В Алвасете

Корабли мои разбиваются вдребезги, На песке их бросают без жалости. Ты прости, но мне даже не верится, Что мы войдем в закрытую дверь. Немного Нервно «Истинное волшебство» Широко раскинув навстречу рассвету светло-голубые паруса, корабль входил в бухту Алвасете. Было что-то неизъяснимо прекрасное – и непередаваемо правильное – в том, как разрезая грудью волны, он смело шел вперед: к берегу так же, как в открытое море. И бездонная синяя гладь расступалась перед ним. Горизонт терялся в нежной рассветной дымке, и казалось, что можно бесконечно смотреть туда, где море еще не отделилось от неба – на неуловимую границу двух стихий. Смотреть, не напрягая глаз, отпустив мысли, чувствуя, как где-то в глубине сердца рождается неясное ощущения полета. Смотреть для того, чтобы прикоснуться к ускользающей в занимающийся день тайне. Кэртиана глядит в Закат – но стоит ли, если ее рассветы так прекрасны? Ветер неумолимо толкал корабль к берегу, надувая паруса до хруста ниток основы, до последнего натяжения снастей. Этот до рези в груди знакомый свежий ветер алвасетской бухты, этот запах моря, смешанный с пьяным ароматом раскалившейся на солнце коры, эти надрывные крики чаек… Такой была его молодость. Будет ли таким что-то еще? Хорхе Дьегаррон поднял подзорную трубу, чтобы навести ее на приближающийся корабль. Привычно ныли виски. Неужели эта боль наконец-то утихнет – и придет избавление? Корабль, который на всех парусах входил в бухту Алвасете, вез лекарство, по крайней мере, надежду на то, что это лекарство существует в подлунном мире. Черные и алые штандарты извивались на ветру недобрыми змеями – и сливались с высоким, лишенным облаков небом. Отправляя его сюда, соберано просил о дружеской услуге, но на самом деле отпускал на запад того, кто был нужен меньше других. Меньше Салины, Альмейды, Эчеверрии – тех, кто по праву родства должен был стоять здесь на его месте и ловить изогнутой линзой подзорной трубы очертания морисского корабля. Возвращаясь в Багряные земли, Агирнэ просил своего родича о деликатной услуге – о покровительстве герцогов Кэналоа для девушки, которую он встретил в Агарисе. Хорхе дернул щекой. Последние ночи он не мог видеть ничего, кроме густого дыма над когда-то святым городом, кроме крови на мраморных плитах, кроме иссиня-черных вод, принявших в свои объятия тех, кто забыл свой пастырский долг. Какой была эта встреча среди судорог и боли умирающего города? Каким было прощание, ведь Агирнэ не взял ее с собой? Корабль, решительно рассекающий по-мориски вычерненным носом приветливые волны, уже можно было разглядеть без помощи окуляров и линз. Нежно-голубые паруса переходили в светлую гладь небес, на которой яростными сполохами мелькали красные и черные молнии. Агирнэ отправил с нею боевой корабль. Один из тех, что видели гибель Агариса и штурм гайифских портов. Последняя честь, которую он мог отдать – чему? Слишком много для мимолетного увлечения. Слишком мало для подлинной любви. Она стояла на корме, с ног до головы окутанная черным покрывалом – так, как одеваются морисские женщины, чья красота во всем великолепии принадлежит лишь их мужьям. Простой черный силуэт на фоне отчаянной нежности рассветного моря – единственная неподвижная деталь на корабле, готовящемся к встрече с пристанью. Дьегаррон молча убрал трубу в кожаный футляр. Он многое дал бы сейчас, чтобы не стоять здесь, на скале у причала Алвасете. Чтобы не смотреть на приближающийся к нему корабль. Чтобы не подбирать мучительно слова, которые все равно не значат уже ничего.