Einaudi: Experience — Ludovico Einaudi
Феликс витает в облаках, думая о том, как пройдёт их свидание. Что предложит Хван и нужно ли ему самому что-то делать. А что надеть по такому случаю? Феликс не может похвастаться огромным арсеналом в одежде. Поэтому навряд ли он сможет найти что-то толковое. От этого вновь становится грустно. Живот начинает бурчать, потому что идёт уже четвёртая пара, но идея сходить в буфет сразу отметается, потому что цифра на карте... От нее сжимаются внутренности, ведь до стипендии еще почти месяц. Месяц. Денег плачевно мало, поэтому Ликс лишь сжимает крепче кулаки и думает, как ему отвлечься. Лабораторная идёт полным ходом, а мысли все еще крутятся над осознанием того, что Феликс просто не знает как ему выжить. Да, Хенджин предлагает помощь, обеспечивает полноценным питанием, но Ликс все еще чувствует себя нахлебником, паразитом и не больше. — Ли Феликс, вы, кажется, не знаете чем заняться, может, тогда расскажете нам про мышцы? — возмущенно говорит преподаватель, строго глядя на младшего через толстые линзы очков. Феликс никак не отреагировал, всё ещё пустым взглядом смотря в парту. — Ли Феликс! — младший дёрнулся от толчка Джисона в бок и наконец поднял голову, — если вы думаете, что оказавшись сиротой можете пропускать между ушей слова преподавателей, то здесь вам не место. Врачи обязаны быть без чувств. Если вы такая размазня, то лучше забрать документы, пока вы не разрыдались в морге, — хмыкает преподаватель, — я все ещё ожидаю от вас ответа. И мне плевать кто у вас помер: мать или соседская собака. Сердце Феликса пропускает удар непонятно из-за чего. Из-за слов преподавателя или от того, что он совсем ничего не помнит. Он на трясущихся ногах поднимается с места и двигается к доске. В голове пустота, а в мыслях только истошный крик от того, что он совсем ничего не знает. Руки трясутся и все никак не могут успокоиться, колени тоже дрожат, отказываясь держать тело. Феликс бегает глазами по аудитории и лицам однокурсников, которые уткнулись взглядами в учебники. Он смотрит на ухмылку преподавателя, думая о том, насколько сильно жалко он сейчас выглядит. — Мышцы — это... Это часть опорно-двигательного аппарата, — охрипшим голосом выдавливает Феликс, чувствуя насколько сильно дрожит его голос. — Они осуществляют движение... В голове такая клокочущая тишина и слышно только как сильно колотится сердце. — Это и школьники знают. Что такое синергисты, апоневрозы, антагонисты? — поднимает тяжёлый взгляд преподаватель. Он довольно улыбается, понимая, что младший совершенно ничего не помнит. Синергисты... Синергисты... Что это? Однокурсники начинают поднимать на него глаза, думая, как помочь, но за помощь они могут сильно получить. Джисон в панике листает учебник, чтобы подсказать. А у Феликса уже слезы стоят в глазах от чувства безысходности и полной пустоты. Без единой мысли по теме. — Думаете, что смерть матери — уважительная причина, чтобы не учить? Не учить можно только в случае вашей смерти! — повышает голос преподаватель, — если умрёте, то можете не учить. Тогда вашим гипотетическим пациентам точно будет лучше, вы их хотя бы не добьёте с таким-то отношением. Садитесь. Феликс на дрожащих ногах идёт к месту, тяжело опускаясь на стул. В голове все та же пустота и только «если вы умрёте — будет лучше» моргает в голове красным цветом. Слеза стекает по щеке и, срываясь, падает на тетрадь, размывая написанное солью. Другая скатывается за ней по уже проложенной мокрой дорожке. Третья, четвертая. Феликса начинает трясти, руки дрожат в лихорадке, а сердце сжимается. Комок в горле и пульсация в висках... — Ликси? — выдыхает Джисон под боком, — давай выйдем? Феликс распахивает глаза и цепляется руками за парту, как в лихорадке, мотая головой. Не хватало только, чтобы все это увидели. Йеджи рядом протягивает Ли