***
По возвращении в приют Тенко обнаруживает неприятнейшие вещи — нос шмыгает и в теле ощущается слабость. Он пробирается в приоткрытую для проветривания дверь, пока вахтер смотрит какое-то телешоу в наушниках, и убегает, в теперь уже только свою, комнату. Кутается в серо-красно-зеленое поблекшее одеяло, вдетое в белый пододеяльник, вставляет провод зарядки в телефон и гуглит последнюю серию Девилмена, параллельно распутывая выдернутые из ушей при входе наушники. Тонкая кисть тянется к батарее, но никакого тепла не ощущается — рука моментально возвращается обратно, Шимура укрывается с головой, достаёт из кармана толстовки маленький батончик милкивэя, разрывает упаковку за верхний край, откусывает кусочек. Во рту мгновенно образовывается слюна — живот урчит. Видео запускается, и Тенко укладывается на подушку, в очередной раз всербывая текущие сопли. Ре* вспоминает о своей сущности и пытается забрать «своего» человека с собой. Нет, если бы Шимура был способен на любовь, то только на такую. Акира глупый. Он злится, хватаясь за эмоции о жизни людей, которые давно уже мертвы, сожалеет, вместо того чтобы построить себе новое будущее. Тенко никогда не сожалел о смерти своих родных. Если кто-то умер, на это есть причины. Простая случайность или заслуженное прерывание. Есть люди, которых мало убить. Шимура знает несколько таких. Он переворачивается на правый бок, но тут же понимает, что это неудобно, и возвращается на левый. Очень-очень холодно, даже под одеялом. Томура ловит себя на мысли, что его, должно быть, морозит. Если бы он был не таким асоциальным, то сходил бы в медпункт, попросил бы градусник. Но лучше превратиться в ледышку, лежа на кровати. Отстой. Всё-таки ему приходится привстать, потому что левый бок начинает сильно чесаться. Шимура трогает натянувшуюся кожу пальцами и чувствует выпирающие участки. Тенко проводит ладонью вниз, подумав, что в темноте перепутал сам себя и коснулся рёбер. Приютская еда, и без того бывшая не шибко питательной, редко попадала к нему в живот. Стресс тоже сказывался на весе, но Шимура никогда не беспокоился об этом, потому что худоба никак не мешала ему жить. Кисть уперлась в тазобедренную кость. «Да ебаный в рот», — подумал Тенко. Неужели он настолько потерялся в этом мире, что забыл, где и какая часть тела располагается? Бок зачесался сильнее. Он включил фонарик на мобильнике и заметил, что тот вот-вот сядет, а потом откинул одеяло. В его теле было множество маленьких дырочек с краями, облаченными тонким налетом зелено-желтой гнили, из которых, не помещаясь, спеша перегнать друг друга, роились толстые белые личинки с крохотными глазками и шебуршащими лапками. В ужасе Шимура отпрыгнул назад, но деваться ему было некуда: омерзительные насекомые были частью его самого. Он стряхивал их руками, но опарыши только хватались за его худые пальцы, забираясь выше по рукам. Тенко охватил еще больший страх, он вдруг замер. Но если они лезут из него, не значит ли это, что в его животе… В ту же минуту Шимура почувствовал, как по внутренней стороне его брюха скользят сотни тысяч маленьких белых телец. Он задрожал, на его искореженном страхом лице отпечатался крик о помощи, на который никто не ответил. Тогда Тенко позвал еще раз. Он громко закричал, раздирая кожу на своем животе, чтобы избавиться от личинок, он произнес: «Помогите!», но ему никто не ответил. Мышечная ткань была очень плотной, и Шимура рвал, рвал так, что было невыносимо больно, а когда он хотел остановиться, тут же вспоминал, что в его желудке, и начинал раздирать кожу с новой силой. У него все-таки не получалось, этого было недостаточно, Тенко снова позвал на помощь и снова не удостоился ответа.***
Шимура просыпается под утро, когда на улице только начинает светлеть. Весь в поту, в ужасе, с болящими от так и не вытащенных наушников висками, задыхаясь в духоте, он скидывает с лица одеяло и делает глоток свежего воздуха. Толстовка, пропитанная водой и потом, неприятно липнет к спине и рукам. Тенко выдёргивает наушники и зло трет лоб. Тоже мокрый. Свет от экрана телефона заставляет зажмуриться, прежде чем посмотреть на счетчик часов. Хочется есть. Шимура укладывает мобильник рядом с собой, опускает одеяло до ног и переворачивается на живот, пытаясь перевести дыхание. Что ему снилось? Что снилось? Что такое? Сновидение не оставило за собой ничего, кроме неприятного, пугающего послевкусия и учащенного сердцебиения. Тенко сам оказывает себе первую помощь, он меряет пульс, приложив к перекату расчесанной