***
Старый монах медленно пил чай и с интересом разглядывал молодых мужчин. Хотя каких мужчин? Для него это были всего лишь мальчики, малышня совсем. Оба были напуганы, хоть черноволосый и пытается отчаянно это скрыть. Но руки тряслись, взгляд бегал и огибал всю комнату, выдавая волнение. Монах ухмыльнулся и пристально оглядел блондина. Может ли он ему доверить настолько ценную для него душу? В любом случае, выбора нет. Сила все еще теплится в обоих мальчиках, отдавая последние крохи небу. Осталось ее только пробудить и добавить свою долю. Лишь бы успеть. — Хм-хм… Насколько мне рассказал мальчик Наото, вы несколько раз путешествовали во времени? Каждый раз у вас была одна задача. Правильно? — Да, но зачем? — начал было Такемичи. — Больше так сделать не получится, — покачал головой старик, — С твоей помощью, мальчик Наото, я отправлю мальчика Такемичи на двенадцать с половиной лет назад, даже почти на тринадцать. НО! Ты отправишься в прошлое, в будущее больше не вернешься и будешь жить там уже в согласии со временем. Это первое. Второе. Ты будешь помнить о том, какие цели ты должен достигнуть. Будешь даже помнить о том, что ты из будущего. Однако, что ты конкретно делал для достижения своих целей в прошлые разы, ты помнить не будешь. И, мой дальнейший разговор с тобой ты будешь вспоминать постепенно и с урывками. — Но почему? — удивился Такемичи. — Мы должны быть честны с силами природы и Вселенной. Абсолютно все знать и уметь не положено никому и ничему. Особенно, когда это касается понимания законов и провидения самой Вселенной. Это ограничения, в том числе, и для моего дара. Тебе придется принять это как данность. — Разве это не делает работу почти бесполезной? Такемичи не сможет вспомнить прошлых ошибок! — Все его ошибки уже отложены в опыте его души. А она всегда с собой. Просто следуй своей интуиции, Такемичи. Она тебя не подведет. Ты всегда был… чувствительным ребенком, и это часть твоей силы, — по-доброму улыбнулся Фасянь. Звездочки морщин покрыли его лицо, и оно как будто засияло добрым, теплым светом, согревая обоих мужчин. Из глаз Такемичи непроизвольно полились слезы. — Спасибо. Спасибо вам большое! Даже не знаю, как вас отблагодарить. Я на все согласен. Верните меня в прошлое! И я обязательно сделаю так, чтобы ОНИ выжили. Спасу их. В этот раз я никого не подведу! — Не волнуйся, я это предусмотрел. Свою награду… — хмыкнул монах. — И что же это? — подозрительно уставился Наото на Фасяня. — Оооо, вам это понравится, — подмигнул старик и засмеялся. — Давайте начнем! Не могу больше ждать! — вскинул голову Такемичи. — Согласен. Что нам делать? — Сначала я тебя проинструктирую. Для начала, ты окажешься в горах Китая…***
Такемичи открыл глаза, прямо на него в ночи неслась машина. Фары на секунду осветили парня. Он вскрикнул и инстинктивно заслонил лицо руками, ожидая смертельного удара. Женский испуганный крик прорезал тишину ночи. Визг тормозов скрежетом прошелся по костям, отдаваясь стоном в самое сердце. Машину резко занесло вправо, Такемичи со всевозрастающим ужасом наблюдал, как автомобиль накренился над самым обрывом и упал, проворачиваясь вокруг себя. Не вини себя, так ты спасешь одну жизнь, — настойчиво звучит в голове вкрадчивый голос монаха. Такемичи истошно закричал и, плача, устремился по горному склону, ломая ветки, стирая до крови колени и руки. Он оказался прямо перед разбитой машиной, лежащей на крыше. Из кузова доносился тихий, надрывный плач, причитания на незнакомом языке. Подбежав к машине, он упал на колени. Женщина за рулем вся в крови, толстая ветка дерева вошла прямо в грудину, пропоров тело насквозь. Ей недолго осталось. Кровь не течет, она льется нескончаемым потоком из раны, окрашивая дерево и ее лицо в красный цвет. Она открыла глаза и протянула руку к пассажирскому сидению, дотрагиваясь до руки девушки лет пятнадцати. Она была без сознания, но вроде живая. Женщина подняла глаза на парня и начала что-то говорить на китайском. Такемичи помотал головой, не понимая. Женщина заплакала вновь, английская, неразборчивая речь полилась рекой. — Japanese! Do not understand! — в панике закричал парень, роняя слезы. Женщина неожиданно тепло улыбнулась. — Я-я-я рада, что с тобой все в порядке, — криво улыбнулась она, тревожа разбитую губу, надавливая на нее зубами. У Такемичи перехватило дыхание, она знала, что он виноват в аварии, но эта женщина… она искренне радуется, что с ним все хорошо. Слезы полились рекой от осознания своей вины и от доброты, которую эта женщина излучала даже сейчас. Он этого не заслуживал. Стоило вернуться как… он убил этих людей! — Спаси мою дочь, мальчик! Пожалуйста, спаси мое солнышко, — кивнула женщина на девушку и заплакала. Еле совладав с собой, продолжила, — Па-а-аахнет бензином. Меня оставь, все равно я не выживу. Только ее спаси, мальчик, прошу! — даже сейчас было видно, насколько у женщины красивые, зеленые, завораживающие глаза, которые теперь Такемичи будут сниться в кошмарах. Руки задрожали, — Пожалуйста, прошу тебя. Спаси ее, спаси. Оберегай. Она — самое дорогое, самое ценное, что у меня есть. Быстрее, только быстрее! — кашлянула она, нежно смотря на девушку, так