Состояние полураспада

В комнате темно. Шигараки оборачивается. Одиночество дышит ему в затылок. Нервы спрыгивают со ступенек, сворачивая шею. Внутри неимоверно холодно. Хочется курить. Томура вслепую нащупывает лежащую на прикроватной тумбе пачку сигарет, запускает указательный и средний пальцы внутрь, но не находит там ничего. Шигараки напрягается, поднимает плечи и шипит сквозь зубы. Какое-то время еще елозит по гладкой поверхности тумбы в надежде отыскать сигареты, потом трогает шею. Чувствует, как дыхание учащается, делает медленный вдох и выдох, пытаясь успокоиться. Где Даби? Томура теряется среди шуршащих от его движений простыней, пытаясь отыскать Даби. Пальцы ходят туда-сюда, вверх-вниз по шее. В момент, когда обломанный на конце ноготь безымянного пальца до крови царапает кожу, Шигараки подскакивает с места и прошагивает к балкону. Он протягивает руку к длинной бежевой шторе до самого пола, замирая в сантиметре от нее. Сжимает пальцы в кулак и разжимает их несколько раз, пока другая ладонь не отрывается от шеи. Томура отдергивает штору, и, освещенный узким месяцем луны, балкон встречает его тихой пустотой. Он возвращается в остывшую постель, но, не дойдя, садится у ее основания. Дышать нормально не получается. Легкие сокращаются слишком быстро, от недостатка воздуха хочется зевать. Шигараки будто уменьшается в размерах. Хочется спрятаться. Единственное тепло, которое он ощущает — от его же ран. Длинные белесые волосы скрывают его лицо от внешнего мира. Все тело зудит. Томура расчесывает шею, но это больше не спасает. Он накрывает пульс двумя пальцами. Он может позаботиться о себе сам. Это нормально. Шигараки закрывает глаза. Считает до пяти. Потом представляет, как он рассыпается на миллионы кусочков. Это ощущается, словно что-то тупое застряло в его гортани, мешая кислороду попадать внутрь. Томура никогда не хотел убить себя, вероятно потому, что хочет жить больше, чем кто-либо другой, но часто кажется, что все было бы проще, если бы его не существовало. С каждым вдохом становится только тяжелее — Шигараки истязает себя пальцами двух рук сразу. Он знает, что переживет это, понимает, что нужно перетерпеть только первые десять минут, но иногда кажется, что это никогда не закончится. Сердце колет уже физически, и Томура сгибается. Ладонью одной руки он упирается в пол и снова пытается выровнять дыхание, неудачно сглатывая и поперхиваясь. Скоро все закончится. Обязательно. Шигараки вдруг ощущает прохладу на разгоряченном лице. Он не заметил, как его температура поднялась. Не заметил, как Даби вошел в комнату. Томура машинально дергается назад, подальше от прикосновения. — Ты в норме? Шигараки смотрит на него. Слишком затравлено, чтобы играть в устойчивого человека, наверно. Он размыкает тонкие сухие губы. Даби изменился. Ему больше не важно то, как Томура относится к нему все время. Он стал закрытым. Узнать, что он чувствует, уже не как пальцами щелкнуть. Его не привлекает деструкция. Он хочет исправить состояние Шигараки, не потонуть вместе с ним. Шигараки хрипло хохочет. Нужно отдать должное своим болячкам — в причинно-следственных связях он разбирается отлично. И знает, что уже скоро Даби потеряет к нему интерес. — Нет. У всех есть незакрытые гештальты. Гештальт Даби — наконец разорвать связи с тем, что делает ему больно. У него не получилось сделать так с отцом, потому что мысли никуда не ушли, но тогда ему было всего восемнадцать. Может, у него получится в этот раз. Томура сжимает пальцы на своем лице и улыбается. Под его ладонью тонкие белесые брови хмурятся до глубоких морщин, а веки сжимаются до боли. — Эй. Я тут. Губы дрожат. Глупый. Глупыйглупыйглупый. Скоро тебя здесь не будет. Когда это произойдет, Шигараки будет достаточно силен, чтобы убить то, что от него осталось. Он уже пробовал. Он не сможет существовать без этого человека. И с ним, выбравшим не его — тоже. Так что же делать? Даби опускается на корточки перед ним. — Томура, — зовет он, — ты меня слышишь? Шигараки думает, что предпочел бы больше никогда не слышать его голоса. Чем раньше он это сделает, тем проще ему