2
Через час ходьбы Шо и Холли, устав, остановились в небольшой роще у воды, спрятавшись в единственной на открытой местности группе этих невысоких, но густых деревьев, поросших вдоль берега. Шо оставил Холли одну совсем ненадолго, но положил ей на колени ружьё и спросил, умеет ли она им пользоваться. Холли кивнула. — Тогда постарайся не испугаться, когда я вернусь, и не подстрелить меня, — пошутил Шо и стремительно исчез между деревьев, так бесшумно, что Холли сперва долго всматривалась в рощу, желая понять, в каком направлении он пошёл. Шо вернулся очень быстро. Он принёс с собой несколько птичьих яиц и беспокойно сказал, что охотиться они будут позже, не здесь. Холли хотела развести огонь и запечь яйца, но Шо покачал головой: — Нельзя дымить. Иначе быстро вычислят. До моего племени день пути: мы этот день продержимся, а дальше… — он запнулся, опустив глаза, и пробормотал. — Дальше всё будет в порядке. Яйца они выпили сырыми, и это оказался сытный завтрак, однако Холли было его маловато — она не ела уже достаточно долго. В желудке всё равно осталось пустое, тянущее ощущение. Однако этого хватило, чтобы утолить первый голод и ободриться. — У тебя на груди большой синяк, — беспокойно сказал Шо. — И несколько сильных порезов, которые ты получила в пещере. Мне тоже следует заменить повязку. Пока мы у воды, давай сделаем это: свои раны запускать нельзя. — Это мудро. — Дрозд часто говорит мудрые вещи, — улыбнулся Шо и ткнул Холли под рёбра, и она скорчилась от смеха. — Почаще слушай Дрозда. Его бок обработали первым; рана у Шо болела и нарывала, и выглядела не скверно, но всё ещё весьма кроваво. Постирав бинты, Холли оставила их прогреться на камнях, а пока с помощью ножа Шо отрезала от своей рубашки ещё два лоскута и перевязала его заново. Всё это время он лежал на траве очень смирно, оперевшись на локти и распахнув пошире свой бушлат. Уютно устроившись возле Шо и сев по-турецки, Холли старательно ухаживала за ним, совершенно забыв все мысли о том, что всё кругом неё — игровая модуляция, а Шо — робот. В те минуты на берегу реки она откинула это прочь, погрузившись в происходящее настолько, что улыбалась ему, говорила с ним и ощущала жалость, радость, робость и странное желание понравиться ему совершенно по-настоящему, как это было бы в обычной жизни с обычным живым мужчиной из плоти и крови. Намочив кусок ткани в воде, она положила голову Шо себе на колени, упросив его не двигаться: всё это время его разбитый нос изредка кровил. Приложив к переносице холод и нежно умывая его лицо, Холли стёрла и кровь, и следы пыли и грязи, и остатки раскраса, с улыбкой вспомнив, как всё начиналось — и как в пещере они ругались и ссорились, искренно презирая друг друга. — Почему ты меня украл? Там, возле ручья? — спросила она, умывая его лоб и расчёсывая волосы пальцами. Шо совершенно не смутился. — Старший воин дал мне знак, — сказал он, — чтобы я взял с собой белую женщину, любую из оказавшихся там, в заложники. — Зачем? Шо вздохнул. — Тот бой был бойней, дела наши шли плохо. Белые налетели клином, убили много воинов. Если бы захватили в плен наших командиров, нам пришлось бы иметь на руках что-то ценное, чтобы обменять их. — Ты собрался обменивать меня на своего командира? — Холли насупилась и мстительно ткнула его в бок. — Ах ты! Шо расхохотался, дёрнулся. Затем прибавил: — Ты была очень растеряна там, у ручья. Кругом палили во все стороны. Ты не знала, куда деваться. У тебя был совсем никудышный вид. — Я постоянно слушаю от тебя одни только комплименты, — проворчала Холли. — Я захотел