шеи два пальца, и ощущает под ними жидкое, густое. Переволновался ночью. Он кое-как поднимается на ноги, первые секунды чувствуя слабость в теле, и садится на корточки, а затем приподнимает матрас и сует руку в его разорванную часть. В приюте крали все. Еду, таблетки, самокрутки, деньги, игрушки от федерального финансирования у тех, кто помладше, телефоны, зарядки, талоны на инвалидность. Дело было не в том, что детям чего-то не хватало. Они привыкли жить в нищете, это не было проблемой. Смысл в том, чтобы увеличить личное богатство, иметь что-то свое. Подростки стремились дифференцировать свою личность таким путём. Шимура прятал препараты, выписанные психиатром, когда они были, широкие пластыри, краденые из медкабинета когда-то давно, и бутылек с перекисью оттуда же. Антисептик льётся на раны через тонкий носик — Тенко облокачивается на кровать, сидя на полу. Он вытягивает ногу вперед, не разгибая колено до конца. Перекись шипит, выжигая, колет. Шимура снимает с пластыря верхнюю бумажку, открывая липкую часть, наугад тыкает им в шею, придавливает по краям и разглаживает. Он прикрывает глаза и пытается сконцентрироваться на дыхании. Внезапно ему становится тревожно, плечи передергивает. Тенко тянет пальцы к открытой части шеи, проводит несколько раз. Грудь опускается и поднимается. Руки напрягаются, наполняются тяжестью, которую непременно хочется выместить. Шимура давит на кожу отросшими ногтями. Больно. Тенко устремляет взгляд темно-красных, перекрытых жидкой челкой глаз на окно. Солнышко прибегает на другую сторону неба, отбрасывая свою желто-малиновую тень на деревья, еще не до конца сбросившие листву перед зимой, и далекую электрическую вышку, мигающую огоньками на верхушке. Когда происходит что-то такое же масштабное, как смена времени суток, никто не остается в стороне. Ни один человек не сможет заявить, что день и ночь не отличаются, по крайней мере, степенью света. Но пока это не рассвет или закат, никто не увидит ярко выраженных граней. Какая разница, пять часов дня или четыре? Это может быть важным только для менеджера, спешащего на встречу, назначенную на определенное время, или школьника, опаздывающего к репетитору. Личные, локальные вещи не играют роли для общества, только для пары человек. Не значит ли это, что сама идея создания органов правоохранения нелогична по своей сути? Разве изменятся жизни миллиардов людей, если умрет один, с которым они даже не знакомы? Отсутствуй в мире полиция, суды и прочая хрень, жизнь была бы не такой нечестной. Нечестно, когда они прикрываются добрыми намерениями а-ля хранение спокойствия и порядка, говорят о спасении жизней, но на деле ничего из этого не дают. Зачем врать? Для чего прикрываться ложными мотивами, пытаясь казаться «хорошим» по меркам общественности человеком, если: а) самому себе не соврешь; б) сама ложь делает из тебя априори плохого человека. В своей жизни Шимура не раз притворялся тем человеком, которым не являлся, но это было из действительно благих побуждений. На самом деле, множество людей могло пострадать, не делай он этого. Однажды, однажды он отбросит рамки сострадания, навязанные обществом, чтобы стать идеалом собственного мировоззрения. И день этот будет самым прекрасным и самым ужасным одновременно. Тенко поднимается на колени, чтобы плавно переползти обратно на кровать. Он как будто и не спал эти несколько часов. Истощенный эмоциями организм дает о себе знать — Шимура отключается, как только его голова падает на перьевую подушку. Через пару часов он, сквозь дрему, слышит топот поднимающихся по лестницам воспитателей и голоса, искаженные криком. Не в силах подняться, Тенко накрывается старым одеялом с головой, так и не открыв глаза. Работники приюта обязаны убедиться, что все дети поприсутствовали на завтраке, и, по идее, еще должна проводиться зарядка, но ее никогда не было. Если Шимура не появится на утреннем пересчете, его наверняка накажут лишением стипендии, которую он и так уже не получает, или чем-другим. Но он так устал — сон не уходил, тело казалось неподъемным, — что решил забить хотя бы на эту проблему, пуская все на самотек. За обшарпанной дверью комнаты (спасибо, что она есть, в левом крыле приюта остались только петли и порожки) появились звуки мальчишечьих голосов, недовольно переговаривающихся из-за подъема. Кто-то матерился на само существование утра, а кто-то сетовал на воспитателей. Взрослые снова сделали привычное объявление. Очевидно, сейчас все построились у своих комнат для подсчета. Тенко