Состояние полураспада

Широкая горизонтальная синяя полоса тянется по всей белой стене вплоть до такого же цвета дверей в кабинет психиатра. Для бюджетной больницы выглядит очень даже неплохо. Повезло, что направили сюда, а не к штатному психологу. Хотя и там, наверное, придется появиться. По правде говоря, штатный психолог уже не вывозил. Люди, у которых нет денег, обычно не ходят к психиатрам. Такие места нужны скорее для поддержания иллюзии помощи со стороны государства. Дескать, проблемы с головой — пожалуйста, иди лечись, вот тебе даже бюджет на это, всё оплатим. И вроде бы даже программа соцзащиты работает на ура. Только на квалификацию врачей никто не смотрит. Даже если специалист совсем не тот, и лечение не помогает. В коридоре клиники фикусов в высоких горшках гораздо больше, чем людей. На поверхности листьев лежит слой серой пыли. Проведёшь пальцем — останется след. И, хотя отсутствие социума определённо радует Тенко, он продолжает быстро двигать пальцами с отросшими ногтями по коже собственной шеи, — это не обычный приём у психиатра, каких в жизни было просто завались, это — прямой билет в детский психдиспансер. Если он, конечно, не пройдет тест. За девять из своих пятнадцати лет Шимура успел сменить не одного лечащего врача, это было привычным и совсем не пугало, вот только скоро ему шестнадцать— возраст больше не сможет покрывать совершённые преступления, а справка о психическом здоровье так и не получена. Вот и выбирай, где проведёшь следующие несколько лет: в тюрьме для малолетних или в психушке. С одной стороны, психдиспансер предполагает возможность преждевременной выписки, нужно только притвориться, что ты нормальный, но с другой — Тенко предпочел бы сгнить в карцере, а не подчиняться глупым социальным нормам, составленным обществом. Может, это по-детски, а может — своеобразный вызов; в любом случае, такое видение привело его сюда: в почти пустой коридор ожидания центральной детской больницы. Вот беспокойная женщина лет тридцати с парнем на вид чуть младше Шимуры заходят в приоткрывшуюся дверь. Тенко будет следующим. Он не пытается готовиться или придумывать ответы, хотя мог бы, потому что единственный доподлинно известный ему ответ — от притворства в горле ком режет, а у Шимуры в жизни и так уже слишком много проблем, чтобы разбираться еще и с бушующей психосоматикой. Мамаша за стеной говорит возмущенно, на повышенных тонах. Тенко старается не слушать. Он не хотел бы, чтобы кто-то лез в его проблемы, но, наверное, было бы здорово, проявляй люди хоть иногда участие. Вероятно, дети, растущие в семьях, получали его в переизбытке. Подростки часто просят родителей отъебаться. Они просто не понимают. Когда никто не мстит за тебя, ты начинаешь выстраивать защиту самостоятельно. Люди непростительно часто лезут не в свое дело. И получают за это по заслугам. Шимура следующий, однако ладонь расслабляется и приземляется на колено. И хотя психушка равняется признанием собственной ненормальности, ему больше не нужно будет бороться за собственное существование. Приютские дети — не лучший коллектив для взросления. Особенно если в придачу к специфическому характеру идет целый букет психических отклонений. В диспансере хотя бы будет возможность изолироваться. Тенко прекрасно понимал, что однажды его выходки должны были повлечь за собой последствия, и пару дней назад это произошло. Побои в государственных приютах — не редкость, но когда сразу нескольких детей вывозят на скорой, замять ситуацию не получается. Вести из стационара приходят быстро. Полиция приезжает в тот же вечер. Здорово. От воспоминаний тело успокаивается как перед смертной казнью: еще чуть-чуть, и все будет решено. Никаких больше волнений и переживаний. Из кабинета доносится громкий звук, резко возвращающий в реальность. Кто-то или что-то ударяется о стену. — Шимура Тенко? От имени тошнит. От фамилии — тоже. Это напоминание о том, что никто, кроме самого себя, никогда не поможет. К нему давно не обращались так. В приютах над асоциальными детьми смеются. Если только эти дети не дают понять, что к ним лучше не приближаться и, уж тем более, не разговаривать с ними. — Проходи. Шимура встает с коричневой скамейки и проходит в дверной проем. Прошлый психиатр был неплохим. Относился с серьезностью и даже выписывал психотропные. Жаль, что после недавнего инцидента сотрудники органов обвинили его в необъективном постановлении диагнозов. Наверное, это скажется на