Мари и Оливье

      Мать настоятельница была не одна. В приемной Мари увидела пожилого седовласого мужчину, и ее сердце камнем сорвалось куда-то вниз, на мгновенье перестав биться: она узнала Жака – мужа своей кормилицы, который давно служил у ее отца. Слугу сопровождала горничная. Это могло означать лишь одно – герцог де Роан-Монбазон решил забрать дочь из монастыря.       Ее опасения не замедлили оправдаться: аббатиса сообщила, что дворецкому велено доставить Мари к отцу в Париж, где ее ждет жених и патент на должность фрейлины при королеве Анне Австрийской. Каких-нибудь пару минут назад молодая женщина думала, что произошло худшее из всего, что с ней могло случиться, но теперь оказалось, что худшее еще только впереди. Известие обрушилось, как приговор, а времени на то, чтобы что-либо предпринять, ей не оставляли: отъезд запланировали через два часа – отец хотел видеть дочь как можно скорее. Горничная немедленно должна была заняться сбором вещей Мари, а ей самой позволили потратить это время на то, чтобы проститься с подругами.       Абсолютно раздавленная Мари вышла в монастырский двор, где ее плотным кольцом обступили другие воспитанницы. Вести успели распространиться, и на нее со всех сторон сыпались поздравления, которые Мари машинально принимала, с трудом сдерживая жгучее желание заткнуть уши, только бы ничего не слышать. Тут ее взгляд упал на одинокую фигурку Альеноры, которая стояла в стороне, оттесненная старшими девушками. Мари моментально вырвалась из их объятий, быстро подошла к подруге, подхватила ее под руку и увлекала за собой вглубь сада. Альенора сияла от радости:       – Я уже все знаю: ты поедешь в Париж, станешь фрейлиной королевы Анны и выйдешь замуж! Ой, Мари, ты такая счастливая! Я так тебе завидую!       Слова подруги стали последней каплей, Мари не выдержала и дала волю чувствам:       – Замолчи! Слышишь, Альенора, сейчас же замолчи! – закричала она, глотая слезы. – Или я тебя ударю! Не смей так говорить!       – Ты что, Мари? Что с тобой, ты разве не рада?       Заметив испуг в глазах Альеноры, Мари опомнилась и притянула девочку к себе:       – Альенора, милая, прости! Я сама не своя. Ты ведь не знаешь… Но я не могу, не могу тебе рассказать!       – Почему, Мари? Я не болтлива. Помнишь, летом ты убегала гулять? Я видела. И недавно тоже, когда тебя сестра Соланж искала. Но я никому ничего не сказала!       Мари недоверчиво переспросила подругу:       – Ты видела?!       Альенора молча энергично кивнула. Молодая женщина все так же с сомнением смотрела на девочку, а потом устремила взор в сторону монастырской больницы, чувствуя, как в голове зарождается пока еще неясная мысль.       Меж тем, раздумывать было некогда. Она просто не может вот так уехать, не повидав Оливье. Вдруг, услышав ее голос, он очнется, и они вместе во всем признаются? Ее не увезут, а когда муж поправится, они вдвоем поедут к ее отцу... Но чтобы увидеть Оливье, ей нужна была помощь подруги.       – Альенора, ты поможешь мне?       Кивок в ответ.       – И ты никому ничего не расскажешь?       Новый кивок.       – Никому-никому? Даже духовнику? Поклянись!       Девочка повернулась в сторону монастырской церкви и с жаром перекрестилась:       – Клянусь, и если я нарушу клятву, пусть Бог накажет меня!       Мари решилась:       – Я не могу выйти замуж в Париже, потому что я – уже замужем. Смотри! – она повернула перстень, который носила камнем внутрь, и продемонстрировала потрясенной подруге сияющий на безымянном пальце карминно-красный рубин. – Мой муж – тот раненный офицер, которого нашли сегодня. Мы встретились в городе, когда я гуляла, полюбили друг друга и обвенчались. Сейчас меня увозят, мой супруг без сознания, а без него я не могу открыться... Теперь ты понимаешь? Лекарь сказал сестре Соланж, что от удара по голове муж может утратить память. Как тогда он найдет меня?       – Он такой красивый, я видела его! Я бы тоже в него влюбилась… Но Мари, что же теперь будет? – в голосе девочки звучала неподдельная тревога.       – Не знаю… Альенора, дорогая, мне нужно к нему, времени все меньше!       – Так что ж мы стоим? Бежим скорее в лечебницу, я послежу, чтоб тебя не застали врасплох.       – Погоди, все не так просто – после ухода лекаря подле него сестра Эсперанс дежурит. Надо ее отвлечь. Но как?       – Мари, я тебя не узнаю! Ты же всегда была такой выдумщицей! Ничего сложного: я пойду первой, а ты затаишься так, чтобы тебя не было видно. Я вызову сестру Эсперанс в коридор и упаду в обморок. Пока она будет мной заниматься, ты сможешь увидеть мужа. Вот и все, – удовлетворенно подвела итог девочка.       – Альенора, милая, ты права, это должно сработать! От этих ужасных событий я совсем потеряла голову. Мне определенно нужно взять себя в руки, сейчас – неподходящий момент, чтобы лить слезы, другой возможности у меня не будет. Идем.       Как только подруги оказались под мрачными стрельчатыми сводами коридора лечебницы, Мари спряталась в одной из ниш в стене. Альенора же, напротив, вышла на середину прохода, набрала воздуха в легкие и что было мочи закричала:       – Сестра Эсперанс! Сестра Эсперанс! Помогите!       Одна из дверей почти сразу же отворилась, и на ее пороге показалась встревоженная монахиня:       – Что стряслось, дитя мое?       – Ой, сестра, мне дурно. В глазах совсем темно! – с этими словами Альенора взмахнула руками и стала оседать на пол в позе, которую Мари сочла бы несколько картинной, будь она сейчас в состоянии оценивать актерское мастерство подруги. К счастью, сестра Эсперанс была рослой, дородной и даже несколько мужеподобной, но совершенно бесхитростной и добродушной женщиной. Поэтому она с легкостью подхватила девочку и, что-то приговаривая и охая, потащила в дальний угол коридора, где скрылась вместе с ней за какой-то дверью.       Убедившись, что путь свободен, Мари прошмыгнула в комнату, в которую сестры поместили раненого. На кровати у узкого, как бойница, окна, сквозь которое проникал тусклый серый свет, закрыв глаза, лежал Оливье. Он был накрыт по грудь покрывалом, а на голове белела повязка, просвечивая сквозь черные кудри волос. Мари заметила проступившие на повязке пятна крови, слабо вскрикнула, бросилась к мужу и рухнула на колени у его ложа. Она осторожно взяла в ладони его тяжелую безжизненную руку, на мертвенно-бледной коже которой проступали голубые прожилки вен, и, поднеся к губам, принялась лихорадочно покрывать поцелуями холодные тонкие пальцы:       – Оливье, любимый, Боже мой, это все из-за меня… Я была уверена, что ваша нога излечилась, иначе я бы вам никогда не позволила лезть через стену. Как же я забыла про ключ? Но ради Бога очнитесь! За мной прислал отец, меня забирают отсюда… Что теперь со мной будет? С нами… Я не хочу! Услышьте меня, молю…       Она наклонилась к лицу мужа и прижалась губами к его застывшим губам, еще совсем недавно страстно целовавшим ее. В этот момент – о чудо! – веки Оливье дрогнули, он медленно с трудом открыл глаза. У молодой женщины вырвался вздох облегчения:       – Вы пришли в себя... Благодарю тебя Господи!       При звуке ее голоса гримаса боли исказила лицо ее мужа. Он посмотрел на Мари затуманенным, невидящим взглядом. Она умолкла и замерла, не зная, что делать дальше... Оливье что-то сказал, но Мари не смогла разобрать ни слова. С видимым усилием он поднял вторую руку, коснулся волос жены… и тут же застонал, рука плетью упала на покрывало, а глаза снова закрылись.       