Токийские парочки.

«Как же я себя ненавижу. Ненавижу..» - выхожу из комнаты, встретить родителей. Муж тоже выходит из своего кабинета, даже не взглянув на меня. Вид как обычно уставший и вялый. «Он что, совсем перестал есть?» Горничная открывает дверь, приветствуя гостя в поклоне. Ни Манджиро, ни я не кланяемся, хотя раньше я это делала. Но злоба и обида на него все больше поглощала меня, и я не могла уже это терпеть. — Дети мои, как я рад вас видеть, — притворно-радостно говорит мужчина, снимая шарф и пальто. — И мы вам рады, — безразлично отвечает Сано. Я молчу. Чувствую, что если хоть слово скажу, меня тут же вырвет. — У мамы мигрень, — отвечает отец на мой вопросительный взгляд, когда я не вижу никого за ним. — Она осталась дома. — Ужин будет подан через десять минут, — тихонько сообщает прислуга, и Сано кивает ей. — Пойду проверю, — выдавливаю из себя и иду за ней, желая находиться в компании отца как можно меньше времени. Я знаю, он не будет скучать. Они с Манджиро пойдут в кабинет последнего и будут обсуждать дела. «Дела, дела.. Вечно эти нескончаемые дела». На кухне прекрасно справляются и без меня. Я здесь бесполезна, впрочем, как и во всем этом доме Сано. Кажется, здесь нет ничего моего. Голова снова начинает болеть. В последнее время это случается все чаще и иногда мне даже тяжело встать с постели. Хотя, я ничего не делаю, ничем не занимаюсь и не работаю. Наверное, поэтому у меня есть время на то, чтобы постоянно быть в депрессии и придумывать себе болезни. Сильные запахи специй только делают хуже, и меня начинает тошнить. Я выхожу во двор через кухню, умоляя кого-то сделать так, чтобы ужин прошел быстро. Сегодня пятница, и по традиции мы собираемся все вместе. У Манджиро родителей нет, так что, нас всего четверо. Мама обычно рассказывает какие-то сплетни других семей, где кто-то залетел, кто-то изменил и так далее. Отец спустя время начинает говорить о делах за столом. Я всегда молчу, лишь иногда киваю и говорю: «да, Манджиро» или «да, отец». Я не виню их. Я понимаю, что сама позволила так с собой обращаться, поэтому давно смирилась с этим. Большой стол накрыт богато и красиво. Я уже привыкла жить по-европейски. Не знаю, почему, но у Манджиро не такой дом как это обычно бывает. Мы никогда не едим на полу, редко пользуемся палочками. Меню у нас чаще всего тоже не традиционное. В доме нет футонов или седзи, то есть здание вообще какое-то.. не такое. Мне было интересно поначалу, и я пыталась поговорить об этом с Сано.. Тогда я еще пыталась. Надеялась, что все-таки меня не просто продали ему, а у нас что-то может получиться. Но он лишь презрительно взглянул на меня и ушел к себе. С тех пор мы даже никогда не спали в одной постели вместе. У нас раздельные комнаты. Но один раз в год в день нашей свадьбы он приходит выпившим и исполняет свой супружеский долг.. Словно он показывает так, что трезвым не подойдет ко мне и не притронется даже. Иной раз мне кажется, что он так сильно ненавидит меня, что готов убить. Так что, мы редко разговариваем. Чаще всего он бывает не в настроении. Его образ главы «Бонтена» испаряется, когда он приходит домой и выплескивает это на все вокруг. А на следующий день встречает своих людей как ни в чем не бывало. Я прекрасно знала чем он занимался, но мне не было до этого никакого дела. Я никогда не спрашивала его, а он, тем более, не говорил мне ничего об этом. Я уже как полчаса сижу одна за столом, не приступая к еде. Манджиро мог целыми днями сидеть за своими делами, а отец мог целыми днями говорит о них. «Им нужно было жениться друг на друге», - я хмыкаю, водя пальцем по ободку высокого бокала. «А что.. Будь мой отец женщиной, кажись, сам был бы не против выйти за Сано». Он его обожал и относился к нему, как к сыну. Но сам Манджиро ненавидел его, впрочем, винить его за это было нельзя. Я и сама ненавидела отца. — Прости, дочка. Мы что-то заговорились, — двери резко распахиваются, и двое мужчин входят с облаком сигаретного дыма. Как же я ненавижу запах сигарет. Особенно, когда компания Сано обкурит весь дом. Манджиро садится слева от меня во главе стола. Отец напротив. Я опускаю голову в свою тарелку и вилкой ковыряю салат, делая вид, что ем. Но они и не замечают, что я не ем горячее, продолжая что-то обсуждать. Я научилась отключаться. В плане, я могу не слушать, уходя в свои мысли, и из голоса звучат где-то отдаленно, как задний фон. К этому я еще привыкла с детства, когда меня отчитывала мать. Я даже рада, что её нет, иначе снова пришлось бы выслушивать её комментарии по поводу моего внешнего вида и слушать нелепые истории из жизни других людей. Я еле сижу ровно за столом, мечтая поскорее лечь. Голова становится каменной и острая боль не даёт покоя. Я протягиваю бокал прислуге, и она