***
После случая, когда Инфинита настиг кошмар посреди дня (и утра, когда вы второй раз переспали), проходит несколько дней. На первый взгляд кажется, будто отношения между вами налаживаются: шакал больше не пытается усложнить тебе жизнь, да и ты сам начинаешь относиться к нему мягче и теплее, чем прежде. Он быстро оправляется от травм, полученных в больнице. После месяца, потребовавшегося, чтобы залечить его сломанную ногу, такое скорое выздоровление выглядит странным, особенно на фоне не торопящихся заживать когтей, но… Видимо, когда дело касается синяков и царапин, его регенерация не уступает морфам из других псовых групп. На тебе тоже подобные раны затягиваются очень быстро — последствия удара когтей доктора Грина вскоре почти полностью исчезают, остаются лишь тонкие полоски шрамов, невидимых под шерстью. В бытовом плане становится легче. Инфинит до сих пор, по привычке, рождённой первым временем жизни на одной территории, без вопросов пускает тебя в личное пространство, но заботится о себе уже по большей части сам. Позволяет тебе только часть не до конца заживших ран перевязывать и порой, когда боль в руках становится слишком сильной, кормить его. Всё выглядит лучше, чем было прежде, но… — …я чувствую напряжение между нами, — заканчиваешь ты краткий пересказ событий последней недели и пинаешь попавшийся под ноги камень. Синий ёж, шагающий с тобой рядом, складывает руки в карманы рабочих штанов и задумчиво хмыкает, растирая попавшее под большой палец масляное пятно. — И что ты хочешь с этим сделать? — спрашивает он вкрадчиво после паузы, взятой на обдумывание услышанной истории. Ты закидываешь руки за голову и неловко пожимаешь плечами. — Не знаю, просто… — Кай, давай без увиливаний. При мне ты можешь быть честным. Тяжёлый вздох вырывается из груди. Опустив руки, одной из них ты вцепляешься в ткань свитера в райное живота и понуро опускаешь голову. — Он меня не боится. Но не доверяет мне. И всё-таки хочет, чтобы я был рядом. Кошмары, знаешь, — поднимаешь глаза на собеседника, видишь внимательную зелень и прижимаешь уши к голове, показывая свои сомнения и неуклюжее чувство вины. — Меня это… нервирует. Я уже не могу оставаться безучастным, но я боюсь, что если так пойдет и дальше, я стану опасен для него. Вы останавливаетесь, потому что дальше идти и говорить одновременно у тебя не выходит. Откуда-то издалека доносится первый раскат грома. Приближается дождь, который грозил сегодня с самого утра. — Я боюсь, Соник, — голос становится тише, вкрадчивее. — Он полностью в моих руках. Под моей… ответственностью. Я знаю, мне стоит подумать, что его беспокоит… — глубокий вдох, пальцы насилу отпускают ткань чуть-чуть не растянутого судорожной хваткой свитера. — Но в моей голове только мысли о том, как бы удержаться и не изувечить его, просто потому что мне так хочется. — Лекарства уже не помогают? — невзначай уточняет ёж. И ты киваешь, морщась от воспоминания, как сразу после недавнего приёма таблеток голову посетила навязчивая идея проткнуть более-менее целую ладонь Инфинита той же вилкой, которой ты помогал ему обедать. — Понятно, — кивает уже собственным мыслям Соник и, после недолгих раздумий, протягивает тебе руку. — Значит другого выхода нет. Нам придётся посетить твоего доктора. Ты согласен, Кай? — А что мне ещё остаётся? — невесело усмехаешься ты, принимая чужую ладонь. Нельзя сказать, что для тебя неприятна эта идея. В конце концов, эта женщина вызывает в тебе лишь тёплые чувства, а перспектива вновь встретиться с ней — только радует. Но это каждый раз немного волнительно. И каждый раз вызывает будоражащую чувства мысль, что ты можешь разочаровать её новой проблемой, которая вынудила тебя прийти к ней. Она живёт далеко. Самостоятельно ты бы не добрался к ней и за неделю. Не говоря уже о том, что тебе неизвестно её точное местоположение. Но вместе с Соником вы оказываетесь на нужном месте менее чем через час. И то тебе кажется, что синий ёж потратил так много времени, потому что бегал извилистыми путями, чтобы никому невзначай не показать дорогу к маленькой неприметной