Он больше не издал ни звука, не шелохнулся, лишь слабое неровное дыхание, изредка вздымавшее грудь, указывало на то, что он жив. .       На глазах Мари проступили слезы, она вновь принялась с жаром целовать его руку, которую все еще держала в своей. Однако теперь муж больше не реагировал на ее прикосновения, на его лице не дрогнул ни один мускул, а глаза и губы оставались плотно сомкнутыми. Поняв, что все ее усилия тщетны, молодая женщина почувствовала, как ее захватила бессильная злость. Еще немного и она закричит, схватит Оливье за плечи и начнет изо всех сил трясти… Должен же быть способ вывести его из этого забытья!.. В этот момент из глубины коридора послышался нарочито громкий голос Альеноры:       – Благодарю вас, сестра Эсперанс! От вашего отвара мне сразу стало легче. Не беспокойтесь, помогите мне выйти на свежий воздух, а дальше я сама.       Мари опомнилась, выпустила руку мужа, стремглав выбежала в коридор и вновь юркнула в свою нишу. Дождавшись, пока монахиня вывела девочку во двор, а сама вернулась к раненому, молодая женщина вышла из укрытия и присоединилась к поджидавшей ее Альеноре. Они со всех ног пустились бежать прочь от лечебницы и остановились только под сводами клуатра.       – Травяной отвар сестры Эсперанс – просто редкостная гадость! Она мне и с собой флакон дала. Мари, ну как? Он пришел в себя? – переводя дыхание, с надеждой спросила Альенора подругу. В ответ та лишь отрицательно замотала головой, прижала Альенору к себе и разрыдалась.       – Мари, умоляю, не отчаивайся так! Ты разбиваешь мне сердце… Лекарь же сказал, что жизнь твоего мужа вне опасности. Он поправится! Ни за что не поверю, что тебя можно забыть. Все наладится!       – Ты права, Альенора! – Мари вздохнула поглубже, отирая слезы тыльной стороной ладони. – Мне нужно дождаться, пока он выздоровеет и приедет за мной к моему отцу. Вот только этот жених так не к стати… Но я придумаю, как потянуть время.       Альенора, милая, нам сейчас придется проститься. Я никогда не забуду, как ты мне помогла. Непременно разыщи меня после в Париже, я сделаю ради тебя все, что будет в моих силах. Возможности при дворе у меня будут. Прощай! Пойду в церковь помолиться перед отъездом.       Подруги крепко обнялись, и Мари, оставив девочку во дворе, быстрыми шагами направилась в монастырскую церковь. Молодая женщина прошла по пустому нефу, опустились на колени перед алтарем, вынула из-под плаща спрятанный на груди медальон – тот самый, который был подарен ей Оливье перед венчанием, – и раскрыла.       С лаковой миниатюры на нее смотрела величественная светловолосая женщина с тонкими аристократичными чертами лица и ясным пронзительным взглядом небесно-голубых глаз. Этот взгляд мог показаться строгим и неприступным, но для Мари он был таким знакомым и родным: у Оливье были точно такие же глаза, как у матери. Мари почувствовала безграничное доверие к этой женщине, которой теперь была готова поверить свои самые сокровенные мысли.       – Госпожа Изабо! Я вас, увы, не знала, но мне не на кого надеяться, кроме вас. Заступитесь за нас перед Господом и Девой Марией, рядом с которыми вы находитесь. Я люблю вашего сына, вы же знаете, вам сверху все видно! Храните Оливье, мне сейчас не позволят остаться возле него. Пусть он поправится, я буду ждать его, обещаю. Только пусть он поправится! – повторила Мари, как заклинание.       Она вглядывалась в лицо Изабо де Ля Фер и с каждым своим словом обретала уверенность, что рано или поздно все обязательно будет хорошо. Наконец, Мари поднялась с колен и вышла из церкви, умиротворенная и исполненная решимости вынести любые испытания, которые судьба уготовила ей.