better than any sleeping pill

      Дождь барабанит по подоконнику уже целую неделю. Каждую чёртову ночь он заваливается в гости, как старый знакомый, внезапно забредший на чашечку чая. И всё бы ничего: говорят, что под звуки дождя даже лучше спится. Но в случае Дженни, да и всего района так точно, это не просто маленький безобидный дождик — сильный непрекращающейся ливень, которому аккомпанирует гроза. Заснуть под такую версию лалабай просто невозможно, ведь внезапные раскаты грома и вспышки молний заставляют пугливо вздрагивать. И нет, Дженни вовсе не боится погодного явления, просто чувствительна к громким звукам. А ещё: ну согласитесь, кто заснёт, пока каждые двадцать секунд комнату освещает белый свет?       И вот опять: секундная вспышка, сопровождающаяся оглушительным рёвом, а затем обманчивая на первый взгляд тишина. Дженни уже в этом разбирается не хуже других, уж поверьте. Звук настолько сильный, что кажется, будто стены вздрагивают в такт грому, а тюль уносится фристайлить. И Дженни бы закрыла окно, если не духота, стоящая в её комнате. В этом её единственная вина, в остальном же виноват дождь.       На часах, к слову, второй час ночи, а утром в универ к первой паре. Девушка на сто процентов уверена, что выспаться ей так и не удастся. Поэтому, подоткнув под поясницу одеяло, она задумчиво смотрит на стенку рядом с собой. Там, за хлипкой гипсокартонной стеной, возможно, уже видит десятый сон Лиса. Она ведь не такая трусишка, да и давно обзавелась берушами на случай, если её соседка приведёт кого-то на ночь. Откуда у тайки такие предрассудки насчёт дженниной личной жизни, неизвестно. Известно лишь то, что она вовсе не против чего-то подобного в их съёмной двушке. У Дженни есть теория, что один год жизни в общежитии подготовил Лису даже к третьей мировой, поэтому она так спокойна относится к любым выкрутасам своей соседки. И не то чтобы Ким творит что попало, просто у каждого в жизни бывают неудачные дни, когда злость и раздражение буквально ссыпаются изо рта, а Манобан умеет моментально улавливать чужое настроение и обходить неприятности стороной.       Казалось бы, что всё вышеперечисленное делает её идеальной сожительницей, и Ким согласилась бы, если не вспомнила о том, что помимо того, что Лисе не чужд чужой образ жизни, она не стесняется демонстрировать свой. Ещё в начале прошлого учебного года, когда они только познакомились и въехали в эту квартиру, Манобан спросила, не против ли Дженни посторонних в их доме. Разумеется, что Ким ответила «нет, не против», ведь не видела смысла в таком глупом запрете. У каждого ведь могу быть друзья, правда? Единственное, чего она не ожидала, так это громких стонов посреди ночи и надрывных всхлипов, в которых фигурировало имя её соседки.       Конечно, Дженни могла купить беруши (как сделала это Манобан) и преспокойно спать до утра, но было в этих откровенных звуках кое-что, что заставляло Ким в любопытстве навострить уши и в полном смущении закусывать край одеяла. Эти стоны принадлежали девушкам.       Когда они только заселялись в съёмную квартиру, Дженни вовсе не думала о том, что, возможно, такая речь, как ориентация сожительницы, может играть серьёзную роль. Да и если бы она знала заранее о предпочтениях Лисы, то вряд ли бы отказалась от проживания с ней. Это ведь ничего не меняет. И если Лиса ни разу не флиртовала с ней за почти два года совместного проживания, то, вероятней всего, Дженни её просто не привлекает. Ну или она думает, что та гетеросексуальна с ног до головы (что так и есть). Поэтому Ким вовсе не видит проблемы в том, что Лисе нравятся девушки, разве только её волнует то, что каждый раз стоны за стеной принадлежат разным. И тут два варианта: либо Манобан никак не может найти ту самую, либо редкостная засранка. Дженни, как понимающая соседка, склоняется к первому варианту.       