деревушке. Это было бы подозрительно, если бы ты хотел совать нос в чужую тайну. Но ты имеешь достаточно своих, чтобы убедительно делать вид, будто тебя конкретно эта история не касается. Её домик стоит в центре одной из немногих улочек крохотного поселения. Непримечательный, такой же, как все другие постройки здесь. Ты бы мог назвать это место домом, если бы не знал, что те пять лет детства, которые тебе позволили провести здесь, были лишь необходимой отсрочкой перед возвращением в большой мир. Первым к порогу подходит Соник. Ты останавливаешься немного в стороне, в паре шагов за его спиной. Тихий стук в дверь, непривычно для морфа высокую. За ним следует настороженная тишина. Потом — шелест шагов, робкое прикосновение к бренчащей старой дверной ручке. Она открывает осторожно, украдкой выглядывает наружу и только когда видит, каких именно гостей к ней занесло случайным ветром, широко распахивает дверь и расплывается в приветственной, полной теплоты и радости улыбке. В уголках её маленьких голубых глаз собираются лучики морщинки, потрёпанные временем и работой в саду ладони прижимаются к груди. — Соник, — кивает немолодая женщина приветственно и, обращая внимание на тебя, чуть склоняет набок белокурую голову, во взгляде на мгновение проскальзывает удивление, но её улыбка становится мягче. — Кай, милый, привет. Синий ёж в ответ просто кивает и, протянув руку, осторожно пожимает маленькую человеческую ладонь. Ты, однако, не можешь сдержать машинальной ответной улыбки и, смущённо сложив уши, негромко здороваешься по всем правилам: — Привет, Мария.***
Кай оставляет его одного. Непривычно после всего того, что он… сделал и с ним случилось. Но отчасти Инфинит радуется возможности побыть в одиночестве. Отчасти — глубоко в душе — боится, однако признаться в этом даже самому себе не может. В квартире тихо. Скучно. Рядом никого нет, и можно, кажется, расслабиться, но получается с трудом. Шакал чувствует себя растерянным. Ему не нужно ни от кого прятаться и нет смысла спать, спасаясь от боли. Заняться в целом нечем. Инфинит понимает это впервые с тех пор, как война закончилась. Раньше постоянно что-то иное занимало его мысли. Горечь поражения и злость на врагов. Боль, много боли, заполнявшей голову так, что думать больше ни о чём не получалось. Растерянность. Другого рода — когда он не мог понять ни себя, ни тех, кто решил сохранить ему жизнь, ни волчонка, вынужденного оставаться с ним рядом. Понимания до сих пор не прибавилось, стало, наверно, только сложнее, но… кажется, он уже привык к этим эмоциям и они больше не могли завлечь его так, чтобы не оставалось желания обращать внимание на другие потребности своего тела и окружающий мир. Инфинит глубоко вздыхает и рывком поднимается с постели. Плохая была идея — тут же вспышкой головокружения отзывается голова. Приходится замирать на месте в ожидании, пока карусель перед глазами не остановится. Паршивое состояние здоровья напоминает о себе постоянно. Это неудобно, но в остальном ему… в целом плевать. Весомых причин оставаться сильным у него больше нет. Только гордость и силком разбуженное чувство собственного достоинства заставляют держаться на плаву. Хочется найти смысл в том, что он продолжает цепляться за жизнь. Кай выглядит похожим на того, кто может ему помочь. Он… с ним спокойно. Несмотря на тихий предостерегающий шёпот внутреннего голоса, Инфинит не чувствует себя одиноким рядом с волчонком, и этого на самом деле достаточно, чтобы ему становилось легче. По крайней мере он пытается себя в этом убедить. Пальцы болят. Шакал снимает повязки, местами — отдирает бинты вместе с присохшей к ним кровью, и смотрит на изувеченные ладони, замерев на краю кровати. Свесившийся к полу хвост метёт по гладкому ламинату, чувствует легкий холод, скользящий по полу. Раненые когти не заживают. Подушечки пальцев неровно ободраны, обтёсаны до мяса и всё никак не затянутся молодой кожей. Когти едва держатся в лунках. Те, что остались. Инфинит медленно пересчитывает их и в конце прихватывает один из оставшихся шести. С мерзким чавкающим звуком коготь отходит