будет. Тем быстрее он забудет. Примет наконец, что у такого человека, как он, нет права на разделение эмоций. Ни один человек в этом ужасном мире не останется с ним до конца, потому что если останется, то погибнет от изящных рук самого Томуры, которые уже слишком привычны к разрушению, чтобы отучиться от него. — Томура! — Даби хватает его за запястье, отводя руку в сторону, и Шигараки теряет свою последнюю мысль. Томура случайно встречается взглядом с пронзительно-голубыми глазами напротив, и находит в них себя. От чего-то, не такого маленького и беспомощного, каким он ощущал себя совсем недавно. В темно-красных, самых красивых радужках на свете, Даби видит замешательство. Он тянет Шигараки на себя довольно резко, и Томура, достаточно сильный, чтобы не сдвинуться с места, падает на него. Даби укладывается на спину. Он больше не спрашивает у Шигараки, что случилось, как раньше. Ему больше не важны причины. Только результат. Только если это не касается его отца. Это оказывается ужасно больно. Томура уже взрослый. Он все понимает. Даби запускает пальцы в его посеченные волосы. Каждое его движение в купе с пониманием, что уже совсем скоро он уйдет — нестерпимо больно. Шигараки сглатывает. Он рад, что в темноте не видно его лица. Даби теплый. Он успокаивающе гладит по затылку длинными пальцами. Томура старается не разрыдаться. Даби закрывает рану на его шее кистью, мешая калечить себя. — Убери, я не могу себя контролировать, — кое-как глухо выдает Шигараки. Пальцы, скользящие по затылку, на миг замирают, и Томура ненавидит себя за то, что заговорил. Если честно, это до одури приятно. — Я не просил тебя. — теплые пальцы возобновляют движение. Шигараки несдержанно выдыхает. Он такого не заслужил. Не заслужил лежать у кого-то на груди, чтобы его гладили по головке. Не заслужил чувствовать себя так. Уйдет ли Даби, если Томура сорвется на него? Думать о таком страшно. Но Шигараки так не умеет. Он ненавидит себя, царапает руку Даби там, где еще осталась здоровая кожа, словно ничего не изменилось. Когда под пальцами становится мокро, Шигараки ощущает, как рука Даби сжимается на его затылке. Но он ничего не говорит, даже не двигается. Томура в это не верит. На сколько его хватит? Запах чужой крови почти под носом дурманит. Шигараки подносит ладонь к лицу, и, ведомый порывом, слизывает красное, а в голове звучит только одно: «Моемоемое». Даби прикусывает тыльную сторону свободной кисти — Томура знает, что он сдерживается. Шигараки привстает, оказываясь сидящим сверху, чтобы рассмотреть чужое лицо. Даби глядит на него участливо, ожидая чего-то, и дышит чуть быстрее, чем положено. Его губы разомкнуты, бирюзовые холодные глаза широко открыты. Но он абсолютно спокоен. Его плечи не напрягаются, когда Томура оказывается над ним; ноги остаются в прежнем положении. Он раскидывает руки по обе стороны от лица. Нельзя, нельзя так доверять Шигараки. Это чревато смертельным исходом. — Ты… — наугад спрашивает Томура, — совсем не хочешь жить? Шепотом, будто боясь нарушить атмосферу, Даби отвечает: — Сейчас очень хочу. Не восторженно, как раньше, но будто бы очень честно. Шигараки замолкает. Он снова мерзнет. Даби идет белый цвет. Он вытягивает руку вперед и несколько раз сжимает пальцы. Томура поднимается на ноги и подает Даби ладонь. Тяжело не понимать чужие мотивы. Не безопасно. Даби принимает помощь и встает вслед за ним. Шигараки стягивает с себя брюки и рубашку и, оставаясь в одном белье, плюхается в кровать. Даби следует его примеру, но подумав, остается в футболке, чтобы скобы не мешались. Залезший под одеяло Томура пристально смотрит на него. Даби прижимает Шигараки к себе, как только оказывается рядом. Томура тыкается губами в его плечо. Под одеялом жарко. Это невыносимо. Шигараки держит его за шею. Целует в ключицу долго и тягуче, закрывая глаза. Даби старается не смотреть на него. Даби хочет видеть его как никогда раньше. Во мраке комнаты Томура прожигает Даби взглядом, не отрываясь от его кожи. И Даби больше не может держать себя в руках. Он рывком оказывается сверху и берет Шигараки за скулы большим пальцем с