***
Вечером четырнадцатого марта после ужина королева, Мари и Анжелика де Верней отправились на вечеринку к принцессе Конде в ее апартаменты, где собрались многие придворные дамы и сеньоры. Приглашенным в изобилии подали фрукты и легкое вино, атмосфера царила непринужденная, и никто не спешил расходиться. – Как вы, мадам? – тихонько спросила Мари, наклонившись к Анне. – Вы не устали? Может, нам следует вернуться? – Ну что вы, Мари, не беспокойтесь. Побудем еще немного, у принцессы так мило! – улыбнувшись ответила королева. – Мое положение не доставляет мне абсолютно никаких неудобств – А вы уже чувствуете ребенка? – Мари еще понизила голос, чтобы задать вопрос, не дававший ей покоя с того момента, как она узнала о беременности королевы. – Нет, конечно же! Это случится позже, как объяснил мне королевский лекарь. Сейчас плод еще слишком мал, и я пока совсем ничего не чувствую. – Ах вот значит как! – озадаченно вымолвила Мари. Она была уверена, что женщина ощущает беременность с первого дня. Сразу после расставания с Оливье Мари с надеждой прислушивалась к себе, пытаясь различить внутри что-то, что можно было принять за движения ребенка. Но, не заметив ничего похожего, с некоторым разочарованием заключила: «Значит, не получилось». А вскоре забыла об этом думать, с головой погрузившись в гущу событий придворной жизни и новых для себя впечатлений. Ее мысли прервал герцог де Шеврез, который склонился перед ней и с улыбкой протянул душистое румяное яблоко: – Мадемуазель, вы позволите предложить вам этот восхитительный фрукт? Сидевшая чуть поодаль принцесса де Конти бросила чуть насмешливый взгляд в сторону Мари, тронула струны лютни и заиграла мелодию какой-то фривольной песенки. Мари лукаво улыбнулась: – Сударь, весьма рискованно с вашей стороны предлагать яблоко даме, находящейся в компании двух других, одна из которых – ее величество. Как бы вам не оказаться в положении Париса! Вдруг мы попросим вас отдать яблоко прекраснейшей из нас? Все присутствующие обратили взоры к герцогу, желая узнать, как он выйдет из положения. Шеврез, ничуть не смутившись, протянул руку к столику с фруктами и взял с него два других яблока, точно таких же, как первое. – В этом случае я вручу это яблоко прекраснейшей, – герцог с поклоном преподнес одно яблоко королеве. – Это – самой очаровательной, – он подал второе мадемуазель де Верней. – А это – самой обворожительной, – Шеврез вручил третий фрукт Мари. – Что вы на это скажете, мадемуазель? Собравшиеся, смеясь, наградили герцога восторженными аплодисментами. При этом в некоторых взглядах угадывалось нечто, больше похожее на зависть, чем на восторг. – Я скажу, – ответила Мари, небрежно поигрывая веером, – что в находчивости, сударь, вам не откажешь. Герцогиня де Шон принялась о чем-то перешептываться с герцогиней де Монморанси. Свечи, мерцая огнями и лениво потрескивая, медленно оплывали в тяжелых шандалах, вечер близился к завершению. Мари взвесила на ладони гладкий, налитый соком плод, который приятно оттягивал руку, и задумчиво откусила. Всего чуть более полугода назад они с Альенорой собирали такие вот яблоки в день, когда она впервые должна была отправиться с Оливье к морю. С какой радостью сейчас она вновь очутилась бы там! Но повернуть время вспять было не в ее власти, и рядом не было ни подруги, ни мужа. Сочная сладость яблока окрашивалась легкими нотками грусти.***
Было уже за полночь, когда Анна, Мари и Анжелика в превосходном настроении, захмелевшие от выпитого вина, вышли от принцессы и направились на другой конец Лувра в покои королевы. Во дворце уже погасили огни, анфилады были тихи и безлюдны, лишь шаги наших дам звучали в них непривычно гулким эхом. На пути подругам попадались одни молчаливые стражники, застывшие на посту. Их легко было принять за изваяния, если бы некоторые из них время от времени не силились подавить зевоту, чем приводили наших дам в еще большее веселье, заставляя прыскать от плохо сдерживаемого смеха. Наконец веселая троица подошла к сквозному тронному залу Лувра, погруженному в почти непроглядную тьму. Только в квадратах высоких окон скупо проглядывал зыбкий и блеклый лунный свет, тревожными пятнами отражаясь вдоль стены в зеркальной поверхности мраморных плит пола. Эти почти мертвенные блики делали общее впечатление еще более гнетущим. – В этот час здесь несколько жутковато, – поеживаясь, передернула плечами Анна. – Ой, я слышала, что, случается, ночами по Лувру бродит призрак Белой Дамы. Он появляется здесь всякий раз накануне особенных событий, – отозвалась Мари. В царящей