салфетки, чтобы слезы хотя бы можно было вытирать. Но тот не реагирует на движения рядом, панически вглядываясь в парту. До конца пары осталось двадцать минут, Хенджин уже определенно ждёт его. Скоро все будет нормально. — Синергисты — это мышцы, которые помогают антагонистам контролировать движение, — где-то на периферии сознания слышит младший. В дверь стучат или это в голове стучит? Родной голос раздаётся по аудитории, а Ли не может разобрать ни слова. С ума сошел? Феликс поднимает голову и видит Хенджина, который злобно что-то говорит его преподавателю. — Если вы бессердечное создание, то мне не все равно! — выкрикивает Хенджин, поднимаясь к младшему. Хван берёт Феликса за запястье, подхватывает рюкзак и тянет Ли с места, к выходу. Ликс ничего не понимает, всё кружится и сердце бьётся сильно-сильно. Он цепляется за руку Хенджина как за последнее спасение, а тот его сразу же прижимает к себе. Обнимает, слегка покачиваясь, гладя по голове. — Все хорошо, лисёнок, всё хорошо, — шепчет Хван, — Йеджи мне написала, что тебе плохо. Я так торопился. Все уже хорошо, только не плачь, пожалуйста. У меня сердце разрывается. Феликс поднимает голову, неверяще вглядываясь в лицо старшего. Глаза Ликса полные слез, но они такие же прекрасные. Голубой цвет стал ярким, а карий наоборот стал чуть темнее. Если бы только наши глаза были способны видеть чужие души... Если бы мы судили человека по его душе, то Хенджин все равно бы выбрал его, потому что отныне и навсегда он будет выбирать только Феликса. И Ли вновь смотрит так, как будто это Хенджин поместил солнце, словно это он раскрасил закат, словно это он запустил птиц на небо, будто это он вдохнул жизнь в этот мир. Вроде бы просто человек, но для Феликса — это дом. И смотрит он, как на весь свой мир, потому что каждый раз, когда становится невыносимо больно, он оказывается рядом. — Не плачь, только не плачь, — как мантру шепчет Хван, прижимая чудо к себе. Он такой злой на преподавателя. Такой злой на весь мир, который додумался сделать больно его маленькому солнцу. Но сейчас ему необходимо успокоиться и успокоить младшего, потому что злость Феликс чувствует сразу. Пугать его нельзя. Хенджину иногда становится страшно от того, что он чувствует к младшему. Это буквально зависимость от чужого счастья, чужого комфорта. Он чувствует все, что ощущает Феликс, чувствует его боль. И Хван словно может убить за него. Словно может сложить весь мир к ногам. И от одной только ярости, что его накрывает из-за того, что кто-то посмел обидеть его лисёнка, становится по-настоящему страшно. — Все хорошо, уже всё хорошо, — сдавленно шепчет младший, наконец-то перестав дрожать. — Я не могу видеть твои слезы, мне тоже хочется плакать, — бурчит Хенджин, обнимая крепче, и он не шутит, потому что слезы и вправду стекают по его щекам. — Идём в машину, лисёнок? Феликс часто кивает и аккуратно обхватывает ладонь старшего. — Спасибо, что забрал меня оттуда, — хрипло проговаривает Ли.***
— Хенджин? — тихо спрашивает Феликс, уже сидя в машине. — Да, Ликси, — тепло улыбается старший, посматривая на Ли. — А откуда у Йеджи твой номер? — мрачно спрашивает Феликс, потому что мысли опять пробираются в его голову. Хенджин смущённо улыбается, потому что пойман с поличным. — Йеджи тоже в нашей компании, и я попросил ее присматривать за тобой, как и Чанбина в общаге, — бурчит Хенджин, потому что не очень хотел, чтобы младший знал о его хитром плане. Глаза Феликса смешно увеличиваются от осознания ситуации. — Да ты псих! Твои люди везде! Джисон... Тоже? — Нет, Джисон сам захотел с тобой подружиться. Я просто очень переживаю за тебя, — мягко улыбается Хенджин, поглаживая коленку Феликса. — Влюблённые безумны. Мысли Хенджина и Феликса были очень схожи. Они скитались обдумывая ситуацию, но сошлись они на одном — побеждает любовь.***
