Состояние полураспада

Хихикая, Тога выглядывает из-за угла. Она уже приняла свои препараты и теперь, бодро шагая по коридору последнего этажа психдиспансера, собиралась разбудить спящего допозна Твайса. Они с Даби всегда встречались в его комнате, предпринимая тысячи попыток поднять друга на ноги. Из-за болезни Твайс спал чутко; ему казалось, что, когда он расслабляется, вторая личность готовится взять контроль. Однако, это не шло ни в какое сравнение со сном Спиннера. Химико вдруг остановилась и развернулась — она вспомнила про Томуру. Даби — главный сплетник диспансера, еще вчера вечером он потрудился узнать у Осаго, что с Шигараки, а после — рассказать об этом всем и каждому из компании. Будь Тога на месте Томуры, ей наверняка не хотелось бы афишировать такое событие. Четвертый этаж, мягко говоря, отличался от остальных. И дело не в интерьере или прогрессирующих болезнях. У всех пограничников есть проблемы с границами. Химико было сложно ограждать себя от людей. Ей с детства было проще не иметь ограничений, но такой настрой отталкивал окружающих. Тога завернула в дверной проем, белая штукатурка которого грозилась упасть прямо на волосы. Химико не видела в них ничего особенного. Все называли ее оттенок редким и прекрасным. Внутри никого не было. Опаха, наверно, забрали в больницу. Опять. Ему даже с этажа спуститься без надзора нельзя. Высшая степень безумия — когда его больше нельзя скрывать. Тога не сочла это странным. Возможно, Даби уже зашел за Шимурой. Девушка направилась обратно. Твайс, еще не понимающий где он и кто он, сидел на своей кровати, а Даби, один, без Томуры, бормотал что-то невнятное со скоростью света. Вряд ли Твайс вникал в его речи, но по крайней мере не забывал сочувствующе кивать. — Я ужасный человек, Твайс. Понимаешь? Мне от самого себя тошно, — расслышала Химико, подойдя ближе, — а если сегодня будут давать ту желтую кашу, я вообще умру от грусти. — А где Томура? — спрашивает Тога, — Я думала, он с вами. — Спит, — как-то сконфуженно ответил Даби, — пошли за Спиннером и завтракать. Спиннера будили звонким смехом, смачными пощечинами и ором в ухо. Химико успевала отскакивать, а Твайсу пришлось принять на себя несколько ударов в живот. «Ага, получил! Это карма за водку!», — радостно кричал Даби. Твайс наклонился к спящему и настоятельно порекомендовал ему использовать как грушу для битья Даби, а не его. Тога забралась на бедра Спиннера и подула ему в лицо. Твайс покраснел. Даби сказал, что Твайс умрет от ревности, если Спиннер не соизволит поднять свою пятую точку. Он соизволил. — Вы утром про гостей.? — спросила Химико у Даби уже в столовой. Он всегда был драматичным, но крайне редко называл себя плохим человеком. Помимо банального интереса, Тогой руководила мысль о благодарности. Просто у нормальных людей так принято: если тебе помогают, то и ты должен беспокоиться о человеке. — Онет… — протянул Даби, — не говори, что они приезжают сегодня… — М? — подал голос Томура, становясь за плечом Тоги, — кто приедет? Химико улыбается во весь рот, отодвигает стул. И пока она открывает рот, Шигарки успевает зацепиться взглядом за раздраженное лицо Даби. — Будущие выпускники полицейской шаражки, — пренебрежительно, с толикой зла говорит Даби, — будут учить нас — малолетних преступников — тому, что все можно решить словами. Абсурд полнейший. Твайс отхлебывает из белого с розовым стакана и спрашивает: — Твой отец тоже будет? — Надеюсь, нет, — раздосадовано бросает Даби, — чтоб он сдох вообще. Томура закатывает глаза. Как же раздражает эта показушная неприязнь. Позер. Если ненавидеть, то по-настоящему: каждой клеточкой тела, до распирающей злой энергии в грудной клетке и желания изничтожить в корень. А Даби просто пытается быть крутым. Глупо. — Чем тебе полиция уже не угодила? — саркастично говорит Шигараки. Даби нюхает кашу, наваленную в тарелку, и решает, что лучше это не пробовать. — Ха, — улыбается Даби, — ничего такого. Просто насколько мне