Хочу успевать за своими проектами и получать хорошие оценки. Это все, что меня сейчас интересует. Ого. Для меня это звучит как настоящий посыл. Я понимаю, когда мне говорят отвалить. Проблема в том, что мне действительно нечего знать. На самом деле он просто сидит в холодном лофте, молча работая над своими проектами и ожидая телефонного звонка. Я знаю это по тому, как он отвечает, когда я звоню туда. Как будто кто-то ждет вестей от лотереи. «Алло?! — не вопрос, а требование. — О, привет, Деб». Его голос обрывает мое сердце. О чем он только думает? Что ему позвонят ни с того ни с сего? Он все еще живет в мире грез. В миллионный раз за последние несколько недель я думаю кое о ком, кого мне хотелось бы не так тихо убить. В закусочной становится все больше народу, так что у меня не так много времени, чтобы размышлять о своем проблемном ребенке. Около десяти я вижу, как он снимает фартук и надевает куртку. Пошел небольшой снег. — Не забудь перчатки, Солнышко, — кричу я, когда направляется к двери, но он только хмыкает и толкается наружу. Я выглядываю в окно и смотрю, как он чистит джип, а потом уезжает на учебу. Эта штука всегда слегка вздрагивает, когда ее переключают на вторую скорость, но он уже привык к ней. Чуть позже появляется Майкл. Поскольку он теперь сам себе хозяин, то может приходить поесть, когда захочет, и ему нравится избегать утренней суеты. Кроме того, у меня сложилось впечатление, что парни, которые читают комиксы, точно не ранние пташки, так что утро у них все равно наступает позже. Он один, поэтому плюхается за прилавок. Я понимаю, что не могу вспомнить, когда в последний раз все мальчики приходили и завтракали вместе, как раньше. Мне от этого немного грустно. Интересно, Майкл тоже это чувствует? — Чудо-мальчик уже ушел? — Перестань его так называть. И да, он ушел на занятия минут двадцать назад, — я поставила перед ним огромный стакан апельсинового сока. — Ма, если я выпью все это, то буду бегать в туалет весь остаток дня. — Тебе нужен витамин С в такую погоду, Майкл. Помнишь, как я не выпускала тебя за дверь, пока ты не клал в рот витамин Флинстоуна? — Да, и я был единственным ребенком в школе, у которого каждое утро был фиолетовый язык. Господи, Ма! — Эй, если я не позабочусь о тебе, то кто же тогда? — Я уже большой мальчик и могу сам о себе позаботиться, — он произносит это немного печально, и мы оба поворачиваемся и смотрим на кабинку, где обычно сидели мальчики. Я не говорю Майклу, что ее захватили четыре новых парня, которые встречаются там каждое утро, едят, смеются и делятся рассказами о прошлой ночи. — Скажи Бену, что мы с Виком посмотрели фильм, который он нам одолжил. Это было интересно. Я отдам его тебе, когда ты придешь на ужин. Раньше я просто обожала Майкла Дугласа в «Улицах Сан-Франциско». — Я думал, Джастин будет смотреть его вместе с вами. — После ужина он ушел в лофт и больше не вернулся. Кроме того, он сказал, что уже видел его. Я смотрю, как Майкл допивает апельсиновый сок, пока готовлю ему завтрак. Майкл хмурится и шевелит губами, как всегда, когда ему что-то не нравится. Он делал это, когда набивал рот брокколи. И всякий раз, когда Солнышко был рядом — поначалу. Как будто бедный ребенок оставил неприятный привкус во рту, как капуста. Нет нужды гадать, что все это значит. Но я давно этого не видела. — Почему он все время там? И вообще, что он там делает? Мне приходится улыбнуться, потому что я уже слышала эту речь раньше при разных обстоятельствах. Но все сводится к одному и тому же. Одному и тому же человеку. — Он там учится, Майкл. — Но почему? У него есть отличная комната для занятий в нашем доме — моя комната. — Я думала, ты злишься, что он занял твою комнату. Трогает твои вещи. Дышит твоим воздухом. — Хм, — он достает какой-то каталог и начинает листать