карьере. Без таблеток гораздо хуже. Убить хочется всех и каждого, а тревожность иногда повышается до такого уровня, что умереть кажется менее страшным, чем терпеть. Может, это синдром отмены. А может — настоящая, не подавленная лекарствами личность. Тенко склонялся ко второму. — Присаживайся. Шимура приземляется на краешек потрепанного дивана неприятного желтого цвета и суёт руки в карманы черной толстовки. Сегодня немного похолодало. Лучше бы финансирование выделили на верхнюю одежду. — Как твои дела? — устало начинает мужчина. Тенко ненавидит фамильярности. На краю его стола располагается кружка с наляпистым рисунком. Она примерно на половину заполнена еще теплым кофе. Под глазами мужчины образовались мешки. Скорее всего, он не спал этой ночью. Как и Шимура. В 22:00 начался стрим с прохождением новой РПГшной игрушки. Он скрепляет пальцы рук в замочек под тканью и сжимает губы. Ну, что ответить? — Плохо. Так и есть. Он не собирался врать. В этом даже смысла не было. Психиатр делает пометку в блокнотике, но не выглядит сочувствующим. У него таких по десять за день, наверное. Тенко не удивлен. По его опыту, люди в принципе редко эмпатируют тем, кто им не нравится. Маленькой девочке в хорошеньком платьице, случайно уронившей шарик мороженого на асфальт? Да. Красивой молодой девушке, которая рассталась с парнем и теперь грустит? Без проблем. Уважаемому мужчине, потерявшему свою любимую в автокатастрофе? Естественно. Для того, чтобы тебе сопереживали, нужно быть социально привлекательным. Ну или хотя бы социально приемлемым. Никто не будет сочувствовать фрику, устроившему теракт, или серийному убийце, насилующему маленьких мальчиков. А ведь эти люди могли получить травмы. С ними могли плохо обойтись. Им могло было быть больно. Общество смотрит на последствия, как на вырванное из контекста слово. И плевать, что там было до. Лицемерно. — Тебе нужно пройти небольшой письменный тест. По результатам комиссия решит, что с тобой делать. Тебе уже объяснили, что за твоим поступком следует уголовная ответственность? Ладно. Никаких проблем. Шимура решал множество психологических тестов за свою жизнь. И об уголовной ответственности он тоже знал. Но даже если бы Тенко не покалечил тех подростков, на него легло бы наказание за другое, гораздо более серьезное преступление, совершенное им годы назад. — Да. Я осведомлен. Шимура получает ручку и несколько скрепленных вместе, чуть мятых, листов бумаги. Вопросы абсолютно стандартные. Нужно выбрать подходящий пункт ответа, обвести его в кружочек. — Не торопись. Отвечай вдумчиво, — напоминает мужчина. — От результатов зависит, получишь ли ты справку о психическом здоровье. Тенко мысленно усмехается словам психиатра. Он неделю назад покалечил своих одногруппников. И считает себя абсолютно правым. Какая там справка о психическом здоровье? Да даже если бы комиссия рассматривала его дело с закрытыми глазами, на что ему справка? Здоров — значит, был в трезвом уме. Был в трезвом уме — значит, не больной человек, которому требуется помощь, а ублюдок без норм морали. Шимура быстро обводит нужные варианты. Не потому, что ему плевать, просто в области саморефлексии он довольно хорош. Одиночество так сказалось. Вообще, Тенко был довольно умным. Тоже из-за одиночества. Из-за отсутствия социальных связей у него было много времени на самопознание, которое, в дальнейшем, стало заполняться РПГ-играми и учёбой. Если вникать в учебный процесс, все предметы становятся интересными, а контрольные — простыми. Отличникам полагается стипендия. Небольшая, но деньги никогда не бывают лишними. Учителя не особо любили Шимуру, все-таки подлизываться он не умел. В области социализации был огромный пробел, так что каждая оценка была заслуженной. Ради этого приходилось стараться. А в конце девятого класса общий госэкзамен был сдан без единой ошибки. Тенко мог бы поступить в колледж на бюджет. В любой, который захотел бы. Устроиться на подработку. Потихоньку накопить на съем квартиры. Выбить разрешение на досрочное отчисление из приюта. Никто не был бы против. Одним больше — одним меньше. Или пойти в десятый класс. Получить высокие баллы за экзамены снова. Отдать предпочтение университету. Ему как раз было бы восемьндацать. Только вот, вместо раздумий о своем будущем, Шимура сидит на железном стуле напротив стола психиатра и монотонно рисует кружочки на пунктах «а», «б» и «в». Он подает свою работу уставшему мужчине, хотя мог бы подавать