Если бы вам пришлось пересчитать всех людей, которые так или иначе пострадали от Осаму Дазая, то вам бы это надоело примерно на пятьдесят восьмом человеке.
Может, оно и к лучшему: составление списка из более чем ста человек — дело довольно муторное и долгое. Такое может понравиться разве что извращенцам вроде Анго.
Акутагава как-то раз пытался мысленно прикинуть, скольким людям Дазай в своё время успел разбить сердце, и пришёл к выводу, что количество этих самых пострадавших его не волнует абсолютно.
Волнует лишь то, что он сам находится на почётном первом месте этого списка. Не по хронологии, конечно, но по тяжести последствий.
Кто-то смог забыть Дазая сразу, кто-то — через неделю, кому-то потребовалось несколько месяцев на то, чтобы полностью оправиться от влияния Осаму.
Рюноске потребовалось… Да нисколько ему не потребовалось, если честно.
Потому что отпустить Дазая он так и не смог. И не сможет уже, наверное.
Это похоже на какую-то странную болезнь. Это даже не простая зависимость, как от сигарет, алкоголя или наркотиков.
Это скорее как рак. Он зарождается где-то там, внутри тебя, приживается постепенно, а потом начинает пускать корни — метастазы, чтобы больше тебя никогда не покинуть.
Ты можешь вырезать его из сердца, но его щупальца уже перебрались в твой мозг, а оттуда — в лёгкие. И он так и будет блуждать от органа к органу, пока не захватит каждую клеточку твоего тела, пока не заберёт в свои лапы без остатка, пока ты не отдашься ему полностью, не сдашься, приняв своё безоговорочное поражение.
Любить Дазая не пожелаешь даже злейшему врагу.
— А-Акутагава?!
Над головой раздаётся в крайней степени удивлённый мальчишеский голос, и Рюноске приходится поднять лицо, чтобы взглянуть на его обладателя.
Он и без того, разумеется, его узнал, но нужно ведь смерить наглого нарушителя спокойствия злобным взглядом, чтоб ему жизнь мёдом не казалась.
Взгляд, впрочем, злобным не вышел. Скорее каким-то жалким, как у брошенного на улице маленького котёнка, который не знает, куда ему теперь идти, где найти маму и доживёт ли он вообще до рассвета.
— Что ты тут делаешь?
Ацуши, до этого враждебно хмурящийся, теперь смотрит на вечернего гостя с подозрением и каким-то едва заметным сочувствием — будто догадался, сволочь, что у него на душе творится.
— Сижу.
Лаконично, но зато по делу. А о том, почему именно Акутагава сидит на ступеньках вооружённого детективного агентства под дождём в пол-одиннадцатого вечера, он рассказывать явно не намерен. Да и едва ли Тигру захочется слушать рассказ о его израненном сердце длиною в целую вечность.
— Что ты задумал? Хочешь разрушить наш штаб под покровом ночи? Убить босса? Всех нас? Что, Акутагава?
— Я ничего не задумал, я просто сижу. Прекрати уже вопить.
Рюноске усмехается, представляя физиономию Накаджимы в этот момент. Наверняка он выглядит как минимум обескураженным, наверняка забавно и немного по-детски хмурится, напрягая свой крошечный мозг и пытаясь найти в словах врага подвох.
— Так холодно же. Чего ты тут сидишь, а не где-нибудь ещё?
Акутагава только сейчас замечает, что на улице действительно уже давно не май-месяц, что ветер воет, срывая с деревьев пожелтевшие листья, что дождь не прекращал лить уже, наверное, часа два.
Рюноске невольно ёжится и сильнее задёргивает полы плаща, мотнув головой, чтобы стряхнуть со лба капли воды.
Рядом вновь раздаётся шуршание, и дождь почему-то прекращается. Акутагава хмурится, поднимая голову.
Зонт. Этот малолетний придурок действительно стоит над ним с раскрытым зонтом.
— Тебя убить сейчас или после пары часов пыток?
Рюноске пытается казаться злым.
Ацуши в ответ на его угрозы почему-то улыбается.
— У нас был уговор. Тебе ещё три с половиной месяца нельзя никого убивать.
— Если я убью тебя, то уговор не будет иметь уже никакого значения. Ты же весь этот бред и затеял.
Накаджима присаживается рядом, всё ещё заботливо держа зонт над головой Акутагавы. Про себя он либо забыл, либо и вовсе никогда не думает.
