***
— Давно сидишь? Даша умела подкрадываться незаметно. Тихая как мышка, бесшумно перемещающая Даша обладала особым чутьем на настроение Сережи и на его негативные мысли. К слову, она была одной из тех немногих людей, которые знали, какие на самом деле отношения связывают его и Жизневского. В свое время данная новость ее, конечно, расстроила, но Даша мастерски скрыла свои эмоции и продолжила общение. В конце концов, друзья из них вышли еще лучшие, нежели любовники. Сережа поднял на нее взгляд и подпер лицо кулаком. — Не очень… — глянув на часы, он вздохнул. — А нет, уже прилично. Пятый час. — Как знала, что ты снова будешь полуночничать, — она положила перед ним небольшой сверток, от которого пахло чем-то мясным. Сев на свободный стул, она достала второй бутерброд себе и откусила кусочек. — Ходила гулять с собакой, увидела, что в театре свет. Решила, что ты голодный и захотелось составить компанию. Надеюсь, ты не против. — Я тебе всегда рад, — ответил Сережа, разворачивая свой обед. Живот предательски заурчал. В следующий момент он с аппетитом вгрызся в булку и едва не застонал в голос. Даша улыбнулась и достала из сумки небольшой термос. Налив чай в крышку, она подтолкнула ее к Сереже. Тот с благодарностью посмотрел на нее. Девушка засмеялась, а потом потянулась к его записям. Сережа напрягся, но все-таки позволил ей их взять. Даша пробежала глазами, заметно хмурясь. Он отложил бутерброд и посмотрел на нее: — Все совсем плохо? Даша вздрогнула и подняла на Сережу удивленный взгляд, похоже, совершенно забыв о его присутствии. А потом наморщила нос и неуверенно кивнула. — Не совсем плохо, но и не отлично. Ты же знаешь, что в театре нельзя врать, ложь зритель чувствует особо остро, а здесь… — она провела пальцем по строчкам на одном из листов. — Она есть. Ты будто механически пишешь, не веря в то, о чем говоришь. — Люди любят хорошие истории. Но цепляют их другие. — О, ну тогда расскажи свою историю с Жизневским, — осознав, что она ляпнула это вслух, Даша стушевалась. — Прости. Он улыбнулся и махнул рукой. — Может ты и права. Ладно, — вздохнув, он поднялся и откинул со лба упавшие волосы. — Я здесь неприлично долго, а у меня все-таки есть дом. Сегодня мои труды отправятся на растопку, но я попробую снова завтра… — … и так до тех пор, пока из-под пера не выйдет шедевр, — закончила за него Даша и улыбнулась. — Все получится. Я в тебя верю. «Еще бы я в себя верил», — подумал Сережа, но вслух говорить не стал.***
— Тебя ждет холодное пиво и такая же холодная пицца. И все это в холодильнике. Ты пропустил футбол. Зенит выиграл, если тебе интересно, — сказал Тихон, не отвлекаясь от телевизора. Сережа подозревал, что тот обиделся — они сегодня договаривались провести вечер вместе, а вместо этого Горошко снова сидел на своем заводе до глубокой ночи. Скинув сумку и разношенные кеды, он миновал кухню, направляясь сразу в комнату. Тихон повернул на него голову и убрал с колен подушку. Прямо на них в следующую секунду Сережа и приземлился, обвивая шею Жизневского руками. — Как долго мне нужно извиняться, чтобы загладить свою вину? — Передо мной или перед Зенитом? Сережа закатил глаза и засмеялся. — Боюсь, перед Зенитом мне не хватит и жизни. Хотя мысленно я был с ними каждую секунду матча. — Знаешь, было бы здорово, если бы ты хотя бы половину от него был со мной физически. — Прости. Я думал, что закончу быстрее. В следующий раз поставлю будильник. — Ну, я знал, что живу с трудоголиком, так что смысл жаловаться. Успешно хоть? — увидев, как Сережа поджал губы, Тихон кивнул. — Понятно. Не расстраивайся. И на солнце бывают пятна. И даже на солнышке, — он улыбнулся, обводя небольшое пятнышко на щеке у Сережи. Тот повернул голову, целуя Тихона в ладонь. — А теперь, солнышко мое питерское, пойдем поедим. Совместный матч ты пропустил, а вот к ужину успел. Ради такого дела я вспомню все свои кулинарные навыки и, так и быть, разогрею нам с тобой пиццу. Сережа уткнулся носом ему в шею, шумно вздыхая. — Я тебя не заслуживаю. — Но я здесь. Значит, все-таки ты достаточно нагрешил, рыжий. Все, отставить депрессивные разговоры. Я ужасно голоден. Сережа погладил его по щеке и посмотрел в глаза. А потом прижался лбом ко лбу. — Я люблю тебя. — Я тебя тоже, восходящая звезда российского кинематографа. Сережа поморщился и покачал головой. — Ты хоть когда-нибудь прекратишь меня так называть? Вот уж ляпнул, не подумав. — Нееет, — протянул Тихон, скидывая его со своих колен. — Я этим горжусь, знаешь ли! Вслед ему полетела подушка и смех Горошко. Может все не так уж и плохо?***
Впрочем, уверенность в этом стала стремительно таять, когда Тихон стал все реже появляться дома и все больше пропадать на работе. Он брал спектакли каждый день, участвуя, в конце концов, практически во всем репертуаре, который шел в Александринском театре. И хотя Тихон все отрицал, у Сережи сложилось впечатление, что тот просто не хотел приходить домой. Горошко тоже стал оставаться после репетиций. Новые сценарии выходили все мрачнее и мрачнее. Труппа хотела было возмутиться, но людям заходило и нравилось, так что все молчали и продолжали работать. А что тут скажешь? Даша пыталась пару раз вывести Сережу на разговор, но тот отшучивался и переводил тему. Так что и она оставила попытки, верная своему принципу: захочет — расскажет. Делиться Сережа не спешил. Вместо этого он все больше закрывался в себе, становился рассеянным. Патлы отросли, падали на лицо, а он будто их не замечал. Только кофты с