услышал, как где-то близко раздосадованный воспитатель назвал кого-то ебанатом, и подумал, что сейчас откроют дверь к нему. Но время шло, а его так никто и не будил. Шимура нашел это странным, но радостным, и, устроившись поудобней, вновь провалился в сон. К счастью, кошмаров ему больше не снилось. Да и чего-то другого, собственно, тоже. Когда он окончательно проснулся, за окном было светло. Нащупав мобильник, который почему-то свалился с кровати, Тенко обнаружил, что дело близится к вечеру. Несмотря на длительный сон, он чувствовал себя разбито. Вдруг в дверь постучали. Никто никогда не стучался перед тем, как зайти, это же приют, в конце концов. Шимура сел. Еще не до конца проснувшийся, он не совсем понимал, где он и кто он, и уж тем более не мог переваривать информацию, но стук в дверь перед входом был откровенно странным действием. Как реагировать на это, было непонятно. Из дверного проема высунулась пугливая светлая макушка одной из воспитательниц. Судя по всему, входить она не решалась. — Директор просит собрать вещи и появиться у выхода через двадцать минут, — пролепетала она и тут же скрылась. «Значит, все? Это конец?», — подумал ничуть не опечаленный Тенко. — «А как же «у меня много работы, результаты будут известны в конце недели»?» Шимура был готов поспорить, что его тест никто и не собирался проверять. Так, провели для галочки, чтоб если что не прижали. И зачем были эти нравоучения про «заполняй вдумчиво» и «это повлияет на твою судьбу»? Ебал он эти «повлияет» в самых непристойных позах. Всем похуй на какого-то там психованного ребенка. И это — норма. На самом деле, у него никогда не было возможности повлиять на свою судьбу. Все пошло под откос не из-за него самого и теперь продолжает катиться вниз тоже. Но лицемерие, лицемерие с которым все попрекали его! Даже не слова, осуждающих взглядов было достаточно, чтобы понять, что у людей на уме — просто отвратительно. Будто все это — его вина. Будто те дети не полезли первыми, и у его поступков не было мотивов. Будто Тенко в силах себя контролировать. У него не было большого количества вещей. Телефон, зарядку, наушники, оставшуюся мелочь и батончики Шимура уместил в карман толстовки. Бинты и обеззараживающие он решил не брать с собой, чтобы не занимать руки — сумки или чего-то вроде этого у него не имелось — наверняка в диспансере ему выдадут комплект. Застиранная футболка и порванные спортивки тоже остались лежать на своем месте, потому что гугл говорил, что в психушках любого рода одежду выдают. Тенко выдохнул. Он жил здесь несколько лет, а привязанности к комнате так и не появилось. Отчасти Шимура ненавидел это место. Но не больше, чем весь мир. Он закрыл за собой дверь и отправился к спуску на первый этаж, к счастью, так и не встретив никого на своем пути. Спускаясь по ступенькам, Тенко подумал, что, хотя не прошло и пятнадцати минут, директор и прочие обитатели здания приюта будут только рады выпроводить его как можно быстрее. В кабинете, в который он что-то зачастил, находился не только Осаму, но и двое уже знакомых ему людей — девушка из службы опеки и мужчина из полиции. Интересно, дадут ли им премию за работу с таким опасным подростком? Директор что-то говорил, слащаво улыбаясь и утирая пот со лба тряпочкой. Все трое повернулись на Шимуру. Сопроводители поспешили вытолкать его и направиться к выходу. Это разозлило Тенко — он ненавидел вторжения в личное пространство. Бросив пару слов охраннику и забрав у него какие-то документы, полицейский распахнул дверь, пропуская девушку и Шимуру вперед. Что ж. Его пребывание в детском доме окончено. На этот раз машины не было — был путь к автобусной остановке с кровельным навесом и старыми облупившимися лавочками. Мужчина-полицейский вынул из внутреннего кармана формы одноразку и закурил, потом предложил девушке. Шимура огляделся — он будет смеяться, если они реально станут добираться до диспансера на общественном транспорте. Все-таки он — несовершеннолетнее лицо, признанное опасным для окружающих. Девушка смеется, убирая руку полицейского со своего бедра, и выпускает изо рта пар, а потом тыкает что-то в телефоне. Никто из них даже не смотрит на Тенко, и при желании он мог бы сбежать. Вот оно — новое поколение защитников страны. Шимура перебирал свои скудные пожитки, сложенные в объемистый карман толстовки, и накручивал провод от зарядки на указательный палец, когда к остановке подъехала белая маршрутка, и сопровождающий брезгливо подтолкнул его к открывшейся двери, откуда выходили