— Почему ты тут?
Акутагава тяжело вздыхает и тут же заходится сильным кашлем, недовольно морщась. Вот же чёртов мальчишка, он и мёртвого достанет.
— Не твоего ума дело.
— Моего. Ты всё-таки сидишь на пороге агентства, в котором я работаю.
Ацуши замолкает буквально на долю секунды, а после выдаёт тихое задумчивое «о» и озвучивает то, что Рюноске слышать бы совсем не хотелось:
— Ты к Дазаю пришёл?
Дьявол.
Расёмон вырывается наружу и в мгновение ока достигает лица Накаджимы, но останавливается всего в паре миллиметров от его носа. Ацуши качает головой, даже и не подумав защититься, отскочить или хотя бы испугаться.
— Я же знаю, что ты меня не убьёшь.
— Я бы на твоём месте не был так уверен.
Тигр тихо усмехается и чуть склоняет голову набок, чтобы заглянуть собеседнику в глаза. Акутагава, прикрывшись кашлем, отворачивается.
— Значит, я всё-таки прав.
— Это что,
настолько очевидно?
На несколько секунд повисает молчание, после чего Рюноске и Накаджима в унисон выдыхают:
— Да, настолько.
Ситуация, может, даже самую малость комичная: в глупых ситкомах после подобных моментов смеются главные герои и какие-то люди за кадром.
Сейчас же вообще не до смеха. Акутагаве, по крайней мере, уж точно.
— Так он здесь?
— Мы его с самого утра не видели, — Ацуши безразлично пожимает плечами, — скорее всего, он снова пытается себя убить.
От этих слов у Рюноске внутри всё замирает. Холод со скоростью света проносится по всему телу от мыслей о том, что Дазай сейчас может лежать мёртвым где-нибудь в подворотне в паре кварталов отсюда.
Когда-то же его попытки самоубийства должны увенчаться успехом.
Что, если это тот самый день? Что, если Осаму действительно смог осуществить желанное? Что, если?..
— Да не переживай, всё равно у него как обычно ничего не получится. Никогда не получается.
— А что, если?..
— Нет, — Ацуши как-то слишком серьёзно качает головой, поджав губы, — с ним всё нормально. Могу даже позвонить ему, чтобы убедиться в этом, если хочешь.
Акутагаве хочется ответить утвердительно, но вместо этого он качает головой.
Не хватало ещё, чтобы этот придурок отвлекал Дазая от дел. Пускай и таких глупых, но всё же дел.
— А разве ты не должен быть сейчас… ну… вместе с остальными членами мафии?
— А разве ты не должен отстать от меня со своими тупыми вопросами?
Рюноске скалится, хмуро глядя в глаза надоедливого мальчишки. Тот качает головой, вновь улыбаясь.
— Не-а, не должен.
Акутагава раздражённо выдыхает сквозь стиснутые зубы, подмечая то, что Тигр слишком уж расслабился.
Неужели и правда поверил в то, что их уговор в силе? Неужели и правда не боится?
— Пойдём, — Накаджима вдруг поднимается с места, отряхивая мокрые штаны, и замирает, дожидаясь, когда Акутагава последует его примеру.
Рюноске сидит, не шелохнувшись, и даже не поднимает на него взгляд.
— Куда?
— Увидишь.
— Тогда точно не пойду.
Не хватало ещё попасть в какую-нибудь ловушку из-за этого мальчишки. Акутагава знает, что Ацуши первым не нападёт — слишком уж мягкосердечный, — но доверять ему всё равно не может и не хочет.
— И будешь всю ночь под дождём тут мокнуть? — Накаджима тихо цокает, а после слишком уж внезапно и нагло хватает Рюноске за руку, утаскивая вслед за собой вниз по улице.
Акутагава удивляется такому беззаботному жесту настолько сильно, что даже забывает ударить Ацуши в наказание за наглость.
Почему-то позволяет вести себя бог весть куда.
Почему-то не вырывает руки, даже немного расслабляясь из-за тепла, исходящего от чужой ладони.
Почему-то даже не пытается вновь узнать, куда Накаджима его вообще ведёт.
Почему-то его это абсолютно не волнует.
Через пять минут беготни под непрекращающимся дождём Акутагава обнаруживает себя у входа в манящую тёплым светом и приятным запахом выпечки чайную.
— И нахрена ты меня сюда привёл? — Рюноске хмурится, наконец вырывая руку, и разворачивается, намереваясь уйти.