забрать тебя оттуда, — вдруг сказал Шо. — Именно тебя. — Чтобы потом обменять на кого-то? Шо улыбнулся и остановил взгляд на её лице, на губах. Потом тихо произнёс: — Мы редко доживаем в плену до обмена. Мы… — он помедлил. — Я просто хотел забрать тебя оттуда. Вода поблескивала на солнце, точно зеркало; слабое волнение накалывал на ребристое дно и пологий берег, и до ноздрей Холли доносился запах реки, мокрого песка и травы. Он был чистым и свежим, и смешивался с очень слабым, почти неощутимым и приятным запахом пота и кожи от тела Шо. Холли удивилась. Он удивлял её, в который раз. Она ожидала, что полуголый, разодетый в выделанную бычью и оленью кожу индеец будет совершенно не таким, однако он оказался по-странному чистым — чистым духовно, чистым телесно, чистым свои взглядом на окружающий мир, пускай мир этот был ненастоящим для неё. Она знала много людей; у неё было несколько мужчин до того, как она стала невестой Клая, но эти отношения были неважными, так, чувства вскользь, точки касания не всегда вели даже к близости. Ей в целом редко хотелось близости; в выражении своих чувств Холли была сдержанна. За всю свою жизнь она ни разу не испытала страстной любви или головокружительной влюблённости в кого-либо. С ней не случилось того взаимного притяжения, которое сорвало бы покров с её сердца, обнажило душу, заставило гореть и сгорать в чьих-то руках и при одной мысли о ком-то. У неё не было любовной тоски. Она ни по кому не плакала из-за разлуки или после расставания. За своего партнёра у неё не болело сердце. Холли полагала, что Клай, её жених, был действительно во всём хорош, но не обманывала себя: он не был её парой, к нему не тянуло. За все эти дни здесь она ни разу о нём не вспомнила. И не смутилась, когда Шо взял её за воротник пыльника и притянул к себе, всё ещё лёжа у Холли на коленях. Она послушно склонилась и накрыла своими губами его губы, опустив ресницы и чувствуя, как солнечное тепло и его близость ласкают кожу. «Он всего лишь робот, — пронзительно подумала она, однако сердце стиснуло по-настоящему. — Боже, Холли, просто помни, он…». Но он дышал, как живой, и от него исходил запах, как от живого человека, и Холли, застонав, когда он сунул свой язык между её зубов, ощутила вкус его слюны, и скользкую гладкость поцелуя, и крупные мурашки на коже, когда опустила руку ему на грудь. Она прервала поцелуй, чтобы выскользнуть из-под Шо и сесть поверх него, а потом продолжить — потому что в прежней позе ей было неудобно, и она хотела чувствовать его тело своим, но он остановил её и поднялся. — Я быстро осмотрю тебя, — тихо сказал он. — И мы пойдём дальше. Холли болезненно нахмурилась, окинув Шо непонимающим взглядом. Она думала, сейчас между ними продолжится начатое, но он не захотел. Почему он не захотел? — Сними это, — сказал он, кивнув на пыльник. — Нужно тебя осмотреть. Холли пронзительно взглянула на него. Он сжал челюсти. Выдержал этот взгляд. Затем повторил: — И мы пойдём дальше. Ей вдруг стало обидно. Он сам в порыве поцеловал её; она не была против. Однако что случилось следом? Почему он остановился — и остановил её? Понимая, как глупо себя ведёт, Холли не могла ничего поделать. Впервые её закусило неподконтрольное желание, которому она поддалась, а её отвергли, буквально отодвинули от себя. Взглянув на Шо уже исподлобья, она раздражённо коснулась пуговиц рубашки. Не будь она так уязвлена, и не разделась бы, но теперь — теперь сделала это нарочно. Под рубашкой было бельё, стилизованное под кремовый корсет, пускай и гораздо более удобное и современное. Оно