похожую внешне на нее. — Но как же вы? — Ты добрый мальчик, да? Но доброта здесь не поможет. Меня зажало, не выбраться, поэтому… спаси мою девочку и бегите… Машина… бензин… пожалуйста, — закашлялась она. Такемичи сам чувствовал этот родной его сердцу запах, который скоро станет отвратительным запахом смерти. Его становилось все больше и больше, а свежий горный воздух не мог справится с ним. Такемичи вытер слезы рукавом, и решительно кивнул женщине. Помог ей стянуть ремень безопасности с девушки. Дверь неожиданно легко поддалась, даже стараться не пришлось, чтобы выломать ее. Парень вытащил девушку наружу, закинув на плечо. Рядом уже разгорался огонь. И снова слезы, мать с такой нежностью и любовью смотрела на дочку, прощаясь с ней навсегда, как будто говоря: «Я люблю. Я буду присматривать за тобой. Ты не одна, родная, любимая, драгоценная. Я… так люблю тебя. Пусть теперь за нами присмотрят небеса, родная. И когда-нибудь мы встретимся снова. Обязательно». А девушка была совсем легкая, почти невесомая. Она казалась перышком, которое в любой момент возьмет — и вспорхнет с плеча Такемичи. Улетит вслед за душою матери, покидающей этот мир. Женщина плакала, но была тверда: — Уходите. Быстрее, — настолько тихо сказала она, что он еле-еле ее услышал. Скорее, прочитал по губам, угадал. Побежал. Взрыв. Ударная волна прямо в спину. Закрыть телом хрупкую девушку. Защитить то, чем женщина настолько дорожила, ценила, берегла, любила до безумия и до последнего вздоха, до последнего биения сердца. Ее рыжеволосое солнышко. Она ее так любила. Миг — и ничто. Прах к праху, и пепел остался на губах. Да не пепел вовсе, это черная копоть… Не смоется никогда. Дыхание сперло, В который раз. Прощай. Прощай. Они не успели сказать друг другу… Прощай. Последний раз «люблю». Буду помнить. И любить. И смерть не будет нам преградой. Потому что я все равно дотянусь до тебя, моя дорогая. И я, мама, мой голос обязательно долетит до тебя. С северным ветром, На крыльях ворона, так свободно взметнувшимся в небеса. Или даже с молитвой, И с песней рассветному небу. Люблю. Прощай. Это он. Это он сделал. Это из-за него. Вина. Его сраная, херова вина. Если бы не он — мама девочки была бы жива! Почему он появился посреди дороги? Этот монах. Этот чертов монах? Такемичи не помнил… только смутные воспоминания, как смутные неясные тени, блуждали в его голове. Не вини себя, так ты спасешь одну жизнь. А так — погибли бы обе — он наконец вспомнил конец фразы. Почему обе? Он привстал с колен, смотря, как пламя играет тенями на щеках девушки. Такая спокойная, такая умиротворенная. Но что она увидит после пробуждения? Кошмар, в котором оказалась… из-за него… Нет, у Такемичи не было выбора. А если то, что сказал монах правда, то он все сделал абсолютно верно. Но свои сомнения не заглушить. И зеленые глаза будут являться и шептать: «Твоя вина. Только твоя вина. Верни мне мою жизнь. Верни мне время с моей дочерью». Она будет тянуть руки к его горлу и повторять, повторять, повторять... Пока не сведет с ума, пока не спасет их. Пламя все разгоралось, мерцая тенями и бликами по камням и хиленьким деревьям. Треск чудовищного костра заглушал биение сердца. Так приносили жертву древние перед походом на войну. Человеческая жертва взошла на ритуальный костер, знаменуя будущее успешное завершение кровавого похода. Такемичи читал об этом. Аналогия завораживала. Аналогия убивала в нем все живое… Девчонка тихо застонала и что-то прошептала, улыбаясь. Так невинно, что аж тошно и противно. От нее, от себя… Но Такемичи должен взять себя в руки. Задача здесь еще не завершена, иначе он бы исчез. Внезапный свет фар с края обрыва. Такемичи обрадовался, как услышал громкие хлопки дверей. Резкие, отрывистые голоса — и пулеметная очередь в горящую машину. Парень от ужаса откинулся назад, подтаскивая девушку, скрывая ее в ближайшем кусту, заслоняя от нелюдей, гоготавших громким, глумливым смехом, как лай одичавших дворняг, собравшихся в безумную, не ведающую жалости, стаю. Среди иностранного говора послышалось отчетливое японское: — Сдохните, рыжие суки! Жаль, не успели трахнуть, красивые дряни: что мамка, что деваха! Я б проверил, как сосут! — снова глумливый смех, Такемичи закрыл лицо рукой, ужасаясь уровню пиздеца, который услышал. Их много, очень много. Волосы на голове и загривке встали дыбом. Страшно. Липкий пот прошиб с ног до головы, ноги отчаянно затряслись, грозясь станцевать чечетку прямо на месте. — Хозяин приказал разобраться с ними нежно и быстро, Кета. Поэтому закрой свою херову пасть, пока я тебя свой хуй лизать не заставил. Считай нам повезло, за нас все сделала херовая дорога и хуевое вождение мамаши. Закругляемся. В таком взрыве никто бы не выжил, — с облегчением Такемичи слушал, как хлопают двери машин, и бандиты быстро уезжают с места аварии. Бросил взгляд на девушку. Она что-то прошептала и начала открывать немного раскосые, зеленые глаза… Только хотел сказать ей что-то, помочь… Как секунда — и он сидит за партой в школе, почему-то охуевая от того, что в Токио сейчас день. После произошедшего-то! Эмоции снова нахлынули на парня гигантской волной, он уронил голову на парту и разрыдался.