К половине третьего Ким сдаётся. Яростно откинув в сторону одеяло, шатенка направляется на кухню. Помещение встречает её ослепляющими вспышками, что оставляют на стенах уродливые тени. Под хмурым ночным светом кухня обретает жуткий вид: ножи кажутся намного острее, чем есть, а фикус на полу смахивает на кровожадного карлика-убийцу, который под влиянием игры дженниного разума надвигается на неё с топором. Дженни крепко зажмуривает глаза. Стакан тёплой воды должен успокоить шаловливые нервы, а таблетка снотворного и вовсе избавить от докучающей бессонницы. Но стоит ей поднести волшебную пилюлю ко рту, со стороны узкого коридора раздаётся гулкий удар, что перепрыгивает своей громкостью разбушевавшуюся погоду.       — Прости, — шепчут в кромешной тьме, и Дженни облегчённо вздыхает.       — Ты напугала меня. Я уже думала, что молния ударила в крышу.       Лиса виновато поджимает губы и наконец заходит на кухню. Во мраке её фигура кажется до боли тощей, отчего Дженни тут же хочется накормить жалко выглядящую соседку. Острые тени искажают её красоту, как и всё вокруг, из-за чего Ким старается зафиксировать взгляд на чём-то другом.       — Не можешь уснуть? — тайка многозначительно кивает на лекарство в руках Дженни. — Оно того не стоит: привыкнешь — и назад пути уже не будет.       — Лали, у меня утром занятия. Я просто обязана выспаться, — Ким мажет взглядом по электронным часам на духовке, — даже если это займёт всего три часа.       — Тогда я помогу тебе, но только не таким глупым способом, — подойдя вплотную к девушке, Лиса выхватывает из рук той таблетку, следом выбрасывая её в мусорное ведро. — Пошли.       Дженни, тяжело вздохнув, всё же слушается, догоняя сожительницу у двери в свою комнату. И она делает это не потому, что слепо следует хвостиком за любым, кто поманит аппетитным куском мяса, и не потому, что Лиса имеет на неё какое-то нездоровое влияние. Она соглашается с тайкой в силу того, что верит ей и знает, что младшая плохого не посоветует. И если она знает, как быстро и крепко уснуть, не прибегая к фармацевтической помощи, то Дженни пойдёт следом и попробует этот вариант. Терять-то уже определённо нечего.       — Я полежу с тобой, пока ты не уснёшь, — мягко говорит Манобан, тут же залезая под тёплое одеяло. — Человеческое тепло согреет тебя и убаюкает.       Старшая беззвучно хмыкает, собираясь сказать о том, что на улице не так уж и холодно, чтобы тесниться на небольшой кровати в поисках человеческого тепла, но тут же прикусывает свой длинный язык, ощущая, как лёгкий сквозняк проносится по ногам.       Лежать рядом с Лисой уютно: вспышки света кажутся уже не такими отвлекающими, а приятный лавандовый запах, что исходит от тела рядом, манит к себе точно магнитом, вынуждает придвинуться ближе и безрассудно уткнуться в чужую обнажённую шею. Которая, к слову, тут же покрывается мурашками. Дженни тепло, сладко и так прекрасно на душе, что она не хочет вылезать из постели ближайшие часов двенадцать. Даже спать неохота, хотя воссоздавшаяся атмосфера вполне к этому располагает. Хочется вдыхать чужой гель для душа, словно двинутая токсикоманка, и мягко, едва заметно, перебирать в руках шелковистые длинные волосы. Дождь, резко превратившийся в томную усладу для ушей, только усугубляет положение. Знает ли Манобан, что её методы настолько рабочие?       — Лали, — бормочет в лисину шею Ким, — почему ты не додумалась до этого раньше? — она перекидывает руку через талию тайки, впиваясь пальцами в бедренные косточки.       