и, стоит лишь каплю усилий приложить, отваливается полностью. Выскользнувший из дрогнувшей хватки, падает на пол с тихим стуком. Теперь их пять — три на левой руке и два на правой. Он чувствует, что что-то изменится, когда выпадут все. Ему кажется, это похоже на обратный отсчёт до точки невозврата. Возможно, отваливающиеся когти — признак того, что его организм отказывает, не справляется со всем тем дерьмом, которое ему приходится выносить. Или нет. Самые маленькие царапины и синяки, оставшиеся после инцидента в больнице, уже не беспокоят шакала. И даже сквозной прокол в ладони бодро затягивается, не создавая особых проблем, кроме неудобств во время мытья и приёма пищи. Не похоже, будто у его тела нет больше сил на самовосстановление. Или всё дело в том, что эти раны он не пытается в течение неполного месяца украдкой — пока опекун не видит — раздирать? Инфинит фыркает и сжимает правую ладонь в кулак, чувствуя, как горячей болью откликаются на давление пальцы. Капли крови пачкают шерсть, но шакал останавливается раньше, чем кровотечение возобновляется полностью. Стянув из прикроватной тумбочки аптечку, он поднимается с места и тяжело ковыляет в ванную, подволакивая не до конца восстановившуюся ногу. Следом за ним по полу тянется редкая дорожка из алых густых капель. За окном гостиной ярко сверкает. Грохочет гром. Резкий звук заставляет шакала замереть на полпути, крупно вздрогнув и едва не выронив из слабой хватки увесистую коробку. Чёрно-белый хвост своевольно опутывается вокруг ног, укрывая хозяина, уши прижимаются к голове. На мгновение. Потом Инфинит, встряхнувшись, хмурым взглядом одаривает невесёлую картину за окном. Картина за окном в ответ радостно демонстрирует ему начало проливного дождя, резко спуская воду с небес почти единой непроглядной стеной. Инстинктивно шерсть шакала пушится, складываются, прижимаясь к голове, уши, и вся его фигура поджимается, пригибается к полу, словно это поможет ему сопротивляться непривычной стихии. Одумывается Инфинит только когда начинает слышать собственное рычание. Недовольно фыркнув, он выпрямляется и пытается продолжить путь в ванную. Ладони уже зудят и болезненно щиплют даже без прикосновений к ранам, но… Стоит сделать лишь пару шагов, как новое глухое «бум» в стеклопакет заставляет шакала остановиться вновь.***
За окном шумит беспощадный ливень. Разговор вы уже закончили, но на улицу в такую погоду тебя никто не пустит, поэтому приходится сидеть на жопе ровно и ждать. Дождь льёт как из ведра. И заканчиваться не торопится. Ближайший час, по крайней мере, точно. Ты сидишь на широком подоконнике, устланном мягким пледом и заваленном кучкой маленьких подушек. Рядом стоит чайный столик, окружённый парой аккуратных — будто из кофейни — диванчиков. Места пустуют: Соник и Мария ушли на кухню, чтобы приготовить ещё немного чая и угощений. Синего ежа дождь нервирует. У него, насколько ты знаешь, стойкая неприязнь к большим объёмам воды, и ливни входят в список его нелюбимых явлений. Видимо, поэтому почти с самого начала непогоды он предпочитает прятаться где-нибудь в глубине дома. Весь ваш с Марией разговор герой Мобиуса проспал в гостевой спальне на втором этаже. Это позволило тебе немного унять собственные волнения и поделиться с женщиной своими переживаниями максимально честно. Советы, которые ты получил в ответ на рассказ, тебя удивляют по-прежнему, как в момент, когда их озвучили. Но ты не видишь причин не попробовать предложенное. Тем более, что Мария выписала тебе новый рецепт на лекарства, которые, если что-то пойдёт не так, должны будут удержать тебя от радикальных действий. Шум ливня за окном успокаивает. В отличие от Соника, ты дожди любишь, особенно такие — из-за которых день становится тёмным, как ночь, а за стеной воды почти ничего не получается разглядеть вдалеке. Грозы, раскаты грома, вспышки молний — это всё твоё. Твоя зона комфорта, в которой ты чувствуешь себя максимально защищённым. Единственное, что тебя беспокоит — Инфинит. Ты оставил его одного уже на приличный срок и в ближайшую пару часов дома точно не появишься. Это