Ацуши ловит его за рукав, останавливая.
— А зачем, по-твоему, люди ходят в чайную?
— Чай пить, очевидно же.
— Вот ты и ответил на свой вопрос.
И, не слушая никаких возражений, Накаджима всё-таки затаскивает Акутагаву внутрь.
— Расслабься, тут безопасно.
Эти слова могли бы звучать подозрительно из уст кого-то другого, но Ацуши почему-то внушает доверие.
То самое странное, не поддающееся логическому объяснению доверие, наполняющее тебя спокойствием.
В чайной, по сравнению с улицей, очень тепло, а ещё тут нет ни единой души, кроме милой старушки-владелицы, которую, кажется, совершенно не беспокоит то, что в её заведении сейчас находится один из самых опасных преступников города (если не всей Японии).
— Я всё ещё не понимаю, зачем ты привёл меня сюда.
Ацуши его уже не слушает — в своей привычной до крайности вежливой манере переговаривается с владелицей, прося её принести горячий чай и пару каких-то пирожных.
От всей ситуации веет безумием, абсурдом. Такого быть просто не может, не должно.
— Присядь уже, чего стоишь на пороге? — Накаджима наконец обращает на Рюноске внимание и кивком головы указывает на мягкие диванчики в углу чайной.
Акутагава щурится, словно пытаясь отыскать в его словах подтекст.
Его что,
действительно привели сюда чаем напоить?
— Ты что, в чайных никогда не был? — Ацуши выгибает бровь и наконец идёт в сторону одного из столиков, расслабленно падая на диванчик и надеясь, что Рюноске последует его примеру.
— Был, — тот кивает и всё же заставляет себя присесть напротив. — Для того, чтобы убить всех, кто там прохлаждался.
— Что ж, этого следовало ожидать, — Накаджима поджимает губы, неловко оглядываясь по сторонам, будто у здешних стен действительно есть уши.
Не хотелось бы, конечно, чтобы столь мрачные разговоры кто-нибудь услышал.
— Так зачем мы тут?
— Чтобы тебя согреть.
— Чтобы меня… что?
Акутагава не знает, как на такое вообще нужно реагировать. Ему разозлиться? Оскорбиться? Умилиться?..
Ацуши же, кажется, внаглую наслаждается его замешательством: улыбается хитро, но в то же время расслабленно, и лишь удобнее устраивается на своём месте.
— Ну, знаешь, ты выглядел таким грустным, сидя под дождём, и мне захотелось напоить тебя чаем.
— Мне не нужна твоя жалость, чёртов Тигр, — Рюноске рычит, уже намереваясь использовать Расёмон и прихлопнуть насмехающегося мальчишку прямо на месте, но тот, мгновенно посерьёзнев, спокойно и даже как-то холодно выдаёт:
— Не смей.
Акутагава повинуется.
Ацуши выдыхает спокойнее.
— Это не жалость, а желание помочь, — Накаджима всё так же серьёзен, смотрит в упор, не позволяя Рюноске даже подумать о том, чтобы атаковать. — Так что давай ты хотя бы на полчаса забудешь о том, что ты злодей, и спокойно посидишь тут и отогреешься? Убьёшь меня потом. Не здесь.
Акутагава скрещивает руки на груди и откидывается на спинку диванчика, отворачиваясь от своего врага.
Тот довольно улыбается.
— Вот и славно.
Через пару минут на столе перед ними появляется чайник с парой чашек и блюдца с пирожными.
Рюноске смотрит на всё это с подозрением, пока Ацуши разливает чай по чашкам, одну из которых после придвигает к Акутагаве.
— Отравить меня вздумал?
Накаджима вздыхает так тяжко, что этот вздох слышит, наверное, весь квартал.
— Я — не ты. У меня нет никакого желания убивать людей почём зря. Тебя убивать мне тоже не хочется, пускай наши организации и враждуют. Мне плевать на то, что ты там думаешь, — Ацуши тараторит, хмурясь, но на секунду останавливается, чтобы отдышаться, — это просто чай. И просто пирожное. Без всякого подвоха. Так что заткнись уже и пей.
Серьёзность и пылкая речь Тигра забавляют и даже немного расслабляют, поэтому Акутагава всё же решает отбросить все сомнения и делает глоток горячего чая.
Ацуши наблюдает за ним как-то слишком заинтересованно, и это самую малость… напрягает.