документы в учебное заведение. — Все. Доктор осуждающе смотрит на Тенко. Он мог бы подумать. Постараться сделать ответы приближенными к норме. Постараться исправить себя хоть как-нибудь. Шимура разглядывает свои потертые красные кеды. Ну не может он иначе. Психиатр кладет бланки на середину столешницы, берет в руки одну из белых картонных папок, лежащих рядом. Там, на обложке, размашистым почерком написаны имя и фамилия Тенко. Мужчина развязывает бежевую нить и раскрывает документы. Что-то читает. — Твой прошлый лечащий врач назначал тебе несколько препаратов? — спрашивает он, будто в папке нет листа, где черным по белому напечатаны врачебное заключение и названия таблеток, выписанных какое-то время назад. Шимура поднимает взгляд. Целесообразно ли будет попросить его продлить курс? — Да. Мой рецепт не действует уже примерно две недели. — Что ж. Результаты теста станут известны в конце недели. У меня много пациентов в последние дни. До тех пор курс возобновлять не будем. Тенко замирает. Не будем? Что же ему делать? В таком состоянии он даже опасней, чем обычно. Может навредить себе или другим. Снова. Иногда случаются приступы, и жить становится очень страшно. Он до последнего надеялся на новый рецепт. — В пятницу-понедельник определится твое будущее местонахождение. На этом пока все. Можешь возвращаться в детдом. Шимура механически поднимается. Нет рецепта. У него нет рецепта. — До свидания. Он выходит из кабинета. Боже. Что теперь делать? Спускаться вниз, очевидно. Место работы детского психиатра расположено на втором из двух этажей больницы. Когда Тенко добирается до главного выхода, где по условиям его должны ждать как минимум два человека, начинает чувствовать себя брошенным. И очень тревожным. Прислонившись к стене здания, он ожидает приставленное к нему сопровождение. Мужчина из правоохранительных органов и женщина из опеки вроде как были обязаны ожидать своего подопечного сразу после приёма, но их нигде не было видно. Шимура складывает ладони в лодочку и подносит их ко рту. Выдыхает теплый воздух. Потирает руки и смотрит на находящуюся напротив него дорогу. Машин сегодня немного. В основном — дешевый сегмент с детьми внутри. Вдруг мимо промчалась полицейская машина с включенной мигалкой. Тенко не успел рассмотреть водителя, но тут же поморщился. Было очень громко. Непонятно для чего разводить такой шум, если трасса пустая. Шимура сунул руки в карманы, но теплее от этого не стало. В целом, российская полиция нередко не выполняла те обязанности, которые должна была. Люди эгоистичны, но система еще хуже. Нет никакого смысла в том, чтобы надеяться на кого-то, кроме себя самого. Тенко разблокировал экран треснувшего мобильника, но затем выключил его. Он не имел никакого понятия, что делать дальше. Вот он дождется сопровождающих, но что потом? Собирать скудные пожитки в психушку? Вряд ли его оставят в приюте после того, что он натворил. На самом деле, он был уверен, что никакой комиссии не будет. Да и в тюрьму, вероятно, не отправят. Приютскому управлению невыгодно так портить свою репутацию. Здоровый человек не может просто так покалечить окружающих. Должна быть причина; значит, недосмотрели, создали неподходящие условия для проживания, издевались. Можно нарваться на проверку. Другое дело, если у ребенка проблемы с головой. Тут уже ничего не сделаешь, сам виноват, показал, что опасен, нужна изоляция от общества. Шимура был не прочь изолироваться. Сложно сделать это, находясь в месте, где у большинства людей переходный возраст, гормоны и жизнь по принципу «убей или будь убит». Какой-нибудь посчитавший себя крутым подросток обязательно полезет. Всем нужно как-то самоутверждаться. Только одни делают это, совершая добрые поступки и помогая людям, а другие — унижая слабых и куря сигареты за двором приюта. И первые, и вторые — отвратительны. Люди поступают исходя из своих потребностей. — Тенко, — произнёс запыхавшийся женский голос, — садись в машину. Шимура обернулся. Ни привет, ни здравствуй. Девушка из опеки стояла у края дороги, а позади нее была припаркована заведенная полицейская машина. Та же, на которой они добирались до больницы. Тенко одернул рукава толстовки и зашагал вперед. Ниже уголка пухлых губ девушки была размазана помада. Сидевший за рулем мужчина утирал рот тыльной стороной ладони. Шимура поморщился. Как же мерзко. Они поэтому опоздали? Задняя дверь открылась перед ним, и он разместился внутри. А ведь эта девушка