его. Тот полон кукол — извините, «фигурок» — разных персонажей комиксов, и он пытается решить, какие из них заказать в магазин. Переворачивает страницу и цепляет вилкой яичницу-болтунью, а потом переворачивает еще одну страницу. Затем останавливается и оглядывается, — и почему он ездит на этом ебаном джипе, черт возьми? — Ну, — говорю я, — тебе придется спросить об этом своего друга Брайана. Если ты когда-нибудь увидишь его снова. Или услышишь о нем снова, — я беру чистую тряпку из-под прилавка и вытираю мокрое пятно, которое могу видеть только я, — тогда ты сможешь спросить, какого хрена он упаковал чемодан, положил ключ от джипа в конверт, адресовал его Солнышку и уехал, никому не сказав ни слова. Ты же знаешь где он, Майкл. Так позвони ему и спроси. — Я не могу, — он отодвигает свою еду, только наполовину съеденную. Это заставляет меня пожалеть, что я открыла свой большой, долбаный рот, — это не мое дело. — Ну, ты же вроде бы его лучший друг. Если это не твое дело, то чье? — Не знаю, Ма, не спрашивай меня. — У меня на руках ребенок, который умирает здесь — умирает изнутри. Пусть Бен позвонит… как его там? — Рон. — Скажи ему, пусть позвонит своему другу Рону и попросит позвонить Брайана. — А, понятно. Заставь Брайана сделать что-нибудь. Правильно, — он встает и выуживает из кармана несколько купюр. — Не надо, милый. Ты даже не доел. — Все в порядке, Ма, — он положил деньги на стол, — увидимся вечером. Майкл выходит на холод, и его лицо сразу же морщится от холода. Я думаю обо всех тех случаях, когда проклинала Брайана Кинни за то, что он был рядом и все портил. Но это ничто по сравнению с тем, как он все испортил своим отъездом. *** Поскольку Майкл придет на ужин, я готовлю лазанью. Есть что-то успокаивающее в ее приготовлении, наслаивая пасту, думать о том, как соус и мясо, рикотта и грибы будут сочетаться вместе. Это была одна из первых вещей, которые моя Нонна научила меня готовить, и я всегда читаю небольшую молитву за нее, когда готовлю лазанью. И тогда все всегда получается как надо. Я пыталась научить Майкла готовить, когда он был ребенком — Вик учился вместе со мной, когда мы оба были детьми, и это хорошо ему помогало. У итальянских мужчин нет зацикленности на кулинарии, как у некоторых парней, геев или натуралов. Но Майкла это не интересовало. Все, к чему он прикасался, превращалось в месиво, даже если он точно следовал рецепту. Я думаю, что у тебя либо есть способность, либо нет, а у него нет. Вот у Солнышка она есть. Даже когда он портит основной рецепт, он всегда придумывает что-то съедобное. Он художник, думаю, что он видит кулинарию как своего рода искусство, чем она, в принципе, и является. Вот почему итальянцы — величайшие художники и величайшие повара. Это не только мое мнение, но и факт. Он входит, когда я готовлю вторую запеканку с лазаньей. Учитывая, как эти дети едят, всегда готовлю два больших блюда для них. Он тут же подходит и начинает наслаивать пасту, мясной соус, рикотту. Он всегда режет тесто точно по размеру сковороды — моя немного неровная, но это не имеет значения, когда она готовится. Но он очень педантичен в том, чтобы точно подогнать длину. Может быть, это привычки WASРов*. Они кажутся мне полными задницами. Все должно быть на своем месте. Его мама, Дженнифер, такая же: старается, чтобы все было так, как надо. Это может свести с ума, вот что я скажу. Солнышко, кажется, в кои-то веки в хорошем настроении. Думаю, что он получил похвалу от профессора по поводу одного из своих проектов, и это сделало его день лучше. Он очень дорожит мнением своих учителей, то, чего я никогда не понимала, поскольку не была студенткой. Как и Майкл, если уж на то пошло. Так что школа была пыткой для нас обоих. Но Джастин другой: он один из тех «отличников» — может быть, это опять особенность