вызывает волнение. Но слабое. Последние дни всё было хорошо, лучше, чем прежде, поэтому ты надеешься, что шакал не натворит глупостей. — Ты сильно задумался, — звучит голос над головой, и по спине от неожиданности пробегает стайка мурашек. Приглаживая вздыбившуюся на затылке шерсть, ты поворачиваешься в сторону говорившей и произносишь осторожно: — Да, немного. Ты меня напугала. — Прости. В знак извинений Мария предлагает тебе кружку горячего чая. Ещё две следом приносит Соник, балансирующий парой подносов, на одном из которых ты видишь чашечки со сладостями и мелко порезанными фруктами. Ёж ловко составляет посуду на столешницу и сразу же после этого ёжится, лишь мимолётно взглянув в сторону окна. Его шерсть вся, не считая иголок, топорщится, и делать с этим герой Мобиуса ничего не спешит. Бесполезно. Тёплые керамические стенки греют ладони. Мария и Соник начинают негромкий разговор, обмениваются остатками новостей, которые не успели обсудить на кухне. Включаться в беседу ты не торопишься, но улыбка непроизвольно появляется на твоём лице. Здесь… уютно. И хоть ты знаешь, что не принадлежишь этому месту, иногда побывать в нём приятно. Дождь заканчивается. Вы тепло прощаетесь с женщиной, которая однажды, когда все уже махнули на тебя рукой, подарила тебе шанс на нормальную жизнь. Воспоминания неизменно вызывают пополам боль и благодарность. И ты снова обещаешь себе, что будешь держаться и не позволишь чужим стараниям и доброте обратиться в ничто. Обратная дорога занимает немного меньше времени, но вы задерживаетесь, потому что ты просишь Соника пройтись с ним ещё немного, прежде чем вам придётся вернуться к повседневным делам. — Это насчёт Инфинита, — собравшись с мыслями, начинаешь и тут же притихаешь, не уверенный, как точнее выразить свою просьбу. Герой Мобиуса ждёт. Он, кажется, понимает, к чему ведёт твоя мысль, но озвучивать её вместо тебя не берётся. Просто шагает рядом, так же, как почти четыре часа назад, когда вы только встретились по твоей просьбе. — Я хочу ему помочь, — наконец произносишь ты и неловко чешешь в затылке, делая без того непослушно торчащую шерсть более взъерошенной. — Но я не знаю, с чего начать и где искать информацию. Может, ты подскажешь мне что-нибудь? Соник в ответ фыркает и останавливается. Тебе приходится последовать его примеру. — Не хочешь позволить ему умереть? — Я дал обещание, — звучит неловко, но уверенно. — Понятно, — он кивает, то ли тебе, то ли каким-то своим мыслям. — Так что… — Сейчас я ничего не скажу. Не знаю, не интересовался прежде, — ёж с сожалением разводит руками в стороны, но после хлопает тебя по плечу. — Однако я расспрошу кое-кого. Возможно, он знает, как вам помочь или хотя бы что можно поискать. Ты робко улыбаешься в ответ. — Спасибо, Соник. Он отмахивается — «Не бери в голову».***
Долгая прогулка заканчивается. Перед дверью квартиры ты замираешь на мгновение, прислушиваясь к обстановке внутри. Тихо. И чутьё молчит. Дверные петли уже привычно скрипят, когда ты заходишь внутрь. Звук резкий, неприятный. Но на него никто не реагирует. — Инфинит? — удивлённо зовешь ты, закрывая за собой дверь. Становится немного волнительно. Шакал не отзывается, поэтому, ускоряя шаг, ты намереваешься пройти в спальню, чтобы узнать, почему он молчит… Но останавливаешься уже в гостиной, возле дивана, и беспокойство, едва успевшее зародиться у тебя в груди, стихает. Шакал просто спит, неуклюже свернувшись в клубок. Заснул видимо недавно, но уже крепко, раз довольно громкий оклик не заставил его подскочить. Волосы разметались по свободной части сидушки. А среди них поселилось какое-то маленькое пернатое чудо, видовую принадлежность которого ты не в состоянии определить. Птица вся мокрая, взъерошенная и тоже спит. Откуда только взялась? Взглядом ты скользишь по комнате, пока не замечаешь под окном приличных размеров лужицу. Примерный сценарий произошедшего становится тебе понятен. Хотя неясным остаётся, почему же Инфинит вообще пустил эту мелочь в квартиру. Пожалел? Прежде чем что-то делать, ты заходишь на кухню. Здесь можно взять тряпку, чтобы