пассажиры. «Что за бред?» — озлобленно подумал он, поднимаясь внутрь по крутым ступеням. Они что, принципиально не хотят разговаривать? Маршрутка отъезжает от остановки — Тенко царапает шею. Он злится. В основном на ебучую госсистему, которая на этот раз не удосужилась даже машину предоставить. Что будет, если он всех пассажиров поубивает? Кому-нибудь есть дело? Блядский пиздец. В транспорте холодно — водитель не включил печку. Люди сидят в куртках. Шимура прислоняет лоб к стеклу, но тут же хмурится, потому что от него исходит вибрация. Первый сопровождающий умащивается на последнее свободное место возле жирной женщины лет сорока. Вторая стоит возле Тенко, держась за желтую трубу, протянутую по крыше, и делая вид, что она тщательно выполняет свою работу по надзору за сиротой. Маршрутка останавливается перед пешеходным переходом, и Шимуру дёргает, он чуть не падает. Восстановив равновесие, Тенко поворачивается к поручню, пролегающему ниже окна, спиной и просовывает руки до локтя под него, чтобы ситуация не повторилась. Как отвратителен этот мир. Куда ни глянь, везде грязь и холод. Существуют ли люди, которых можно назвать поистине хорошими? Нет, это слишком сложно, невозможно. Маршрутка проезжает через центр города, а потом сворачивает на окраине. «Это транзит», — думает Тенко, и ему невдомек, что на прошлой остановке большая часть пассажиров вышла — теперь в салоне не более пяти человек. Шимура так и стоит у окна, замазанного пятнами брызг с другой стороны, придерживаясь за поручень, и размышляет о своем. Дома за окошком все бегут и бегут, и Тенко невольно задается вопросом, куда именно, пока транспорт подъезжает к окраине города. На самом деле, он понимал, куда можно так торопиться. Столкнувшись с опытом смерти еще в самом детстве, Шимура быстро осознал, что однажды каждый человек, и, что гораздо важнее, он, тоже умрет. Тенко не нравилась эта мысль, он не хотел умирать, даже если через много лет. Будь у него выбор, он предпочел бы жить вечно, а когда ему наскучит — убить себя своими же руками: ему также не было приятно понимать, что он не имеет контроля над чем-то. К сожалению, реальность не позволяла выбирать длительность пребывания на земле самостоятельно, и от этого иногда передавливало грудь, а иногда хотелось не быть вовсе. У Шимуры было много проблем, но для каждой из них имелось, пусть и недостижимое, решение. А смертность решить нельзя. Никому это не под силу. Тенко ненавидел этот мир и сжег бы его дотла, если бы у него было достаточно бензина и спичек, но цеплялся за жизнь как никто другой. Он хотел жить. И был намерен продержаться столько, сколько сможет. Маршрутка вновь закачалась, делая очередную остановку. Полицейский смерил Шимуру раздраженным взглядом и все-таки подал голос. — Выходи. Тенко почти удивленно поднял на него глаза. Ему захотелось сжечь этого человека сразу после бабушки и ее преемника. Да, скоро ему понадобится блокнотик.***
Здание диспансера выглядело потрепанным, но не настолько, насколько приют. Его белые стены состояли из небольших панелей, а по количеству рядов окон, почти все из которых были перекрыты решетками, можно было определить, что в отделении всего четыре этажа. Крыша была плоской, из-за чего здание походило на длинный прямоугольник, а главный вход, почему-то располагавшийся не посередине, а ближе к правой части, отличался от подъездной двери только массивным навесом все того же белого цвета и двумя тонкими гранеными колоннами, поставленными по бокам. Сама территория была ограждена высоким серым забором, который состоял из четырехугольных железных брусьев и включал в себя раздвижные ворота и калитку, на которой висел открытый замок. «Наверное, на ночь все запирается», — подумал Тенко. Во дворе диспансера были клумбы с зеленой травкой и какими-то безлистными цветами, высокие сосны, кончики которых возвышались даже над четырехэтажным зданием, и дорожки, вымощенные серой и блекло-красной плиткой. Заходя внутрь, Шимура также заметил выключенный фонтан, стоящий примерно в середине двора. На двери главного входа висела табличка с буквами, обозначающими сокращенное название диспансера, и указанием специализации «детский психоневрологический». Сопровождающий открыл ее, вновь пропуская вперед. Тенко неуверенно шагнул внутрь, отошел влево, чтобы не мешать, и остановился. По обе стороны от него простирался длинный коридор; все было устроено не так, как в приюте. Мужчина-полицейский направился вправо, и девушка из органов опеки последовала его примеру. Тенко