наполняет вином. Манджиро тоже почти не ест. Он так похудел, что даже острые ключицы выпирают из-под черной футболки. Видимо, он и не спал. Темные круги придают ему совсем уж уставший вид. Сколько я его знаю, он был не слишком бодрым и активным. Сначала у него были светлые волосы, потом черные, а теперь просто выбеленные. Это все, что я о нем знала за 4 года брака. Только внешность. — В этом году у вас годовщина, — заявляет отец с такой радостью, что тошнит. — Мхм, — Манджиро отпивает воды и стукает стаканом о деревянный стол. «Красное дерево как никак». — Мы с Майки подумали, что лучше сделать вечеринку у вас дома, — продолжает он. «Майки.. ненавижу это имя». Думаю, это не «мы», а отец все придумал сам. И как Манджиро позволил? Обычно, он редко с ним соглашался. Выслушивал, да. Но не слушал. — И еще.. — отец как-то хитро улыбается, отправляя мясо в рот. — Уже как пять лет почти, а внука все нет. «А кому он вообще нужен?» - силюсь, чтобы не закатить глаза, и делаю большой глоток вина. — Я лечусь, — отвечаю быстро. На самом деле, мы не так часто спали, чтобы об этом беспокоиться. Это было шесть раз. Я считала, да. Первый год Манджиро не подходил ко мне от слова совсем. На первую годовщину он пришел пьяный, и я лишилась девственности. Я думала, наверное, вот оно. Между нами рухнула стена, но кажется, наоборот, она только увеличилась в толщине. Он был резким и быстрым. Было больно, и я больше этого не хотела. Буквально через пару дней после первого раза он пришёл ко мне снова. И снова пьяный или под чем-то. У меня еще ничего не зажило, так что было еще больнее. Я сопротивлялась, и это было похоже на изнасилование. По всему телу были синяки и следы от его «касаний». И так, я не хотела от него детей, поэтому поставила спираль. Но кто же знал, что от неё у меня начнутся проблемы со здоровьем. Я не переживала из-за детей. Наверное, как и Манджиро. Это заботило только отца. — Тогда тебе не стоит пить алкоголь, — с улыбкой говорит отец, но я слышу осуждающую интонацию. — Спасибо, все было вкусно. Я уединяюсь в своей комнате, смываю макияж и переодеваюсь из стильного в платья в самые удобные на свете штаны и толстовку. Позже сажусь за изучение итальянского. Но сеть почему-то не ловит в моей спальне, приходится выйти и сесть в гостиной. Усердно прописываю слова на время как вдруг вижу тень впереди и замираю. Он специально пришёл сюда или совпадение? Да нет, просто совпадение. Времена, когда я искала скрытый романтичный смысл в его действиях, давно прошли. В тишине слышно только потрескивание брёвен в камине. Я осторожно поднимаю голову. Манджиро смотрит озлобленно, я знаю, как он ненавидит меня и мою семью. За то, что ему пришлось жениться на мне, за то, что отец диктовал условия, за то, что должен. Я старалась не попадаться ему на глаза лишний раз, но сегодня он сам пришёл. Отвожу взгляд и снова утыкаюсь в тетрадь. — Почему ты не беременеешь? — как гром среди ясного неба. Я немного вздрагиваю, словно оно ему нужно. — Я не знаю, — продолжаю смотреть вниз. — Мне нужен наследник. Сердце падает в пятки. «Что он такое говорит? Неужели, это его отец надоумил?» - хотя нет, он его уже не слушал. Он вроде не пьян и трезв. — Хорошо, но у меня сейчас месячные, — их нет. Я просто не хочу, чтобы он это делал сейчас. Слышу ленивое шарканье шлепок, снова испуганно поднимаю взгляд. Конечно, ему все равно. Я вжимаюсь в кресло. Черные как тьма глаза ничего не выражают, и это пугает больше всего. Ему все равно. Он даже не будет чувствовать сожаления. Сано стоит надо мной, а я глупо и наивно думаю, что все обойдется, смотря на него оленьими глазами. Но я не успеваю ничего понять, как он резко хватает за рукав толстовки и поднимает, толкая в сторону дивана. — Манджиро.. — чуть ли не дрожащим голосом умоляю, но прекрасно знаю, он ненавидит это. Ненавидит, когда я плачу. Это его злит больше, но ничего не могу с собой поделать. — Раздевайся, — безразлично кидает он. — Ман.. — одним шагом преодолевает расстояние между нами и делает это сам. Но снимает только нижнюю часть и вот я уже оказываюсь на жестком диване. Сано никогда не раздевается. Он просто приспускает штаны, ровно настолько, чтобы войти в меня. Я оставляю всякие попытки сопротивления. Уж лучше так.. молча подчиниться, а потом снова ненавидеть. Я инстинктивно упираюсь руками в его худое тело, когда он нависает надо мной, но Манджиро хватает их за запястья и держит над моей головой. Ногой грубо раздвигает мои колени и второй рукой направляет свой член, резко входя в совершенно сухую вагину. Я прикусываю губу, чтобы не вскрикнуть. Манджиро злобно рычит. Входить все также сложно и ему это нравится. Уж лучше он был бы пьян. Это не длится вечность. Манджиро уже поправляет штаны и, не говоря ни слова, уходит.