Успокоительное

– Детка, рано ещё. Спи, закрывай глазки. Полумрак комнаты едва рассеивал занимающийся рассвет за окном. Брок, выныривая из сна, почувствовал шевеление за спиной – Зимний, нащупав тёплую широкую спину бывшего командира, громко задышал ему в загривок, вжался носом в смуглую кожу. Привалился плотнее всем телом, не давая воли рукам, по привычке зажав их между бёдрами. В прошлом, в ГИДРЕ, в перерывах между миссиями, когда Солдата не замораживали, а оставляли, как это называлось, временно «на передержке», эта машина для убийства, приходя в себя, становился настолько потерянным, дезориентированным и беспомощным, что ходил хвостом за приставленным к нему очередным куратором, все время ища контакта, в том числе тактильного. Бойцы, видевшие его в деле, жестокого, хладнокровно всаживающего пулю в лоб или нож в сердце, переламывающего шею одной левой (а левая была что надо, вибраниумная, наводящая ужас одним только видом), натурально обалдевали, видя его таким послушным и податливым. Солдат сначала невесомо касался живым плечом руки или спины куратора, обозначая, что он здесь, рядом, подставлял лохматую голову под ладонь, как верный пёс. Терся затылком, щекой, а потом, осмелев, давал волю рукам. Касался пальцами, ладонями, пытался обнять, прижать к себе тёплое предплечье человека, отдающего приказы. За самовольное уже распускание рук его однажды ударили. Током. В тот первый и единственный раз Солдат был в состоянии дестабилизации и так прижал к себе девятого по счету куратора, практически стиснул в стальной хватке, что тот еле отбился. А потом еще долго лупасил разрядами шокера упавшее на бетонный пол тело и орал проклятия. До смерти испугался, что не выберется живым из стальных объятий. Не слишком смелый попался. Но Солдат мигом усвоил: распускаешь руки – получаешь разряд, от которого все тело бьется как в агонии, и едва терпимая боль пронизывает все тело. Страх этого куратора Солдат почуял сразу, зверея и порываясь вскочить и растерзать, но не смог и пошевелиться по своей воле – непослушные мышцы отказывались функционировать. После этого случилось обнуление, и появился новый, десятый, а прежний куда-то исчез. Солдат его больше не видел. А все потому что об инциденте узнал Александр Пирс, и быстро отдал приказ о замене. Никто не смеет портить лучшее оружие ГИДРЫ. Кроме самого главы ГИДРЫ. Брок оказался двенадцатым по счету куратором и последним перед тем, как базу рассекретили, великая и несокрушимая ГИДРА пала, а новый командир с приставленным к нему «питомцем» оказались в спешке брошенными и забытыми. Да и вспоминать о них было некому – основное руководство нашли и уничтожили. Перед зачисткой Броку удалось увести Зимнего подальше от базы, в один из своих схронов. Тихо радуясь, что Актив был в фазе «передержки», и тому не пришлось в одиночку в ускоренном режиме выводить Солдата из криосна или того хуже – катить тяжелое оборудование со спящим в ней живым биомеханическим оружием, молясь всем богам электричества, чтобы заряда резервного аккумулятора криокапсулы хватило до их «лежки». Этому куратору, казалось, страх был неведом. По крайней мере при первом «знакомстве» с Активом тот так глубоко затолкал в себя это чувство, что не распознал даже Солдат. От командира шла ровная волна спокойствия, готовности вести и подчинять, отдавать приказы, поощрять за хорошие миссии и наказывать за проваленные. И ещё – интерес. Командир наблюдал, разговаривал с Активом, объяснял свои действия. Позволял касаться плечом, трепал по голове за хорошие результаты тестов и не сильно наказывал за плохие. В основном, журил словесно, четко объясняя, где Зимний откровенно проебался, а где просто не дотянул. Сам обрабатывал раны после миссий, расчесывал спутанные волосы, приносил запрещённое вкусное. Один раз