совсем молода; ей нельзя дать больше двадцати пяти. Идеальная, чуть смуглая, как после отдыха на море, где Тенко был когда-то очень давно, кожа, лёгкий макияж с черными стрелками и красноватой матовой помадой, длинные собранные в низкий хвост каштановые волосы. Что она вообще здесь делает? Никто не идет работать в такие места от большого достатка. Можно предположить, что она просто нашла в органах опеки свое истинное призвание и ужасно хотела помогать детям-сиротам. Но почему тогда девушка повела себя так безответственно? Почему Шимуре пришлось ждать, наблюдать частичку ее личной жизни? Автомобиль заворачивал за ближайший поворот, и Тенко совсем не понимал всю эту жизнь. Шимура снова включил телефон. Нужно заполнять пространство в голове, иначе оно заполнится неприятными мыслями. Пальцы как-то сами нажали на значок знакомого приложения в плей-маркете. Тенко перепробовал кучу разных игр за свою жизнь, но было прикольно вспоминать старые времена и проходить что-нибудь некогда популярное, но теперь забытое. За спинками передних кресел шел разговор. Девушка хихикала. Шимура подумал, что, если бы он мог, проблевался бы прямо сейчас. Полицейский устроил ладонь чуть выше колена девушки. Тошнота подступила к горлу. Как же отвратительно. Тенко тронул шею. И еще раз. И еще. Боже, почему нужно разводить это прямо здесь и сейчас? Сидя за водительским сиденьем, он видел, как кисть руки с аккуратно накрашенными ногтями легла поверх другой, более темной и широкой. Почему людям нравится такое? Тенко закрывает глаза, чтобы не видеть, зажимает веки и так и не убирает пальцы от шеи. Так спокойней. Голоса постепенно растворяются, и обезвоженный организм дает сбой: когда Шимура открывает их, видит перед собой старое здание госприюта, где он провел последние несколько лет. Дверь снова открывается. Сонный, еще не понимающий своего местонахождения Тенко вытекает из машины и следует за взрослыми. Мужчина в форме и девушка в выцветшем сером свитере пропускают его вперед и заходят внутрь после. Высокие железные двери с грохотом захлопываются. Шимура выдергивает наушники из порта и мотает их вокруг телефона. Он ступает на кафельный пол и бросает взгляд наверх — к высокому потолку. В полукруглых лампах суетятся насекомые. У стены расположена крутая металлическая лестница, которая чуть покачивается, если на нее наступить. Она пустует, потому что Тенко прибыл в промежутке между обедом и ужином, и в это время все сидят по своим комнатам или тусуются в общем холле. В последнем иногда появляются воспитатели или учителя, так что курить там негласно запрещено. Потому что поймают одного — нагрянут с проверкой для всех. Подобные правила обычно не нарушались: проколовшиеся дети получали не только выговоры и наказания, но и осуждение со стороны сверстников; никому не нравится быть избитым. Шимура замялся у дверей. Сопровождающие скрылись где-то за поворотом в директорскую. Он провел пальцами по шее у самого переката в плечо, накинул на голову капюшон и двинулся в сторону лестницы. Контактировать с людьми не хотелось от слова совсем. Когда Тенко заметил знакомое, собирающееся спускаться вниз лицо, его дернуло. Парень, стоявший у спуска, резко поменял направление движения, как только увидел, кто вернулся в приют. Сверху послышались топот и голоса. Шимура чесанул кожу. Если бы он мог, развернулся бы и ушёл прямо сейчас. В коридоре второго этажа никого не было. Где-то хлопнула дверь. Тенко обернулся. Шум пропал. Шимура мысленно поблагодарил бога за отсутствие людей вокруг и быстро зашагал в свою комнату. День станет чуточку лучше, если сегодня он не нарвется на конфликты. Вне зависимости от того, какими бы отвратительными ни были детдомовские дети, возомнившие себя крутыми, у них должен присутствовать инстинкт самосохранения. Тенко обогнул лестницу и свернул налево, а потом еще раз туда же, и остановился. Внутри было тихо. Шимура тихонько приоткрыл дверь. В приюте личных комнат не выделялось, и в старшем корпусе у каждого было по три-четыре соседа. Немало, но лучше, чем в младшем, где для сна отводилось всего два больших помещения (для девочек и мальчиков) с кроватями, стоящими впритык друг к другу. Воспитателям так было проще следить, чтобы все спали. Обычно дежурный садился на табуретку у двери и листал что-то в телефоне или читал вслух книжку, иногда прерываясь и оглядывая лежащих детей. Что касается последних — их никто не спрашивал. Дети социализируются с самого