Тело рядом заметно напрягается. Когда Лиса предлагала справиться с бессонницей вместе, она вовсе не рассчитывала на то, что окажется окольцованной со всех сторон дженниными конечностями. И если Ким и поможет такой способ, чтобы провалиться в бездну сладостных грёз, то Манобан с её чрезмерной чувствительностью и острым восприятием любых прикосновений кожа о кожу это лишь помешает. Более того, сегодняшняя ночь и непотребные мысли в голове, нацеленные на рядом лежащую соседку, заставят её утром провалиться под землю.       — Ты слишком близко, — осторожно начинает Манобан, стараясь говорить как можно тише, — я не могу дышать.       Полуправда печёт губы и лживый язык, но Лиса знает, что так будет лучше для них обеих. Дженни вряд ли захочет знать те грязные мысли, что посещают Манобан время от времени, когда шатенка прижимается к ней так крепко, как прямо сейчас. А такое хоть и бывает редко, но всё равно накладывает ощутимый отпечаток в памяти Лисы.       — А я не могу надышаться, — сонно мямлит Ким, чувствуя, как веки тяжёлым грузом накрывают глаза.       Лису колотит мелкой дрожью, сильным электрическим разрядом, что хозяйничает по ту сторону окна. У неё нервы от этой Дженни уже до дыр протёрлись, до оголённых проводов, которые, если соприкоснуться, устроят настоящий фейерверк. А та даже в ус не дует, продолжая слюнявить чужую шею и сопеть так умиротворённо, так невинно, что это лишь подстёгивает Манобан подмять горячее тело под себя и оставить губами тысячу чувственных прикосновений.       — Это новый гель для душа? — тычется тёплым носом в пульсирующую венку Дженни, вдыхая кружащий голову аромат.       — Лосьон, — задушено выдыхает младшая.       Низ живота обдаёт горячей волной возбуждения, когда Ким в ответ лишь понятливо мычит, спускаясь обжигающим дыханием до плеча.       — Дашь как-нибудь мне? Тоже хочу так приятно пахнуть.       Знали бы вы, насколько же сильно Манобан сжимает в этот момент челюсть, чтобы не сболтнуть лишнего, насколько яростно впивается ногтями в матрас, — удивились бы, откуда в таком маленьком человеке столько стоического терпения.       Она бы дала. Дала этот чёртов лосьон для тела, чтобы Ким могла сполна надышаться таким привлекательным запахом. О, она бы самостоятельно нанесла его ей на тело. Втирала бы круговыми движениями в роскошные, бархатные на ощупь бёдра и лишь посмеивалась от того, как Дженни в удовольствии закатывает глаза и притягивает за шею, чтобы надышаться проклятой лавандой и чуть ощутимыми нотками ежевики.       Дженни, в свою очередь, кажется, совсем не замечает натянутого в струну тела соседки. Она настолько глубоко тонет в собственном комфорте, что совершенно забывает про чужой. Нежная, упоительная кожа заслоняет собой всё: дождь, грозу, вспышки молний и маячащие мысли о предстоящем учебном дне. Эта комната, эта кровать, Лиса под боком — это всё, что её волнует здесь и сейчас. Единственное, что не даёт покоя, это навязчивая идея, что крутится в голове с того момента, как Манобан позволила нагло обнюхать её шею: «а какая она на вкус?» Что если взять и провести языком дорожку от плеча до уха, присасываясь губами к отчего-то ставшей ярко-малиновой мочке? Что будет тогда?»       Сделай это, Дженни разрушит не только тёплые соседские отношения, но и наведёт себя на мысли, которые смогут кардинально перевернуть её внутренний мир. Кроме того, это может обидеть Лису, ведь она подумает, что Ким решила поэкспериментировать в постели, поэтому так нагло пользуется её ориентацией. Но это ведь не так! Дженни прекрасно понимает, что Лиса не бросается, словно сумасшедшая, на всех особей женского пола, да и не спит с кем попало, лишь бы удовлетворить чужой интерес. Поэтому Ким запихивает тревожащие сознание идеи куда подальше и старается выровнять сбившееся дыхание, опуская голову на острое плечо.       