сделал так же. Под ногами лежали квадратные кафельные плитки, некоторые из которых уже давно потрескались. К одной из стен были прислонены коричневые креслица на высоких железных ножках, а на другой была приоткрытая дверь с табличкой «регистратура», возле которой висела зеленая доска с какими-то объявлениями и красный огнетушитель. Как Шимура и подумал, ему нужно туда. В комнате сидела полная регистраторша на вид лет пятидесяти. У нее была короткая, на старый манер, стрижка. Женщина указала Тенко на деревянный стул, и он, помявшись на месте пару секунд, сел. Полицейский обмолвился с ней парой слов, уложил на стол, заваленный бумагами, какие-то документы в прозрачном файле и коричневую папку, попрощался и вышел. Шимура уставился на пальцы женщины, быстро перебирающие листы личного дела. Он ненадолго выпал из реальности, а когда пришел в себя, его уже досматривали на наличие запрещённых вещей. — Где твой багаж? — спросила медсестра с русыми волосами, зашедшая в кабинет. Тенко отрицательно покачал головой. Регистраторша оставила ему телефон, зарядку и наушники, но не разрешила пронести батончики и мелочь. Шимура вздохнул. Ему было не по себе, когда проверяли его одежду, но когда приятная на вид девушка попросила раздеться догола, ему стало мерзко. Конечно, он понимал, для чего нужны такие меры. Самые частые «гости» диспансеров, даже детских — люди с депрессией, симптомом которой является, в том числе, желание покончить с собой. Кроме того, у пациентов с паническими атаками и различными видами травм нередко встречается подобное деструктивное поведение. Но все-таки было до тошноты отвратительно терпеть прикосновения, тем более, когда не защищает даже одежда. В принципе, Тенко никто никогда не защищал (он сам не в счет). Возможно, в этом и кроется корень всех проблем. Хотя, скорее, в прогнившести власти и органов правоохранения страны. Шимура мысленно успокаивал себя, и, когда ему было разрешено одеться и медсестра провела замеры роста, веса и других параметров, он получил вещи первой необходимости: комплект сменной одежды, зубную пасту, щетку, мыло и тапочки. Девушка что-то говорила, но Тенко не слушал. Она повела его в неизвестном направлении. По пути встречались пациенты разных возрастов; кто-то выглядел вполне нормально, а кто-то нет. Через несколько минут Шимура оказался перед пластиковой дверью, закрытой на ключ. Медсестра отперла ее, залопотала что-то о распорядке, жестами рук указывала на плакаты с информацией, висящие на стенах, кратко рассказала о местонахождении туалетов, душевых и столовой, но Тенко не запоминал. Он чувствовал себя неуютно в новой обстановке. Доведя Шимуру до его нового места жительства, находившегося на втором этаже, она скрылась. Все происходящее казалось Тенко слишком быстрым — он не успевал приспособиться. Оставшись в одиночестве, он подуспокоился и решил осмотреться. Комната, в которой он находился, была не очень большой. Пол покрывал линолеум с имитацией светлого ламината, а стены были выкрашены в бежево-оранжевый. Из окна, к слову, перекрытого железной решёткой ещё и изнутри, лился мягкий лунный свет, вкупе с лампой, вделанной в потолок, обличавший все неровности краски. Шимура обратил внимание на количество кроватей — их было три; они стояли параллельно друг другу, причем две из них были прислонены к стене. Та, что стояла справа, была расстелена, а стоящая посередине не имела на себе даже простыни и выглядела нежилой. Тенко сел на левую крайнюю, подальше от будущего соседа, и поискал взглядом розетки, чтобы подключить зарядку, однако не нашел ни одной. Списав это на очередные меры безопасности, он задумался о том, почему ему разрешили оставить телефон. Может, только в его комнате так? Будучи противником любого социального взаимодействия, Шимура не горел желанием ходить к незнакомым людям и просить поставить телефон на зарядку. Он включил мобильник, чтобы посмотреть на процент заряда, не доходивший и до десяти, и случайно заметил время. «Двадцать двадцать три», — показывал экран смартфона. В диспансерах ранний, обычно до девяти часов, отбой — это Тенко знал из гугла, а это значит, что его сосед скоро появится. Шимура хотел было уйти куда-нибудь, но у него не было сил на душ, который, на удивление, располагался в отдельном помещении комнаты, а теплое, пусть и незнакомое, одеяло манило к себе. Не снимая одежду, он закутался в него и вдруг осознал, что ему совсем не холодно. Шимура повернул голову влево и увидел батарею. Протянув руку и пощупав ее, Тенко ощутил жар. Наличие отопления было единственной хорошей новостью за день. Полистав твиттер какое-то время, он и не заметил, как уснул.***