даже дал отхлебнуть из своего стаканчика с кофе. У Солдата тогда с ног до головы пробежали приятные мурашки от разливающегося тепла внутри. И он стал ещё сильнее стараться, показывал результаты все лучше и лучше, проходил тесты безошибочно, выслуживался. Только бы ещё раз командир дал коснуться теплой кожи, властно положил руку сзади на шею, сжал плечо, сажая в кресло, невзначай убрал пряди с глаз за ухо, объясняя очередное задание. Дал с рук вожделенный квадратик шоколада, тайно, будто бы похлопывал по щеке в качестве поощрения, а на самом деле быстро прижимал ладонь со сладким кусочком к губам Солдата и аккуратно проталкивал пальцем за щеку, едва тот приоткрывал рот. За особые заслуги. В каждое такое мгновение Солдат сладостно замирал, сдерживаясь, чтобы не потянуться за твёрдой и тёплой рукой. И каждый раз перед заморозкой Солдат искал глазами своего командира, вцеплялся в него взглядом, пока не засыпал, и первое, на чем фокусировался после пробуждения – смуглое лицо, спокойный, твёрдый, чуть ласковый взор темных глаз. Как будто говорящий: «Проснулся, парень, вот и славно». От этого тело, медленно отходящее от заморозки, чуть расслаблялось. Но даже с этим командиром Солдат опасался распускать руки. Когда становилось совсем невмоготу и хотелось коснуться пальцами живой плоти, обхватить мощный бицепс предплечья, он, косясь на шокер у пояса командира, зажимал кисти рук между бёдер (если сидел или лежал) или крепко сцеплял их за спиной (если стоял). Опускал голову, часто, нервно дышал, мелко трясся. Держать себя в руках, перетерпеть, сжать кулаки или бёдра посильнее было сложно, очень сложно. Дестабилизация во всей красе. Командир видел эти попытки сдержать себя, эту жгучую звериную тягу к себе подобному, к теплу тела и скупой ласке. И опережая эмоциональный взрыв и последующее крушение всех и вся, сам обнимал плечи Зимнего со спины одной рукой, прижимал к своей широкой груди, вполголоса проговаривая на ухо «расслабляющую мантру», отчего Солдат медленно, но все же успокаивался, замирал, расцеплял сжатые ладони, оставляя их висеть вдоль тела. Ему было все равно, что именно говорит командир, пусть хоть учебник по огневой стрельбе цитирует, главное – его голосом – спокойным, вкрадчивым, низким, с хрипотцой – обдавая тёплым дыханием висок и ухо. И – прикосновения. – Ну-ну, детка. Успокойся. А то перемкнет еще, придётся опять обнуляться и заново нам с тобой знакомиться. А я жуть как этого не хочу. Я не дам этим мудакам заставить тебя орать от боли как раненому волку. Остынь, вот так. Командир поглаживал Солдата мягкими, но настойчивыми движениями тёплой ладони по телу, убаюкивая, как ребёнка, вполголоса приговаривая: – Расслабь спину, малыш, да, какая у нас напряженная спинка... Расслабь руки... Разожми ладошки, никто тебя здесь не тронет и тебе никого бить не надо... Расслабь грудь и живот... Вот так, дыши глубже... Давай вместе со мной… Вдоооох… Выыыыдох… Расслабь шею... Командир плавно вел ладонью то по спине, то по животу и рукам. Солдат размякал, разжимал стиснутые челюсти, кулаки, опускал плечи. Не издавая ни звука, громко сопя, подавался на ласку, подставляя под ладонь не закрытые одеждой участки кожи. Брок провёл ладонью вдоль шеи вверх и зарылся в длинные пряди на затылке, опуская его голову к груди, массируя кожу. Зарылся пятерней в корни волос, переключился на лоб, поднимая и открывая лицо, плавно потёр, скользнул пальцами по векам, побуждая прикрыть глаза. Погладил скулы и линию нижней челюсти, соединил пальцы на подбородке и медленно спустился ладонью на горло, отводя голову Солдата чуть назад, укладывая его затылок себе на плечо. Второй рукой все так же фиксировал плечи, легко удерживая мощное тело. – Вооот так... Умница, детка. Постоим так ещё немного, я знаю, тебе нужно. Отсчитав