Ручка. Нервы. Вечер

      Привычка Влада входить бесшумно, не стучась и не спрашивая, со днями лишь укреплялась. Он как и раньше приходил поздно вечером, когда над колледжем сгущалась ночная дымка, фамильярно садился в кресло и, медленно попивая кофе, уверял, что вот — ещё немного и вор свитка будет найден. Однако с каждого обвиненного почти сразу снимались подозрения, ежедневно появлялись новые версии, которые Влад не считал нужным озвучивать, делясь этой информацией лишь с блокнотом, а дни с календаря осыпались как иголки с новогодней ёлки.       Между тем уже был ноябрь. Ливни сменялись морозами, а те — проливными дождями. В коридорах и кабинетах становилось всё прохладнее и сумрачнее, и никакие чары и зелья не исправляли ситуацию. Спасали только зажигавшиеся с вечера камины, да поставленные во всевозможных углах свечи могли обратить осеннюю сырость в уютный вечер.       Впрочем, разве можно назвать уютным вечер, проведённый наедине с бывшим врагом, изнывающей от его присутствия старой раной и бешено стучащим сердцем, что, как заевшая на граммафоне пластинка, повторяло: «Зря. Зря. Зря.»?       Будто она сама не знала, что зря! Зря послушалась королеву Елену, доверив Мороку поиск свитка. Зря взяла его преподавателем. Зря каждый день терпела его в своём кабинете. Зря пошла на поводу у детей, оставив его вести кружок на постоянной основе… С другой стороны, они с таким энтузиазмом просили её ввести в расписание боевые искусства под началом Владислава Владимировича, с каким Крив Кузьмич не приводит аргументы для того, чтобы ему дали внеплановый отпуск.       К слову о Крив Кузьмиче, вдруг вспоминала она и оглядела стол в поисках листа и ручки. Надо бы выписать ему премию — бедняга в свете последних событий едва ли не один за весь педсостав отдувается.       — Если вы ищете, чем можно написать, то спешу напомнить, Василиса, что за эти два месяца вы сломали двадцать два карандаша, десять ручек и четыре пера.       В ответ на ехидное замечание послышался хруст — это Василиса разломила на две половины последнюю имеющуюся в запасах красную ручку. Но кажется, где-то в ящиках был экземпляр перьевой…       — Теперь одиннадцать. Не бережно вы относитесь к своей канцелярии, Василиса.       — Васильевна, — привычно поправила она и выпрямилась, припомнив о том, что перьевую ручку она сломала ещё в октябре. — И если бы не вы, Владислав Владимирович, с вашими внезапными визитами, то с канцелярией у меня всё было бы в порядке.       Он громко фыркнул и что-то черканул в своём блокноте. Эта вещь в последний месяц была особой загадкой — едва Влад, узнав о том, что найденный им свиток оказался поддельным, и прекратил делиться своими предположениями по поводу личности вора, то он везде и всюду начал носить с собой блокнот и вечно что-то в него записывал. Не нужно было много ума, чтобы догадаться, что всё это было связано со свитком, но Влад и думать не желал, чтобы показать свои записи.       — Приведу вора, тогда и узнаете, — отвечал он на всякие её расспросы, прятал блокнот в нагрудный карман поло и застегивал молнию спортивной куртки, изолируя всякую возможность добраться до блокнота.       Василиса злилась, ругалась, требовала информации — в конце концов, должна же была она, директор, знать, кому здесь можно верить, а кому нет, — но спустя долгий спор сдавалась. Углублялась в проверку документов, отчётов, подготовку к урокам, и Влад, понимая, что больше от неё и слова не дождётся, или, что больше вероятно, чувствуя свою победу покидал кабинет так же тихо, как и входил в него.       Это особенно бесило, и так и хотелось послать его на занятие по этикету для первоклашек — того и гляди, стучаться научится. Но как только она представляла старого злодея среди полсотни детей шести-семи лет, всё нутро передергивало от дурного предчувствия. Шестиклассники, хоть ещё и сущие дети, но хоть постоять за себя могут — той же Насте труда не составит ударить обидчика, чтобы, если не одолеть его, то хоть выиграть время для побега.       