Только тогда старшая замечает, что Манобан не дышит: робко вдыхает воздух носом и цедит сквозь зубы, выдыхая. Она лежит в плену дженниных рук, словно оловянный солдатик, боясь лишний раз шевельнуться. Её грудь почти что не вздымается, что заставляет Ким разволноваться и привстать на локтях рядом с болезненно выглядящим телом.       — Всё хорошо?       — Д-да… Спи.       — Уверена? — Дженни беспокойно бегает глазами по зажавшейся Лисе и, не заметив ничего, что могло сделать её сон некомфортным, еле ощутимо берёт тайку за руку. — Всё хорошо, маленькая. Боишься грозы?       От обращения, вырвавшегося из пухлых губ, у Лисы трясутся коленки и непроизвольно сжимаются бёдра. Нависшая над ней Дженни не торопясь разминает ей руку, согревая в своих ладонях окоченевшие от волнения пальцы. Лиса, не успев себя проконтролировать, позорно всхлипывает от накатившей к груди нежности.       — Вот так, не бойся, я рядом, — Ким ласково улыбается, играясь с тонкими аристократичными пальчиками. Осознание того, что у Манобан есть какие-то страхи, сладко щемит сердце, ведь это лишь зарождает внутри одно простое желание — защитить.       Поглаживая мягкую кожу руки, девушка думает, что вовсе не поинтересовалась у младшей, почему она пришла ночью на кухню и предложила поспать вместе. Возможно, это всё из-за страха, из-за её боязни грозы, которую Дженни (что, правда, не намного смелее) под покровом ночи не сразу вычислила.       — Ну как? Уже лучше?       Лисе остаётся только растерянно кивать головешкой в надежде, что Ким, резко включившая режим обеспокоенной мамочки, отстанет и уснёт. Ведь Манобан не боится глупого шума извне, не трясётся от малейшего дуновения ветра, она просто моментально возбуждается от всего, что проделывает сегодня ночью Дженни. И усиленное внимание к её персоне лишь усугубляет ситуацию.       Раскат грома — и Лиса неосознанно вздрагивает всем телом: скорее от неожиданности, ведь напрочь потерялась в гуще нерадостных мыслей, но Дженни трактует это по-своему. Темноволосая, устроившись на боку и опёршись на один локоть, начинает медленно поглаживать всю лисину руку: от кончиков пальцев до плеча и наоборот. Неуловимые прикосновения подушечек пальцев больше щекочут чувствительную кожу, нежели успокаивают, отчего Лиса чуть ли не подпрыгивает на кровати, после прикрывая лицо одеялом так, что виднеются одни лишь глаза.       Это вводит Дженни в ступор. Она хочет спросить, узнать, что же беспокоит подругу, но вместо этого чувствует, как под пальцами напрягается чужая рука; как эфемерные ветви вен разукрашивают предплечье; как короткие ногти впиваются в ладонь, оставляя кровавые следы. И когда она в полном непонимании и отчаянии слегка сжимает чужое запястье — комнату разукрашивает в золото тихий, задушенный мокрой тканью, всхлип.       Дженни робко повторяет движение, после мягкими касаниями пальцев поглаживая линии на ладони. Кровь громко шумит в ушах, когда, достав чужую руку из-под одеяла, она решается на рискованный шаг и обхватывает губами чужой указательный палец.       Она нежит его меж мягких уст, оставляя лёгкие поцелуи и наслаждаясь тихим постаныванием в голове кровати. Старшая надеется, что понимает всё правильно, поэтому смелее обхватывает губами подушечки сразу двух пальцев и опускается до самых фаланг. Пустота, жалкая давящая пустота заполоняет голову Манобан, из которой выход разве что в одну сторону — в ту, где Дженни. Сейчас хорошо бы подумать, что, возможно, тебя используют, чтобы разбавить свои гетеро будни. Возможно, ты нахрен не сдалась, а лишь твоя доступность. Но как можно думать об этом, когда желанный на протяжении длительного времени человек так охотно вылизывает твою руку; так покорно и с тем доминирующе смотрит в покрытые пеленой возбуждения глаза и спрашивает «что делать дальше?»       