— Слишком слащаво? — смущённо спрашивает Хенджин, отводя глаза. А у Феликса воздух выбивается из легких и ноги подкашиваются от красоты происходящего. Хенджин привёл младшего на крышу многоэтажного здания, где открывается вид на ночной город. Огни всегда привлекали Ликса, и он подобно подбитому мотыльку скитается по округе и находит себя в свете огней. Теплый плед и подушки лежат на гладкой поверхности, вокруг свечи и огоньки, корзинка с фруктами и бутылка шампанского со стаканами на высокой ножке. Все это так потрясающе красиво, что сердце невольно от нежности сжимается. — Джинни, это невероятно красиво, — шепчет Феликс, — знаешь, ты для меня как антидепрессант... Каждый раз после особенно сильной боли ты оказываешься рядом. После каждой боли, ты залечиваешь ее. Хенджин лишь берёт ладошку Ликса и мягко тянет его за собой на плед. Лицо Феликса особенно красиво под светом огоньков. — Я хочу, чтобы ты просто отвлёкся и отдохнул наконец-то, — шепчет Хенджин, усаживаясь вместе с младшим на плед. — Я хочу устроиться на работу, — неуверенно говорит Феликс, поднимая глаза на Хвана. Хенджин откупоривает бутылку с шампанским и кивает самому себе. — Хорошо, — лишь отвечает он, разливая шипучий напиток по бокалам. — И это все? — А что ты ещё ожидаешь услышать? —поднимает голову Хван, — я не имею права тебе запрещать. Как бы сильно я ни хотел, чтобы ты работал, все равно же устроишься? Ты принял решение и мое разрешение тебе не нужно, как и оправдания. По спине Феликса пробегают мурашки. Хенджин говорит правильные вещи, но таким холодным, непроницаемым тоном, что невольно хочется поежиться и стать невидимым. — Я хочу, чтобы у меня были свои деньги, — тихо поясняет Ликс, хотя и не должен,— чтобы я себе банально смог купить бутылку воды. Хочу независимости, хоть какой-то, понимаешь? — Понимаю, лисёнок. Только не перенапрягайся, пожалуйста, — крепче прижимает к себе младшего Хенджин. Звезды на небе становятся все ярче, а мысли в голове все мутнее. Мышцы приятно расслабляются, ноги становятся слегка ватными, а картинка в голове самозабвенно плывёт. Алкоголь творит прекрасные вещи. Прекрасные и очень ужасные... — Если тебе скажут спасти меня или себя, то кого ты спасёшь? — неожиданно спрашивает Феликс, поворачиваясь в объятиях Хенджина. — Тебя, конечно, — совсем не думая, отвечает старший. Он уже терял любимого человека и что-то подсказывает, что второго такого раза его психика просто не выдержит. Не сможет без последствий похоронить второго человека, который становится смыслом просыпаться с утра. — Пообещай мне, что всегда будешь выбирать себя, — твёрдо просит Ли, как будто от этого обещания зависит чья-то жизнь... — Почему я должен выбирать себя? — Потому что люди приходят и уходят. Делают больно и уходят, становятся смыслом и уходят, они всегда уходят. А ты у себя останешься до последнего. От себя никуда не сбежишь, разве что только после того момента, когда ты перестанешь чувствовать свое тело, а мысли окончательно ускользнут из головы, — серьёзно говорит Феликс, обхватывая лицо Хвана холодными руками. — Ты обязан заботиться в первую очередь о себе, хорошо? — Я постараюсь, лисёнок, — ложь. — Ты тоже должен хорошо о себе позаботиться! — Обещаю, — и снова ложь. Каждый из них подумал, что заботиться о себе так же хорошо как о друг друге не получится, как ни старайся... — Знаешь почему говорят, что любовь побеждает? — спрашивает Хенджин, поднявшись с пледа. — Не совсем, — Феликс тоже встал и направился к краю крыши, чтобы взглянуть на город поближе. — Любовь побеждает влюблённых, такой смысл был заложен изначально. Потому что любовь делает людей слабыми, — горько улыбается Хван, — люди становятся безвольными куклами в цепких руках любви, тем самым добровольно принимая поражение, в награду получая чувства. — Любовь делает человека ещё более уязвимым, — соглашается Ли. В тишине настолько же комфортно, как и за беседой. Феликс задумчиво смотрит на край крыши. Смотрит на светящийся город, на звезды и на Хенджина. Жизнь — потрясающая вещь. Потрясающая... Это он понял, встретив Хвана. И именно поэтому взял отсрочку у смерти. Феликс тянется к губам Хенджина, привставая на носочки и тонет в человеке, потому что любовь побеждает и на этот раз.***