надписями менял каждый день, поддерживая образ. Остальные делали вид, что верят. Зато никогда еще Горошко не играл с таким задором, с таким жаром, с таким рвением. Он выкладывался по полной, выпускал демонов, давая им разгуляться. Народ ревел, был в восторге. А Даша… Даша молчала и только кидала на него взволнованные взгляды. Ее такой Сережа пугал. Но он не останавливался. Миру новый Сережа пришелся по вкусу. Однажды Горошко почти решился рассказать матери о Тихоне. Он долго мялся, подбирал слова, отвечая совсем невпопад, прежде чем решился. Но когда признание уже было готово сорваться с его губ, мать решила разрядить обстановку: — Представляешь, Лазарев оказался геем. Я вот чего не пойму, красивый молодой мужик с деньгами и гей. Ну что у нас в стране бабы кончились? И Сережа замолчал на полуслове. Потом он как-то свел все в шутку и неловко закончил разговор. Вот только дыра в груди росла все больше, становилась почти осязаемой. Он вдруг почувствовал себя как год назад, когда над ними с Тихоном весел невидимый таймер. И его мерзкое тиканье снова эхом отдавалось в ушах. Сереже хотелось кричать. Только голоса не было.***
Сережа в очередной раз наклонился над туалетом, выблевывая полупереваренный обед. Вытерев рот куском туалетной бумаги, он откинул прилипшие ко лбу волосы и выдохнул. Во рту противный привкус кислого, а глотку будто ободрали щеткой. Сережа коснулся кромки зубов языком и недовольно поморщился. Снова лечить. Снова врать о чрезмерном употреблении колы и энергетиков. Расправив плечи, он привычно нажал на смыв, побрызгал освежителем, а затем почистил зубы. Три приема пищи — два похода поблевать, исключая те дни, когда они оба дома. Как-то он и при Тихоне пытался придерживаться режим, но шум воды не перебил весьма характерные звуки, и Сережа спалился. Тихон тогда ворвался к нему и собирался вызвать скорую. А Сережа делал самые честные глаза из возможных и убеждал того, что просто отравился. После того случая в голове оформились вполне очевидные правила: 1) Не блевать, когда Тихон дома. 2) Когда Тихон дома, мелко резать пищу в своей тарелке и много говорить, чтобы он не заметил, что та не убывает. 3) Держать все таблетки в барсетке, а лучше — в театре, а выпивать перед выходом. Выкидывать блистеры выкидывать блистеры выкидывать блистеры. На его счастье (несчастье), Тихона последний месяц почти не было дома. А Сережа по утрам подходил к зеркалу и все больше ненавидел свое отражение. Никаких скул, только бесконечные хомячьи щеки. Он все больше пил мочегонных (пришлось сменить уже третью аптеку — вопросы Горошко были не нужны), а приемы еды сократил до одного перекуса в день. Сережа научился не вставать резко — кружилась голова, научился говорить медленно, тщательно подбирая слова. Один раз на представлении схватила судорога, так Сережа научился стоять там, где можно всегда сесть. Когда Даша приносила пончики, он улыбался и сетовал на больные зубы. Тогда та стала приносить без начинки и сахара. Горошко съедал половину, а вторую скармливал местной кошке. Та, в отличии от него, выглядела все лучше и лучше. Любимый худи по размеру вдруг стал оверсайз. Сережа соврал, что купил новый. Щеки не уходили. Он подходил к зеркалу и видел щекастого парня, которому впору работать в какой-нибудь пекарне. А Даша смотрела на него через щель двери и тихо плакала, в очередной раз отправляя Тихону сообщение. Ему нужна помощь. Он не ест. Он потерял сознание. Снова. Пожалуйста, отведи его к психиатру. А Сережа смеялся, всеми силами стараясь делать вид, что все хорошо, пока все летело к чертям.***
Тихон прочитал сообщение и заблокировал телефон. Вдохнув-выдохнув, он развернулся и швырнул его об стену. Маленький черный прямоугольник с жалобным звоном ударился и разлетелся на две части. Тихон подошел к подоконнику, вытаскивая пачку сигарет. В углу сиротливо оставалась последняя. И это при том, что пачку он купил всего пару часов назад. Тихон вздохнул и ссутулил плечи. Так много он не курил ни при разводе, ни на сессиях. Только после смерти Вани. По спине пробежали мурашки. Чертова история повторялась. Тихон прикурил. Вообще-то в театре нельзя было курить, но после Тишиной пробежки в месяц без выходных директор закрывал глаза на некоторые его прихоти. Если актер делает кассу и хорошо играет, то пусть курит. Здоровье легких в трудовой контракт не входило. Сжав кулак, он с силой ударил в стену. Кожа на костяшках сбилась до кровавой росы. Он приблизил кисть к себе. Ладонь тряслась. Дурацкое ощущение безысходности накрывало с головой. Приходя домой, он видел то, что больше надеялся не увидеть никогда. Он видел глаза живого покойника. И молился об одном — только успеть, только бы не было слишком поздно. Пытался ли он с ним говорить? Миллион раз. Но Сережа мастерски переводил тему, отшучивался, а потом тащил в постель, где тщательно симулировал жгучее удовольствие. Тихону хотелось схватить его и заорать, что слишком, блять, старается. Станиславский бы не поверил. Да и какое там удовольствие, если он едва не закатывается? Горошко думал, что Тихон его просто больше не хочет. Тихон думал, что Сережа хочет секса только для Жизневского, пока сам еле стоит на ногах. Пропасть непонимания росла. Пальцы обожгла дотлевающая сигарета. Шикнув, Тихон затушил ее о фикус, в очередной раз мысленно извинившись перед ним.***