Лиса не знает. Не знает, что сказать, из чего выбрать, ведь того, что она так сильно хочет попробовать вместе с Дженни, так много и в то же время так мало, что она теряется. К счастью, у старшей тоже есть пара идей.       Когда одеяло сползает к ногам — они всё ещё молчат; когда Дженни, перекинув ногу через лисины, усаживается на бёдра — они всё ещё молчат; но когда шатенка, не зная, куда деть свои руки, нечаянно сжимает одной шею младшей — они молчать уже не могут.       Звуки, которые рвутся из тонкого горлышка, смущают и в одночасье с тем пробуждают внутри что-то такое, о существовании чего Дженни даже не догадывалась. Она видит, как реагирует тело Лисы на умеренную грубость, как сжимаются внутренние стороны бёдер в попытке унять возбуждение — и ей это нравится. Дженни даже не побоится сказать, что хочет увидеть, как младшая кончает от того, что ей ощутимо перекрывают воздух.       — Я хочу попробовать тебя, — хрипит Ким. Во мраке над Лисой её голос кажется ей незнакомым.       — Что? — глупо переспрашивает Манобан, мечась под тяжестью тела, словно в горячке. — Да. Да, пожалуйста.       И Ким, не теряя времени, припадает губами к обнажённой шее. Громкие причмокивания, решительные мазки языком и сладостные покусывания, которые лишь пуще разрушают податливое тело — всё это становится новым хобби Дженни Ким. Лиса, словно тайна за семью замками, постепенно открывается Дженни. Такая нуждающаяся и отчаянная, что старшей ничего не остаётся, как продолжать убивать её своими прикосновениями, своим жаром и напором, который не собирается угасать. Не сегодня ночью.       Шатенка не знает, что значат для Манобан поцелуи в губы, но, видя призывно раскрывшийся ротик, она не сдерживается, припадая к нему своими распухшими от долгих ласк шеи губами. Лиса только этого и ждёт: она уверено притягивает к себе за затылок, жмётся мягкими губами к чужим и постанывает в рот, с готовностью обсасывая дженнин язык. Она вытворяет такие вещи, что Дженни невольно плюхается на её бёдра, переставая удерживать себя на коленях. Возбуждение хлыстом бьёт низ живота, расползаясь по всему телу. Кротко заглянув на дно лисиных зрачков, она начинает потираться промежностью о любезно напрягшуюся ногу.       — М-м-м, Лали, — старшая тихо скулит на розовое ушко Манобан, загоняя ту в краску. — Так хорошо…       — Ты можешь… Ты можешь снять это? — спрашивает Лиса, касаясь пальцами резинки дженниных бикини. Вырвавшаяся просьба скорее напоминает мольбу.       — Конечно, сладкая, — Дженни довольно улыбается, а затем быстро избавляется от мешающейся ткани.       Первой, кто не сдерживается, когда горячая плоть старшей мягко трётся по покрывшемуся мурашками бедру, становится Лиса. У Ким складывается впечатление, что это тайка сейчас получает такую необходимую стимуляцию, а не наоборот. Манобан красиво гортанно стонет, вонзая ногти в дженнины шелковистые половинки и двигая ту вдоль своего бедра. От этого у Дженни перехватывает дыхание и она подстраивается под рваные движения лисиных рук, самостоятельно настраивая нужный ей ритм.       Достигнув таким образом разрядки, шатенка крупно вздрагивает, ещё какое-то время потираясь о твёрдую, перепачканную природной смазкой, кожу. Лицо Манобан светится восхищением и неверием, что только что девушка, которую она знает и хочет так долго, достигла оргазма, прижимаясь своей промежностью к её ноге.       — Да уж… Такое у меня впервые, — потрясённо выдыхает Ким, слезая и плюхаясь рядом. — Спасибо, — она поворачивает голову налево, встречаясь глазами со всё ещё возбуждённой Манобан. Та криво улыбается, стараясь за жалкой пародией счастья скрыть своё разочарование. Она ведь знает, что для Дженни это ничего не значит, но всё равно пошла на поводу у своих никчёмных чувств. В этом полностью её вина, поэтому она не может сейчас винить в чём-либо Дженни, которая в послеоргазменой неге так тепло и ласково изучает черты её лица. Старшая ничем ей не обязана.       — Если ты всё ещё хочешь спать, то у тебя есть чуть более двух часов до того, как зазвенит будильник, — бурчит под нос Лиса, а после поворачивается на бок, оставляя Дженни созерцать её спину.       — Кому-то не дали кончить и он обиделся? — звучит через какое-то время — и Манобан, старательно уговаривавшая себя последние четыре минуты забыть происходящее и просто уснуть, в ужасе распахивает глаза. — Ну же, будь хорошей девочкой и посмотри на свою онни, Лали.       Лиса тихо пищит, чувствуя, как крепкая рука скользит по её талии, словно ядовитая змея, от укуса которой можно отправиться на тот свет. Руки Дженни ощущаются на удивление правильно и так нужно, что тайка сама поднимает край спальной футболки, придерживая ткань ладонями к грудной клетке.       — Зажми между зубов, детка. Я не хочу, чтобы все соседи, что уже поднялись и собираются на работу, услышали твоё отчаянное хныканье, — шипит в загривок Ким, больно прикусывая позвонки.       — Д-да… — шумно втягивает носом воздух Манобан и снова задыхается, чувствуя, как проворные пальцы пробираются под ткань нижнего белья.       — Раздвинь ножки.       Лиса захлёбывается собственным стоном, когда тонкие пальцы Дженни мягко ложатся на клитор, скользя к малым половым губам.       — Такая мокрая, — она рычит, а затем входит сразу двумя, отчего Манобан изо всех сил сжимает зубы на футболке.       Каждое движение Дженни на лисиной оголённой коже, каждый стон, каждое проникновение сопровождается пошлым хлюпаньем смазки и жадными, ненасытными поцелуями в шею. Ритмичные движения всё ускоряются и ускоряются, пока старшая не врезается уже тремя пальцами в эпицентр жара лисиного тела. Стеночки так плотно обхватывают давление, приносящее Манобан неописуемое удовольствие, что это кружит им обеим голову, и девушки полностью отдаются ощущениям, хватаясь друг за друга, как за спасительные жилеты.       В комнате становится неимоверно громко и жарко. Гроза за окном постепенно утихает, оставляя чуть слышный дождик докапывать свою песню. Лиса кричит и, слыша требовательное на ушко «кончай», обмякает в дженниных руках, сокращаясь мышцами вокруг её мокрых пальцев.       Дженни мягко разворачивает её голову к себе, а затем, убедившись, что та не прячет взгляд, подносит перепачканные пальцы ко рту, чтобы секундой позже слизать всю накопившуюся влагу. Лиса краснеет со скоростью света, прежде чем вспоминает, что это не то, чего стоит стесняться, ведь в своей голове она вытворяла с Дженни вещи куда похуже этого.       — И правда сладкая.       — Боже, — младшая стыдливо стонет, пряча лицо в своих руках. Нет, это всё-таки то, чего стоит стесняться.       — Что такое? — цокает Ким, отнимая руки от покрасневшего лица. — Только не говори, что это твой первый раз: я прекрасно слышала все твои разы на протяжении целых двух лет.       — Прости, что тебе довелось это услышать. Это… Мне очень жаль, что…       — Что тут очень тонкие стены? Да брось, я ведь не жаловалась, — тепло улыбается Ким, поглаживая лисину голову. — Так что тебя так поразило, м?       — Наверное, то, что главной была не я. До сегодняшней ночи я даже не думала, что так тащусь быть подчиняющейся стороной, — Лиса неловко улыбается в ответ. — И… Если ты захочешь это забыть, если ты жалеешь, то я всё пойму и приму любое твоё решение. Всё в порядке, — душа подкатившие к горлу слёзы, тихо лепечет Манобан.       — Единственное, о чём я жалею, так это о том, почему ты не додумалась до этого раньше, — приглаживая растрепавшуюся чёлку Лисы, говорит Дженни. — А ещё о том, что до будильника осталось полтора часа и мы не успеем повторить твою замену снотворному ещё раз. Ну так, для закрепления результата.