закрывало почти весь торс, оставляя лишь незначительную часть грудной клетки открытой. Увидев его, Шо почему-то оторопел. — Что? — хмуро бросила Холли. — Привык к тому, что ваши женщины бегают голышом? — Наши женщины не бегают голышом, — сказал он и поморщился. — Так говорят про нас дикие белые, считающие, что каждая порядочная женщина крика должна их обслужить, будто шлюха. — Разве они не обслуживают? — в Холли ещё плескалась обида. Она потянула за крючки корсета. — Возможно, так было, если их брали силой — холодно ответил Шо, и Холли с тоской узнала этот непоколебимый тон, — или если они сами того хотели. Но как свободные женщины. Однако мало кто из наших ляжет с белым мужчиной. В них нет ничего особенного, кроме слабости, жадности, воинской немощи и посторонних запахов. Холли вспыхнула: — Поэтому ты так поспешно оттолкнул меня сейчас? Шо вскинул брови. Она, путаясь в крючках и сгорая со стыда, опустила глаза: лицо пылало, она не хотела смотреть на Шо. Он, потянувшись к ней, помог справиться со шнурками в шёлковых шлёвках. — Я не толкал, — мягко поправил он. Голос его снова стал гораздо, гораздо ласковее и добрее. — Но если мы начнём, то я уже не остановлюсь. Холли смотрела на его руки, расстёгивающие её корсет, и, когда подняла на Шо глаза, увидела, что он уже совсем близко. Он был невозмутим и спокоен, и держался с большим достоинством. — Если мы здесь провозимся слишком долго, нас нагонят другие, — продолжил он. — А без леггинов, забывшийся с красивой женщиной, расслабленный, Дрозд вряд ли сможет так хорошо тебя защитить. Так поступают только глупые мужчины. Зачем тебе глупый мужчина? Холли остолбенела, не решаясь ничего произнести вслух. Солнце приятно играло на смуглой коже Шо; его тёмные волосы отдавали тем багровым винным бликом, которая бывает только у естественного каштанового, почти чёрного пигмента. Небольшие глаза, окружённые лучиками морщин, и чётко очерченные аккуратные губы, на которых играла лёгкая улыбка, не делали его красивым, но эмоция, пронизывавшая всё его необычное лицо — лицо неидеальное, посечённое ветрами и невзгодной жизнью, лицо мужчины уже взрослого, с продольной морщиной от дум и тревог, взрезавших гладкий лоб, с недоверчивым изгибом бровей — показалось Холли прекрасным. — Незачем, — сказала она, позволяя Шо раскрыть корсет. Он спокойно отреагировал на её наготу; между грудей, там, где ближе к стороне сердца вонзилась пуля, разлился большой синяк. На ребре действительно остался глубокий порез. Холли не помнила, где его получила: видимо, ещё в пещере, когда извивалась на камнях, пытаясь пролезть через тиски. — Сними штаны, — походя попросил Шо, а потом встал и пошёл к реке, чтобы намочить чистую тряпку. Там, возле неё, он недолго бродил, глядя себе под ноги, а затем отошёл подальше и что-то сорвал, растёр пальцами, понюхал. Холли послушно расстегнула ремень, но пока что не раздевалась. Она наблюдала за тем, как Шо торопится к ней с сорванными стебельками, между которых покачивались пушистые красные цветки, похожие на толстые колосья. — Что это? Он улыбнулся: — Красный клевер, он тут растёт повсюду. Не бойся, это для твоей раны — и для моей тоже. Снимет воспаление, очистит кровь. Снимай, снимай штаны, билэгэна, мы полечим твои ноги, быстрее. Она кивнула и избавилась от них, оставшись в одном только пыльнике и нижнем белье; Шо тщательно осмотрел её, затем немного растёр цветы и листья в пальцах, согрел. Этого ему показалось мало. Он положил клевер на плоский камень и, продавив его сквозь ткань ручкой томагавка, распределил на части, которые нанёс