— Чего смотришь?
— Ты всё-таки мне доверяешь, — тянет слишком уж довольно, словно его Куникида за хорошую работу похвалил. Рюноске фыркает, закатывая глаза.
— Не доверяю. Просто ты же не отвяжешься, пока я не выпью этот чёртов чай.
— Доверяешь.
— Я разобью этот чайник о твою голову, если ты сейчас же не прекратишь.
Накаджима тихо прыскает со смеху и делает пару глотков чая, чтобы себя успокоить.
— И что в этом смешного?
— Я не могу воспринимать твои угрозы всерьёз, когда ты весь такой мрачный и злой сидишь на диване в цветочек и греешь руки о розовую чашку, — Ацуши вновь начинает смеяться и прячет лицо в ладонях. Акутагава обречённо вздыхает, но угрожать больше не пытается — лишь придвигает к себе блюдце с пирожным, стараясь игнорировать слишком уж расслабившегося Тигра. — Прости-прости, больше не буду.
Какой же этот Ацуши всё-таки странный. Его словно нисколько не заботит тот факт, что он сидит сейчас напротив своего врага, способного убить его одним движением в любую секунду. Словно распитие чая с одной из верхушек мафии — это самое обычное дело.
Ага, самый обычный вечер субботы.
Акутагава ловит себя на мысли, что впервые чувствует себя настолько комфортно и спокойно. Испытывает не злодейское удовлетворение от очередной загубленной души, а какое-то… человеческое, обычное, нормальное, в конце концов.
Возможно, идея выпить чаю с Ацуши была не самой плохой.
Накаджима отвлекается от своего пирожного на пару секунд, замирает, раскрыв рот, словно намереваясь что-то сказать, но вовремя затыкает себя очередным глотком чая.
— Что? — Рюноске вновь настораживается, готовясь к очередному этапу допроса, но Ацуши в ответ лишь качает головой.
— Ничего. Не важно.
— Говори уже.
— Я просто… — Тигр неловко поджимает губы и опускает взгляд на свои пальцы, словно пытаясь подобрать верные слова, а после выдыхает: — Хотел спросить, зачем тебе так поздно понадобился Дазай, но решил, что лучше не стоит. Не хочу тебя расстраивать.
В глазах Акутагавы отражается немой вопрос, и Ацуши приходится пояснить:
— Ты выглядишь расстроенным каждый раз, когда дело касается Дазая. Так что мне, наверное, лучше не стоит упоминать его.
И снова этот чёртов ребёнок лезет в самую душу, достаёт оттуда всё сокровенное, каждым своим словом делая ещё больнее.
Заткнуть бы его навечно, но сейчас нельзя.
Они же всё-таки договорились.
— Давай посидим молча?
Накаджима в ответ на это на удивление вежливое предложение лишь кивает, послушно замолкая.
Акутагава позволяет себе расслабиться, даже глаза прикрывает, делая глоток чая, и наконец приступает к пирожному, стараясь игнорировать существование притихшего Ацуши.
До конца это сделать всё же не выходит: Тигр пускай и молчит, но всё равно то и дело поднимает на Рюноске взгляд, смотрит изучающе, наверняка порываясь вновь завязать разговор.
Точно ребёнок, на месте спокойно усидеть не может.
***
Акутагава терпеть не может осень. От ощущения уходящего лета хандрить хочется лишь сильнее.
Ещё и дождь взял в привычку лить чуть ли не каждый день, ну что за напасть.
Ступени у входа в детективное агентство мокрые и холодные. От твёрдого камня веет какой-то странной безысходностью.
Впрочем, возможно, негатив исходит не от них, а от Рюноске, что вновь подпирает своей спиной вход во вражеский штаб.
Быть может, ему хоть сегодня повезёт?
— Ты снова тут?
Не повезло.
— Дазай сбежал ещё четыре часа назад, так что ты зря пришёл, — Ацуши даже не удивляется очередному позднему визиту Акутагавы и вновь присаживается рядом, раскрывая над чужой головой зонт.
Хочется фыркнуть, столкнуть его со ступеней прямо в огромную лужу и уйти восвояси.
Но Рюноске лишь тихо выдыхает и убирает мокрые волосы со лба.
— А чего он сбежал-то? Опять понёсся убиваться?
— Нет, — Накаджима тихо смеётся, качая головой. — На Дазая весь вечер Куникида кричал, потому что он опять не хочет работать. Вот он и сбежал от греха подальше, чтоб не пришибли.