известно, полиция должна защищать население. Но когда отец издевался надо мной и младшими, заставлял делать то, что к черту не сдалось, никто не пришел спасти нас. Иронично, что все плохое, что было в моей жизни, появилось по вине человека, возглавляющего огромное количество полицучастков и училищ. Томура застыл на месте. Отец издевался? Заставлял делать то, что не хочется? Шигараки считал, что нельзя меряться проблемами, но будь у них соревнование… Разве Даби смог бы принять участие? У него есть дом с теплой кроватью, еда и деньги. И даже ненавидь он своего отца, его всегда ждут. Уговаривают пойти по иному пути. У него, по крайней мере, есть Живые родители. Вряд ли отец поднимал на него руку. Но даже если и так. Сравнится ли это с тем, что пришлось пережить Томуре? Разве у него есть панические приступы страха, когда самым лучшим решением проблем видится смерть? Разве Даби необходимо пить таблетки, чтобы чувствовать себя хотя бы сносно? Разве на нем висят сроки за убийство, сулящие тюрьму до пожизненного? Разве он хочет Убивать, чувствуя, как жизнь утекает из-под его ладоней? — Как думаешь, мне пошел бы черный? — спрашивает Даби, выводя Томуру из размышлений. Шигараки проглатывает ложку каши и запивает ее яблочным соком; решает игнорировать незрелую позицию соседа по столу. — Голубые глаза обычно хорошо сочетаются с темными волосами. Почему ты спрашиваешь? Даби пожал плечами, повернулся лицом к залу на несколько секунд. Среди прочего шума можно было разобрать спор Твайса и Спиннера, подошедших к столу раздачи и пытающихся поделить добавку надвое. — Думаю покраситься. — Зачем? — на автомате интересуется Томура. Время, выделенное на завтрак подходит к середине, но количество пациентов в столовой только увеличивается. Даби пожимает плечами. — Красный скоро начнет отрастать. Между тем Шигараки не шарахается от него. Может, ему нужно больше времени? — Давай в розовый! — восклицает Химико, — как у того парня из «…Яричин». Даби пытается представить себя с нечерными волосами. Интересно, кто называл бы его педиком чаще, Твайс или отец? Перспектива позлить Старателя выглядит притягательной. — Онет, — шутит он, — Твайс перестанет со мной общаться.

***

Шигараки наблюдает в помещении слишком много санитаров. Или в прошлый раз он просто не обратил внимание. Голова была забита другим. Если считать по рядам, то на каждый приходится по два, а то и по три человека. Мужчина в синем костюме представляется директором и говорит вступительную речь. Он обещает, что мероприятие будет не только интересным, но и полезным; призывает к тишине. Веснушчатый зеленоволосый парень выступает в первых рядах. Он немного мнется вначале, но быстро собирается и вещает то, что почти можно назвать вдохновляющим. Тога, Твайс и Спиннер не слушают. Они делают ставки на возраст новобранца, потому что тот выглядит самым младшим. Место Даби остается пустым. Томура пропускает вступление, но вникает в основную часть. Потом вперед выходит юноша, в чертах которого Шигараки замечает нечто знакомое, и Химико объясняет, что это младший брат Даби, прибавляя, что они в не очень хороших отношениях. Через десять минут внимать однообразным монологам о собственном достоинстве и чести, о том, что все еще возможно, становится скучно. Через пятнадцать — вперед выступает отец Даби, и Томуре хочется удалиться из этого мира. Партнерские программы? И кого из них сделают, если пометка о психическом дисбалансе закрывает дверь в работу в полиции? Через некоторое время Томура заебывается настолько сильно, что просто встает и уходит. Медсестра на выходе спрашивает, почему он встал, и Шигараки врет о плохом самочувствии. «Плохо спал», — оправдывается он. Девушка спрашивает, с какого Томура этажа. Шигараки снова говорит неправду. Его отпускают без сопровождения. Это даже забавно. Как эти дети, выросшие в тепле и достатке, не видевшие Настоящей жизни, могут судить о будущем тех, кто с самого детства признан больным? Такое не перенести на трезвую