В небольшой гримерке, где Жизневский отдыхал между представлениями и иногда обедал, висела картина. Она появилась через месяц после смерти Вани, когда Тихон вернулся в Питер и нашел в себе силы зайти в театр. Вообще-то он тогда хотел написать заявление, но его уговорили пока остаться, взять отпуск за свой счет. И Тихон согласился, хотя и не думал возвращаться. Просто не хватило смелости и сил отказать человеку, который стал, своего рода, театральным отцом. В один из дней «отпуска» он шел по Невскому, стараясь ни о чем не думать. По пути попалась выставка картин местных художников. Хозяйка — худая женщина с чуть зеленоватой кожей, встала и приоткрыла рот, намереваясь, видимо, представить товар лицом. Однако от волнения слова застряли посреди горла, выдавая вместо речи жалкие звуки «эээ». Женщина смущенно замолчала. Равнодушно окинув взглядом картины (подобными творцами Петербург славился и полнился), Тихон наткнулся на одну отличающуюся. Он замер. Прямиком с нее на Жизневского смотрела смерть с косой. Она сидела за столом и бросала кости. На одной из тех редких пар, которые Тихон все-таки почтил своим присутствием, им сказали фразу на латыни: Momento mori Забавно, но именно эта фраза украшала каемку картины. Помни о смерти. Как будто, блять, Тихон мог о ней забыть. Он купил ее, пошел в театр и повесил на стену в своей гримерке. Когда он вернулся почти через полтора года со съемок Грома, первая мысль была — выкинуть картину к чертям и никогда больше не вспоминать. Но рука дрогнула — это было слишком. Это как сорвать фотографии Вани и отправить в глубину на дальнюю полку. Нет, он так и поступил, когда они тогда поговорили с Сережей и дали им второй шанс, но одну все-таки оставил. На уголке зеркале черно-белая фотография Вани соседствовала с цветной фотографией улыбающегося Сережи.***
И вот сейчас он снова стоял перед ней, пока, казалось, костлявая строит ему рожи и усмехается. — Ты забрала его, а теперь пришла за Сережей. Ты старая бессердечная сука думала, что я не узнаю тебя, не увижу. Я чувствую твое поганое дыхание, я вижу, как ты тянешь к нему свои руки. С Ваней я помог тебе, сам того не зная. А ты была только рада отобрать его, да? Вырвать кусок моего сердца, оборвать жизнь прекраснейшего из людей. Но знаешь что? — он приблизился вплотную, почти касаясь губами рамки и прошептал: — Пошла ты к дьяволу. Катись к своему рогатому правителю и передай, что вы оба можете поцеловать меня в зад. Нихрена я вас не боюсь. И в этот раз не отступлю, ни за что. Хочешь поиграть? Кидай свои ебучие кости. Только вот я тоже сделаю ход. Поцеловав свой средний палец, он ткнул им прямо посреди изображения.***
Помощь пришла совершенно неожиданно. Тихон только вышел из театра, когда раздалась трель телефона. Филя. Несмотря на творящееся мракобесие, Тихон был ему действительно рад. Остановившись, он нажал на «принять» и улыбнулся. — Привет, Филь. — О, он жив! Он жив, о боже, он жив! Тихон рассмеялся, качая головой. — Пошел в жопу. — Туда не пойду, а вот в Питер приехал. Нет желания пересечься? Когда мы последний раз виделись? Я тут, значит, звоню в театр, чтобы узнать, когда у тебя выходные, а мне сообщают, что Тихон Игоревич хуярит без праздников и продыху. А потом я звоню в Фулкро, а там мне про Сережу выдают тоже самое. Ребят, вы научились общаться телепатически или ночью вместо секса шепчете друг другу на ушко, кто больше работал? Тихону показалось, что его глаза увидели затылок. — Что за любовь к вуайеризму? Не замечал раньше за тобой подобного. — А вот надо общаться чаще, много всего интересного узнаешь. А если серьезно, то я с предложением. Вместо того, чтобы я покупал по очереди билеты на ваши спектакли, давай-ка лучше мы эти деньги честно пропьем в баре? — Мысль шикарная. Только давай для начала вдвоем встретимся. Серегу можно и завтра позвать. Филипп на той стороне телефона завозился, а потом прижал трубку сильнее. — Только не вздумай сейчас сказать, что вы расстались. Нет, серьезно, я прибью обоих. — Нет, конечно, я из ума еще не выжил. Просто поговорить надо по поводу Сереги. Тет-а-тет. Проблемы с ним. К чести Филиппа, вопросы дальше он задавать не стал. Только кинул название бара. Уже отключаясь, вдруг сказал: — Знаешь, у всех бывают проблемы. Но он любит тебя, а ты его. И если этого недостаточно, то люби еще сильнее. 90% проблем это решит, а остальные решите вместе. Вы все равно счастливее большинства. Вы есть друг у друга. А теперь тащи свою задницу в бар. До встречи. Не выслушав ответ, Филя положил трубку. Тихон пару минут просто стоял, глядя перед собой и думая обо всем. А потом написал Сереже смс. Потому что, как ни крути, тот ждет и волнуется. Сереж, мы с Филей в бар пойдем в центре. Ты не теряй меня, хорошо? А лучше сам приезжай к нам, я тебе метку скину. А потом подумал и дописал: Я люблю тебя. :) Ответ пришел меньше, чем через минуту: Вряд ли смогу сегодня, только если совсем ночью. У нас тут финальная прокатка перед премьерой. Может завтра еще раз все встретимся? Было бы классно. Я тебя тоже очень люблю, Тиш. Тихон искренне улыбнулся и убрал телефон в карман. Хотелось бы верить, что все у них впереди, что все получится, что это — всего лишь черная полоса, которая вот-вот должна закончиться.***