Это даже забавно.
— Так что тебе от него нужно? — молча сидеть Ацуши, очевидно, не может. Снова устраивает допрос с пристрастием, но теперь слишком быстро сдаваться явно не намерен. — Ты ведь можешь просто ему позвонить.
— Это не телефонный разговор, — Акутагава качает головой и чуть поворачивает лицо в сторону Накаджимы. — Хочу лично высказать ему всё, что о нём думаю. И попрощаться.
— Попрощаться?
— Не в прямом смысле. То есть… это сложно объяснить. И это не твоё дело.
Ацуши молча обдумывает услышанное, пока Рюноске выбирается из укрытия в виде зонта наружу, под проливной дождь.
— Это значит, что ты наконец его отпускаешь? — Тигр говорит тихо, на Акугатаву даже взгляд поднимать не решается, словно боясь, что его точно сейчас Расёмоном прихлопнут.
Рюноске едва заметно кивает.
— Я хочу попытаться.
Ацуши в удивлении раскрывает рот, часто-часто моргая. Если бы Акутагава не был собой, то, возможно, сейчас рассмеялся бы от того, насколько забавно Тигр выглядит.
Вместо этого он тихо усмехается себе под нос.
Накаджима вдруг отмирает, вскакивает с места и случайно наступает в глубокую лужу, но напрочь это игнорирует.
— Это нужно отпраздновать!
В следующую секунду Акутагаву вновь тащат за руку чёрт знает куда.
Нужно вырваться, оттолкнуть этого мальчишку от себя и уйти отсюда прочь. Всем своим видом показать, что так делать нельзя, что такая вопиющая наглость в сторону мафиози очень опасна и наказуема.
Рюноске просит Ацуши бежать не так быстро, иначе они непременно поскользнутся и свалятся, промокнув ещё сильнее.
— Снова сюда?
Та же самая чайная, в которой они сидели неделю назад примерно в то же время. От неё всё так же исходит мягкий свет и доносится запах свежей выпечки.
Акутагава понимает, что это место ощущается как дом.
— Тебе же тут понравилось, разве нет? — Ацуши выглядит немного взволнованным, и, кажется, готов уже вновь схватить Рюноске за руку и вместе с ним унестись в сторону другой круглосуточной чайной. Акутагава кивает.
— Идём.
Горячий чай расслабляет и успокаивает. В меру сладкое пирожное поднимает настроение.
Ацуши, сидящий напротив и без умолку болтающий о чём-то отвлечённом, не позволяет скатиться в рефлексию и мрачные мысли.
Почему-то сейчас этот мальчишка не раздражает, не вызывает яростного желания врезать ему по лицу как можно сильнее, а совсем напротив — этой своей светлой аурой наполняет всё пространство вокруг себя уютом, радостью и беззаботностью.
Будто жизнь и впрямь не такая уж отвратительная, будто в мире есть вещи лучше, чем убийства, истерзанные тела врагов и кровь, растёкшаяся от трупа по всему полу.
Акутагава улыбается впервые за несколько лет.
Рюноске понимает, что за этот вечер так ни разу и не подумал о Дазае — на это просто не было времени. Ацуши действительно не затыкается.
Он говорит и говорит, почему-то с поразительной лёгкостью находя темы для очередного пылкого монолога. И, что самое страшное, он заставляет Акутагаву говорить тоже, поддерживать диалог, но не в привычной агрессивной манере с то и дело проскакивающими угрозами, а в нормальной, человеческой.
Дружеской.
Рюноске даже не помнит, когда в последний раз просто болтал с кем-то. Не обсуждал план нападения на очередных не подчиняющихся приказам сверху ублюдков, не собачился с членами портовой мафии или вооружённого детективного агентства, а просто… отвечал на вопросы о любимом сорте чая или жанре музыки, задавал свои.
Мог ли он когда-либо представить, что будет так однажды сидеть с ненавистным ему человеком и улыбаться очередной его совершенно глупой шутке? Едва ли.
Устраивает ли его это? Абсолютно.
***
Дождь льёт как из ведра. Это уже даже не удивляет и не раздражает. Это просто наскучило.
Ветер не оставляет ни малейшего шанса спрятаться, забирается под одежду, в считанные мгновения добираясь до самых укромных мест, и это заставляет Акутагаву поёжиться и сильнее закутаться в плащ.