вокруг тишине ее напряженный шепот прозвучал несколько зловеще. Королева и Анжелика испуганно вскрикнули. – Мари, не пугай нас так! – взмолилась мадемуазель де Верней. – Я вовсе не пугаю, мне самой страшно! – Может быть нам следует вернуться и попросить кого-то посветить нам? – неуверенно предложила Анна. Мари на секунду задумалась. – Мадам, зал – вовсе не такой большой, как кажется. Если мы побежим, то вмиг окажемся на другом конце, а там до ваших покоев рукой подать, – постаралась успокоить подругу Мари. – Вы думаете, в моем положении я могу себе это позволить? – засомневалась королева. – Мы с Анжеликой будем для верности крепко держать вас под руки с двух сторон. Попробуем? – Так и поступим. Мне здесь не по себе и не терпится поскорее отсюда выйти. В этот час зал был абсолютно пустым. Троица двигалась сперва чуть робко. Но так как на их пути не было никаких препятствий, а подруги желали, как можно скорее выбраться из этого недружелюбного места, их шаги понемногу стали ускоряться. Они легко достигли примерно середины комнаты, и Мари начала делать ногами скользящие па, вспомнив зимнюю забаву – пол был натерт воском и напоминал затянутую льдом озерную гладь. Королева и Анжелика стали повторять за ней. Это вызвало у них приступ безудержного веселья, и они принялись заливисто смеяться… Как вдруг, когда они уже были в самой глубине зала, башмачок королевы неожиданно зацепился за небольшое возвышение почти на уровне пола. Анна споткнулась, утратила равновесие и, громко вскрикнув, повалилась, увлекая за собой подруг. Она налетела на невысокий постамент, на который устанавливали королевский трон в дни официальных приемов и церемоний. Мари тоже не удержалась на ногах и упала навзничь, явственно ощутив при этом внутри себя, где-то внизу живота, какой-то толчок. Потом еще один… и еще… Нет, то была не боль, как та, от которой лежащая рядом с ней в пятне лунного света Анна вдруг согнулась пополам, и ее лицо исказила страдальческая гримаса. Да и с чего Мари должно было быть больно? Ведь она не ударилась и она же не в тягости, как королева!... Молодая женщина ошарашено окинула себя взглядом, не решаясь впустить в свой разум мелькнувшую внезапно, где-то на краю сознания, мысль. То, что она только что почувствовала, было странным, ни на что не похожим… Но раздумывать было некогда: ее королева нуждалась в помощи немедля! Мари, наконец, смогла подняться, мысленно коря себя за неуклюжесть – эта неуклюжесть появилась некоторое время назад, и молодой женщине никак не удавалось с ней совладать. Вот она уже была на ногах и смогла присоединиться к мадемуазель де Верней, суетящейся возле Анны. Необычные ощущения прекратились, и Мари напрочь выбросила их из головы – сейчас все ее мысли были поглощены беспокойством о состоянии королевы. Мари вместе с Анжеликой склонилась к Анне и, осторожно приподняв ее, с тревогой спросила: – Мадам, вы ушиблись? Вам больно? – Нет, уже нет. Но на миг я почувствовала острую боль, даже не пойму где. – Боже мой! Это я виновата, простите, мадам. Нужно скорее позвать на помощь. Королева удержала Мари за руку и покачала головой: – Поднимется слишком много шума. Через несколько дней его величество отправляется в поход против гугенотов, не стоит его волновать. И вы ни в чем не повинны, это просто досадная случайность, – Анна с жаром сцепила пальцы вокруг ладони Мари. – Никто не мог предположить, что мы наткнемся на эту штуку. Уже прошло. Я могу идти сама. – Вы уверены, мадам? Анна кивнула. Мари, бережно поддерживая королеву с помощью мадемуазель де Верней, помогла Анне встать. Они втроем на ощупь дошли до выхода из зала и так же медленно добрались до апартаментов королевы. Анну тотчас же уложили в кровать и пригласили придворного лекаря. Эруар осмотрел королеву, ничего серьезного не обнаружил, но рекомендовал ей покой и несколько дней оставаться в постели. Мари не отходила от подруги, пока та не уснула, после чего, вконец обессилевшая, смогла подняться к себе и тоже лечь. Как только ее спина коснулась подушек, толчки в животе возобновились. И были вполне реальными. Нет, не почудилось… Мари неуверенно провела рукой по животу и поняла, что он заметно обозначился. Собственно все, что представлялось ей излишней полнотой, которая так нервировала ее, сосредоточилось в этом округлившимся животике. И все же, этого не может быть! Не может? Почему? Разве не об этом, прощаясь, просил Оливье и мечтала она сама? Мари попыталась осмыслить происходящее с ней… Но от усталости в ее голове появлялись и исчезали лишь хаотичные обрывки мыслей, которые никак не удавалось собрать воедино… Сон, наконец, одолел ее, окутав своим тяжелым густым покрывалом.***