WASРов — и получение высшей оценки, быть лучшим в классе, получение похвалы учителя — значит для него все. Неудивительно, что последний год его пребывания в Сент-Джеймсе был такой пыткой: впервые в жизни он не был золотым мальчиком в классе. Это, должно быть, было почти так же плохо, как физическое и психическое насилие. Но я выкинула это из головы — не хочу портить хорошее настроение на кухне. Но когда он садится за стол и помогает мне готовить — я режу большую буханку итальянского хлеба, которую прихватила из закусочной по дороге домой, чтобы сделать чесночный хлеб, а Солнышко делает лазанью — у меня всплывает воспоминание о другом парне, сидящем на том же самом стуле за тем же самым столом. Он сидит и смотрит на свою тарелку с лазаньей, как на живую, его глаза огромные и зеленые, как у испуганной кошки. — Типа, это еда? Вы хотите, чтобы я это съел? — он смотрит, как Майкл отламывает кусок и кладет его в рот, и я тоже. — В чем дело, милый? Тебе не нравится итальянская кухня? — я вижу, что он голоден, но это слишком для него. — Наверное. — Ты что, не любишь спагетти? А фрикадельки? Это что-то вроде того, только все перемешано. -У меня был Chef Boy-Ar-Dee**. Из консервной банки. Мне нравится. Я съеживаюсь от этой мысли. — Просто попробуй, милый. Если тебе не понравится, я сделаю бутерброд с арахисовым маслом. Берет немного, неохотно. Он такой тощий, что я не могу себе представить, чтобы он когда-нибудь в своей жизни доел тарелку еды. Подбородок у него такой острый, что им можно резать бумагу. Он съедает еще немного и смотрит на меня. Майкл, который, естественно, уже прикончил одну порцию, тянется за новой, маленький обжора. Наконец он съедает все вместе с хорошей итальянской фасолью и чесночным хлебом, обтерев им тарелку. Он смотрит на свою пустую тарелку, как будто не может в это поверить. Как будто здесь что-то не так. Я предлагаю ему еще порцию, но он качает головой. Он никогда не ел достаточно, чтобы чувствовать сытость, я клянусь. Когда приношу персиковый пирог на десерт, это перебор для него. — У кого-то сегодня день рождения? — спрашивает он. Майкл смотрит на меня и пожимает плечами. — Нет, милый, это всего лишь десерт. Я начинаю по-настоящему злиться. В отличие от нас, в его доме полно денег. Старик-пьяница, но член профсоюза и ему очень хорошо платят. У них две машины. Долбаные кружевные занавески. Я думаю, Церковь Святого Рокко на углу недостаточно хороша для его матери — ей приходится ездить за три мили в пригород, в церковь Святой Бригитты. Но мы не будем вдаваться в подробности. Так почему же этот ребенок голоден? И не только в отношении еды. — Добро пожаловать в любое время. Но мы не подаем еду из консервной банки, — говорю я. Солнышко заканчивает запеканку, накрывает ее алюминиевой фольгой и ставит обе сковородки в духовку, устанавливая таймер. Он — самородок. — Я знал, что ты будешь готовить лазанью, когда сказала мне, что Майкл придет на ужин. Я думал об этом всю дорогу сюда! — Наверное, я просто слишком предсказуема для моего же блага. — Нет… — он на мгновение замолкает, — иногда предсказуемость — это как раз то, что нужно. Затем он замолкает уже надолго. — Милый, почему бы тебе не остаться здесь на ночь? На улице становится очень холодно, а в твоей комнате хорошо и тепло. Я думаю об этом холодном лофте — холодном не только по температуре, но и по атмосфере, по самим стенам помещения. Он не отвечает, просто опускает голову и роется в своем рюкзаке, ища какой-нибудь предмет, бумагу, блокнот или еще что-нибудь, чтобы не отвечать. Его спас Майкл, буквально влетевший в дверь: — Ну вот, он и вправду идет, — говорит он, стряхивая снег с ботинок, — я проехал полпути по улице и не смог разглядеть, что за чертовщина передо мной. Джастин вскакивает со стула: — Ты ведь не врезался в