Хотя и за них страшно было — порой от холодного взгляда Влада она, взрослая тётка, сжималась от страха и боли в груди, то что смогут сделать двенадцатилетние дети, если перед ним вдруг предстанет опасный злодей, прежде наводящий ужас на всю Россию? Они, понятное дело, не застали те времена, когда люди из дома не выходили, опасаясь наткнуться на войска тёмного князя или, ещё хуже, на него лично, вот и относились к нему, как к обычному человеку.       Василиса сморгнула и вытерла лицо ладонью, отгоняя от себя ужас представленной картины, и, стараясь быть как можно вежливее, сказала:       — Будьте так любезны, Владислав Владимирович, одолжите мне на пару минут вашу ручку.       Он коротко взглянул на неё, обыкновенно спрятал блокнот и покрутил в пальцах ручку, покачивая головой:       — Ну, нет, Василиса, вы слишком нервная — ещё сломаете, а мне где потом в вашей закрытой школе новую ручку искать?       — Я — нервная? — нахмурилась она, и Влад согласно кивнул. — Ну, знаете ли! Интересно, только, неужели повышать голос на ученицу — признак стальных нервов?       Влад нахмурился. Нет, конечно он кричал на учеников, и достаточно часто — просто потому, что с этими баранами иначе нельзя было, — но старался делать это так, чтобы никто из новоявленных коллег не стал случайным свидетелем.       — О чем это вы? — спросил наконец он, и на этот раз Василиса ликующе улыбнулась:       — Ну как же, Владислав Владимирович, не вы ли неделю назад кричали на Варю Шторм?       — Ах, вы об этом, Василиса, — он улыбнулась, дождался, когда она исправит его, напомнив про отчество и субординацию, и продолжил: — Знаете, я трижды просил её не краситься на мой урок. Что в итоге? Она опять пришла накрашенная, как индеец племена лакота!       — Я разберусь с этим. Вот только накричали вы на неё зря — она ведь всё-таки девочка. Ей свойственно краситься, делать причёски…       — И влюбляться в человека, в тридцать раз старше неё? — перебил он и вскинул брови.       По лицу Василисы пробежала волна беспокойства и удивления.       — С чего вы взяли?       — По девочке её возраста это сразу видно, — сказал он и неприятно оскалился, вспоминая долгие мечтательные взгляды девчачьих глаз (цвет которых напрочь вылетел из головы), глубокие вздохи, улыбочки и полные показаного лицедейства пререкания.       — И что же вы собираетесь с этим делать? — обеспокоенно спросила Василиса, и Влад развёл руками:       — Конечно же жениться на ней! Нет, серьёзно, что я могу с этим поделать? Ей, кажется, и двенадцати нет.       — Я надеюсь на ваше благоразумие, Владислав.       — Я что, похож на любителя поживиться на детской невинности?       — Честно? — уточнила она, но не успела и продолжить, как была вновь перебита:       — А мне показалось или вы забыли назвать моё отчество?       — Уж поверьте, я бы с удовольствием забыла и ваше имя. А теперь, будьте добры, дайте мне ручку.       Он закатил глаза и бросил ей нужную вещь, но не успела ручка пролететь и десяти сантиметров, как была подхваченна магией Василисы и оказалась прямо в её руках.       Но она писала недолго — лицо исказила гримаса боли, пальцы отбросили ручку и потянулись к жалящему шраму. Василиса ждала с минуту, но боль отступать не хотела — рубец определённо чувствовал близкое нахождение создателя, и саднил, саднил, саднил…       Она всё так же быстро, как и раньше, подошла к шкафу, беря оттуда нужное зелье, а после запустила в волосы пальцы, прикрыв глаза, и всхлипнула:       — Господи, какого черта я вообще согласилась взять тебя частным детективом? Время идёт, вор не найден… Только вред от тебя — что раньше, что сейчас.       