Ночью Тенко просыпается в жутком страхе. Шимура поднимается с кровати и идет в туалет, параллельно ударяясь о стены и зло шипя. В темноте нащупывает кран и включает холодную воду, умывается. Сосед, кажется, крепко спит. Тенко несколько раз вдыхает и выдыхает, пытаясь перевести дух. Сердце все еще беспокойно колотится. На цыпочках он возвращается и плюхается на кровать. Тело внезапно ощущается неподъемно тяжелым. Шимура накрывается одеялом. Тепло. Изголовье кровати вплотную придвинуто к горячей батарее. Тенко закрывает глаза и прячет кончик носа в складках наволочки. Осознание того, что впереди еще целая ночь сна, радостью расползается по телу. Далеко-далеко слышатся рваные звуки какого-то инструмента. Шимура устраивается поудобней. Неудачная мелодия мешает засыпать. Кто вообще может практиковаться в музыке в такое время? Тенко отыскивает телефон и наушники, запутавшиеся, пока он спал; включает первую попавшуюся песню*. Going to take off all my skin Шимура переворачивается на спину и смотрит в потолок. Как же он устал. Tear apart all of my insides Иногда ему до жути хочется себя убить. Иногда смерть воспринимается как спасение, что-то теплое, приятно обволакивающее. Иногда все это слишком сложно. When they rifle in Mom and Dad think you'll be saved They never had the time They're going to medicate your lives***
Тенко проснулся от громкой песни, разносящейся по всему диспансеру, и с явной тошнотой, подходящей к горлу — так ощущался голод. Еда в столовой, до которой он добрался, следуя за потоком людей, была вполне сносной, особенно если сравнивать с приютской. Не очень приветливая повариха поставила на красный выцветший поднос тарелку с водянистой овсянкой, стакан со светло-розовой жидкостью и блюдце с чем-то, напоминающим запеканку. Шигараки не был привередливым. Он поднял свой завтрак и, развернувшись, понес его к свободному столу, стоящему у стенки в конце помещения. Пациентов было не так много, как ожидалось. Часть столов была свободна. Томура подумал, что это, вероятно, связано со временем. Большие круглые часы, висящие над входом, показывали семь-пятнадцать утра. Может, позже подтянутся остальные. Шигараки приземлился на табуретку и облокотился на стенку. Живот заурчал. Его организм действительно нуждался в еде. Стресс съедает энергию получше спорта. Томура взял железную ложку с замысловатым цветочным узором на плоской части и зачерпнул ей овсянку. Пресная, но есть можно. Шимура попробовал розовый напиток, оказавшийся киселем. Ему не понравилось. Запеканка была еще теплой, когда он принялся за нее. С удивлением, Тенко почувствовал вкус чего-то мясного на языке — вместе с сыром была потерта колбаса. Плотно позавтракав, Шимура собирался вернуться в комнату, но на полпути его перехватил мужчина в белой форме — видимо, работник диспансера. Он повел Тенко к штатному психологу, откуда как раз выходил очередной пациент — парень со светло-фиолетовыми волосами. Шимура сомневался, что разговоры о тягостях жизни ему помогут, однако спокойно вошел в кабинет. Ему не нравилось копаться в своей голове, и он надеялся как-то отвязаться от еженедельных походов к психологу, на которые обязывало руководство диспансера. Штатным специалистом оказалась молодая девушка с темными у корней и светлыми на концах пушистыми волосами. Она была легко накрашена, а ее одежда — синие скини-джинсы, футболка, заправленная в них, и объемный темно-малиновый кардиган поверх — не создавала образа строгого человека. Девушка приветливо улыбнулась и попросила Тенко закрыть дверь, после чего предложила присесть. Кабинет был оснащен письменным столом и стулом на колесиках, но психолог села не туда, а на маленький синий тканевый диван, стоящий почти в центре комнаты напротив места для пациентов — коричневого кресла из кожзама. — Здравствуй, как твои дела? — спросила она. Потеребив шов на штанине своих джинсов, Шимура поднял взгляд и без толики стеснения ответил: — Отвратительно. Девушка проигнорировала агрессию, сквозящую в его голосе. — Мы с тобой еще не знакомы, честно говоря, твое личное дело доставили вчера вечером, когда меня уже не было на месте, — призналась психолог, — поэтому я не успела изучить историю болезни. Если ты не против, можешь сам рассказать что-нибудь о себе, например… — Против, — оборвал ее Тенко. Девушка помолчала несколько секунд, но, очевидно, не собиралась сдаваться. — Меня