В баре Филипп слушал его молча. Тихон прерывался только, когда официантка подходила, чтобы забрать пустые стаканы и принести еще пива или закусок. Правда, спустя три кружки пришлось перейти на кофе — прийти домой в невменяемом виде не улыбалось ни тому, ни другому. Потягивая капучино, Тихон подпер рукой голову и наконец-то закончил свой рассказ. Бледный тоже какое-то время молчал, обдумывая все сказанное. Потерев висок, он зажмурился, а потом заговорил: — Если все так, как ты говоришь, то вообще херово. И давно он так? — Полгода где-то. Ну как Гром вышел в международный прокат. Там какая-то интерблядь написала в комментах, что он щекастый с квадратной мордой. Наши там ее за такие дела с говном смешали, а Серега коммент увидел. И вот, главное, что его тысячи убеждают в обратном — это фигня, а вот та блядь — истина в последней инстанции. — Почему сразу не повел к психологу? Тихон устало оттолкнул от себя чашку, расплескав кофе. — Не замечал. Мало ли, может невкусно или есть не хочет. А потом он же в театре все время. Я таблетки как-то нашел его, — на удивленный взгляд Фили пояснил: — Мочегонка и слабительное. Это я уже потом узнал. Серега мне отчаянно пиздел, что это витамины. Филя крякнул: — Пиздец, витамины, ага. — Я бы и не понял, если бы этот не побледнел как мел, когда я нашел. Ну а потом блевал. Один раз надеялся, что я не услышу, а во второй раз я зашел пораньше. Пытался я, Филь, пытался поговорить, помочь хотел. А у него на все отговорки, переводы темы и прочее. Когда Дашка стала писать, стало совсем плохо. — Делать-то что думаешь? Эта хуйня сама не пройдет, это не сыпь на жопе. — Я потому сейчас и работаю как черт, нарабатываю нам на отпуск. Хотел его сначала в санаторий утащить. Ну, знаешь, СПА и все дела. И под присмотром будет, а теперь вот сомневаюсь. Филипп поморщился и отрицательно покачал головой. — Не поможет. Только хуже сделаешь. Он подумает, что ты его ебанутым считаешь и к врачам сплавил. Тут подход другой нужен. — Ну что мне его дома запирать и насильно пельменями кормить? Так он и тут найдет как выкрутиться. — Дурак ты, Тиш. Вообще ничего не понимаешь? Важнее какой-то интернет телки у него мнение одного человека — тебя. Вот ты ему когда говорил последний раз, что он красивый? Тихон перевел взгляд, а потом пожал плечами. — Я не помню. Реально не помню. Мне казалось, что это само собой разумеющееся. А какой он еще? Самый красивый. — Людям нужно это слышать. Особенно таким как Сережа. — Что ты имеешь в виду? — А сам не понимаешь? — Филипп покрутил в руках зубочистку, а потом сунул ее между зубов, прикусывая. — Твой Серега другой. Это не Ваня. Ваня знал, что он красивый, его-то бесила вся слава, тот образ, который на него накинули. И то ты ему таскал цветочки и кофе его любимый. А Сереже что? — Что? — угрюмо спросил Тихон. — Тебя спросить надо. Что ты ему даришь? Что говоришь? Хоть как-то показываешь, что ты его любишь? — Не знаю. Живем вместе, ужинаем, просыпаемся, спим. Филь, я ведь его реально люблю. — Так покажи. Даже я понимаю, что он щек своих стесняется, пятнышек. Тебе жизнь дала шанс второй после Вани, но ты подумай, каково Сереже? Думаешь, он так просто перестал оборачиваться и сравнивать себя с ним? Что для тебя любовь всей жизни, для него — недостижимый идеал, вечный соперник. И раз случилась такая ситуация, значит, он ему мысленно проигрывает. И это твоя вина. Тихон совсем упал духом. Со слова Фили он совсем мудак, который снова все просрал. А он-то думал, что справляется. Вздохнув, он уронил голову на руки. А потом посмотрел на друга. — Что мне делать? — Есть одна идея.***
РПП, наверное, одна из страшных болезней. Нет, от нее не умирают как от СПИДа, Эболы или того-самого-ковида. Она не выламывает кости, она не заставляет трястись в лихорадке в полубреду, не кровит, не болит, но… поражает голову. Под маской невинности, дружелюбия и решения всех проблем скрывается самый ласковый убийца из возможных. Сначала кажется, что все это — игра, что можно закончить в любое время. В конце концов, ну что плохого в паре дней голодовки? Даже врачи советуют (раз в три месяца, а не раз в три дня, ну да кто их слушает, этих врачей!) Так что все не так плохо. Но потом этого становится мало. Всегда становится мало. Собственное тело в отражении кажется все больше, омерзительнее, противнее, жирнее. Оно будто на глазах заплывает пузырящимся жиром, деформируется, становится похожим на мерзкую рыбу-каплю. И тогда приходит осознание: Твои лучшие друзья — голод и зал. Зал сегодня. Зал завтра. Зал — долго, мучительно и больно. Пресловутое «мышцы тяжелее жира» больше не кажется убедительным доводом. Ведь напольные весы по утрам все еще смотрят укоризненно. Вес буквально складывается в слова «прекрати жрать». Прекрати жрать. Прекрати жрать. Прекрати жрать. Но что, если ты уже прекратил? Чувство голода давно стало лучшим другом, уже некомфортно, когда его нет. А каждый прием пищи превращается в пытку. Тяжело, тяжело, тяжело! Наступает следующий шаг: Блюй. Блюй так много, так долго, пока внутренности не вывернутся наизнанку, пока из тебя не будет выходить только остатки желчи. А потом мучайся от мерзкого кислого привкуса и запаха во рту и в носу. У всего, сука, есть цена. Зато весы, кажется, улыбаются. А цифры меньше. РПП ближе, чем мы думаем. Оно будто только и ждет, пока кто-то обратится к нему. А потом — раз! — и упоминания везде. Форумы, подростки и прочее. И вот ты уже стоишь возле аптечки с четырьмя желтыми таблеточками в руках. Первый раз страшно, а после — знай меняй блистеры и подгадывай время. РПП его, кстати, заберет полностью. У тебя есть планы? О нет, дружок, ты будешь их строить, отталкиваясь от таблеток. Ты, сука, до минуты будешь знать, когда и как подействует. Твой день, твоя неделя будет идеально распланирована. Ошибок РПП не прощает. Или ты хочешь увидеть привес на весах? Ну то-то же. Сначала никто не пьет