в голове 5 минут, Брок медленно подтолкнул голову Солдата плечом вперёд, побуждая очнуться, убедился, что тот крепко стоит на ногах, отвёл его в облюбованный им угол своего кабинета, усадил и только тогда отошёл к своему столу. Сел и продолжил просматривать документы, от которых его отвлекли нестабильность Зимнего и маячившее за ней обнуление. Такие «медитации» помогали зафиксировать ровное состояние на пару дней, до следующей «тихой истерики», как называл это Брок. Когда Зимний начинал молча трястись, не в силах сдерживать себя, Командир бросал все дела и кидался успокаивать своего «малыша», сдерживая нарастающий пиздец. * * * – Сладкий мой, ещё слишком рано, не елозь, дай поспать хоть немножко. Потерпи до утра, – хрипло проговорил Брок и развернулся к нему. Наткнулся на первобытно голодный взгляд сквозь упавшую на лицо прядь длинных волос. Тогда перевернул его к себе спиной и привычно обнял одной рукой за плечи. – Тише, детка, я с тобой, расслабься. Брок, опасаясь дестабилизации и ещё хрен знает чего, что могло произойти с психически травмированным человеком вне привычных манипуляций с электрической машиной и уколами стимуляторов и успокоительных, как мог контролировал состояние Солдата, гася тактильный голод. Но этого перестало хватать. Довольно скоро телячьи нежности перетекли в совместный сон. Брок не то чтобы был очень против. Не считая поломанной психики и протеза вместо левой руки, Зимний как мужик был красив. Смазливая мордашка, печальные оленьи глаза и чувственно изогнутый рот порождали желание любоваться этой нежно-убийственной красотой, холить, лелеять и заботиться, да и, что уж там, быть ближе физически. Поэтому холодная лежанка Зимнего Солдата в углу комнаты на полу скоро сменилась теплой постелью командира. Мантры – близким контактом кожа к коже. Часто без одежды. Солдат, как большой глупый щенок, заползал под одеяло, «под крылышко» к горячему телу, пригревался и крепко засыпал. А Брок ещё долго лежал в темноте без сна, прижимая к своему боку расслабленное тело, и размышлял, почему сука-судьба так жестоко отыгралась на этом бедном доверчивом парне. Зарывшись носом в лохматый затылок завозившегося Зимнего, Брок в очередной раз прижал его покрепче к груди и глубоко и спокойно задышал, стараясь подстроить его дыхание под своё. Солдат угомонился и вроде даже стал проваливаться в сон, но тут случилось ожидаемое и вполне логичное событие. Член Брока ожил. Физиологию сложно обмануть. Плоть от кратковременного, но все же пробуждения владельца дернулась, наливаясь кровью, толчками поднялась, уткнувшись Солдату прямо в ложбинку между ягодиц, не прикрытых ничем. Брок аккуратно, стараясь не потревожить задремавшего Зимнего, отодвинул свои бёдра и прижал стояк к своему животу, для верности проложив между ними одеяло. Прислонился обратно к тёплому телу и прикрыл глаза, сильно надеясь, что от мягкости одеяла эрекция быстро спадёт, и ему удастся доспать свои законные пару часов, пока Зимний не проснётся окончательно, не устроит сонную возню, приваливаясь к тёплому боку командира и пытаясь потереться о него всем телом. Призрачные надежды на сон рухнули, когда едва проснувшийся Брок осознал, что он обнимает подушку, а Солдат, выскользнув из-под его тяжелой и тёплой руки, спустился куда-то ниже, откинув одеяло, и жарко дышит ему в живот, слегка протираясь об него лицом. Эрекция и не думала пропадать, стояк был таким, что и домкратом от живота не отогнуть. И не только утренняя физиология тому виной – лицо Зимнего было так близко к нежному месту, что член стоял как по стойке смирно. «Как стойкий оловянный солдатик» – пронеслось в голове у Брока, и его уголки губ чуть растянулись в усмешке. Брок приоткрыл один глаз и взглянул вниз, оценивая обстановку. Солдат, похоже, тоже был на грани