Ты не наркоз,
Чтоб входить в тебя медленно…
Пиздабол. От действия спирта в мыслях только нецензурщина, и ей насрать на это. Но есть и одна побочка — пьяная она безумно возбуждается даже от лёгкого касания, и сейчас ей безумно хочется разрядиться, иначе она просто взорвётся, а рядом нет её мужчины. Но кому это мешало? По правде говоря, она часто Гречкину говорила, что ей не хватает секса, часто первая намекала, от чего чувствовала себя неловко, будто ей от него только это нужно, а он морозился, предлагал в другой раз. Вика думала до этого дня, что не сошлись темпераментами, и это нормально. А у него яйца пустые, потому что он идёт и ебёт других, когда они начинают звенеть. Блять, и часто он? Ещё и без защиты, заебись. Не такие букеты она от него ждала. Наивная дурочка. Кирилл даже не в курсе, что под кроватью у них целая коробка с её игрушками — надо расслабляться хоть наедине с собой. Чёрт, да она даже в эти моменты представляла, что делает это с Гречкиным, потому что никто другой не возбуждал. Чёрт, так тупо. И вот теперь она над пропастью как будто стоит, проваливается и ловит дикую дереализацию. Злость часто у неё перерождалась в желание, и в таких случаях кончала Вика намного сильней, чем в спокойном состоянии, когда возбуждение рождается из нежности. Девушка смотрит в окно — там какая- то своя жизнь кипит, и в общем- то ей плевать. Там кто- то счастлив, а её растоптали, измолотили, плюнули в душу. Вика едва на ногах держится и хватается за подоконник, сама удивляется тому, как уже успела накидаться. Ловит равновесие, выдыхает и садится на кровать. Красные простыни — их любимые. Здорово, её он тоже трахает на красных. Возможно, до сих пор. Внезапно её охватывает паника — он часто водил в состоянии нестояния, уже раз десять чуть не лишился прав, но папочка всё уладил. И что? Пусть разобьётся, козлина! Алкоголь будто волной вышибает из брюнетки остатки здравого смысла, она ложится на кровать и переводит дыхание — чёртовы вертолёты — завтра будет плохо. Будто сейчас ей хорошо. Джек Дэниелс хотя бы не изменяет и не пиздит. Сегодня впервые ей не хочется думать о Кирилле, потому что ей до рвотных позывов противно от него. Заходит в телеграм, видит, что видео исчезло. Типа она не заметила? Её до жути ранят слова о том, что его не устраивает её тело — бёдра это больное место, растяжки от стремительного роста в подростковый период — чуть ли не главный комплекс. Она задирает платье наверх и вспоминает, что на ней даже белья нет — всё для него, чтобы где- то в ресторане найти укромное место и забыть о приличиях. С грустью улыбается. Находит канал с АСМР 18+, ищет долго, будто от того, под что себя ласкать, зависит её будущее. Втыкает наушники и опускает руку между ног — безумно влажная, разводит ноги широко, как она говорит, по-блядски, касается промежности и закусывает нижнюю губу. Чувствительность такая дикая, что от прикосновения к головке клитора даже больно. Слегка морщится и ослабляет давление, начинает легко массировать круговыми движениями. В наушниках собственных стонов не слышно, но она даже не отдаёт себе отчёт в том, как громко стонет. Они с Гречкиным так давно не занимались сексом, а она всё терпела — ждала этого вечера, знала, что не откажет он ей сегодня. Пальцем осторожно проникает во влагалище, массирует близко ко входу, толкает глубже. Добавляет второй, шипит от удовольствия. Вытаскивает пальцы и продолжает теребить клитор быстрыми грубыми движениями. Стенки влагалища сокращаются, и Вику крупная дрожь пробивает, алкоголь снимает все границы, она не останавливается и ещё раз надавливает на клитор, ощущение такое приятное, что даже болезненное. Ощущений слишком много, чтобы оставаться в реальности, и она закрывает глаза, дышит неровно, никак не может прийти в себя. Руку сводит судорогой, что ж, это было оправдано. Опускает ткань назад и начинает собирать вещи.***
Из её тут всего два пакета, и в данном случае это хорошо — не нужно вызывать грузовое такси. Так просто и так правильно. И так обидно, что потратила на него год, и что он так охуенно играет в отношения, когда по сути ему нужна была Вика, просто чтобы была подушка безопасности, пока не подцепит в клубе кого- то ещё. Девушка открывает дверь, ещё раз окидывает квартиру взглядом и делает шаг за порог. Но не так быстро. Перед ней предстаёт Гречкин, не менее бухой, чем она сама, с довольной ухмылкой, мимика расслабленная. — Малыха, ты че это, — его шатает и он будто бы случайно её обнимает. — Ой, бля, — хихикает. Девушка смотрит ему в глаза и просто не выдерживает этой наглости. Какой же он хуй, сил нет. По щеке прилетает хлёсткая пощёчина. Кирилл в замешательстве. Вваливается в коридор и захлопывает дверь. Держится за щёку, кожа горит огнём. И он будто даже не понимает, за что это. — Нахер пошёл от меня! , — Вика брыкается, когда белобрысый пытается её поцеловать, удерживая запястья. В конце концов, позволяет ему накрыть губы своими и оставляет укус. — Сука, мне больно! , — шипит Гречкин.- Что я сделал? — Не надо из себя рыбку Дори строить, не помнит он! А как Таню ебал помнишь? А как сам мне прислал порнуху свою домашнюю помнишь, уёбок? Ты не охуел? Я тебя ждала весь вечер, а потом увидела всё. Спасибо и убейся, Кирилл! Гречкин пропускает ядовитые упрёки мимо ушей, снова ломает сопротивление и углубляет поцелуй, на что Вика отстраняется и плюётся. — Фу, блять, ты ей отлизал… — вкус её смазки до сих пор на губах и языке. — Ну сделал приятно девочке, остынь…- ластится, как кот, кладёт руки на талию. — И тебе ща сделаю… — Ты её трахал без гандона, мразь! Хотя нет, один гандон там был, и это ты! Ты бухой, отвали от меня! — Да ты тоже не трезвенница…- язык заплетается. Ему так похуй, что Виктория в невероятном шоке от этих слов и действий. И при этом ловит себя на мысли, что аромат его парфюма сводит с ума, и внизу живота завязывается что- то наподобие возбуждения. Это долбоебизм, она знает, что давать ему — неправильно, а не давать — вопрос сожаления в дальнейшем. Вика ослабляет напряжение и просто позволяет ему сжимать грудь, приспускать ткань с плеч, оставлять засосы и укусы на шее. Гречкин грубо сжимает её бёдра, до боли, и от этого, вероятно, завтра будут синяки. — Сучка, — шепчет это ей в ухо, прикусывает мочку, языком оставляет в ушной раковине мокрые следы. Нащупывает бегунок от молнии и резко тянет вниз — ткань платья с треском расходится на спине. Поднимает руку выше и касается её между ног, грубо массирует клитор и половые губы и вставляет один палец. — Ай, — Вика вскрикивает, ей такое обычное действие кажется грубым, мышцы внутри сжимаются, и от этого больно. — Да ты течёшь с меня, ах ты… больно? Ты в себя легко принимаешь мой хуй, а тут больно? Сучка, — грубые слова мешаются с нежными поглаживаниями. Блондин вынимает пальцы и видит, что её смазки вполне хватит. Ей страшно признаться, но тоже этого хочется, хоть и понимает, что это снова сомкнёт границы порочного круга: он просто будет ей пиздеть о любви, задаривать цацками и машинами, а потом ебать тех, кому нормально мириться с сексом на одну ночь. А она его