на ребро Холли, и на ляжку с воспалившимся порезом, и на мозоли, которые так изранили её бедные лодыжки. Холли вздохнула. — Ты обо мне очень заботишься. Он быстро взглянул на неё, пока закрывал каждый порез тканью. — Билэгэна, я не желаю, чтобы с тобой случилось что-то дурное. Закончив с Холли, он придержал её и помог одеться и обуться, после чего полечил и себя, обильно обложив рану красным клевером. Он встал, подал руку Холли, и она легко и доверительно вложила свою ладонь в его. Теперь, когда вся суета осталась позади, она с большим удовольствием смогла рассмотреть рослого Шо — и со странным трепетом как следует увидеть его. Он был литым и плотным, похожим больше на статую, чем на человека, вот теперь, когда пришёл в себя после тягот и опасностей, и снова был готов отправиться в путь. — Пойдём, — поторопил он её. — День пути, Холли, и мы будем дома.3
Ветер тянул по небу над долиной огромные тучи; тени от них ложились на травы и деревья, и река, перевитая змеёй по этой благодатной земле, блистала холодным серебром. Холли куталась в плащ. Было зябко, несмотря на яркое солнце. Шо помогал ей идти и совсем не торопил, когда она, прихрамывая из-за сбитых ног, просила остановиться и подождать. Солнце стояло в зените, когда Шо, прищурившись, всмотрелся в горизонт и протянул руку вперёд. Холли проследила за его жестом: — Вот там, за зубом той скалы, — сказал Шо, — выход к каньону, где всё началось. Выход этот будет близок к городку, который находится неподалёку от моей деревни. Холли с замиранием сердца сглотнула. Он, верно, говорит о том месте, куда их с подругами привезли в начале отпуска! Сколько времени с тех пор прошло? Холли была уверена: больше, чем два дня. Шо опустил взгляд. — Я доведу тебя до развилки, где до Вест-Хорн будет рукой подать. Ближе подойти не смогу: они меня схватят. Моего брата там не жалуют. — Разве ты не поведёшь меня к себе в деревню? — изумилась Холли. Шо печально усмехнулся: — Нет, не поведу. Не там ведь твой дом. Только мой. — Но как же приказ старшего воина? Что ты скажешь ему? Она устало повисла на руке Шо, прильнув к его боку и беспокойно глядя в лицо. Она вдруг задумалась, не попадёт ли ему. Холли совсем забыла, кто он такой на самом деле. Шо вздохнул, пошёл дальше. Холли поплелась за ним, сунув ладонь ему под бушлат и крепко держась за кожаную портупею через грудь, где он держал в специальном чехле нож. — Дрозд отведёт тебя туда, где дом, — сказал он. — Твой дом. И, мягко улыбнувшись ей, больше ничего не промолвил. Холли понимала: так или иначе, но она уйдёт отсюда, ведь это же только парк аттракционов от «Делоса», не более того. Парой дней назад она мечтала выбраться отсюда и подать в суд на чёртову компанию, которая устроила ей квест в скалах с летучими мышами и грубияном-дикарём, однако теперь она боялась даже признаться себе, что не хотела бы уезжать отсюда вовсе. Сердце рвалось подольше остаться в этом мире, которым она вдруг начала со странной жадностью наслаждаться, и всё здесь, от малейшей былинки в воздухе до громадья облаков, было куда более настоящим и реальным, чем вся её собственная жизнь до встречи с Шо. — Что ты будешь делать, когда вернёшься в племя? — спросила она, пытаясь разбить неловкую тишину между ними. Шо тяжело посмотрел вперёд. — Будем оплакивать близких, — сухо сказал он. — Будем хоронить их тела и молиться. У неё сжалось сердце. Здесь, в этой реальности, будущее Шо такое зыбкое и полное опасностей и безнадёги. Ей страстно захотелось сделать что угодно, чтобы этого не было — и он не страдал. — А ты? — вдруг спросил