джип, правда? — практически кричит он. — Нет! Я не врезался в этот чертов джип, — Майкл закашлялся. Я вижу, что он немного взволнован поездкой сюда сквозь снег и одержимость Солнышка джипом. Я почти жалею, что не врезался в эту штуку. — Ладно, ладно! Все хорошо. Майкл, ты в порядке. С джипом все в порядке, — Солнышко снова садится и вздыхает; Майкл бросает на него пронзительный взгляд. — Майкл, почему бы тебе не пойти наверх и не разбудить дядю Вика? Скажи ему, чтобы немедленно тащил свою задницу сюда на ужин. Майкл неторопливо поднимается наверх, и я прошу Солнышко накрыть на стол. Он раскладывает все по местам с той же педантичностью, как и делал лазанью: каждая вилка и нож идеальны, бумажные салфетки идеально сложены, тарелки идеально расставлены по центру, бокалы — по местам… — Прямо как в загородном клубе, — говорю я. — Боже, это место, где я давно не был! — Да, но он все еще в тебе. Стол всегда выглядит так красиво, когда ты его накрываешь. Когда Майкл накрывает, все выглядит словно торнадо прихватил тарелки на своем пути через город, — я достаю миски для салата пока Джастин открывает бутылку вина, как профессионал, — я собиралась сказать тебе, чтобы ты оставил это для Вика, милый. — О, я знаю, как это сделать, без проблем. — Знаешь, Солнышко, погода становится такой плохой… думаю, тебе действительно стоит остаться здесь на ночь. Я буду волноваться, если тебе придется ехать обратно в такую погоду. Его лицо совершенно пустое: — Мне нужно вернуться. Там все мои вещи. Со мной все будет в порядке. Джип отлично держится на снегу. Я оставляю его в покое на некоторое время. Мы едим, и это хороший ужин, хорошее время. Самое лучшее за долгий период, я думаю. В этом что-то есть — сидеть в теплом доме, есть теплую еду с людьми, которых любишь, пока снаружи метет метель, это кажется утешительным. По крайней мере для меня это так. У Вика хороший аппетит, и от этого я всегда в хорошем расположении духа. Майкл и Джастин стреляют друг в друга глазами, но как братья, а не враги, и это делает мое сердце мягче. Раньше я беспокоилась о том, что Майкл был единственным ребенком — одиноким ребенком и всегда походил на потерянного беспризорника. «Донди» — так называл его Вик. Кто-нибудь помнит этот старый комикс? Итальянец с большими черными глазами, который всегда помогал людям — это был Майкл. Видя, как он и Солнышко ходят вокруг да около, думаю о том, что Майкл скучал, потому что у него не было ни брата, ни сестры. Думаю о том, что бы я делала без Вика… или что бы он делал без меня. Важно иметь кого-то, кто на всегда является частью тебя, на кого ты можешь положиться. Конечно, это не относится ко всем семьям, даже к нашей. Думаю о своей сестре, которая не хочет разговаривать ни со мной, ни с Виком, и я это знаю. И Брайан — что бы Майкл ни говорил о том, что они, как братья, этого никогда не было правдой. Это было слишком интенсивно с самого начала, совсем не похоже на братские отношения. Джастин гораздо больше похож на Майкла: капризный младший брат, который действует тебе на нервы, играет с твоими вещами и всегда мешает, когда ты чего-то хочешь. Мы заканчиваем ужин, Майкл и Вик идут в гостиную и включают телевизор. — Ты пропустишь «Доступ в Голливуд»! — кричит мне Вик. Майкл стонет: — Я думал, мы будем смотреть «Дейли шоу»! — Я не могу пропустить «Доступ в Голливуд»! Я умираю, а ты даже не даешь мне посмотреть мое любимое телешоу? Как я смогу продолжать смотреть в лицо миру, если не смогу узнать последние новости о новом мальчике-игрушке-муже Джоан Коллинз? Они спорят из-за пульта, в то время как Солнышко помогает мне убрать со стола. Он продолжает посматривать в окно на падающий в темноте снег. — Солнышко, если тебя занесет снегом, это не будет концом света. У тебя здесь есть одежда и вещи для школы. А утром ты можешь