Владу показалось что вот, ещё секунда, и она забудет и о статусе, и о положении, и об их натянутых отношениях и разревется так, как способны только женщины. Но нет — едва боль отступила, она вытерла побелевшее лицо, откинула за спину косу и внимательно посмотрела на Влада, спрашивая:       — Что вам нужно, только честно?       — Елена пообещала мне графство за найденый свиток, если вы об этом. Пусть я и выгляжу лет на пятнадцать, душой я уже не молод — мне не нужна война и власть. Я хочу уединения и покоя.       — Врёте, — уверенно отчеканила Василиса, и он стиснул зубы.       В этой женщине, подумал Влад, было столько необычного, но, пожалуй, самое — это то, как она орудовала словом и голосом. Может, сама она и не догадывалась, но она умела одной лишь буквой успокоить, наказать, обратить в ярость…       Влад дернулся прежде, чем успел об этом подумать. Больно вжал Василису в шкаф, при этом с особым приливом радости почувствав, как ее лицо искривляется в болезненной гримасе, сжал пальцы одной руки на её талии, другой убрал с шеи прилипшие светлые волосы и настолько грубо впился в нежную кожу губами, что в голове обоих проскочила мысль, что он её прокусит.       Рвано выдохнув в ответ на его поцелуи, Василиса что есть силы оттолкнула его от себя и юркнула к двери.       — Совсем совесть потерял? — прошипела она, потирая ладонью побагровевшую кожу шеи и бросая взгляд на шкаф с зельями, из последнего сдерживаясь, чтобы не выпить дополнительную дозу.       Влад ударил кулаком в дверцу шкафа и сел в кресле, потирая стесанные костяшки. Надо же, насколько его вывело его из себя от одного слова — и даже не ругательство, не обидная фраза. Всего-навсего одно слово, в которое она вложила больше, чем могла бы сказать, объясняя часами. А там уже разыгрывшаяся злость заставила вспомнить то время, когда, причиняя боль кому-то, он получал небывалое наслаждение — а уж то, что от одного его присутствия Василиса ощущала жжение в шраме было понятно и дураку.       …Он дернулся от удивления, когда тёплое женское тело опустилось ему на колени.       — Замыкаться надо, — сказала Василиса сокровенным шёпотом и уверено поцеловала его.       За триста лет Влад определённо забыл, каково это владеть женщиной. Так по крайней мере решила Василиса, не почувствовав в ответ того же напора с каким он минуту назад вжимал её в дверцу старого шкафа.       Впрочем, с каждой секундой он вспыхивал всё сильнее, и разгоряченные ладони хаотично касались то спины, то поднимались до плеч, то вновь спускались к лопаткам, словно пытаясь сквозь ткань блузки прочувствовать тёплую кожу.       Она же, стараясь не думать о шраме и о том, что со стороны их дуэт выглядит крайне неэтично, так и не отрываясь от его губ потянула рукой вниз бегунок куртки и провела рукой по его груди, чувствуя выступающие ребра, вздымающуюся диафрагму и спрятанный в кармане блокнот…       Влад резко схватил её за запястье, отодвигая их руки подальше от себя.       — Хитро, Василиса хитро, — оценил он, прерывая поцелуй, и скосил глаза на блокнот, выглядываюший из кармана поло. — Я, если честно, сразу даже не догадался.       Василиса сокрушенно вздохнула, встала на ноги и, на ощупь поправляя причёску и одежду, сказала:       — Я должна знать, кто вор. Если вы мне не говорите, приходится действовать другими методами.       — Мы снова на «вы»? — усмехнулся Влад, но так и не дождавшись ответа пожал плечами: — Методы, конечно, хорошие — мне более чем они нравятся, но… Это безуспешно. Я всё равно не расскажу вам все планы и догадки — вдруг это вы вор свитка, а вся канитель с поисками — качественный спектакль?       Василиса громко фыркнула — настолько бредово звучала эта теория. Но тут же она прошла к столу, сняла с волос резинку, чтобы переплести косу, и обернулась к Владу, желая что-то ему сказать, но — увы! — тот уже успел покинуть кабинет.