сна и яви, потому что лежал расслабленно-неподвижно, сомкнув тяжелые веки, почти уткнувшись лицом в живот командира. Лишь слегка поводил головой из стороны в сторону, ласкаясь об нежную кожу. Эти потирания шершавыми щеками и подбородком на грани щекотки и удовольствия уносили Брока куда-то если не на облако рая, то уж точно к его вратам. Это было сладостно и мучительно одновременно. Тот, внизу, не торопился переходить к активным действиям, все больше дразня и распаляя своего командира. Брок решил, что парня можно немного и подтолкнуть. – Малыш, ты уж или продолжай, или прекращай. Долго я так не выдержу. – Не открывая глаз, сонно пробормотал Брок, опустил свою руку на голову Солдата, наощупь находя небритую щеку, и нежно обвел большим пальцем края губ, – давай, решай сам. Несколько мгновений ничего не менялось, Зимний все так же сопел в пах, и Брок уже решил, что тот заснул. Решив не будить своего детку и доспать самому, прикрыл глаза. Но тут сквозь сон прорвались новые ощущения: стало безумно приятно, влажно и горячо. Брок ахнул, от неожиданности пропустил пару вдохов, задержав дыхание, и сразу расслабился. И не спешил открывать глаза. Солдат, все так же не пуская в ход руки, прижался лицом к твёрдой плоти, осторожно коснулся приоткрытыми губами головки и замер. Командир ровно лежал на боку, его расслабленная рука так и осталась на голове Зимнего, от собственной тяжести только сместилась немного к затылку. Решившись, Солдат осторожно провел языком по горячей и нежной коже, раскрыл рот и обхватил налившуюся кровью головку. Губами отогнул член от живота, одновременно погружая его во влажное нутро. Командир тихо охнул, выдыхая куда-то в подушку. Сонный Солдат принялся медленно посасывать, моргая и жмурясь от удовольствия. По расслабленному телу пробегали сотни мурашек, сознание погружалось в сладостную негу, веки тяжелели, и не было сейчас ничего приятнее в мире, чем лежать вот так, в тишине, чувствуя на языке восхитительный вкус своего командира, позволяющего вот так касаться, погружать в себя, вылизывать, ласкать и тереться, когда очень хочется, до сведённых скул и сжатых бёдрами рук. Прошла, казалось, целая вечность в неспешных посасываниях, полизываниях и влажных поцелуях в пах. Солдат, успокоившись, то погружался в сладкую дрему с «соской» во рту, причмокивая губами, то будто выныривал из сонного плена и начинал работать языком. Из этого состояния между сном и явью его выдернул шёпот сверху: – Хотел бы я сейчас спустить в твой горячий сладкий ротик, да только ты без всего останешься. Поднимайся ко мне, малыш, приласкаю тебя. Солдат пару раз медленно взял глубоко, отчего у Брока чуть искры из глаз не посыпались, напоследок сочно причмокнул, выпуская влажный член изо рта, и ужом скользнул вверх, навстречу жадным рукам. – Ну что, малыш, изголодался по ласке? – прошептал Брок, когда лицо Зимнего поравнялось с ним. Завёл за ухо выпавшую прядь волос, провел пальцами по скуле, радуясь, как Солдат отзывается на его прикосновения, ведет головой, – не спится тебе, мальчик мой, и мне теперь не уснуть, когда тут такое происходит. Брок провел большим пальцем по шершавому подбородку, и Солдат поймал его, чуть опуская голову, медленно втянул в рот, прикрывая глаза. От этого зрелища у Брока разом вспыхнуло в голове все, что там ещё не перегорело за четыре десятка лет, и быстрой молнией стекло вниз по позвоночнику куда-то в район паха, заставляя член сильно дернуться. – Давай-ка, детка, на другой бочок… – он привычным движением перевернул Зимнего к себе спиной, обнял одной рукой поперёк груди, укладывая его голову на своём плече, и жарко зашептал, прижимаясь щекой к голове, - вот так… Сейчас нам обоим будет хорошо и приятно. Давай уберём твои руки вот сюда... Брок с небольшим усилием отвёл колено Солдата