голову. Не задумываясь, он поднимается на четвертый этаж, сворачивает в первую комнату, где находит Даби. Тот озадаченно поднимается с кровати. — А ты чего здесь? Эта хуйня уже закончилась? — Нет, я сбежал, — отвечает Томура, открывая дверцу шкафа, — мне срочно нужно выпить. Даби равнодушно пожимает плечами и ложится обратно, подключая эирподсы к мобильнику. — А я говорил, что это пиздец. Они проводят подобные мероприятия каждый год. На самом деле, это что-то вроде практики общения с опасными людьми для курсантов. Шигараки достает из пакета металлический термос и мармеладки и ложится возле Даби. — Я побуду здесь, меня заебало это лицемерие. — Окей, — соглашается Даби, отдавая Томуре правый наушник. Шигараки вставляет его в ухо, раскручивает термос и делает один глоток. Алкоголь катится внутрь, неприятно обжигая гортань. Песня начинается с середины. Томура кривит лицо. …Cause I'd say I was wrong just to make it fill all the spaces Waiting, always waiting If I gave you control would you say that we could've saved it?.. — Ты понимаешь перевод? — спрашивает Даби, прилагаясь к спиртному. — Только того, что слушаю сам, — отвечает Шигараки, — мне никогда не давался английский, но я смотрел переводы песен, которые у меня в плейлисте. …I hope you find a way to be yourself someday In weakness or in strength Change can be amazing So I pray for the best, I pray for the best for you… — Я думаю, тебе бы это понравилось. — О чем он поет? — говорит Томура, смотря в белый потолок. …Why’d you stick around, why’d you stay with me? Why’d you fake it? Hesitation is killing me too But I couldn’t save it, I couldn’t save it… — Он надеется, что человек, который ему важен, однажды будет впорядке. И готов отдать свою жизнь в его руки. Шигараки заедает мармеладками очередной глоток алкоголя. — Как опрометчиво. — Это романтично, — возражает Даби. — Кто ж спорит. Но такая романтика деструктивна. Ты не можешь быть уверен в другом человеке на сто процентов. Следственно, не можешь гарантировать собственной безопасности. — Да, — соглашается Даби, — но… Я бы хотел отдать свою жизнь ради кого-то. Ну, у всех свое мнение, это окей, что ты со мной не согласен. Шигараки смеется. — Я не говорил, что мне это не нравится. Только что это разрушительно. — И ты бы пожертвовал собой ради любимой? — Нет. Я бы заставил человека, который любит меня, отдать весь мир за меня. Отказаться от всего, что у него есть, просто чтобы удовлетворить мои собственные понятия о романтике и красоте. Даби вздрагивает. Он чувствует, как по его спине бегут мурашки. — Блять. Песня сменяется следующей, и Даби, не в силах выразить то, как сильно ему нравится все, что говорит Шигарки, прислоняет тыльную сторону ладони к губам. Well, if there’s one thing that I’m sure of It’s that I think too much about shit that doesn’t matter And I don’t think enough about things that make a difference But would that even make a difference?.. — Я хочу перекрасить* волосы, потому что не хочу быть похожим на отца. — К чему это? — Я тебе говорил, помнишь, за завтраком? Не могу смотреть на свое отражение. Я отвратительный. Я похож на него. Томура поворачивается на бок, смотря Даби в глаза. — Какая разница, как ты выглядишь внешне, если внутри все одно. Даби прячет голову в сгибе локтя и вздыхает, ничего не отвечая. Шигараки прав, абсолютно прав, но может так ему будет хоть чуточку легче? — Хотя, смена имиджа помогает почувствовать себя иначе. Может так тебе будет проще измениться, — добавляет Томура. Даби трет лоб костяшками пальцев. Ему точно нужно стать другим. Он поступает неправильно, жалуясь на жизнь и ничего не делая, чтобы ее улучшить, одновременно. — Есть вещи, за которые я себя ненавижу и вряд ли смогу простить. Даби закрывает глаза. А когда темнота сменяется светом — за окном больше не многоэтажки, только коттеджи богачей. Он вырос здесь, но предпочел бы никогда не возвращаться. Перед ним Шото — маленький, рыдающий, напуганный до икоты, тянущий