От того, чтобы промокнуть до нитки, благо, спасает широкий зонт над головой.
— Что-то зачастил ты к нам.
В чужом голосе слышится приветливая улыбка. Очень забавно контрастирует с нотками страха и агрессии, что проскальзывали в первые дни их знакомства.
Рюноске улыбается уголком губ. Совсем незаметно для посторонних глаз, но улыбается.
— Дазай наверху. Его позвать, или ты сам зайдёшь?
Имя Осаму заставляет все внутренности сжаться в единый тревожный комок, но длится это не более трёх секунд, после чего отпускает. Больше никакого волнения, никакого трепета.
Пустота. Та самая, которую Акутагава так давно желал.
— Я не к Дазаю пришёл.
Ацуши заметно напрягается. Даже пальцы в кулаки сжимает, словно на него вот-вот должны напасть, и порывается подойти ближе — но останавливает себя. Даже, кажется, делает маленький шаг назад.
— А к кому?
— К тебе, Ацуши.
Накаджима распахивает глаза от удивления так сильно, что создаёт ещё один порыв ветра. Рюноске хочет рассмеяться, но вместо этого лишь заходится кашлем.
— Выпьем чаю?
Тигр щурится. Смеряет Акутагаву крайне подозрительным взглядом, стараясь отыскать в его словах подвох, но после неожиданно (наверное, даже для самого себя) расслабляется и кивает, дружелюбно улыбнувшись.
— Туда же, куда и всегда?
— Конечно.
Проводить каждый вечер субботы в одной и той же чайной в компании своего врага стало действительно самой обыденной вещью.
Стало совершенно привычным сидеть вот так напротив Ацуши, слушать рассказы о том, как прошёл его день, и, что самое странное, рассказывать и о своём дне тоже.
Акутагава никогда не умел делиться впечатлениями от работы с кем-то другим. Но с этим мальчишкой пришлось научиться.
Накаджима молчит довольно продолжительное время, а после вдруг прыскает со смеху, едва не подавившись чаем.
— Ты чего? — Рюноске смотрит на него с каким-то испугом и даже чуть не срывается с места, чтобы чем-то помочь. Чем именно, он не знает, но помочь всё же хотелось.
— Я просто… — Ацуши продолжает смеяться, но, откашлявшись, наконец поясняет: — Я вспомнил, как Кёка в прошлую субботу устраивала мне допрос о том, почему я так поздно домой возвращаюсь.
— И что в этом смешного?
Накаджима вновь заливается смехом, и Акутагава тихо вздыхает, понимая, что придётся снова подождать, пока его не отпустит.
— Ну, она уверена, что у меня появилась девушка. А я… а я с тобой чаи распиваю.
Рюноске смотрит на Тигра в упор несколько секунд, а после прячет лицо в ладонях, тоже прыская со смеху.
— Думаю, правда ей бы точно не понравилась, — успокоившись, Акутагава качает головой, беря в руки свою чашку с горячим чаем. — Так что пускай лучше так и думает.
— Ну да, — Ацуши поджимает губы, отчего-то погрустнев, и тяжело вздыхает, проводя кончиком пальца по ободку своей чашки. — Боюсь, если мои узнают правду, то решат, что я хочу в мафию перебраться.
До Рюноске только сейчас доходит, что эти их посиделки на самом деле крайне подозрительны. Увидь их кто-то из портовой мафии или детективного агентства — непременно бы решил, что один из них шпион и сливает другому информацию о своей организации.
Возможно, распивать чаи с Ацуши — действительно плохая идея.
— Я не хочу, чтобы это заканчивалось, — Накаджима, словно услышав его мысли, поднимает на Акутагаву всё такой же опечаленный взгляд. — Мне нравится проводить с тобой время, когда ты не ведёшь себя, как сволочь.
Рюноске думает о том, что он
тоже не хочет, чтобы это прекращалось. Ему
тоже нравится проводить время с Ацуши.
Но всё хорошее рано или поздно должно подходить к концу.
— Думаю, нам действительно не стоит больше видеться в такой… неформальной обстановке.
Накаджима молчит. Кусает губы так сильно, что, кажется, ещё немного, и он кровью зальёт всю чайную.
А после нехотя кивает.
— Ты прав, Акутагава.