в сторону и вытянул его кисти из мертвой хватки бёдер, засунул их под подушку. Так было нужно. Так было привычно и правильно для Солдата. Без зафиксированных, прижатых чем-то рук им грозило скатывание в нестабильное состояние, когда Зимний трясся, метаясь и сшибая все вокруг, ожидая появления разрядов шокера, а за ними - парализующей боли. Когда это случилось в первый раз, Брок долго не мог успокоить своего «подопечного», сначала позволяя сжать до хруста своё тело, ожидая, что после получения желаемого острая фаза быстро пройдёт. Но понял, что ситуация не стабилизируется, и состояние Зимнего уже ни к черту, с нечеловеческим усилием выпутался из стальной хватки, опустил шокер и сжал Солдата уже сам со спины. При этом в душе не ебя, что с таким нестабильным зверенышем ему делать. На ум тут же пришли сеансы медитации, которые Брок посещал после очередной вылазки в Ирак, где от целого, успешнее некуда подготовленного отряда остался хрен да ни хрена: один раненый командир да пара бойцов с подстреленным не насмерть снайпером. Тогда все вообще стало другим для Брока. Мир разделился на до и после, а нескончаемым кошмарам, в которых его бойцы подрывались на мине или горели заживо, не было ни конца ни края. Брок просыпался в ярости, выламывая спинку кровати и раздирая подушки в клочья, орал и сходил с ума. Он испробовал разные виды терапии, ходил к психиатрам и на встречи с такими же вояками с ПТСР, но особо ничего не помогало. Там он и узнал о медитациях. Сходил на пару сеансов, где сначала лежал и ухмылялся, слушая вкрадчивый голос инструктора о расслабленных пятках и бровях, а потом незаметно втянулся и даже отметил некоторые положительные результаты. В этот раз услужливая память подкинула ему расслабляющую тактильную технику, которую он, чем черт не шутит, решил испробовать на разбушевавшемся Зимнем Солдате. И, к удивлению самого Брока, это сработало. Пусть не сразу, но «подопечный» пришел в относительную норму, затих, замер и под конец даже немного обмяк, прижимаясь спиной к тёплой груди своего командира и откидывая голову на торопливо подставленное плечо. Вот и сейчас, взяв в захват мощное тело, придавив кисти тяжелой подушкой и прижав ее сверху плотнее, Брок приступил к нежным, но настойчивым действиям: длинно и плотно провел ладонью от головы до бедра, притирая кожу, огладил самые чувствительные места. При этом комментируя свои действия ради успокоения Солдата: когда все ясно-понятно, тогда и доверия больше. Каждый раз он все проговаривал, шаг за шагом описывая свои действия, ощущения, не давая Зимнему рухнуть в нестабильность одним неверным жестом, несказанным словом. Ритуалы, предсказуемые и простые, были очень важны. Может быть, этого бы и не произошло, но Брок проверять не хотел. В непонятной ситуации всегда лучше перестраховаться. – Какой ты горячий, гладкий везде, детка. Кожа белая, как молоко. Сейчас погладим тебя здесь… - Брок скользнул ладонью к низу живота, аккуратно обхватил и пригладил давно стоящий член Зимнего. Провел рукой ниже, чуть раздвигая покорно раскрывшиеся бёдра, коснулся пальцами кожи вокруг входа. - Теперь здесь.. Ох, какой ты тут нежный, тёплый, блять.. Твёрдая рука гладила, сжимала и ласкала, двигаясь вдоль живота, груди, прошлась по шее, подбираясь к раскрытым губам, через которые Солдат шумно выдыхал. Пальцы обвели нижнюю губу, натертую твёрдой плотью. - Ох эти сладкие губы.. и язык.. Не знал, что ты такой ласкуша. Как же ты охуенно сосешь, детка. Влажно, блядски правильно, глубоко. Я чуть на тот свет не отправился, когда ты в рот взял почти всё. И ещё бы раз такое испытал… Пальцы скользнули в шелковую теплоту рта, Солдат покорно обхватил два пальца, проталкивая их языком глубже, и Брока унесло на волнах возбуждения куда-то ввысь, и стало невыносимо