мочегонку. Каждый знает, что так можно, но пока смысла нет. Пока нет. Болезнь стоит сзади и мерзко хихикает, поглаживая тебя по голове. Все придет. Все придет. Ты ведь уже начал врать о еде, дружок, верно? Начал прятать таблеточки, пока сам рассказывал истории, мол, уже поел, перед выходом перехватил бутерброд. Никто и не видит, как ты ешь, верно? Но вопросы не нужны. РПП не любит вопросов. Вопросы могут все испортить… Ты ведь не хочешь привеса? О, а давай скинем не 5, 10 кг? А лучше 15, смотри, тут все еще жирок есть. Бодипозитив? Смешно. В мире есть одна религия — худые ноги, впалый живот, торчащие скулы. Религия, в которую ты уверуешь. Все остальное — неидеальность. Все остальное — ожирение. Не думал, что тебя это настигнет, да? Ну выплюни, выкини таблетки, смой их в унитаз. Пойди поешь, выпей с друзьями кофе не на низкокалорийном молоке. Давай. Давай. Давай. Неееет, ты уже не можешь. Добро пожаловать в ад. Ты наш главный гость. Сережа смотрел на себя в зеркало, прокручивая это в голове снова и снова. Щеки жгли злые слезы, пока руку оттягивали таблетки. Это больше не шутка. Совсем нет. Сглотнув вязкую слюну, он до боли зажмурился, а после рывком выкинул таблетки в унитаз. Прежде, чем передумать, Сережа ткнул кнопку смыва. Не оборачиваясь, он вышел из ванны, захлопнув дверь. Его трясло. Обхватив себя руками, Сережа три раза вдохнул и выдохнул. Стало чуть легче. Облизнув пересохшие губы, он поплелся на кухню. Налил стакан воды, добавил лимона (пропаганда по телевизору, в инстаграме и прочих соцсетях все-таки действовала на мозг), а после медленно, глоток за глотком, потягивал, смотря на стену. Надо бы ремонт сделать, тут и там отходят обои. Может предложить Тихону заняться этим на выходных? Скоро как раз будет несколько. Только если, конечно, наше светило снова не будет пропадать в театре. Если он действительно в театре. Сережа вылил оставшуюся воду в раковину. Кусочек лимона упал на немытую тарелку с засохшими остатками скудного обеда. Плевать. Сережа развернулся и вышел из кухни. Щелкнул выключатель, погружая кухню в тень.***
Тихон приехал в обед, за два часа до предполагаемого конца обычной рабочей смены. У Горошко сегодня был выходной, так что он просто лежал на кровати, без особого смысла залипая в потолок в размышлениях, поспать или врубить что-нибудь незатейливое на ютубе. Тихона он заметил не сразу, а когда заметил, то расплылся в уставшей, но искренней улыбке. Тихон отзеркалил, однако во всей его позе и даже походке чувствовалось какое-то неуловимое напряжение. Как перед броском, когда все тело сжимается в тугой комок. Он как-то неловко прошел мимо, кашлянул, потоптался, а потом присел на кресло. Сложив руки в замок, Жизневский большим пальцем прочертил у себя на ладони неровный круг. Сережа все это время молча сидел, наблюдая за ним одними глазами. И хотя внешне он оставался абсолютно спокойным, внутри сердце отбивало набат. — Ты хотел о чем-то поговорить? Тихон поднял на него взгляд и посмотрел несколько секунд. Сережа перехватил взгляд и выгнул бровь. — Не совсем. Ну, то есть да, но не только. В общем, Серый, давай прокатимся. Одевайся, — Тихон поднялся, запуская руку в копну кудрей. — Ты можешь сказать это здесь. — Нет. Поедем. — Вот как. Хорошо, сейчас. Сережа поднялся, подошел к шкафу, схватил первые попавшиеся штаны. Натянув их и нацепив самые темные очки, он повернулся к мужчине. — Я готов. — Уверен? — Да. На улице были привычные для Питера тучи, накрапывал дождь. Сережа приготовился отбивать вопрос об очках, но Тихон просто кивнул, а потом показал рукой на дверь. Горошко расправил плечи и пошел. Если Жизневский решил с ним порвать именно так, то он переживет это гордо. Он хороший актер, он все стерпит. А красные глаза не должен увидеть никто, нет, он не будет плакать. Ему очень хотелось в это верить. На улице Тихон остановился закурить. Протянул Сереже пачку, но тот покачал головой и сразу сел в машину. Тихон выкурил полсигареты и сел следом. Молча завел машину, тронулся. По радио начала было играть музыка, но Сережа убрал звук на минимум. Какое-то время они ехали в тишине. Сережа смотрел за окно, Тихон не спешил начинать разговор. В воздухе витало напряжение. Наконец, не выдержав, Сережа развернулся к нему: — Может нам стоит поговорить, о чем ты хотел? Хотя, мне кажется, я догадываюсь. — Филя тут приезжал. — Да, он говорил, но я совсем никак не мог прийти. Хорошо посидели? — Более-менее. Знаешь, пока мы сидели и пили, разговор как-то неспешно повернул в русло наших с тобой отношений. Все началось более, чем цивильно — Фил спросил, как у нас дела, как ты и твой театр. Ну, я и стал обо всем рассказывать. Но чем больше я рассказывал, тем больше понимал, что надо что-то делать. Так дальше нельзя. И Фил со мной согласился полностью. Ты ведь знаешь, он мой лучший друг. Так что… я собрал твои вещи и… — Даже вещи собрал. Ничего себе. Я настолько тебе надоел, да? Мог бы и не подвозить, я бы взял такси. — Загород брать такси очень дорого, а дороги там такие, что хрен проедешь просто так. На джипе нашем сподручнее. Сережа на секунду вздрогнул и непонимающе глянул на него: — Что? В каком смысле загород? Тихон повернулся к нему, нагло и лучезарно улыбаясь. В глазах плясали бесята. Тут уже Сережа окончательно перестал понимать что-либо — он просто пялился на Тихона, ожидая продолжения и объяснений всему происходящему. А тот включил погромче музыку и стянул с Сережи очки, нацепляя себе на переносицу. — Мне они явно нужнее. Короче, птичка