Зачем, Такемучи?

      — О чём ты, Чифую? Что-то случилось? Я что-то сделал не так? — Ханагаки запаниковал: что он успел сделать?       — А ты, похоже, не видел. Зайди в наш общий чат… — после Матсуно сбросил. По блондину прошёлся табун мурашек: что случилось? Они узнали, что он курит? Ханма рассказал? Нет, важнее то, каким способом он мог их убедить в этом?       Зайдя в чат «Гопари», он увидел закреплённое сообщение. Там была запись с неизвестного аккаунта. И в этой записи было смазанное фото Такемичи с той самой ночи в парке, когда тот курил на пару с Ханмой. Единственный, кто мог его сфоткать, был сам Шуджи. Ханагаки знатно ахуел: когда этот сукин сын успел заснять его?!       Над фото была надпись:       «Его глаза полны боли и отчаяния. Его спасение — сигареты. Почему же он не доверится близким людям и почувствует удовольствие от жизни, а не от сигарет?..»       Чёрт, онлайн были все. Абсолютно все люди, перед которыми он не должен был спалиться ни при каких обстоятельствах, узнали об этом. И ему не удастся даже избегать их. Во-первых, ему нужно на собрание, а во-вторых, парни достанут его даже из самой зачуханной задницы Вселенной, если им припрёт. Поэтому, вместо того чтобы остаться на относительно безопасной крыше, он спускается вниз и спешит на собрание. Поступать по-другому — себе дороже.       В этот раз он не обращает внимания на других, сейчас у него большие проблемы, которые он в душе не чает как решать, ему не до чужих проходимцев. В этот раз он уже быстрее дошёл до заброшенного храма. Почти все были в сборе.       Как только Ханагаки появился на горизонте, к нему подбежал Чифую и потащил ко всем остальным, не проронив ни слова. Такемичи обдало холодным потом. Расправа близко.       Но вместо полного пиздеца, началось обычное собрание, где опять обсуждали проблемы банды и разборки. Такемичи успел немного расслабиться, уже подумал, что никто не поверил той фотке, но как жаль, что он сильно ошибался.       После собрания он собирался по-тихому сбежать, но не успел. Его подозрительно быстро схватил Дракен и повёл к собравшимся командирам и… главе. Наверняка заместитель предугадал эту несчастную попытку побега. Глаза Ханагаки забегали, не зная, на чём сосредоточиться, чтобы не увидеть странно сочувствующих взглядов.       — Такемичи, и как ты будешь оправдываться? — Холодный взгляд прошил его насквозь. Майки назвал его имя правильно. Значит Сано в ярости.       — Майки-кун, о чём ты? То фото было определённо сфотошоплено. — Ханагаки попытался мягко улыбнуться, но в итоге получилась кривая, нервно подрагивающая хуета.       — Ах, вот оно что, тогда ясно. — Мило улыбнувшись, Майки смягчил взгляд.       — Да? — выдохнул Такемичи.       — Нет, я прикалываюсь. Митсуя, осмотри его карманы. — Голос Майки стал жёстче.       Митсуя подошёл, начав с карманов куртки. Там обнаружилась зажигалка, а в глубоком кармане джинс — сигареты. Казалось бы, Ханагаки должен сейчас изо всех сил доказывать, что он не курит, что это не его, что ему подкинули, что это он купил для никогда не существовавшего друга, что у парни словили галюны и это конфеты. Он должен говорить хоть что-нибудь в свою защиту, но вместо этого он молчит, опустив уже пустой взгляд. Вот и всё, конец. Сейчас ему дружненько и с презрением объявят, что с таким, как он, противно общаться. Так же, как и его одноклассники когда-то, обольют дерьмом и оставят одного.       Но вместо этого он слышит тяжелейший за всю историю человечества вздох и ощущает тепло. Парни его обнимают. Казалось, обычные объятия, но именно эти реальные, сочувствующие и понимающие объятия заставили его разрыдаться не просто обычными слезами физической боли. Это были слёзы, которые, на его памяти, шли в последний раз лет в пять, от эмоциональной, глухой и тянущей душевной раны.       Он слышит тёплые слова поддержки, его успокаивающе гладят, словно нашкодившего котёнка, а некоторые, как Чифую и Хаккай, плачут вместе с ним, пропуская его боль через себя. Всё же они прекрасные друзья, которые примут своего товарища любым.       — Ты должен был рассказать о своих проблемах сразу. Никто не хочет видеть, как ты страдаешь и медленно убиваешь себя никотином. — Еле сдерживая улыбку, Нахоя погладил Ханагаки по голове.       — Я просто не хочу вас беспокоить, — отвернулся Такемичи. Отчасти правда, а отчасти он просто не хочет, чтобы его посчитали странным. Так, подбадривая и утешая его, ребята, дождались, пока поток слёз Такемичи иссякнет, и, убедившись, что он не собирается больше курить, решили расходиться. В свою очередь, Майки решил проводить блондина до дома, а точнее подвезти. Всё-таки он не хотел, чтобы дурак-Такемичи ненароком снова завернул в табачный ларёк, потому что опять почувствовал неописуемую тяжесть от жизни. Всё же иногда, когда голубоглазый уходит в свои мысли, он не понимает, что делает, а потом, бывает, и вовсе не помнит, что натворил.       Такемичи, в свою очередь, решил не отказываться от столь щедрого предложения. Топать до дома пешком ночью не больно-то и хотелось. Сев на мотоцикл, они двинулись в пучину тьмы. Только они вдвоём. И никто больше. Ханагаки жил довольно далеко от центра города, поэтому дорогу тускло освещали фонари, которые, казалось, выключатся в любой момент. На улице было тихо и холодно. Единственное, что согревало этих двоих, — это их собственные тела. Первым, на удивление, решил разорвать приятную ласковую тишину Майки.       — Такемучи, как давно ты куришь? — Спокойный голос успокаивал волнение Такемичи.       — Пару месяцев. — Ему не хотелось совсем огорчать друга, поэтому он опять лжёт. Он когда-нибудь перестанет?       — Знаешь, а ведь ты снова напоминаешь мне брата. — Грустно улыбнувшись, Майки выдохнул.       — Что? Чем? — он опять за своё? Но если обычно он говорит о характере или храбрости, сейчас что-то новое.       — Он тоже курил, и довольно часто. Мне всегда это не нравилось, но ничего нельзя было поделать: у него развилась зависимость в течении года, а может и двух.       Черноглазый завис. Блондину надо было срочно что-то сделать, иначе они рискуют врезаться в столб или машину. А он в ближайшее время не собирался переезжать на несколько месяцев в больницу с переломами.       — Хей, Майки-кун, Земля вызывает. Если так и продолжишь, завтра будем выбивать совместную палату в больнице. — Эти слова вытащили Манджиро из его туманных раздумий, и он снова начал нормально рулить.       — Прости. — Он искренне извинился, и дальше они ехали в тишине.       Ханагаки всеми силами старался насладиться этим моментом. Ветер переплетал волосы Манджиро, и Ханагаки смотрел на них так заворожённо, что, казалось, ничто не могло отвлечь его. Он на мотоцикле, прижимается к Майки во тьме уютной ночи, чувствует его запах и чуть ли не засыпает. Что может быть лучше?       Спустя непозволительно короткое время они подъехали к дому Ханагаки — полностью изрисованное баллончиками здание. Было тоскливо отпускать это уютное тепло, но ничего не поделаешь. Он как можно медленнее убирает руки с талии Майки, стараясь удержать приятные ощущения подольше, и встаёт на асфальт, который положили довольно криво. А ведь это Япония, даже не Россия. Они довольно быстро прощаются, и Манджиро уезжает как ни в чём не бывало       Голубоглазый возвращается домой. Сегодня был не самый лучший день для него, но и не самый худший. Хорошо — его приняли таким, какой он есть. Хорошо — он успел покурить перед собранием. Хорошо — он пообнимался с Майки-куном… Плохо — его снова сравнили с мёртвым, уже бесящим его человеком. Всё-таки плюсов больше, чем минусов.       Но сейчас имело значение лишь одно: время спать. Он открывает дверь своей квартиры и идёт к холодильнику. Неплохо было бы выпить чего-нибудь прохладного, даже несмотря на то, что сейчас довольно холодно ночами. Он достаёт холодный чай и добавляет ещё несколько кусочков льда, положив перед этим два ломтика лимона для вкуса.       Выйдя из кухни, он замечает флешку. Точно, это, скорее всего, Дракен забыл её, а Такемичи и не заметил. Решив, что завтра он с чистой душой вернёт её и не забудет об этом, он пошёл к себе в комнату. Уже в спальне Такемичи переодевается в ночные вещи, выключает везде свет, расстилает кровать и наконец блаженно прикрывает глаза. Он уже поздно вспоминает, что забыл принять душ, но после всего пережитого единственное, что ему хочется, — это спать и, желательно, без снов. Перед тем, как он отключается, его посещает одна интересная и увлекательная мысль: «Я убью Ханму и, по возможности, Кисаки тоже». Уже во сне, улыбаясь мягкой, кровожадной улыбкой, он даже и не подозревает, что уже сейчас продумывается план по его устранению.       И об этом он никогда не узнает. Кисаки Тетта обязательно проследит…