зовут Осаго, а тебя? Шимуру передернуло. Он не любил вспоминать свое имя, и на это были причины. Какое право спрашивать его при первой же встрече она имеет? Тенко тронул шею и не издал ни звука. Осаго окинула его спокойным взглядом. — Извини, если я слишком напориста. Ты можешь сказать, если я чем-то тебя пугаю или задеваю. «Иди на хуй», — подумал Шимура. Психолог помолчала еще некоторое время, а затем решила сменить тему. — Что ж, если ты не настроен разговаривать, можешь взять свое расписание, — произнесла девушка, поднимаясь со своего места и направляясь к столу. — Здесь записано время подъема, отбоя, приемов пищи и медикаментов, если ты их получаешь, групповой терапии, приемов у меня, общих мероприятий. И другая важная информация. Тенко взял лист из ее рук. И выдал не менее агрессивное: — Я свободен? Он не думал, что его так просто отпустят, ведь прошло совсем не много времени, да и его ответы вряд ли удовлетворили Осаго, но хотел смыться как можно скорее. — Да, наверное, можешь идти, — ответила психолог. Шигараки вышел из кабинета. Это был самый короткий прием у терапевта в его жизни. Но не то чтобы он был расстроен. С горем пополам Тенко отыскал путь к своей комнате и залег под одеяло. Он хотел посмотреть что-нибудь на мобильнике, но тот уже сел. Шимура решил ознакомиться с бумажкой, выданной психологом. Если ему придется терпеть еженедельную терапию, это провал. В списке значилось посещение психолога два раза в неделю, а также групповая терапия — уже сегодня. «Блядское блядство», — подумал Шимура. Помимо этого, Тенко заметил свою фамилию в правом углу листа. Видимо, у каждого пациента расписание своё. Ему не понравилось, что в столовую можно приходить только до определённого часа, но он обнадёжил себя мыслью о том, что диспансер — не приют, и вряд ли кто-то станет цепляться к нему. Отбой значился девятью часами вечера. Шимура вспомнил, что его сосед не был в комнате прошлым вечером. Сейчас Тенко тоже был один. Здесь просто нарушать правила? Только он задумался об этом, дверь в комнату открылась, и на пороге появился сиреневолосый подросток, которого он видел возле кабинета психолога. Парень замер на месте, заметив нового сожителя. Шимура пристально посмотрел на него. Может быть, сосед хотел что-то сказать, но из-за стен комнаты послышались громкие возгласы, и он, метнувшись к своей койке и схватив что-то с нее, скрылся из поля зрения. Тенко пожал плечами, отвернулся обратно и по привычке нажал на кнопку включения телефона. Когда экран не загорелся, Шимура коротко раздраженно вдохнул и протяжно выдохнул. Чем ему заниматься целый день, если мобильник разряжен? Он бросил взгляд на чуть помятый листочек с расписанием. Печатный шрифт приглашал его посетить общий холл на втором этаже или компьютерный класс, располагавшийся на первом. Обед начинался в час дня, а после него нужно было посетить групповую терапию, назначенную на три часа дня. Тенко был уверен, что там, где стоят компьютеры, есть и свободные розетки, но подниматься и идти в социум ему было влом. Внезапно он вспомнил о том, что ему выдали чистую одежду, а еще о душе в двух шагах. Интересно, есть ли там горячая вода? Шимура поднялся с кровати и направился в ванную, прихватив с собой свежий комплект одежды и белья. Тенко открыл деревянную дверь с рифленым узором в виде нескольких прямоугольников. Он покрутил ручку с обратной стороны. Замка не было. Шимура скривил недовольное лицо. В приютском душе не было даже кабинок, не то что возможности уединиться, но Тенко быстро просек общий распорядок и перестал ходить туда с общим потоком: во-первых, ему не нравилось находиться среди большого количества людей, а во-вторых, он чувствовал себя ужасно некомфортно будучи голым перед кем-то. Что касается диспансера, Шимура не видел здесь совместных душевых, поэтому предполагал, что каждый пациент может мыться, когда захочет. Такая организация отбирала у него возможность не пересекаться с людьми. А если соседу понадобится ванная, и он войдет? Тенко закрыл дверь, уложил одежду на крышку унитаза и включил воду. Она была горячей с самого начала. Шимура снял кроссовки, толстовку и джинсы. В помещении не было зеркала, поэтому он не мог видеть свою худую фигуру — тонкий торс с выделяющимся очертанием ребер, узкие бедра, плечи, через тонкую кожу которых просвечивались зеленоватые вены, шею, с которой почти отвалился пластырь, аккуратные, чем-то отдающие азиатскими, черты лица, растрепанные синеватые волосы. Душ представлял собой огражденный