моя рыжая, которая хрен знает что себе надумала, дай расскажу. Филя сказал, что я еблан и кусок говна, который тебя вообще не достоин. Но раз уж по какой-то неведанной причине мне улыбнулось счастье в виде Сереженьки Дмитриевича Горошко, то стоит включить голову и фантазию и сделать все, чтобы тебя не потерять. У тебя ужасный график, ты очень устал. Так что сейчас мы с тобой на неделю едем к Фильке на дачу. Его там не будет, у него съемки. Только ты, я, шашлыки и ленобласть. Рядом речка, хорошо. Печку натопим, баньку заведем. Вроде там даже самовар есть, представляешь? Пил когда-нибудь чай из самовара? — Сережа отрицательно замотал головой. — То-то же, обязательно надо попробовать! Там вкус совсем другой, не то, что в этих пакетиках. Сережа прочистил горло, а потом повернулся, все еще настороженно глядя. — То есть… ты не собирался со мной расставаться? — Никогда. — А вещи тогда зачем? — Так мы на неделю едем, ты собрался в одном и том же ходить? — А, — коротко ответил Горошко и нервно пригладил волосы. — Почему тогда просто не сказал? Тихон глянул на него, а потом протянул руку и щелкнул того по носу. Сережа чихнул. — Будь здоров. Потому что сюрприз — это раз, а два — ты вредное, мандящее создание, Горошко, помешанное на своем театре. — Кто бы говорил, — буркнул тот в ответ. — Тебя вообще дома не бывает. Великий, блять, актер. — Так я специально брал дни, чтобы денег заработать побольше и выходных. Придумывал, куда тебя свозить. Хотел на море или в горы, но мы бы везде валялись с акклиматизацией. Ты вон вспомни ту же Турцию. Сколько ты дней лежал? Два? А я не был уверен, что получится намного. Так что филькина дача очень кстати. А в большой отдых на новый год рванем. Ладно? Сережа улыбнулся. — Ладно. Так, стой, блять, — он схватился за приборную панель, а потом полез за телефоном. — А как театр? Там же премьеры, репетиции. Тихон накрыл его руку своей. — Успокойся, душа моя. Даша в курсе, Даша в деле. Тебе выписан недельный отпуск. Она мне вообще сказала тебя как следует кормить и… ну ты понял. Не то, чтобы у меня были другие планы. Сережа вдруг громко и искренне рассмеялся. Вытирая рукой уголки глаз, он выдохнул, а потом легонько стукнул Жизневского. — Пошел ты с такими сюрпризами, у меня чуть сердце не остановилось. — Я тоже тебя люблю. И на улице вдруг стало на пару градусов теплее и солнечнее.***
Приехали они уже к ночи. Дорога была темной, почти неосвещенной (те два фонаря, что были в деревне, стояли скорее как украшение или дань цивилизации), так что Тихону пришлось ехать медленнее. К тому же сидящий на пассажирском сидении Сережа задремал, прижавшись головой к стеклу. Несмотря на лето, вечером все еще было прохладно, так что еще полчаса назад он включил печку. Сережа заметно расслабился и вытянул во сне ноги. Тихон улыбнулся. Дом нашелся у самой опушки леса. Он не отличался от других — типичный деревенский дом, коих по стране раскидано миллионы. Два этажа, деревянное крыльцо, чуть покосившееся от времени, крыша с красной черепицей и небольшой участок буквально на пару соток. Все это укрывалось деревьями со стороны леса, создавая иллюзию уединенности и какой-то даже таинственности. Тихон съехал с дороги и подъехал к воротам. Тихо, чтобы не разбудить парня, он открыл их и загнал машину внутрь. Все также тихо разгрузил багажник, перетаскал все в дом. Пакеты и сумки ломились от еды — совершенно не хотелось следующие дни вспоминать о каких-то земных потребностях, но очень хотелось хорошо провести время, так что Тихон закупил абсолютно все. И только поставив чайник, Тихон подошел к машине и осторожно потрепал за плечо Сережу. Тот спал крепко, так что сначала даже не среагировал. Жизневский было думал его подхватить на руки, но в последний момент тот все-таки завозился и открыл глаза. Зевнув и с интересом огляделся: — Где мы? — На даче у Фили, как и собирались. Ты задремал, не хотел тебя будить. — Много я проспал? — Сережа потянулся назад. Подцепив кофту, он натянул ее и закутался. — Пару часов, не больше. Да и хорошо. Пойдем, там чайник уже греется. Перекусим и ляжем дальше спать, ладно? Сережа кивнул и спрыгнул с порожка, тут же поморщившись — ночная сырь практически тут же пропитала тканевые кеды. Чертыхнувшись, он переминался от холода с ноги на ногу. — Надо что-то взять? Тихон отрицательно качнул головой: — Я все перетащил. Один ты остался. Кивнув ему, парень быстро пошел в сторону дома, находу кутаясь в кофту. Сережа любил, конечно, природу, но почему-то именно сейчас в голову навязчиво лезли мысли, что в городе сейчас тепло, светло и асфальт. В дом он заскакивал, практически не касаясь ногами ступенек. Тихон едва поспевал следом, что-то бурча под нос про гиперактивных подростков. Сережа совсем по-детски остановился и показал ему язык. Жизневский закатил глаза и зашел следом, закрывая дверь на щеколду. Чайник на плите, будто почуяв присутствие гостей, приветственно засвистел, оповещая о готовности. Сережа сам пошел снимать, перед этим, правда, послушав того еще пару секунд. Тихон тем временем раскладывал нехитрый ужин — хрустящий хлеб, свежее масло и фрукты. В его возрасте невольно начинаешь задумываться о вреде переедания на ночь. Когда он расставлял чашки, Сережа, шипя и ойкая, нес чайник. Схватив полотенце, Тихон перехватил его у него и тут же залил заварку. — Хотел с листьями смородины сделать, но в такой темноте я скорее просто свалюсь в куст. Так что пока что обычный чай, а утром уже побалуемся деревенским. Все, налетай. Сережа