Мари и Оливье

      Этой ночью Оливье ждал, пока Мари уснет, затаив дыхание и стараясь отрешиться ото всех мыслей, и все равно испытывал поистине танталовы муки: он держал в руках вожделенное сокровище, скрытое от него лишь слоем тонкого батиста… Но о том, что было сейчас у него в руках, оставаясь все таким же недоступным, думать было нельзя. Довольно того, что только что едва не произошло.       Он привык полагать, что в любых обстоятельствах способен себя контролировать. Он так давно и тщательно культивировал в себе это умение, что наивно возомнил было, что в своем еще достаточно молодом возрасте достиг в этом совершенства. Все оказалось не более, чем иллюзией. Он лишь в очередной раз получил подтверждение того, что рядом с Мари не контролирует абсолютно ничего.       Тем временем дыхание девушки стало ровным… Оливье с нежностью отодвинул рукой прядь вьющихся волос с ее лица и убедился, что любимая крепко спит. Тогда он легко поднялся, продолжая удерживать на руках безмятежно спящую молодую жену, и осторожно перенес ее на кровать. Лунный свет падал прямо на постель, сорочка мягко очерчивала контуры тела девушки и скорее подчеркивала, чем скрывала все ее прелести. Оливье бережно накрыл возлюбленную покрывалом и поспешно отвернулся: откровенно разглядывать спящую Мари сейчас казалось ему кощунственным, да и возбуждение никуда не ушло. Чтобы его унять, нужны были иные средства, чем просто сила воли.       Виконт пристегнул шпагу, надел шляпу, перчатки и плащ и выбрался в окно. Он осторожно спрыгнул на землю, стараясь не только соблюсти тишину, но и поберечь ногу (давешняя травма уже не беспокоила, но и не давала о себе забыть), перелез через монастырскую стену тем же путем, каким пришел, вскочил на коня и поскакал в Аррадон.       Доехав до побережья, Оливье выбрал уединенное место, быстро скинул одежду и, уже не обращая внимания на ногу, разбежавшись, нырнул в ночной залив: благо с детства привык плавать в любую погоду и время года.       Октябрьское море обожгло тело мириадами ледяных иголок и мгновенно отрезвило. Именно это было виконту сейчас нужно.       Когда вчера Мари переоделась в платье, которое он сам с такой любовью для нее выбрал, Оливье, словно впервые увидел свою суженую.       Она была изумительно хороша собой, свежа и полна очарования, и никакой мужской костюм был не в состоянии этого скрыть. Впрочем, вздумай она надеть монашескую власяницу, все равно осталась бы безумно привлекательной. И все же, элегантное платье полностью ее преобразило. Осанка сделалась горделивой и вместе с тем грациозной, жесты – чуть менее порывистыми и чуть более изящными и утонченными. Голубой шелк, выбранный Оливье под цвет глаз Мари, оттенял их, и они казались еще больше. Убранные наверх волосы открывали тонкую белоснежную шею. И хотя Оливье не только позаботился о том, чтобы вырез декольте не был слишком глубоким, но и предусмотрел тонкий батистовый парлет, дабы не смущать целомудрие молодой девушки, все эти ухищрения лишь подстегивали игру его собственного воображения.       Надевая ей на шею медальон с портретом матери, виконт чуть коснулся пальцами бархатистой кожи, и ощутил трепет Мари, в то время, как его взгляд был прикован к золотистому локону, выбившемуся сзади из-под сетки… Оливье с трудом подавил желание с жаром сжать возлюбленную в объятиях и прижаться губами к основанию ее затылка.       Затем была часовня, обмен клятвами и первый поцелуй, от которого его кровь стремительно побежала по жилам… И поцелуй у калитки, который он взял, как аванс, как задаток того, чем пока не считал себя в праве обладать... Затем Мари исчезла за монастырской стеной, а он все стоял и стоял, не находя в себе силы сдвинуться с места… И внезапно, влекомый какой-то неистовой силой, пошел не к лошадям, а к стене и принялся по ней взбираться… В тот момент он был готов на все, лишь бы увидеть возлюбленную еще хоть на миг.       Он без труда отыскал нужное окно, единственное, за которым виднелся отблеск свечи. Молодой человек понимал, что все, что он сможет увидеть, будет лишь тенью, далекой и недосягаемой… Как вдруг окно неожиданно распахнулось, и его взору предстал силуэт Мари. Виконт не мог различить черты ее лица, он видел лишь яркий светящийся контур: огненный воздушный ореол распущенных волос и изгибы тела, просвечивающие сквозь тонкую ткань ночной рубашки…       Что было дальше, он помнил с трудом. Время внезапно остановилось, и весь окружающий мир перестал для него существовать. Оливье сам не понял, как оказался в комнате и, запустив руку в волосы молодой жены, притянул ее к себе за затылок, нашел губами ее губы и, наконец, в полной мере насладился их неповторимым пьянящим вкусом. Не дав ей опомниться, он сместил губы к ее шее, и ощутил, как под ними часто бьется пульс, слившийся в этот миг с ритмом его сердца… Рука сама потянулась к маленькой упругой груди и сжала ее… неужели так сильно?..       Он осознал, что творит, лишь, когда до смерти напуганной девушке удалось его оттолкнуть и вырваться из его чересчур пылких объятий…       Вспоминая об этом сейчас, Оливье был готов сгореть со стыда… Оставалось утешать себя тем, что в осенней морской воде ему бы это вряд ли удалось. Да, он – всего лишь мужчина, а не святой Амвросий, а его молодая супруга – столь обворожительна. И все же, это не повод пугать ее и вести себя, словно пожиратель детей, набрасываясь не нее, как безумный. Как он мог позволить себе так забыться? Все, чего он добьется такими действиями, это внушит ей отвращение к своей персоне. И то, что может и должно стать источником величайшего наслаждения для них обоих, превратится для нее лишь в тягостную повинность.       Он старше, он опытнее. Он должен уметь сдерживать свои желания, проявляя максимум терпения и нежности. Он должен дать ей время. Столько, сколько потребуется. Тем более, что у них впереди вся жизнь. А пока вопрос о близости лучше отложить. По крайней мере, до тех пор, пока их брак не будет признан их семьями.

***

      Вечером, как обычно, в восемь Оливье стоял у калитки, но время шло, а Мари так и не появилась. «Ну что ж, этого следовало ожидать. Вот, сударь, к чему приводит неумение держать себя в руках! – в памяти всплыло лицо Мари с глазами, округлившимися от страха и полного непонимания происходящего. – Бедная девочка! Как, должно быть, вы ее напугали: верный и благородный рыцарь, неожиданно превратился в свирепого дракона, схватившего в лапы добычу. Хорошо, хоть не в огнедышащего. Во всяком случае, вчера вы вели себя именно так. Вы вполне заслужили подобную реакцию, и пенять должны лишь на себя».