рождения, а в 5-6 уже начинают распределяться по компаниям в зависимости от интересов и социальных статусов, учатся строить отношения со сверстниками и взрослыми, выбирают для себя основные модели поведения. Конечно же, появляются те, кто не вписывается. Таких либо обходят стороной, шепотом называя чудиками, либо в открытую гнобят. Чем старше становятся приютские дети, тем ярче они ощущают собственную свободу и тем меньше их контролируют воспитатели и учителя. В старшем корпусе большинство правил устанавливают не работники детдома, а сами подростки. Власть передается по принципу силы и авторитета. Правила правилами, их нужно соблюдать вне зависимости от желания или наличия сил на социальное взаимодействие, но когда Тенко вошел в комнату, три из четырех кровати были пустыми: без постельного белья, одеяла и подушек, а дверцы высоких шкафов, обклеенных самоклейкой под дерево, были распахнуты настежь и не хранили в себе никаких вещей. Шимура выдохнул, прошел к противоположной стене, закрыл окно и с ногами забрался на свою кровать. Под подоконником, ближе к углу, располагалась не очень чистая розетка с торчащей из нее андроидовской зарядкой. Тенко подключил ее к телефону. Удивительно, что его пожитки никто не утащил, пока он был в отъезде. Воровство в приюте — не редкость. Он подложил под голову подушку и облокотился на неё. Шимура не успел пройти вторую ночь за время обратного пути. Он решил сделать это сейчас. На экране появилось темное изображение серых квадратов, иллюстрировавших комнаты. Тенко нажал на первую. Камера показывала пустое помещение и методично двигалась справа налево и обратно. На вторую — ничего. Все такое же черно-белое, со статичным задним планом с лежащими на диване мягкими игрушками. На третьей, среди темноты, появилась маленькая светящаяся белая точка. Шимура вышел из раздела видеонаблюдения, попадая в главный раздел. Цокнул. Проебано. На пороге комнаты стоял потасканный временем железный медведь. Через секунду он скримером приблизился к обзору. Тенко отбросил мобильник на кровать. Провод зарядки не дал ему отлететь далеко. Без звука не прикольно. Не страшно. В кармане лежат пятьсот рублей, оставшиеся с последней стипендии. Шимура знает на что их потратить. Все равно не хватит на теплую одежду. Завтра можно сходить в ближайший магазин. Официально, выход из приюта без сопровождающих был запрещен, однако всегда можно было незаметно проскользнуть в приоткрытую дверь или перелезть через забор. Проворачивать такое вечером было удобнее всего, но нужно было успевать до отбоя или очень аккуратно возвращаться назад, потому что по ночам на этажах дежурит как минимум один воспитатель. Такие «побеги», конечно, возбранялись. Директор лишал стипендиальных или любых других (если они имелись) выплат, ругал, а учителя читали лекции. Некоторые дети смеялись, а некоторые - понимающе кивали головой. У Тенко ничего из этого ни разу не было, не считая недельного инцидента. Просто в том случае не попасться было физически невозможно. Потому что на территории приюта действовало правило: пока никто не знает — ничего не было. И касалось оно всего: начиная безобидными походами в магазин и заканчивая совсем не безобидными избиениями или травлей. Сбегать в супермаркет было возможно и ночью, только ближайший двадцатичетырехчасовой находился в сорока минутах ходьбы. А еще по ночам холодает. Шимура спустил ноги с кровати. Примерно через час все пойдут в столовую. Тогда нужно идти в душ — в это время там никого нет. Общая душевая была вполне понятной с экономической стороны идеей, но не лучшей для подростков с бушующими гормонами. По приюту ходило множество слухов про изнасилования и мыло, упавшее на пол, однако были ли они правдивыми, Тенко не знал. Он не удивился бы, если бы оказалось, что какой-нибудь подросток, выросший в таком месте, присунул кому-нибудь в разы слабее, однако его это не особенно пугало. Шимура может защитить себя, если это нужно. Уже защитил. Тенко крайне не любил социум. Когда тебе даже разговаривать с людьми сложно, нахождение обнаженным перед кем-либо представляется невозможным. Еще хотелось есть. Повара не всегда соглашались отдавать еду до времени общего приема пищи, и может быть Шимуре казалось, но все, что куплено в магазине, на вкус значительно лучше приютской еды. Обстоятельства заставляют задуматься о наличии продуктовых магазинов в радиусе доступности детского диспансера. Шимура поднимается с постели и, прихватив