одной стороны и остальными с другой. Глубоко целует, вылизывая весь его рот, не позволяя Томуре сделать и одного движения. И когда он тянет ладони к лицу Даби, тот обрывает его движение, перехватывая его запястья и опуская их на место. Шигараки что-то хрипло стонет, Даби закидывает его голень себе за поясницу. Томура перекрещивает узкие щиколотки и давит, прижимая Даби ближе к себе. От Шигараки несет кровью и чем-то сладким. Даби уверен, что со стороны они выглядят отвратительно. Честно говоря, срать он на это хотел. Даби отстраняется. Он хочет поцеловать Томуру в шею, но боится навредить или сделать больно, и, потому, так и остается над ним, пока Шигараки наконец не высвобождает руки, обнимая Даби за шею и притягивая его к себе. Чужая футболка трется о собственную кожу, мешая прикосновениям. — Сними, — шипит Томура, самостоятельно поддевая край одежды. Даби заторможено и не очень охотно стягивает с себя футболку. Слишком не хочется его ранить. Шигараки льнет к нему, крепко обнимая за спину так, словно даже теперь этого недостаточно. Металлические скобы с живота сразу же царапают чужую кожу. — Извини, — говорит Даби, — это чтобы мое тело не развалилось. Томура замирает, вцепившись в Даби. От него пахнет чем-то соленым. Его плечо неестественно дергается. Он перехватывает чужую руку и проводит языком по месту, где еще не образуется корочка. Даби отворачивается. Такого человека нельзя отдавать никому. — Томура? — М? — Ты спал с кем-нибудь, пока… Ну, ты понял. — Нет, — легко отвечает Шигараки, — а ты? — Я… В комнате так тепло. Диафрагму саднит. Томура облизывает сухие губы, уложив обратные стороны запястий и голову на чужое плечо. Его грудь размеренно поднимается и опускается. На мобильник приходят несколько уведомлений. Все уходит на фон. Даби накрывает лицо ладонью. Гладит спутанные волнистые волосы. Он не курил уже сутки. Вставать и будоражить только успокоившегося Шигараки не хочется. Даби поворачивается на бок и обнимает его второй рукой. Томура тыкается носом в его шею и вздыхает. Как скоро это закончится? Они оба знают, что счастливое будущее — не их конечная. Даби слышит свое сердцебиение. Так, как с Шигараки, не будет ни с кем. Томура забирается глубже в ворох одеял. Медленно, чтобы Даби не заметил, дерет шею. Сглатывает. Когда захочет уйти? Когда Шигараки придется перерезать ему горло, чтобы было не так плохо? Эти мысли не отпускают. Он обдумывает, как навредить Даби все время. От этого страшно. В какой-то момент он не сможет сдержаться. Так было уже кучу раз. Это не случайность, а паттерн. И когда Даби смотрит на него, зло глядящего из-под белых прядей волос, — он понимает: если вселенная действительно бесконечна, то в каждой ее копии есть счастливый финал. У всех. Но только не у Томуры и Даби. В одной из вариаций они знакомятся будучи совсем еще маленькими. В песочнице с разноцветными бортиками тихий темноволосый Тенко рассказывает красноволосому гиперактивному Тойе, какого красивого майского жука с золотистой спинкой он видел сегодня. Он выглядит как маленький гений, и все, что говорит Шимура, не кажется Тодороки смешным. С того дня они каждый вечер встречаются на площадке и растут вместе, впервые неловко целуясь, когда Тойя, сжав веки, боязливо признается в своих чувствах у подъезда многоквартирки. В декабре Тойю насмерть сбивает машина. Неспособный дышать из-за схлопнувшихся легких, он распластывается на асфальте. В другой жизни Шигараки оказывается верующим, а Даби нет, но это совсем не страшно, потому что люди не выбирают, в каких семьях родиться. Томура погибает от многочисленных издевательств отца, а Даби сжигает себя сам, но они встречаются снова - после смерти, уже будучи ангелом и демоном хранителями. Однажды они оказываются мошками, летящими на свет. Однажды — стрелками часов. И Даби бежит за Томурой, но никак не может догнать. Иногда они — кошки, погибающие от голода и жестокости, заснятой на видео. Иногда Тойя плещет морской водой в лицо поскользнувшегося Тенко. Где-то далеко Томура — лидер злодейской организации, ненавидящий вторжение в личной пространство, и отвечает на