небольшим бортиком участок плитки, который по бокам занавешивался пластиковой шторкой. Тенко зашел внутрь и с наслаждением откинул голову назад. Он почувствовал, как по его телу начинает бежать почти горячая вода. Вероятно, дети, живущие со своими родителями, не испытывают такого ненормального кайфа от простых повседневных вещей. Но для Шимуры возможность выспаться, наесться досыта или даже постоять под теплым душем была путем к выживанию. Может, потому, что все это давалось ему не так часто, а может, из-за около деструктивной тяги к жизни. Он пробыл в недвижимом состоянии еще несколько минут, а потом раскрыл одноразовую упаковку и достал из нее щетку. Почистив зубы, Тенко вымылся с мылом и выключил воду. Шимура надел предоставленную диспансером одежду, состоящую из свободных белых спортивок и футболки, которая оказалась ему чуть велика. Тенко чувствовал себя непривычно, находясь в чем-то с коротким рукавом, — даже летом он предпочитал носить толстовку, но ему нравилась свежесть, исходившая теперь от него самого. Кинув грязную одежду в маленькую прикроватную тумбу, Шимура обвел комнату взглядом. Соседа еще нет, и как же это хорошо! По идее, стоило сходить в компьютерный класс — без мобильника было совсем тоскливо — или общий холл. Расписание говорило, что он всегда открыт, но там сейчас, вероятно, очень много людей. Тенко посидел на кровати какое-то время, пока не услышал за дверью шум и голоса. Выглянув из комнаты, он заметил, что все пациенты направляются в одном направлении и, решив, что пришло время обеда, все-таки схватил телефон и зарядку и направился на поиски розеток.***
Шимура нашел компьютерный класс довольно быстро, и у него отлегло от сердца: он выбрал правильное время, там не было ни души. В комнате находились столы, поставленные в два ряда; на них располагались мониторы, проводные мышки и клавиатуры. Под столешницами стояли системные блоки. «Откуда у них столько денег», — подумал Тенко. Он присел возле одного из столов и вставил зарядку в удлинитель. Телефон тут же включился, однако Шимура собирался зарядить его хотя бы до пятидесяти процентов. Чтобы как-то скоротать время, он нажал на кнопку питания компьютера, и стал ждать загрузки. Когда на мониторе появилось изображение рабочего стола, Тенко заметил несколько знакомых иконок — игр, которые совместимы и с андроидом, и с пк. Это показалось ему интересным, и он, пока еще длилось обеденное время, щелкнул по одной из них. Простой обыватель назвал бы это прошлым веком — изображение было крупнопиксельным, сюжет игры не захватывал дух, да и экшена вроде снайперских перестрелок или ближнего боя не имелось, — но Шимура не был новичком и ценил вещи, на которых строился дальнейший рост мира компьютерных игр. Он пощелкал по заставочному меню, нажал на старт и удивился тому, что начал не с первого уровня. Кто-то знающий установил игру. Более того, этот кто-то проходил ее. Если бы Тенко не был таким асоциальным, то ему, вероятно, захотелось бы познакомиться с этим человеком.***
После возвращения в комнату Шимура поспал еще какое-то время. Ему нравилось, что там не было никого, кроме него, и что никто не пытался завести с ним разговор. Несмотря на то, что обед Тенко пропустил, физически он чувствовал себя более-менее нормально, и это не могло не радовать. Единственной вещью, которая омрачала его поднимающееся настроение, был предстоящий поход на групповую терапию — из-за нее Шимуре пришлось бы выходить из комнаты и готовиться к встрече с социумом. Не то чтобы Тенко ненавидел людей, он просто не был фанатом коммуникации с окружающими. Если бы Шимуре не было плевать на человечество в целом, то можно было назвать его мотивы благородными, ведь отсутствие социальных контактов с Тенко спасало от потенциальной опасности. Собравшись с духом, Шимура зашел в небольшой кабинетик, где находились несколько черных стульев с обивкой на спинке и сидушке. К его раздражению, внутри сидело несколько человек. У окна стояла уже знакомая Тенко психолог, Осаго, и включала электрический чайник, полный воды. В центре комнаты беседовали двое подростков — парень в черно-красной толстовке и девушка в короткой клетчатой юбке. За ними виднелся кто-то еще. В момент, когда Шимура распахнул дверь, никто не обратил на него внимания, но пару секунд спустя его присутствие было замечено. Разговоры прекратились, и в воздухе повисла тишина. Тенко не заметил, как впился в свою шею. — При… — начала светловолосая девушка, но Тенко уже несся назад, уничтожая еще не зажившую кожу.