с собой мобильник, покидает комнату, чтобы найти себе пропитание. Когда организм не удовлетворяет даже физических потребностей в виде пищи и сна, психические отклонения обостряются. Но так уж вышло, что о том, чтобы поспать, Тенко даже не думал, а любой поход за едой означал необходимость покинуть место, где было относительно спокойно и в хорошем смысле слова одиноко. Выйдя в коридор, Шимура чуть не врезается в воспитательницу — невысокую полную женщину лет сорока пяти, которая тут же шарахается от него. — Извините, — говорит Тенко. Женщина делает еще шаг назад и, сложив руки крест-накрест, тихонько произносит: — Вас вызывает директор. Шимура удивляется. Обычно воспитатели плюют на уважение к детям, потому что последние младше, фамильярничают и не знают границ личного пространства. Теперь же женщина поспешно удаляется, и Тенко улавливает в ее поведении нечто вроде страха и желания быть как можно дальше. Но если люди не хотят приближаться к нему — это хорошо. Гораздо лучше, чем если бы хотели. Так безопасней и для окружающих, и для самого Шимуры. По общему холлу ходят подростки. Тенко незаметно для них проскакивает на лестницу и гадает, разбежались ли они, если бы увидели его, или нет. Все дело в том, что он сделал меньше недели назад? Причина в этом? Нормальные люди боятся даже потенциальной опасности, потому что у нормальных людей есть инстинкт самосохранения. И Шимура прекрасно понимает тех, кто хочет держать дистанцию, потому что иногда ему тоже бывает страшно. Не от себя или своих действий, от чего-то другого, но он тоже пытается держаться подальше от страха и негативных эмоций, даже если это физически разрушает. Спускаясь по опасно крутым ступенькам, Тенко задумывается над тем, как же много дает страх. Он позволяет оставаться невредимым как морально, так и физически, приносит социальное положение и устанавливает модель поведения для взаимоотношений с окружающими людьми. Причем это касается и боящихся, и вселяющих это чувство. Кабинет директора расположен в левом крыле нижнего этажа здания. Шимура не боится. Он знает, что рамки и правила в приюте только для вида: то есть ребенка могут поругать за плохую успеваемость или мини-побеги, но на избиения и травлю все закрывают глаза. А значит, ему ничего не будет. Вероятно, директор поинтересуется тем, как прошел визит к психиатру, ведь так нужно. Это может быть прописано в какой-нибудь книжке с конституцией заведения, завалявшейся на полке стоящего в кабинете высокого старого деревянного комода. Тенко постучался в дверь, а потом открыл ее. Мужчина в светло-синей рубашке и черных брюках в тоненькую белую полосочку с важным, но в то же время уставшим видом восседал на сером кресле с колесиками, пластиковая вставка на спинке которого издавала звуки при каждом движении сидящего. — Вы меня вызывали, — утвердительно сказал Шимура. — Да-да, — забубнил директор, — только ты не заходи, я быстро. Тенко почти незаметно нахмурился. Он не ждал таких слов от Осаму Окицу, человека, который больше половины своей жизни проработал в управлении приютов и был известен своей любовью к жесткому воспитанию. Осаму часто просил учеников проходить внутрь кабинета и запирать за собой дверь, а затем начинал прививать, как он говорил, «любовь к послушанию». О мужчине говорили многое, но ничего лестного. Возможно потому, что Шимура умел защищать себя как никто другой, а может из-за знания его личного дела, но Окицу ни разу не подвергал его насилию со своей стороны. Однако, Тенко не раз видел, как абсолютно радостные, здоровые дети, заходившие в комнату, возвращались «стеклянными» и заторможенными, всегда с яркими следами избиения или чего похуже. Помимо этого, директор обладал отвратительной привычкой тактильничать с воспитанниками приюта и даже обслуживающим персоналом; из-за лишнего веса он постоянно потел, его подмышки и редкие седые волосы на лбу вечно были мокрыми, даже осенью, когда уже было холодно, но еще не включали отопление, и неприятно пахли. Шимуру передергивало от простого представления близкого нахождения рядом с кем-либо, поэтому он старался максимально снизить количество визитов к Осаму, и у него получалось. Было странно видеть, как такой человек, не знающий понятия личного пространства, просил остаться максимально далеко. Но Тенко был только рад. Он промолчал. — Тенко, хочу тебя огорчить. Несмотря на то, что результаты тестирования еще не пришли и комиссия пока не была собрана, управление