Никто из парней не мог представить, что вечер закончится вот так: в постели. Открытые настежь окна приятно холодят разгоряченную кожу и кровать. Хенджин осторожно опускает младшего на кровать, нависая сверху, внимательно оглядывая его лицо. Феликс тянется за поцелуями, притирается к Хвану. Требует больше тепла и внимания. Хенджин стягивает с юного тела широкую футболку, открывая вид на многочисленные шрамы. Феликс сразу же совершает попытку прикрыться, и ее на корню пресекает Хенджин. — Ты потрясающе красивый, на твоём теле целая эпоха, целая история, — шепчет Хван в пухлые губы, — твоя история, лисёнок. Хенджин целует каждый шрам, каждую полосу, каждое пятнышко. Мажет губками по груди, по ареолам сосков, по линии челюсти, вновь подбираясь к поджатым губам. Широкие ладони оглаживают тело, которое многократно содрогается под руками старшего. Феликс крепко зажмуривается, когда рука Хвана доходит до пояса джинсов и тихо выдыхает, когда эта рука накрыла явное возбуждение. — Не переживай, слишком далеко я не зайду, хорошо, лисёнок? — тихо бормочет Хенджин, сжимая руку еле ощутимо. Феликс часто кивает и отвечает на поцелуй, все ещё не понимая чего ожидать. Каждый раз следовала боль. Боль стала сопровождением всего. Это превратилось в привычку. Ожидать боли стало чем-то более чем привычным. Хенджин стаскивает узкие джинсы к лодыжкам и не без труда освобождает худые ноги младшего. Феликс поджимает ноги ближе к себе, крепко сводя колени. У него работают защитные инстинкты, и он ничего не может поделать. Ли крепко зажмуривается и сжимает кулаки. Победить травмы, которые сидят глубоко внутри оказывается не так-то просто. Сехун сжимает и делает больно. Оставляет синяки и засосы. Заполняет горло Феликса собой. Заставляет задыхаться и захлёбываться в слюне. Грубо хватает за волосы и бьёт по лицу. Врывается в тело, пуская кровь. Сжимает бёдра до гематом. Режет тонкую кожу острым лезвием, тушит о него сигареты, наслаждаясь криками и беспомощностью слишком худого под ним мальчишки. Вбивается в тело, выбивая желание жить, когда жизнь только начинается. Мучает тело до потери сознания. Кончает внутрь и оставляет на холодной кровати приходить в себя. Запах сигарет. Чувство крови и спермы на бёдрах. Ощущение пустоты. И так каждый раз. Каждый раз его ад начинается по новой. Новый ад начинается, когда ещё не зажили следы прошлого... По щекам Феликса текут слезы, и Хенджин это замечает мгновенно, потому что следит за выражением лица младшего, так как нужно контролировать процесс. Хван ничего не говорит, только подхватывает Ликса на руки и несёт в ванную. Феликс сидит на стиральной машине, все ещё находясь где-то на периферии своего сознания. Мозг все ещё подбрасывает картинки и противно шепчет, что Хенджин тоже будет таким хорошим только до первого секса. Феликса опускают в горячую воду, наполненную ароматом лаванды. Мягко омывают, целуют и успокаивают. Его заматывают в пушистое полотенце и относят на мягкую кровать. Хенджин ничего не требует взамен, только тихо спрашивает можно ли ему остаться... — Я хочу побыть наедине с собой, — сдавленно шепчет Ли. И Джинни уходит. Целует в лоб, подтыкает одеяло и тихо закрывает дверь... — Ты сам в это ввязался, Хван. Ты знал на что идешь и знал, что легко не будет, — хрипит в трубку разбуженный Чанбин. — Я знаю... — За счастье нужно платить и порой плата настолько велика, что проще ходить несчастным, — горько усмехается Со.