вернуться в лофт и забрать все, что тебе понадобится. К тому времени дороги будут чисты, а если и нет, то, по крайней мере, будет светло, и ты сможешь видеть куда едешь. Он начинает заворачивать кусочки оставшегося чесночного хлеба в большую полоску пластиковой пленки. Он думает о чем-то ужасно важном и ужасно далеком, это сразу видно. Но в этом возрасте все кажется ужасно важным. И еще я знаю, что именно ужасно далеко. — Я должен вернуться… на случай… — он колеблется, — это глупо, я знаю. Но я должен. Эти слова кажутся такими окончательными. — Дорогой, ты случайно не ждешь звонка? Он смотрит на меня снизу вверх, испуганно: — Почему ты так думаешь? — Даже не знаю. У меня просто такое чувство, что ты ждешь, когда кто-нибудь позвонит в лофт. Кто-то, кто давно не звонил, кто не собирается звонить… — Но ты ошибаешься. Это совершенно не так, — он отворачивается от гостиной и понижает голос, словно Вик и Майкл, который согласился посмотреть повтор «все любят Рэймонда» в качестве компромисса, подслушивают. Его голос тих, очень, очень тих — мне приходится наклониться к нему, чтобы услышать то, что он пытается мне сказать. — Ты хочешь сказать, что Брайан звонил тебе в лофт? Так вот почему тебе нужно вернуться? Почему ты кому-нибудь не расскажешь? Что происходит? — Даже не знаю. Я не понимаю, что происходит, — он выглядит почти готовым заплакать. Я сажаю его на кухонный стул и придвигаю другой поближе, усаживаясь рядом и обнимая его за плечи, чтобы не смог убежать: — Я хочу знать все до мельчайших подробностей. Что он сказал в свое оправдание? — Ничего. — Ничего? Он звонит и ему нечего сказать? — Буквально, — он смотрит на стол, чтобы не смотреть мне в глаза. — Джастин, дорогой, я старая леди, и ты должен мне потакать, но я не понимаю, черт возьми, о чем ты говоришь? — Это началось несколько недель назад, — он делает паузу, чтобы сделать пару глубоких вдохов, — я был в лофте, просто читал какую-то домашнюю работу или что-то в этом роде. И не собирался там оставаться. Я не знаю, было жутко оставаться там слишком долго, — он берет свой бокал и я наливаю ему еще вина, он едва прикоснулся к нему за обедом, но теперь, похоже, ему нужно выпить, — как бы то ни было, зазвонил телефон, и я, сидя рядом с ним, снял трубку. На самом деле, не думая. — И кто же это был? — Никто. Это было похоже на один из тех фильмов ужасов, где вы отвечаете на телефонный звонок, а убийца находится на другом конце, но он никогда ничего не говорит, — он отпивает еще немного вина, — тогда я спросил: «есть там кто-нибудь? Алло?», но там не повесили трубку. Я только повторял: «Алло, алло?», а там молчали. Наконец трубку повесили. Я обошел дом и еще раз проверил дверь, все окна, сигнализацию — все было в порядке. Поэтому я включил телевизор и смотрел его около получаса. А потом… снова зазвонил телефон. Я поднял трубку — и это был никто. Снова, — в этот момент я бы вызвала гребаных копов, но не собираюсь говорить об этом Солнышку, — я выключил телевизор и сказал в трубку: «если там кто-нибудь есть, просто скажи что-нибудь!». Не хотел, чтобы подумали, что я боюсь, поэтому попытался изобразить раздражение. Но я действительно испугался. Лофт издает много странных звуков по ночам, особенно зимой или когда дует ветер, и хотя есть и другие люди в здании вы действительно чувствуете себя совершенно одиноким. Итак, я уже собирался повесить трубку, когда услышал это… — он почти шепчет. — Услышал, что, дорогой? — шепчу я в ответ. — Этот звук… этот странный свистящий звук, который он издает, когда тяжело дышит… или когда спит пьяный. Я узнаю его где угодно. И я вспомнил то время, когда они с Майклом не разговаривали друг с другом: Майкл сказал Теду в закусочной, что он звонит ему по пять-шесть раз в день и не говорит ни слова. Просто дышит. Но Майкл