не прогнозирует хорошего расклада. Я бы рекомендовал начинать собирать вещи. Шимура тихо хмыкнул. Что ж, это было ожидаемо. — Скажите, я получу часть стипендии за этот месяц? — спросил он. Конечно, негативный ответ был бы ясен. Сентябрь только начался, но деньги нужны всегда. Директор помолчал, кашлянул, неестественно наклонившись куда-то в пол, сделал вид, что думает, но покачал головой. — В этом году финансирование не очень большое, — Тенко поджал губы. Понятно, — поэтому тебе не стоит рассчитывать на выплаты. Осаму замолчал, отвлекшись на экран бюджетного компьютера, стоявшего на его столе. Шимура не говорил тоже. Жизнь — штука несправедливая вне зависимости от того, стараешься ты или нет. Это нормально, потому что так происходит всегда. И потому, что это не поддается изменениям. — Есть шанс, что я останусь здесь? — подал голос Тенко, чтобы обратить внимание на свое существование и быстрее закончить разговор. Директор поднял взгляд. По нему можно было понять, что ответ отрицательный. Шимура просто хотел убедиться. На всякий случай. — Тенко, скажу тебе честно, — он снял квадратные очки в пластиковой черной оправе с массивного округлого носа, — сразу после твоего отъезда дети коллективно просили тебя исключить. Наш детдом — государственное учреждение, я не могу принимать и отчислять учеников по своему желанию. Но если бы мог, так бы и сделал. Ты покалечил ни в чем не виноватых детей. Твои соседи отказываются жить с тобой в одной комнате, и я их понимаю. Никто не захотел бы находиться рядом с психопатом. «Не виноватых». Шимура нахмурился. Что ему наплели? Это была самозащита. И он пытался контролировать свою тягу. Не специально. «Психопат»? У него нет и не было такого диагноза. Однако эти слова многое объясняют: и шарахающихся от него подростков, и пустоту в комнате. — Отправить тебя в больницу или в тюрьму — значит, обезопасить себя. Поэтому руководство так и сделает. — Я защищался. Они сами виноваты, что полезли ко мне, — сквозь зубы выговорил Тенко. — Я тебе не верю. Никто не верит. Дети лежат в госпитале, а ты стоишь здесь — невредимый, — Шимура давит из себя улыбку. Ну да, как же, — на этом мы закончим. Ты можешь быть свободен. Поворачиваясь спиной к директору и переступая через порог кабинета, Тенко чувствует себя мерзко. Все-таки подросткам нужно понимание. Все-таки люди плевать на это хотели. Время, тонкими белыми цифрами отображающееся на экране мобильника, расстраивает еще сильнее. Он не успеет поесть до прихода остальных детей. Тогда лучше не есть вообще. Шимура сует телефон в задний карман джинсов и направляется в сторону душевых. На его пути встречаются всего несколько мальчишек, но каждый из них шарахается и ускоряет шаг, замечая Тенко. Ну да, верно. Все как и сказал Окицу. Шигараки, откровенно говоря, на все похер. Больше страха — меньше внимания к собственной персоне. К тому же, вряд ли он пробудет здесь дольше недели. Тенко заворачивает в маленький предбанник, где стоит пара старых, чуть размокших от влажного воздуха, длинных скамеек. Кафельные плиты на стенах выглядят неаккуратно, а пластиковая сетка на вентиляционном отверстии сидит криво. В правом проеме (двери полностью отсутствуют, хотя, судя по заржавевшим креплениям, они когда-то были) находится комната с белыми, кое-где облупившимися унитазами, а в левом — душевые, разделенные толстыми боковыми перегородками, отделанными кафелем. Шимура подходит стене, привычным движением вынимает решетку и, пару раз промазав, достает из вентиляции кусочек желтоватого хозяйственного мыла. Что-то, чем можно мыться, в приюте было достать сложно. Управление не хотело тратиться на такие излишки, и детям приходилось довольствоваться водой, когда она была. Иногда — даже теплой. Поэтому те, кто посильнее, часто обворовывали стипендиатов, покупавших самое необходимое на скромные деньги. К сожалению, комнаты детдома не запирались на ключ, кто угодно мог войти когда угодно. Приходилось изворачиваться и прятать вещи. Тенко пропустил выключатель и, бросив снятую одежду на лавку, прошел в темноту. На грудь все еще неприятно давило. Несмотря на то, что либидо Шимуры по десятибалльной шкале было примерно на минус сотом уровне, он хотел бы выебать психосоматику в рот. Голова снова начинала болеть, так бывает от переизбытка и большой длительности негативных эмоций. Ручка была холодной. Не удивительно, общая масса детей придёт мыться не раньше чем через полтора часа. Тенко повернул вправо, но