жарко, тесно, и настолько плевать на все, что происходило вокруг, что если бы сюда вломились уцелевшие агенты ГИДРы с оружием наперевес, он бы все равно не вынул свои пальцы из этого мокрого шелкового плена. - Детка, смочи пальцы своей слюной, побольше. Чтобы с них аж капало. Да, вот так.. Сейчас тебе будет хорошо.. Сейчас нам обоим будет хорошо.. Ты веришь мне, малыш? Ответь мне, сладкий, - Брок коснулся губами нежной мочки Солдата, и тот, скосив на него глаза, секунду поколебался и мягко кивнул. - Вот и хорошо. - улыбнулся Командир, аккуратно вытаскивая мокрые пальцы изо рта Зимнего. Впрочем, безуспешно. Тот так вцепился губами и не отдавал, как ребёнок игрушку, что Броку пришлось пойти на хитрость. Тот впился губами в открытую шею Солдата, в чувствительное место под линией челюсти, оставляя засос и тут же зализывая, что тот ахнул, распахнув рот, и выпустил из стальной хватки пальцы. Не переставая выцеловывать дорожку вдоль шеи до плеча, Брок жарко шептал, обжигая ставшую очень чувствительной кожу: - Сладкий мой, сейчас я снова коснусь твоего входа, там внизу, и вставлю в тебя пальцы. Сначала один, потом другой. Ты меня пустишь, детка? Позволишь сделать тебе хорошо и приятно? Если что-то не понравится, мы сразу прекратим. И не вздумай терпеть, как ты выслуживался в ебаной ГИДРе ради моего одобрения, а потом мы твои переломы лечили. Ты меня понял, малыш? - услышав слабое «Принято», Брок двинулся вниз, предвкушая сладостное давление и влажную шелковистость нутра этого мощного, смертоносного тела, сейчас такого податливого и расслабленного в его руках. Ещё раз хорошенько намочив пальцы уже своей слюной, Брок аккуратно коснулся сжатого входа, погладил там, слегка надавил и медленно скользнул одним пальцем внутрь. Солдат замер и едва дышал, чуть прогнув поясницу навстречу. Приятно, отметил про себя Брок. В ход пошёл второй палец, «подопечный» сладко охнул и насадился по самые костяшки, плотнее вжимаясь спиной в горячее тело. Несколько минут неторопливых растягиваний и поглаживаний изнутри, и Брок, нехотя вынув пальцы, наскоро смазал слюной член и приставил к растянутому входу. - Детка, сейчас я войду в тебя, будет немного неприятно поначалу, но потом будет лучше, пока не станет охуительски хорошо. Ты помнишь наш уговор? Ты не терпишь, а сразу говоришь, если что-то не нравится. Не строишь из себя хорошего мальчика, а доносишь словами через рот. Уяснил? - снова едва различимый кивок лохматой головы. На Солдата было любо-дорого смотреть: раскрасневшийся, горячий, губы приоткрыты, волосы разметались по подушке и лицу, пара прядок прилипла к влажной шее. Брок слегка толкнулся внутрь, просовывая кончик головки, пристально следя за реакцией Зимнего. Мигом напрягшаяся спина тут же расслабилась, послышался негромкий выдох, Солдат нажал затылком на плечо Командира. Приняв это как сигнал к действию, Брок медленно толкнулся ещё дальше и чуть не провалился разумом в сладкую пропасть - Зимний так крепко сжал его там, что тот готов был спустить вотпрямщас. - Господи Боже, как хорошо… Они долго любились в мягкой постели, Брок аккуратными нежными толчками входил в Солдата, тот жарко и шумно дышал через открытые губы, не издавая ни звука. Командир обласкивал губами, зубами и свободной рукой тугие мышцы, такие податливые, расслабляющиеся под его крепкой ладонью. Вскинувшиеся было из-под прижатой подушки руки Солдата Брок перехватил привычным движением. Чуть сжал запястья - живое и металлическое - насколько хватило длины пальцев, прислонил к груди Зимнего, все так же удерживая того в крепкой хватке объятий. Второй рукой обхватил крупный член и в несколько движений довёл его до пика. Переждал острую вспышку, подергивания мощного тела, теперь уже от накатившего удовольствия, едва удерживая вибраниумную конечность, аккуратно