убрать лужу, и стакан воды. В кармане штанов лежит баночка новых таблеток. Немного. На первое время, пока не сходишь в аптеку за пополнением запасов. Ты пьёшь ровно столько, сколько прописано в дозировке рецепта. Ждёшь несколько минут. Ничего ощутимо не меняется, но становится как будто немного… легче? Давящее изнутри, глубоко дискомфортное чувство ослабевает и уже почти не пытается влиять на твои мысли. Хорошо. Небольшая уборка не занимает у тебя много времени. Справляешься даже до того, как просыпается почуявший суету вокруг себя шакал. Он выглядит помятым, но отдохнувшим. Ещё сонный, немного заторможенный, трёт глаза и смахивает с лица всклокоченные волосы. Странно. Повязки на его ладонях выглядят совсем новыми и непривычно неуклюжими. На твою работу не похоже… Но задуматься об этом надолго тебе не дают. — Ты куда птицу дел? — подозрительно спрашивает Инфинит, когда поднимается и не замечает рядом с собой пернатое недоразумение. — Выпустил, — пожимаешь плечами, умалчивая, что малявка ринулась наружу, когда ты, не заметивший, что она проснулась, открывал окно, чтобы немного проветрить комнату. — Дождь же закончился, и я подумал… Ауч! Ощутимый подзатыльник становится такой неожиданностью, что у тебя ни заметить его, ни среагировать вовремя не получается. К счастью. — Идиот, — припечатывает тем временем шакал, неожиданно — действительно обеспокоенный. — А если у этой мелочи было сотрясение? Теперь её не найти. Помрёт ещё где-нибудь по дороге… Его слова удивляют. Просто… не думал ты, что вот в нём — в голове всплывает образ высокомерной твари, на войне часто выступавшей впереди армии роботов Эггмана — в нём есть что-то, способное к сопереживанию. Тем более каким-то маленьким птичкам. Тебе, например, не жаль. Тебе всё равно, потому что ты знаешь — всё в этом мире умирает. Иногда — очень глупо. Ты опускаешь голову, потираешь ушибленный затылок и прячешь глаза, словно думаешь об услышанном и в тебе есть хоть немного сожаления о случившемся, но… На самом деле тебя вдруг — непрошенно — захлёстывают воспоминания. Мысли. Чувства. Ты этого не выбирал. Оно пришло само. Поселилось вечноголодным червем в твоей голове и начало сжирать всё светлое и доброе, что пыталось в тебе зародиться. Это была не твоя вина — твердит тебе рациональный мозг. …виноваты были те, кто поселил в тебя и бережно, заботливо взрастил чудовище. Они не должны были с тобой так обращаться, но- Как получилось. Никто не остановил их, а в итоге кровь запятнала твои руки. Почти никто об этом не знает. Официально твоя семья погибла, когда Инфинит с полчищем неразумных машин напал на ваш город. Это не было сделано нарочно. Просто случайность. Если несчастливым стечением обстоятельств можно считать атаку такой силы, что даже многоэтажные дома складывались как карточные домики. Но тебе повезло. Ты в тот момент прятался по самым тёмным улицам родного города. Опустошённый, не понимающий, как дальше жить и что рассказывать, когда тебя поймают и спросят за оставшиеся в запертой квартире тела твоих приёмных родителей. Объясняться, к счастью, не пришлось. Случай решил всё за тебя, избавив и от следов совершённого преступления, и от возможных свидетелей. Ты остался чист в глазах посторонних. Всё благодаря Инфиниту. …у тебя, всё-таки, никогда не было причин ненавидеть его. Устраивавший тебе праздник Медведь в одном был прав: Соник и его команда — все не от мира сего. Но ты тоже. Ты часть этой команды. Маленькое чудовище. Тебе не хочется привязываться. Ни к кому больше. Особенно — к полуживому, ужасно уязвимому шакалу. Пусть был бы он лишь пленником, вещью, чужаком, которого ты вынужден терпеть… Было бы проще. Было бы легче. Было бы не так страшно. — Инфинит. Ты звучишь тихо, как будто смущённо. — Чего? Он выглядит немного обиженным. Но отступает назад опасливо, осознавая, что в порыве чувств поднял на тебя руку. Не знает, как ты можешь на это отреагировать. Но тебе плевать на полученный подзатыльник. С мыслями ты собираешься не для того, чтобы ответить на это, а чтобы… — Давай встречаться, — произносишь на выдохе, резко, и поднимаешь