знал. И я тоже это знал. Тогда я сказал: «Брайан, ты можешь говорить, потому что я знаю, что это ты». Так что я остался на линии, и он остался на пять минут, а может, и дольше. Потом связь оборвалась, и все. Той ночью он больше не звонил. На этот раз я наливаю бокал вина себе: — Ты хочешь сказать, что он действительно звонил все это время — и ничего не говорил? Вообще? — Ни слова. Сначала звонил пару раз в неделю — я никогда не знал, когда это будет. Иногда ранним вечером, иногда гораздо позже. Я все пытался вычислить разницу во времени, чтобы угадать, когда он может позвонить, но это никогда не было последовательным. Итак, я начал ночевать в лофте и обнаружил, что иногда он звонил очень поздно, и я всегда отвечал, чтобы он знал, что я здесь. — Невероятно, блядь, срань господня. — Через некоторое время я оставил попытки заставить его что-то сказать. Так что продолжил разговор сам. Он никогда не вешал трубку, пока я говорил. Я рассказывал обо всем, что делаю. О погоде. Учебе. Моих художественных проектах. Как работает джип, что-то в этом роде. Упоминал о стоимости бензина и замене масла — и примерно через неделю получил заказное письмо в лофт. Открыл его, и там была кредитная карточка на мое имя и записка, которая гласила: «Джип». — Святые угодники, Солнышко. Я наливаю себе еще вина и выпиваю его, пытаясь понять этого человека, но все это выше моего понимания. Я всегда подозревала, что лифт Брайана Кинни не дошел до самого верхнего этажа, но теперь уверена, что этот человек совершенно сошел с ума. — Сегодня вечером я мог бы рассказать ему об этом снеге. И о том, как продвигается мой проект. И, что Майкл пришел к нам на ужин. И как дела у Вика… — он допивает вино и ставит бокал, глядя куда-то в пространство, — и про лазанью, конечно. Как хорошо все получилось, и что у нас было за ужином. Теперь ты понимаешь, почему мне нужно вернуться. Я не хочу пропустить звонок на случай… на случай, если он наконец решит сказать… сказать мне… что… почему… когда… — он замолчал, — не заставляй меня оставаться, — он отворачивается и больше ничего не говорит. Мы заканчиваем уборку на кухне и некоторое время сидим с Виком и Майклом, пока они пытаются договориться что посмотреть. Но потом я замечаю, что Солнышко смотрит в окно, наблюдая за снегоочистителем, едущим по улице. Снег прекратился. Майкл решает проверить дороги и, естественно, Джастин надевает пальто, берет рюкзак и тоже выходит. Прежде чем он уходит, я заворачиваю большую часть оставшейся лазаньи и кладу ему в руки. Она всегда на вкус хороша поздно вечером, когда вы сидите, ожидая звонка. *Бе́лые англосаксо́нские протеста́нты (англ. White Anglo-Saxon Protestant, сокр. WASP) — популярное идеологическое клише в середине XX века; термин, обозначавший привилегированное происхождение. Аббревиатура расшифровывается как «представитель европеоидной расы, протестант англосаксонского происхождения». Имеет хождение преимущественно в странах Северной Америки. До изменения демографической ситуации в связи с иммиграцией акроним WASP был аналогичен понятию «100%-й американец» — то есть, представители более зажиточных слоёв общества США, ранее игравшие доминирующую роль в формировании элиты американской политической и экономической жизни. К белым англосаксонским протестантам относятся в первую очередь потомки иммигрантов первой волны XVII–XVIII веков времён британской колонизации (смотри Американцы английского происхождения), в значительной степени сформировавшие США и до сих пор оказывающие решающее влияние на некоторые сферы американской жизни. **Chef Boyardee — это бренд консервированных макаронных изделий, продаваемых на международном уровне компанией Conagra Brands. Компания была основана итальянским иммигрантом Эктором Боярди в Милтоне, штат Пенсильвания, США, в 1938 году.