дотрахал того и навалился сверху всей тяжестью, сжимаясь от накатившего оргазма. Таких ночей и дней было много. Дестабилизаций - в разы меньше. Солдат без обнуления понемногу оттаивал, взгляд со звериного постепенно сменялся человеческим, голубые глаза светлели. Брок отметил, что Зимний начал позволять себе вольности, уже брал без разрешения еду с общей тарелки, если перед этим не получал указания съесть то-то и то-то. Стянул из соседней комнаты книгу и просматривал ее время от времени, усевшись на пол в углу комнаты. Все закончилось в один из прекрасных (оттого, что спокойных) дней. Брок тихо дремал в кресле у окна, Солдат, сидя на полу, складывал бумажного журавлика. Большая книга «Оригами» лежала перед ним, раскрытая на разделе с животными, рядом уже стоял небольшой бумажный зоопарк. В следующую секунду расслабленный взгляд сменился жестким, как дротик воткнулся в железную дверь, а сам Солдат, мягко подобравшись, метнулся к выходу, вставая сбоку и сжимая металлический кулак. Там, снаружи, кто-то издал еле различимый звук. Обманчиво сладко дремавший Командир тут же очнулся и резко вскочил. Быстро откатившись к постели, одним рывком выдернул именной зауэр из-под подушки, встал в стойку напротив двери, одной рукой загнал Зимнего себе за спину, другой - нацелил ствол на быстро приближающегося за дверью врага. Живым или мертвым. Защитит. Дверь открыли мощным пинком. В комнату, величественно и неотвратимо, влетел, как древнегреческий бог войны на поле боя, Капитан, мать его, Америка. Вздрогнул, увидев нацеленный на него пистолет, тут же принял боевую стойку, прикрывшись щитом, но в следующую секунду опустил, выдыхая. Свои. Живые. * * * - Баки, пойдём со мной. Солдат застыл, услышав чужое имя, повращал глазами, набычился и невнятно пробормотал: - Я не знаю никакого Баки. Взгляд голубых глаз разом потух, надежда и радость от обретения сменились серым разочарованием. Стив приоткрыл рот, начиная что-то говорить, его тут же перебили: - Окстись, Роджерс, парень от обнулений ещё не отошёл, голову от жопы недавно научился отличать, а ты ему тут «бакаешь». Дай мальцу после ГИДРы отдышаться. У него сейчас в башке овсяный кисель вперемешку с боевыми заданиями. Вчерашний день бы в голове удержать, не то что эти ваши сияющие сороковые вспомнить. Дай ему время. Стив застыл посреди комнаты, не решаясь подойти и обнять старого друга, пусть и беспамятного, так угрюмо и неверяще глядящего на него из-под отросших волос. Но главное было не это. Рамлоу пообещал. Рамлоу справился. Рамлоу не подвёл, не подставил, шкурой своей рискнул ради родственной души Стивова босоногого детства, зелёного отрочества и бесшабашной юности. Ради его Баки. И теперь эту родственную душу Стив заберёт с собой, в новую жизнь. Чего бы ему это ни стоило. Брок наперёд знал это. И все же искра сожаления промелькнула во взгляде светло-карих глаз. - Эй, малыш, собирай вещи, ты едешь домой. - проговорил он за спину, чуть повернув голову в сторону. Солдат не шелохнулся. Брок, обернувшись, наткнулся на вопросительный, растерянный и почти жалобный взгляд, вздохнул, наклонив голову. Кинув тяжёлый взгляд на Роджерса, проговорил: - За меня не переживай, я навещу тебя, как… утрясу свои дела. Собирайся. Брок, повернувшись спиной, медленно подошёл к креслу, взял отданную Солдату свою толстовку с капюшоном, протянул не глядя, проговорив с нажимом: - Давай, детка, не ерепенься, тебя ждёт лучшая жизнь. Дружок вон твой стоит ерзает, чуть слюну не пускает от радости на пропавшего товарища, давай, ид… Навалившаяся тёплая тяжесть, казалось, оглушила Брока. В затылок уткнулся нос, шею щекотнули отросшие волосы, металлическая рука легла поперёк плеч, живая погладила по спине. Привычно для самого Брока, но ново для Солдата. Правильно. Обнадеживающе.