на шакала глаза, отрезая себе путь к отступлению. — Чт… — он запинается, делает ещё шаг в сторону и даже руки приподнимает, неосознанно отгораживаясь. — Что? Ты под дождём голову застудил? Ты наблюдаешь за ним. Сомневаешься сам в этом предложении. Но знаешь, что должен довести мысль до конца. Сейчас. Потом духу не хватит и появится множество отговорок. — Я серьёзно, — подходишь на шаг ближе, плавно и осторожно, как подступают к раненому зверю. — Мы и так живём под одной крышей, спим вместе, тебе нельзя от меня уходить, — ещё шаг навстречу, и на мгновение ты уязвимо отводишь взгляд, — у меня самого больше никого нет. Мы можем хотя бы попробовать. Инфинит отступает ровно до тех пор, пока под его колени не врезается диван. Он оступается и падает на мягкую сидушку. Растерянно смотрит снизу вверх. — Почему ты думаешь, что это хорошая идея? Ты пожимаешь плечами и отвечаешь медленно, немного сконфуженно: — Это… вариант. Ты мне не неприятен, — переведя дыхание, признаёшься, — даже нравишься, можно сказать. А тебе- Мне кажется, тебе станет не так одиноко, если у нас будет что-то вроде отношений. — Выглядит так, будто ты всё уже решил, — он хмурится, едва заметно краснеет, но больше — хмурится и подбирается настороженно, готовый в любой момент уйти в глухую оборону. — Нет! — торопливо заверяешь его ты, поднимая руки в примирительном жесте. Шакал недоверчиво щурится. Сжимает в ладонях обивку. Чтобы его не нервировать, ты подходишь ещё ближе и садишься рядом. Близко, но недостаточно, чтобы влезть в совсем уж личное пространство. — Нет… — повторяешь после этого тише и переплетаешь в замок сложенные на колени руки, следишь за движением собственных пальцев. — Ты можешь отказаться. В любой момент. Если ничего не получится таким образом, можно будет попробовать что-то другое. Запинаясь, ты несколько секунд молчишь. Потом поворачиваешь к нему голову, смотришь глаза в глаза: — Я не принуждаю тебя ни к чему. Тебе самому сложно. Это всё в новинку. Раньше не нужно было никаких отношений — была только помощь, последние просьбы товарищей, что-то, что помогало облегчить переживания и боль. Не было риска навредить кому-то слишком сильно. Не было необходимости ставить под удар собственные чувства. Инфинит молчит, обдумывая твоё предложение, кажется, всерьёз. Потом закрывает глаза, отворачивается и произносит тихо, с лёгкой иронией: — И тебя не смущает идея быть парнем того, кто чуть не сжёг эту планету? И может в любой момент сдохнуть? В этот момент ты резко усмехаешься. Немного нервно. — Ну-у, я тоже не одуванчик. Может даже это ты будешь напуган потом тем, кто твой парень, если узнаешь обо мне побольше. Звучит как шутка. И в голосе твоём слышится смех. Только ты знаешь, что он — горький, взволнованный. А Инфинит не понимает. — Сомневаюсь в этом, — фыркает он в ответ, снова смотрит на тебя, уже как-то странно, оценивающе. — Да и насчёт твоего состояния… — добавляешь ты, пользуясь образовавшейся паузой, — я всё ещё собираюсь тебе помочь. Что бы ты ни ответил. Ну так что? Молчит. Так долго, что в твою голову даже начинают закрадываться сомнения. Действительно ли надо бояться только того, что его может быть болезненно и опасно подпускать слишком близко? Что будет с вами, если он не согласится сейчас? Но… — Как будто у меня есть выбор, — Инфинит закатывает глаза и откидывается на спинку дивана, словно всё уже решено. Тебе так не нужно. Ты хочешь ясности, и поэтому с лёгким возмущение возражаешь: — Здесь — есть. Если тебе неприятно… — Всё нормально. — А? — он перебивает так неожиданно, что ты сбиваешься с мысли. — Нормально, говорю, — повторяет и смотрит из-под прищура как на глупенького. — Я не против. Попробовать. И улыбается. Это выглядит непривычно. Он таким самодовольным и смеющимся становится. Хочется… Ты легонько пихаешь его в плечо и сам расплываешься в улыбке, полной облегчения для разнообразия. Ничего. Вы просто попробуете. А ты будешь сдерживаться, и ни за что не сделаешь ему больно. Не хочется всё-таки обесценивать старания тех немногих, кто в тебя верит. И ты не хочешь, чтобы он страдал.