старшего брата за рукав, вздрагивающий от приступа истерики. Даби посмотрел на него. Внизу громко кричали. «Тойя, Тойя, не уходи, пожалуйста», — захлебываясь через слово попросил Шото. Сумка стояла рядом, на кровати, уже собранная, но еще не застегнутая. — Это бессмысленно, — ответил Шигараки, — можно ненавидеть весь мир, но только не себя. — Прости меня, — выпалил Даби. — За что? — равнодушно уточнил Томура. — За то, что я поцеловал тебя. Мне не стоило этого делать, не спросив тебя. Тебе наверно было неприятно… — Это тебя не касается, — процедил Шигараки, — по крайней мере, мне не пришлось спать Там. Даби сжал зубы и почувствовал себя еще более виноватым. — Но ты же не обязан расплачиваться Так… Томура растянул тонкие губы. — Я в целом никому ничего не обязан. — Извини, — повторился Даби, — я не хотел тебя задеть ни тогда, ни сейчас. Мне очень стыдно, чувствую себя эгоистичным мудаком. — Эгоистичные мудаки разбивают сердца доверчивым девушкам, а у меня слишком много забот, чтобы обращать внимание на твои поступки. И я не девушка. А еще у меня ПРЛ. Если хочешь нормальных отношений, поищи где-нибудь в другом месте. А если уж так приспичило встречаться с пограничниками и ломать себе психику, выбери, скажем, Тогу. Этот вариант будет получше меня. — Мне нравятся парни, — неловко возразил Даби. Говорить о своей ориентации всегда было рискованно. У всех разное мировоззрение, предугадать, как отреагирует тот или иной человек почти нельзя. — А мне — калечить людей. — Что? — не понял Даби. — Ты назвал рандомный факт о себе, а я — о себе. Или смысл не в этом? — Шигараки прищурился, — Мне плевать на твои предпочтения, это твое личное дело. Даби хмыкнул. Поднес к лицу мобильник, чтобы переключить песню, которая ему разонравилась, и заполнить неловкое молчание. — Друзья обычно поддерживают, ну, когда говоришь что-то такое. — Ты считаешь меня другом, — скорее утвердительно, чем вопросительно произнес Томура, — что ты хочешь, чтобы я сказал? Что это нормально? Что я это принимаю? Мне все равно. …For instance: I can go three months or more Without ever being sure of anything And I can transcend my existence with thoughts and words And when I say transcend, I mean demean… — А ты... — решил перевести тему Даби, — Ты когда-нибудь влюблялся? — Нет, — ответил Шигараки, — никогда. Наверно, это и к лучшему. Вряд ли мне подошли бы отношения. — Почему ты так думаешь? — Не знаю, — пожал плечами Томура, — может потому, что у меня особо не было времени на поиски партнеров. Приют не лучшее место для первого опыта. — А секс? Шигараки повернулся к Даби, хмурясь, и первый понял, что сморозил что-то не то. — Почему это так интересует тебя? — Прости, — извинился Даби, — я опять переборщил. Просто пришлось к слову. В преддверии зимы дождь разбивает цельность воздуха. Санитары затаскивают пластиковые стулья в здание. Даби не знает, что делать дальше. Он, как и все, что обречено на провал, не имеет смысла. Уголки темного плаката отклеиваются от стены. От дыхания рядом тепло. Даби не прекращает гулять по улице без верхней одежды даже в холода. Он кашляет. Нарушает указания отца о возвращении домой не потому, что как обычно хочет позлить его, а просто потому, что забыл. Он ждет чего-то несбыточного, а Тога смеется Томуре в лицо и бессовестно лезет обниматься. Спиннер устанавливает новую игрушку на телефон, а Шигараки прячет свой у Даби в шкафу, чтобы его не забрали. Томура и Спиннер не устают увлеченно обсуждать красоту и детализированность «Аркейна». Твайс ничего в этом не смыслит. Он теряет связь с реальностью не так редко, как ему бы хотелось, переходит на новые таблетки и говорит Осаго, что его голова расколется надвое, имея ввиду буквальность. Даби все задается вопросами. Он пытается понять, в чем же истина, когда, смеясь, Твайс рассказывает о том, как он попал в диспансер, а Шигараки становится мучительно молчаливым. Наверно, будь в мире хоть один настоящий герой, все они не были бы знакомы.