замялся. Он смотрел на еду, а у самого в голове с бешеной скоростью крутился счетчик калорий. И он не сулил ничего хорошего. Горошко судорожно придумывал отмазки и способы не есть, когда Тихон вздохнул, подошел, а потом с силой усадил и вручил бутерброд с маслом, щедро намазанный вареньем. — У тебя есть пять секунд, чтобы его съесть. — А потом взорвется бомба? — Да нет. Потом варенье сползет к тебе на пальцы, и ты весь будешь липкий. Оно уже начало свой путь. — Зачем вообще тогда было класть его на масло? Тихон непонимающе на него уставился, а потом откусил смачный кусок от своего. Запив чаем, он аж зажмурился от удовольствия. — Да это же лучшее, что придумало человечество! Вкус детства! Судя по виду Сережи, с детством у него это никак не ассоциировалось. Тихон закатил глаза. — Все время забываю, что ты у меня жил в совсем другое время. Это я старая куриная жопка. Давай скорее снимай пробу. Твердо решив завтра голодать, Сережа откусил. Малиновое варенье попало на язык, тут же раскрывая вкус и аромат. Рот наполнился слюной. Едва не застонав, Сережа укусил снова. Хрустящий хлеб с мягкой начинкой в сочетании с маслом добавляли аппетит, проскальзывая в рот быстрее, чем он жевал. Парень и сам не заметил, как разделался с бутербродом. Тихон, довольно улыбаясь, уже протягивал ему новый, который Горошко с радостью взял. — Ты только запивать не забывай, не ешь всухомятку. Чай был тоже не таким как в городе — крепкий, сладкий, с насыщенным вкусом и ароматом. Сереже казалось, что он глотает жидкую амброзию. Тихон что-то говорил про то, что завтра будет еще вкуснее, но Сереже в это вообще не верилось — куда еще-то лучше? Когда и со вторым бутербродом было покончено, а чаю осталось на два глотка, Тихон протянул ему персик — свежий, большой, с тонкой бархатной шкуркой. Когда Сережа укусил его, в рот брызнул сок. Через пять минут окончательно наевшись и разомлев, мужчины вышли изо стола. Тихон обнял Сережу и повел на второй этаж в спальню. Горошко по пути думал о том, сколько он съел, но не жалел — слишком уж вкусно это все было. А завтра можно и поголодать. Да, определенно. — Понравилось? — Вкусная фигня. Вы там в Калининграде скрывали от всего мира тайные рецепты. — Да это тебе любой ребенок СССР сделает. Просто мы теряем то, что создано предками! Сережа закатил глаза и легонько толкнул его: — Все, кончай быть дедом. Тихон примирительно поднял руки, а потом открыл дверь. Спальня была небольшой — всего-то одна кровать, маленький шкаф и столик в углу возле окна. Но было уютно, а это главное. Сережа рухнул на кровать, блаженно раскидывая конечности. Тихон упал рядом, прогнув под собой матрас. Горошко на все это только лениво посмотрел одним глазом. Жизневский подполз и заключил его в объятия. Привстал, а потом нежно, но настойчиво поцеловал того, проникая языком в рот. Сережа обнял Тихона за шею, отвечая на поцелуй, закрывая глаза. — Ты пахнешь малиной со вкусом масла. Классно. Сережа фыркнул, пока сам перебирал пальцами кудри Тихона. Отросли. Тот улыбался, пока сам гладил парня по щеке, лениво оглядывая. Сереже пришло в голову, что Тихон, должно быть, хотел сейчас секса. А он совсем не готов. Мысленно обматерив себя, Сережа подумал, что он вполне может обойтись минетом. Он надеялся, что этого хватит. Будто прочитав его мысли, Тихон завалил его на спину и навис сверху. — А теперь… — он провел рукой по ноге Сережи, подбираясь к его ширинке. Сереже надо было как-то отвечать, так что он постарался игриво взглянуть и сам потянулся в ответ. Хотя, если честно, было ужасно лениво и хотелось просто растянуться на постели. Тихон перехватил его руки и завел за голову. Буквально вытряхнув того из узких джинс, он поиграл бровями: — У меня для тебя кое-что есть. Соскочив с кровати, он скрылся за дверью. Сережа едва не застонал — голова рисовала картинки, где Тихон приносит всякие приблуды и Сереже приходится, краснея, объяснять, что он не готов. К слову, он уже покраснел. Заранее. Тихон вернулся назад меньше, чем за минуту, неся в руке какой-то сверток из ткани. И прежде, чем Сережа сбивчиво начал говорить, Тихон торжественно провозгласил: — Я привез твою любимую футболку! Сережа осекся на полуслове, во все глаза глядя. А потом протянул руку, забирая ткань. Действительно, огромная футболка «Зенит», которую они купили на одном из матчей. Тихон тогда ошибся и купил вместо L — XXL. Дома хотел было закинуть ее в дальний угол шкафа, да Сережа вмешался — выпросил ее поносить. Спалось ему в ней, видите ли, хорошо. Так и осталась футболка, получив новое звание «для сна». И вот сейчас его футболка лежала у него в руках, пока Тихон сиял улыбкой как начищенный пятак. — Ты ее заранее взял? — Ну да. Тебе же надо в чем-то спать. Ночи тут прохладные, так что вот. Сережа совершенно глупо вдруг спросил: — А секс? — А вот мы сейчас тебя переоденем, а потом будем очень долго, очень сладко… — он приблизился, облизывая губы. — … спать. Серый, давай завтра. Тебе выспаться надо, какой секс? Я же не садист. Сказал же — поедим, а потом спать, — зевнув, Тихон зажмурил глаза и помотал головой. — Я и сам засыпаю. Все, давай натягивай футболку, давай ложиться. Сам Тихон просто скинул одежду, оставаясь в трусах. Какую-то ткань ночью, кроме трусов (да и их не всегда), он не признавал. Сережа через голову снял толстовку, скинул ее куда-то на стул и натянул футболку, а после нырнул к Тихону. Сон сморил обоих почти одновременно. Окончательно засыпая, Сережа сильнее прижался и улыбнулся. Выходные официально начались.***