он, поудобнее перехватив Холли за талию. — Чем ты займёшься? Она беспокойно посмотрела на луговые травы, легонько овевающие ноги. Дышать стало сложнее. Он напомнил ей о том времени, когда они расстанутся и она вернётся в свой мир. Холли думала, что сказать. Она понимала: легче всего будет наврать Шо и отмахнуться от него. Он робот. Он поверит в любую чушь, что она скажет: она ловко придумает своё несуществующее будущее. Он так запрограммирован, в конце концов. Но хотелось ли ей врать Шо? Поджав губы, Холли подняла взгляд на небо, и Шо заметил влажный блеск в её глазах. — Я впервые поняла, что не хочу туда возвращаться, — тихо сказала она и покачала головой. — Мне не к чему возвращаться. — У тебя нет семьи? — осторожно спросил Шо, посерьёзнев. — Родители тебя оставили или… — Нет, все живы, все здоровы, мама и папа, мои родственники, брат и сестра, — она поспешно улыбнулась. — Ты рвёшь мне сердце, билэгэна, — беспокойно сказал Шо. — С такими лицами люди идут на собственное заклание. Что стряслось? Она набрала воздуха в грудь. Она вдруг остро захотела сказать это Шо, поделиться хотя бы с ним. Только с ним. Больше ей было некому — никто бы ее не понял, или ей дали бы массу ненужных утешений и советов, в которых она не нуждалась, или вызвали бы к голосу её разума, который и так был слишком силён в ней. Сильнее измученного, уставшего, одинокого сердца. — Там, в другом месте, куда я уеду из форта, — произнесла она, — меня ждёт жених. Сюда я приехала отдохнуть… к родственникам. Но после уеду к нему и выйду замуж. Когда она сказала это, между ними снова стало тихо. По лицу Шо, видела Холли, пробежала смурная тень; он слегка нахмурился, черты его лица заострились. Они шли всё дальше, замолчав и не зная, что ещё сказать. Холли рядом с ним изнемогала; он это увидел по её беспокойным жестам, прочёл по сжавшему телу, которым она словно отодвинулась от него. Хотя он и понимал, что они расстанутся, но услышать это было… — Тебе больно? — вдруг с тоской спросила Холли, заглянув ему в лицо. Они остановились под сенью раскидистого вяза, близ воды. Она слушала, как гулко колотится собственное сердце, нарывающее в груди, словно воспалённая рана, и не понимала, что с ней. Отчего она чувствует всё это. Но стало ещё хуже, когда Шо молча кивнул. Она коснулась его; сунув руки на талию, обняла. В них обоих тлело глубокое разочарование тем, что они должны расстаться, когда только что нашлись. Это была досада на судьбу, вмешавшуюся в их чувства и сердечные желания. Это была обида на обстоятельства, но не друг на друга, и Холли, снедаемая всем этим, лишь уткнулась лицом в его бушлат. Шо погладил её по макушке, обнял — понимающе и тихо. Тогда Холли расплакалась. Она не говорила ничего, совсем ничего тому, для кого эти слова будут излишними, и хотела бы потеряться в этом парке, чтобы не потерять пусть ненастоящее, но живое существо, которое единственным — за всю её жизнь — сумело что-то всколыхнуть в ней. — Мне тоже больно, Дрозд, — не отрывая лица, сказала она и положила руку себе на грудь. — Здесь. Я не понимаю, что это. Из меня будто клещами выворачивают сердце. — Это обычное дело при расставании с дорогими людьми, — произнёс он, обняв её покрепче. — Я знаю, каково тебе сейчас, бедная, бедная малышка Холли. Не плачь. У нас двоих есть ещё целый день. Целый долгий день. Всхлипнув, она отняла лицо; он утёр ей слёзы ладонью и с грустью улыбнулся. В его глазах она прочла всё, что было на душе у самой, и от этого стало чуточку легче: он понимал её. Он знал и не говорил ничего лишнего. Взяв её за руку, Шо