– Луи, ну же, идемте! Я хочу туда, к реке… – пальчики маленькой Мари крепко обхватывают ладонь старшего брата и требовательно тянут его вниз по заросшему склону. Там, искрясь на солнце радужной рябью, манит к себе Эндр, в полноводной шири которого отражается высокая синева небесного купола. Поддерживаемая братом девочка взбирается на мостки, чтобы подойти поближе и дотронуться до воды. Вдруг доска под ее ногами проламывается, от испуга пальцы Мари разжимаются… Луи пытается ухватить ее за пояс передника и удержать… Но ткань, не выдержав веса малышки, рвется, и девочка камнем летит в реку. Тяжелые воды с громким всплеском смыкаются над ее головой, оплетают тело неведомой силой и неудержимо тянут на дно. И почти сразу же рука Луи подхватывает сестру и выталкивает на поверхность.***
Мари рывком села на постели и жадно задышала, часто хватая воздух широко открытым ртом. За неплотно закрытыми ставнями одна за другой бледнели звезды, тускло дрожал, только-только занимаясь, рассвет. Мари пыталась вспомнить случившееся накануне и понять, отчего ей приснилось, как когда-то в детстве она едва не утонула. Она, наконец, смогла отдышаться и в этот момент различила в животе очередной толчок. Теперь сомнений быть не могло. В ней пульсировала новая жизнь, хрупкая, крошечная и пока незримая. Не просто жизнь – маленькая частичка Оливье. Совсем еще слабый робкий огонек, который даже еще не явился миру, а только зреет внутри нее, и который во что бы то ни стало ей следует беречь… Сберечь! Только как? Так вот почему этот сон! Она сейчас испытывала ровно то же состояние, как если б ее бросили в реку, и никто, даже она сама, не знал, сумеет ли она выплыть. Тогда, маленькую, ее спас Луи, не раздумывая кинувшись в Эндр вслед за сестрой и вытащив ее на берег. А сейчас кто спасет? Страх, переплетясь с отчаянием, пополз по телу, сковывая его. Похоже, ждать Луи теперь времени нет. При дворе оставаться нельзя: ее положение вскоре нельзя будет скрыть. Как и что она объяснит? В отсутствие мужа ее история слишком невероятна, и в нее невозможно поверить! Что скажет отец? А еще герцог де Люин, который влюблен и ждет от нее ответа… И уехать так просто она не может… Королева… Анна! – вихрем ворвалось в мысли. – Только бы с ней все было в порядке, только бы обошлось! Но сама Мари должна сделать все, чтоб сохранить их с Оливье ребенка. Даже ценой самой себя… Нет, ценой себя нельзя! Если ее не станет, кто позаботится о сыне? Она почему-то была уверена, что носит мальчика. Господи! Когда-то она так хотела этого, так мечтала, но она и подумать не могла, что это произойдет вот так! Где взять силы? Ей ведь всего семнадцать! Или уже семнадцать? Очертания ее спальни стали слабо проступать во мраке. В углу на фоне стены рельефно выделилось висящее на ней распятие и стоящий под ним генуфлекторий(1). Мари мягко соскользнула с постели, прихватила и накинула на плечи теплую шаль. Подошла к скамеечке и преклонила колени. Годы, проведенные в монастыре, не сделали ее излишне набожной, но сейчас к ее радости примешивалось чувство беспомощности, а рядом не было совсем никого, кому бы она могла довериться. Мари молитвенно сложила руки и зашептала горячо, страстно, то и дело сбиваясь, обращаясь к Пречистой Деве, прося ее заступничества для ребенка, для себя, для Анны, для Оливье… На землю неслышно сошел новый день. Лишь когда совсем рассвело, Мари поднялась, позвонила горничной и, велев себя одеть, спустилась к королеве.***
Два дня Анна не вставала с постели, и все уже стали надеяться, что ничего страшного не произошло. Но на третий после полудня королева почувствовала резкую боль, у нее открылось нутряное кровотечение, и стало очевидно, что надеждам Франции в этот раз оправдаться не суждено. Мари поначалу опасалась, что и у нее может случиться выкидыш, ведь и она упала вместе с Анной. Но Мари чувствовала себя прекрасно, ее ребенок теперь регулярно давал о себе знать, и ее тревоги скоро рассеялись. Людовику было решено ничего не говорить. Когда король, целиком поглощенный приготовлениями к походу, справился о здоровье супруги, ему ответили нечто мало вразумительное, и через несколько дней он благополучно отбыл в Лангедок во главе своего войска. Однако бесконечно скрывать инцидент было невозможно, и в Орлеане короля нагнало письмо от Эруара, поясняющего истинные причины недомогания королевы. (1) Специальная скамеечка с подушкой и подставкой для Священного Писания или локтей для молитвы у католиков.