вода пошла ледяная. Просто еще не сбежала. Ожидание тепла было настолько привычным, что Шимура уже и не знал, нормально это или нет. Последний раз он ходил в душ за пределами приюта лет в пять, когда еще жил дома. Можно было бы напрячь голову и вспомнить, приходилось ли ждать горячей воды в детстве, но оттуда могли всплыть такие моменты, что пробовать было страшно. Лучше не браться за то, что может быть потенциально опасно. В гугле писали, что нужно пережить травму снова, чтобы избавиться от нее. Так сказать, погрузиться в прошлое. Но по опыту это являлось полнейшим пиздежом, и Тенко, почти каждую ночь видя кошмары о дне инцидента, не отпускает ситуацию, а только сильнее «приклеивается» к ней, теряя связь с реальностью и не ощущая себя. Шимура резко отдергивает ладонь от потока воды — он и не заметил, как она стала горячей, и крутит переключатель в обратную сторону, а через несколько секунд шагает вперед. Капли жестко ударяют по сухой коже, но затем обволакивают. Веки прикрываются. По телу проходит приятная дрожь — Тенко наконец расслабляется и вдыхает полной грудью. Вот бы так тепло было всегда. Только это ощущение умиротворения, больше ничего. Он чувствует, как вода наполняет ямки у ключиц, после стекая по груди вниз. Мокрые волосы липнут к шее и лбу. Шимура проводит по ним пальцами, чтобы они не лезли в глаза. Ноги подкашиваются. Потакая желаниям измученного стрессом организма, Тенко опускается на пол. Вероятно, не очень чистый. Потом вытягивает согнутые в коленях ноги вперёд. Как же иногда хочется жить. Назло всем тем, кто говорил, что лучше бы он сдох. Что пятилетний Шимура — убийца, монстр, не имеющий ничего общего с человеком. Кто дал им право решать, что такое человечность? Кто посмел придумать до омерзения узкие рамки хорошего и плохого? Почему в свои пятнадцать Тенко расплачивается за то, в чем не виноват? Глупо, до боли глупо. Еще несправедливо. Всем плевать. А он убил бы любого, кто посягнет на его жизнь. И пусть каждый человек, будь он плохим или хорошим, по конституции имеет право на жизнь. Там и другие пункты статей не выполняются, одним больше — одним меньше. Временами кажется, что проще все закончить. В приюте уже были случаи самоубийств. Но мысль о том, что тогда всё будет проиграно со счётом 2:0, не дает покоя. Шимура шумно выдохнул. Боже. А который, собственно, час? Мыло, зажатое в правой руке, немного уменьшилось, но, по приходе в себя, Тенко все-таки удается вымыться. Вытерившись наружной частью толстовки, Шимура натянул на себя одежду и направился в сторону своей комнаты. Толстовка была мокрой и неприятно задевала голое тело. Из приоткрытых дверей столовой слышался шум разговоров. Тенко, не останавливаясь, повернул голову на звук. Холодный свет толстой полосой лился из помещения, стелясь по линолеуму с рисунком ламината из темного дерева. Шимура испытывал легкое отвращение ко всему этому. Поднимаясь по закрученной лестнице, Тенко начинал осознавать, что он сегодня не поест. А ведь хотелось. Очень. Но батончики и энергетики уже закончились, а идти в столовую при таком количестве людей было все равно, что умереть. Как же глупо не иметь возможности удовлетворить даже базовые физические потребности. Про эмоциональные можно вообще разговор не заводить. И, опять же, кто устанавливает эти правила? Кто запрещает организму получать все необходимое? Никто из них, приютских взрослых, да вообще людей во всем мире, не имеет права указывать Шимуре, что ему делать. А собственно, что будет, если он прямо сейчас переоденет толстовку и сбежит в магазин на всю ночь? В любом случае, хуже уже не будет. Протискиваясь в главный вход, Тенко потревожил охранника, сидящего на вахте. Просто лезть через окно не хотелось. Было не то настроение. Мужчина собирался подняться и остановить ребенка, выходящего из здания в одиночку, однако Шимуре повезло: когда он обернулся, охранник увидел его лицо, испещренное кусочками отходящей из-за шелушения кожи и двумя шрамами, в голову пришло осознание: перед ним стоит тот, по чьей вине произошел инцидент! Мужчина шарахнулся назад — Тенко почувствовал себя одновременно радостно и неприятно и проскользнул в приоткрытые двери, попадая на улицу. Он сунул руки в карманы своей старой толстовки, предварительно накинув на голову капюшон. С наступлением ночи холодало. Шимура шагнул вперед. Здание приюта окружали несколько больших луж. Кажется, был дождь. Воздух ощущался легким и влажным, но холодным.