повёл Холли дальше, к каньону. По пути он не молчал. Он спрашивал её об отце и матери, и брате с сестрой, о том, чем Холли любит заниматься дома. — Я художница, — сказала она и привела этим Шо в восторг. — Пишу картины, делаю чертежи для… одной компании. «Компании, создающей роботов, похожих на тебя», — хотелось сказать ей, но она сразу осеклась. Шо был больше чем киберлайфовским андроидом. Он был почти живым. Возможно, даже больше, чем большинство знакомых Холли людей. — Художница и воин, — задумчиво сказал Шо и прищурился. — Из нас вышли интересные попутчики. Холли согласно кивнула. Шо, прищурившись, продолжил: — Не подумай, что Дрозд хвастается, но мы, маскоги, тоже любим рисовать. Вы рисуете на полотнах и высекаете в камне, а мы — на коже, на глиняных черепках, на собственной одежде и стенах жилищ. И не только… Да, мы тоже любим украшать свою жизнь… как вы говорите… — Искусством, — подсказала Холли и порозовела. — Да. На небольшом привале, когда они перевалили больше чем половину пути, а солнце склонилось ниже к земле, Шо исчез — совсем ненадолго, оставив Холли ружьё для самозащиты, а вернулся с пойманной птицей. Он быстро разделал её, разделил тушку на куски, из них ловко нарезал полоски мяса — и, управившись с розжигом тоненького костерка, у самой реки поджарил мясо и после закопал свой крохотный очаг. Подкрепившись — мясо даже не солёным и без приправ после стольких голодных часов было восхитительным и нежным — Холли и Шо попили из реки, но только когда Шо нашёл подходящее для этого чистое место. Ободрившись и отдохнув, они отправились дальше, беседуя обо всём и стараясь не думать, что день подходит к концу, а скала каньона уже роняет свою тёмно-рыжую тень на их головы. Шо было интересно узнать о ней всё. Холли говорила об отце и матери; о том, что жила в огромном доме с прислугой, где ни в чём не нуждалась. Многие дети, растущие в семье вечно занятых состоятельных родителей, были брошены своими семьями, но она никогда не чувствовала себя несчастной или одинокой, или обделённой их вниманием; её окружали любовью и заботой, однако, выросши, она как-то отдалилась от людей, потому что кроме обычной отеческой любви и признания, нуждалась в друге или паре, однако найти их за пределами своей фамилии так и не смогла. У неё были отношения, которые ни к чему не привели. Шло время, Холли всё острее чувствовала своё одиночество, перебирая одного кавалера за другим и ни с кем не сближаясь. Тогда отец познакомил её с Клаем. Между их отцами завязаны прочные финансовые отношения; молодые люди также оказались друг другу приятны, и оба понимали, что они — выгодные партии для обеих семей. Эти чувства вспыхнули не сами; для этого им подстелили сухой травы и поднесли трепещущий огонёк от зажигалки, но они были. И вот теперь, очень скоро, Холли Манфред станет Холли Хадсон. У неё останется ещё несколько недель девичества по возвращению, а затем — всё. Шо тоже рассказал о себе. Прошло тридцать два года с тех пор, как он родился в семье своего отца, которого звали Рука Со Стрелой. Рука был человеком жёсткого характера, волевым и сильным, одним из лучших, уважаемых воинов; он хорошо обучил Шо, но прошлой весной его убили, и теперь Шо заботится о всей семье, включая свою молодую мачеху, Тихую Песню, оставшуюся с двумя его братьями на руках. У Шо простая жизнь, полная таких же простых радостей и печалей. В племени он владеет десятком лошадей: это очень неплохое имущество, притом что прежде их было больше, но затем часть из них он сделал приданным младшей сестры, когда отдавал её замуж за мужчину