Остаток вечера проходит в какой-то непривычно мрачной обстановке. Ацуши не болтает о чём-то своём, активно жестикулируя и порой повышая голос для выражения своих эмоций, — лишь изредка спрашивает что-то у Рюноске и, получив ответ на свой вопрос, кивает, возвращаясь к чаю, который отчего-то стал не таким вкусным, как раньше.
Акутагава не пытается его растормошить, вывести на разговор. Он всё понимает.
И ему тоже очень жаль.
Город засыпает, и наступает время портовой мафии. Время, когда она блюдёт закон и порядок.
Время, когда пора расходиться. Кому — домой, отсыпаться, кому — на работу, ломать пальцы, носы, хребты.
Ацуши выходит на улицу вслед за Акутагавой и с лёгкой радостью отмечает, что дождь наконец прекратился.
Впрочем, возможно, было бы лучше, если бы ливень так и не останавливался, — это ведь хорошая причина, чтобы задержаться в чайной ещё немного, поговорить ещё хоть о чём-нибудь.
Накаджима неловко переминается с ноги на ногу, словно пытаясь подобрать слова для прощания (ведь простого «пока» ему явно недостаточно).
(Рюноске этого недостаточно тоже.)
Ацуши молчит, поднимает на Акутагаву взгляд и уже раскрывает рот, чтобы сказать что-то, но после захлопывает его и делает нечто совершенно внезапное, глупое, не поддающееся никакому логическому объяснению.
Он делает шаг вперёд и заключает Рюноске в крепкие объятия.
Руки Акутагавы зависают в воздухе, не зная, в какую сторону дёрнуться: не то оттолкнуть, не то крепче к себе прижать.
Второй вариант кажется гораздо более привлекательным.
Рюноске не знает, как долго они стоят вот так, но понимает, что этого в любом случае будет недостаточно.
Ему почему-то очень не хочется отпускать Ацуши, но тот в конце концов разрывает объятия первым.
— Спасибо тебе, Акутагава, было круто, — он улыбается, глядя в глаза напротив, и, немного поколебавшись, коротко целует Рюноске в щёку. — Ещё увидимся.
Акутагаве требуется полторы минуты на то, чтобы осознать, что только что произошло, и ещё три на то, чтобы вспомнить, как ровно дышать.
И ведь даже не расскажешь о таком никому.
***
— Эй, Ацуши, ты же помнишь, что сегодня истекает срок вашего договора с Акутагавой? — Дазай, как всегда легкомысленный и весёлый, толкает Накаджиму плечом. — Я бы на твоём месте сильно не расслаблялся. Он может убить тебя в любу-у-ую минуту.
— Не убьёт, — Ацуши, совершенно не разделяющий настроение сэмпая, тихо фыркает. — Я в этом уверен.
— Правда? — Осаму вскидывает брови и, вмиг погрустнев, тяжело вздыхает. — Какая жалость! Знаешь, у меня, вообще-то, были планы на твою смерть! Я надеялся, что буду горевать по тебе настолько, что тут же пойду и покончу с собой…
— То есть ты даже не допускал мысли о том, что если Акутагава всё же нападёт, то победу одержу я, а не он? — Накаджима поднимает на Дазая усталый взгляд и качает головой. — Большое спасибо за веру в меня.
— Да ладно тебе, Ацуши, не обижайся!
Голос Осаму приглушает закрывшаяся дверь.
— Полгода прошло.
Ацуши, даже не успевший толком выйти из детективного агентства, подпрыгивает на месте от испуга. Акутагава. Лёгок на помине.
— Я, конечно, был уверен, что ты придёшь убить меня сразу же, как время истечёт, но всё же надеялся, что ты подождёшь хотя бы пару дней.
Накаджима выдыхает и поднимает на Рюноске какой-то слишком уж усталый взгляд, тот тихо хмыкает, пряча замёрзшие руки в карманы.
— Давай просто закончим с этим как можно скорее, — Ацуши подходит к Акутагаве почти вплотную, смотрит не то решительно, не то разочарованно, готовый в любую секунду использовать свою способность для защиты и нападения. — Только давай не здесь. Не хочу, чтобы пострадал кто-то невинный.
Рюноске почему-то усмехается. Но вовсе не злорадно, а как-то по-доброму, дружелюбно.
— Я не собирался убивать тебя сегодня.
Усталый взгляд Ацуши тут же сменяется удивлённым.
— Тогда зачем ты пришёл?
На несколько секунд повисает гнетущее, интригующее молчание, после чего Акутагава вдруг легко улыбается.
— Выпьем чаю?