очередное я-не-боюсь-что-ты-сотрешь-меня-я-доверяю-тебе Даби злым мне-все-равно-просто-остаавь-меня-а. И Даби выбирает не его целых два раза. Где-то далеко Даби сходит с ума по красному цвету, имеющемуся только в радужках Томуры и его венах. В другой жизни Даби похабно шутит, и Томура смеется, давясь энергетиком, который он пьет из трубочки на последней станции метро. В другой вселенной Тойя целует напуганного Тенко в аудитории университета, сметая разноцветные папки со стола. Однажды они оказываются в мире, где у всех есть суперсилы, и Томура разрушает все, к чему прикасается, а потом и самого Даби. Шигараки спрашивает, почему он молчит, но Даби только зажимает разорванный живот. В один день они знакомятся в интернете, будучи на непозволительно далеком расстоянии в разных странах, и это даже не похоже на любовь, но Даби зовет Томуру солнцем. И в каждой из этих реальностей Даби делает себе больно, избавляя Томуру от мести, потому что умирать, не прожив не одной из этих альтернатив вместе, дико страшно. — Убирайся из моей постели. — Что? Шигараки выхватывает одеяло себе, заворачиваясь в него с головой. Белесые пряди навязчиво падают на испещренное шрамами лицо. — Ты отвратительный. Мне жаль, что ты не убился, когда я вытолкнул тебя из окна. Даби передергивает. Он размыкает губы и хмурится. — Я думал, ты мертв. Если бы я знал, что нет, я бы этого не сделал. — Ты считаешь, это делает тебя менее отвратительным? — Шипит Томура, — Будь добр, избавь меня от своих обиняков. Одевайся и проваливай. Надеюсь, мы больше не увидимся. — Ты это серьезно? — Даби поднимает свесившуюся почти до пола футболку. За спиной он зажимает пожженное запястье правой рукой. Если бы он непрерывно смотрел на солнце, это ощущалось бы так же. Томура даже не притрагивается к шее. — Ты блядская обуза, Тойя, — зло улыбается Шигараки, — Всегда был. Но теперь я могу справляться сам. Для чего тогда тебя прощать? В этот раз мир не переворачивается. Вселенная не схлопывается. Может, потому, что это конец? Когда Даби отворачивается, чтобы надеть футболку, Томура смотрит только на него. Держать руки при себе, а не на себе, сложно. В груди как-то неприятно. Но это правильно. Это то малое, на что он способен для Даби. Таких особенных людей нельзя ранить, их нужно беречь. Шигараки кусает губу, чтобы ничего не говорить. Уходя, Даби не прощается с ним, даже не смотрит. Даби никогда не будет прощен. И Тойя тоже. Эта вина останется внутри, как мертворожденный ребенок. Даби чувствовал, что делает что-то не то настолько, что собирался убить себя. Совесть в виде зачатка ничего не значит. Образом, бесполезным в его голове, возникает человек, без которого это бы не случилось. Такси увозит его не в том направлении. Они говорили обо всем. Кроме смерти. А с Томурой поговорить удавалось редко. Дело в этом? Со сформированными ненавистью и злобой, Даби открывает дверь старой квартиры. Там, где в нем было место чему-то хорошему, нет больше ничего, кроме горчащей решительности. Сколько бы он ни пытался — этого мало, недостаточно. Томура никогда не будет с ним. В этом виноват Кейго. — Что случилось, Тойя? — От поцелуев Таками послевкусие тяжкое. Его голос приторно-светлый. Как бы Даби ни пытался, теперь он для Томуры — падший Иуда. Даби знает, что нужно делать. Он кидает вещи на пол и ускользает от горячих ладоней. — Тойя? — Как заезженная пластинка. От Ястреба пахнет дешевым пафосом и идиотской правильностью. Даби добивает себя вопросом: как он мог позволить себе сделать нечто подобное? Как он мог даже захотеть? Хорошо, что ответ тут же находится. Это не его вина, нет. Кейго все испортил. Потому что по мертвым принято плакать и кричать в пустоту. Таками — самое мерзкое из всех побочных событий. Жук скарабей, пожирающий все то верное, что осталось от маленького Тойи. Но, когда Даби покупает на заправке канистры с бензином, что-то колет внутри. Он неправильный, потому что чувствует это. Но он счастлив, потому что в кои-то веки уверен в будущем. В голове крутится одно «Я тебя ненавижу, я тебя не прощаю». Счастлив тем счастьем, от которого хочется вскрыться.