из цимшиан. И вот она поселилась в его деревне, а Шо — вчетвером в одном типи со своей семьей, и справляется с ними, как может. У него была раньше невеста, Танцующая у Костра. Потом её застрелили у ручья, когда она стирала там с другими женщинами. Скальп её срезали и продали в городе на западе, в Уиллоу-Роке, специальным скупщикам. Больше Шо никого себе не искал. Это было семь лет назад. — Мне очень жаль, — холодея от этой истории, сказала Холли. — Ты пережил страшное, Дрозд. — Да. Но это было давно, — медленно промолвил он. — Я отпустил её. Она отпустила меня, хотя мне до сих пор одиноко. — Ты любил её? — Зачем сходиться с человеком, которого не любишь, — произнёс он, — если только это не в общее благо? Я простой воин, от моего брака и выбора спутницы не зависит ничьё счастье, лишь моё собственное — и той, кто мне не откажет. Так зачем, говорю ещё раз, сходиться с тем, кого не любишь? — Не всё так просто, — едва слышно прошелестела Холли. В замирающем, уже не таком жарком солнце лицо Шо казалось багровым, как и волосы. Вода за его спиной блестела серебряными бликами. — Порой сходишься затем, чтобы любить хотя бы кого-то. Или чтобы этот кто-то любил тебя. — А ты? — спросил Шо. В его взгляде Холли вдруг увидела какой-то странный, незнакомый ей прежде огонёк. Он сузил глаза, лицо его покрыла неприятная, жёсткая тень. — Ты любишь своего жениха? Холли был неизвестен этот взгляд, потому что никто прежде не ревновал её. Она не могла понять, о чём думает Шо, потому что прежде ни один мужчина не вёл себя с ней так, как он. И она ответила настолько честно, насколько могла: — Я не знаю. Больше он не спрашивал, только на челюстях его появились желваки. Они шли всё дальше к скале, и Холли уже видела склоны и отроги, громоздящиеся на вышине в вытесанную западными ветрами обрывистую башню с острой пикой на вершине, устремлённой в вышину. Скала эта была страшной точкой невозврата, и Холли, как бы ни желала покинуть поскорее небезопасный Бэдлендс, не хотела расставаться с Шо. Уйти отсюда — означало покинуть Мир Дикого Запада. Они остановились в тени скалы, в двух сотнях футов — или чуть более того — от лощины, которая вела к прерии из долины. Близ скал из сухой, безжизненной почвы пробивались сухие островке бородача и пырея. Скрученный узлами чёрный, иссохший орешник торчал из покрытой трещинами земли. С другой стороны проход в лощину окружал сушняк, который некогда был кустарниками, а потом погиб от снедающей жары и обезвоженности. Холли и Шо оставалось пройти эти двести футов и дальше добраться к прерии, однако он остановил девушку и поглядел на неё так пристально, что она застыла. — Ты слышишь? — очень тихо спросил он и сам обратился в слух. Холли заозиралась по сторонам. — Земля дрожит. Воздух разносит их голоса. Она растерянно пожала плечами, не в силах уловить любую вибрацию или звук. Для неё долина была полна тишины, но Шо заторопился и потянул за собой Холли. — Пойдём скорее: они придут с северо-запада, вот оттуда. — Кто именно? — встрепенулась она. — Те, кто преследует нас, — мрачно сказал Шо. — Возможно, заметили нас по дыму, хотя его почти и не было… А может, просто догадались, куда мы идём. — Это враги? — Да. Холли похолодела. — Ты думаешь, мы укроемся в лощине? — забеспокоилась она. Холли с трудом поспешила за Шо, перешедшего на лёгкий бег: ноги её при каждом движении пронзала боль, и чувство было таким, словно ей в лодыжки впиваются острые ножи. Она хромала особенно сильно на правую стопу, но, сцепив зубы, терпела. Так, они оказались у самых стен скалы, которая была ничем иным как частью каньона, разошедшиеся стены которого образовывали лощину. Остановившись у каменной гряды из наваленных ржавых круч у узкого, отвесного лаза, Шо велел Холли присесть и не двигаться. Сам же он, сняв с плеча ружьё и положив на камни возле себя оба кольта, припал на колено, осторожно следя за широкой панорамой долины. Холли испуганно сглотнула, но во рту стало моментально сухо: слюны не было, она облизнула губы. От страха она схватилась за бушлат Шо: — Что ты удумал, Дрозд? — Сейчас слушай меня внимательно, — сказал он очень спокойно. Голос его звучал так холодно, что Холли остолбенела. — Я задержу их, а ты не оборачивайся и уходи, как можешь быстро, по лощине. Там негде свернуть и негде спрятаться. Тебе придётся поторопиться. Они не последуют за тобой в прерию, потому что знают — там их быстро изловят. Однако здесь… — Он смолк. Холли замотала головой. — И думать не смей! — горячо воскликнула она и сжала пальцы, не отпуская Шо. — Тебя один раз едва не убили: другого такого не будет! — Мы вдвоём от них не сбежим! — огрызнулся Шо. — Либо кто-то один останется, либо оба умрём! Они наиздеваются надо мной на твоих глазах, а потом будут пытать тебя на моих. Эти ублюдки не знают слова «честь». Я не хочу смотреть, как они будут рвать тебя на куски, билэгэна, понятно? — Нет! Она крепко обняла его за шею, и он, стиснув ружьё, лишь обнял её свободной рукой в ответ. Она не хотела расставаться с ним. Она боялась. Он всё понимал, и, обогревшись этим, похлопал Холли по плечу ладонью, а потом неуклюже прижался своим лбом к её: — Давай, билэгэна, не делай напрасным то, что я делаю. Беги. — Нет, — голос её был полон боли. Она не знала, как поступить, она была страшно растеряна. Шо легонько оттолкнул её от себя и отвернулся, снимая с бедра патронташ. Он готовился к тому, чтобы противостоять людям, которые их преследовали. Холли услышала между скал эхо от топота конских копыт и поразилась тому, с каким громом они отскакивали от камней. Её пробрала дрожь: сколько их там, этих бандитов? Десять человек? Меньше? Или больше? Её страх был велик, и казалось, словно Шо вот-вот выступит против целой кавалерии. Он обернулся. Позади него показались всадники. Холли бегло пересчитала: их было пятеро. Господи Боже. Всё равно, этого достаточно, чтобы убить его. Она увидела решимость на лице Шо, сделавшую его черты резче прежнего, и взгляд его, одурманенный запахом предстоящей крови и боя, обратился в сталь. — Беги, — повторил он и перезарядил ружьё. Холли попятилась, не в силах оторвать от него глаз. — Беги и не оглядывайся. У неё дрожали руки. Она знала, что может заслонить его собой — и её не убьют, но она не могла справиться со своим ужасом. А что, если в этот раз так не выйдет? Что, если теперь они оба в смертельной опасности? Грань между игрой и реальностью стёрлась, и она уже не верила в то, что это просто аттракцион. Всадники закричали, засвистели, простёрли руки с пистолетами — и несколько выстрелов грянули в небо. Они хотели загнать Шо и Холли, как добычу. — Ну! — жёстко рявкнул Шо и отвернулся первым. Тогда Холли, запнувшись о камень, сделала шаг назад, а потом ещё один, и ещё, и ещё. удаляясь всё дальше в лощину, она пятилась, глядя на Шо, оставшегося защищать её. «Это всего лишь чёртов Мир Дикого Запада, не уходи от него!» — повторяла она себе, но затем кто-то из бандитов сделал выстрел, и пуля опасной искрой отрикошетила от каменной стены прямо возле головы Холли. Шо вскинул ружьё и выстрелил тоже: тотчас бандит выпал из седла и остался лежать на земле. Тогда-то Холли и побежала.