Утро началось, как и положено хорошему утру, в обед. Сережа потянулся и хотел было встать, когда крепкая рука властно прижала его сначала к кровати, а потом одним движением к крепкому горячему телу. Сережа довольно зажмурился, а после коротко поцеловал мужчину в запястье, тут же падая в сон. В следующий раз они проснулись, когда в комнате стало душно, а часы на столике показывали 12:34. Тихон ткнулся носом ему между лопаток, потерся щекой, а потом хрипло спросил: — Выспался, рыжий? — Еще бы, — Сережа потянулся, а потом повернулся в объятиях, оказываясь с ним лицом к лицу. — И я уже давно не рыжий. Год как, если не больше. Тихон взъерошил его волосы, а после пропустил сквозь пальцы, рассматривая. Действительно, рыжина Разумовского совершенно вымылась, да и волосы теперь были значительно короче. — Я по старой памяти. Тебе шло. — Мне сначала тоже нравилось, до тех пор, пока пол России не перекрасилось в рыжий. Жуть. Тихон хмыкнул, а потом уложил его себе на грудь. — Как ты смотришь на то, чтобы мы позавтракали блинчиками? — Ты ведь не умеешь готовить. — Но я чертовски хорош в их разморозке. Сережа прыснул от смеха. — Тогда согласен. — Пойду тогда листьев нарву и чайник поставлю. А перед этим в душ. Я быстро. Чмокнув того в нос, Жизневский сгреб по пути вещи и пошел в душ. Некоторое время Сережа лежал, рассматривая потолок. Мысли текли с утра еще лениво — парень был в стадии «загрузки». Голова пыталась простроить план на день, но Горошко с удивлением понял, что ничего не получается — сейчас был один из редких моментов, когда ему не нужно было решать абсолютно ничего. Только, разве что, что съесть и что надеть. По поводу еды вспомнилось ночное обещание голода. Сережа думал было его исполнить, но мысль о чае с листьями была такой заманчивой, что он с сожалением отмел голодовку. Впрочем, всегда был еще один путь. Маленькие желтые помощники. Сережа уже прикинул, что и как он скажет Тихону, сколько и когда нужно съесть, чтобы подействовало нужное время, как вдруг его прошило осознание: Они остались дома. Он видел буквально перед собой — синяя кофта, лежащая на изгибе дивана, где в левом кармане лежит блистер без трех таблеток. Чертов блистер. Чертова кофта. Сережа подавил желание удариться головой об стену. Закрыв лицо руками, он зажмурился, пытаясь тщетно унять бешено стучащее сердце. Контроль ускользал как песок сквозь пальцы, и Горошко буквально нихрена не мог с этим поделать. Он должен был надеть ту кофту, должен был. Но на нервах (в полной уверенности, что его бросает любовь всей жизни снова) он схватил не ту кофту, а потом было как-то не до таблеток. Выудив телефон из штанов, он трясущимися руками разблокировал его и залез в карты. Второй раз захотелось кричать — в радиусе 30 км не было ни одной аптеки, а доставка и близко не ездила в такую глушь. Ни шанса. Ни чертова шанса. Сережа выскочил в коридор. Вращая головой, он глазами экстренно искал зеркало. То нашлось на первом этаже в полный рост. Перепрыгивая ступеньки, он добежал до него, тут же разглядывая себя. Горошко казалось, что он уже поправился, что тут и там подвисает жир, а на лице снова появляются ненавистные щеки. Он щупал себя и осматривал, когда сзади его обвили крепкие руки, а к спине прижалось мокрое тело. В зеркале ему улыбался Тихон, положивший голову Сереже на плечо. Капельки влаги с кудрей падали на футболку, промачивая ее. — Красивый. Самый лучший, я бы сказал. Пойдешь в ванну? Разве что, чтобы порезать себе вены или отрезать кусок живота, — подумал Сережа, но вслух говорить не стал. Только отрицательно мотнул головой. — Вот и правильно, вечером у нас банька по плану. У Фильки она хороша, просто заглядение. Видел там березовый веничек, ух, напарю тебя! А теперь пошли завтракать. Ты на блинчиках или на чае? — Давай на блинчиках. Разогреть, надеюсь, я смогу без приключений. — У меня не всегда это выходит, так что это большое дело. А я за листочками тогда пошел. — Ага. Что делать, Сережа так и не придумал.***
Про таблетки Тихон знал. Даша сказала, когда он пришел к ней просить отпустить Сережу. Та выдала все под чистую — какие, сколько и как выглядят. Если Сережа думал, что он делает все это незаметно, то очень сильно ошибался — цепкий женский взгляд давно все увидел, а пытливый ум сложил два плюс два. Поэтому, пока Горошко с утра сладко спал, Тихон проверил всю одежду. В одних из взятых штанов нашлись проклятые таблетки. С брезгливостью и отвращением Тихон выдавил их в туалет и смыл, а блистер кинул в печку — чтоб наверняка. Травиться Сереже он не даст. Вообще нет. Знал ли Жизневский, что от этого так просто не лечатся? Знал. Знал ли, что будут, скорее всего, рецидивы? Знал. Знал ли, что нужна помощь психолога и проблема в голове? Знал, к сожалению. Но готов ли был пройти этот путь вместе от и до и бороться до конца? Абсолютно точно да. Однажды он уже потерял так любимого человека. Больше это не повторится.***
Весь день они провели вместе. Тихон, как и обещал, нарвал листьев и даже затопил самовар. Сережа с интересом наблюдал за ним, то и дело порываясь помочь, по факту больше мешая. Для него все было в новинку — в городе такого не увидишь. Зато Тихон был как будто в естественной среде обитания и чувствовал себя просто замечательно. Когда они все-таки приступили к завтраку (по времени это был уже поздний обед), Тихон будто невзначай подсаживался поближе так, чтобы у Сережи не было шанса выплюнуть еду под стол или куда-то еще. Он разговаривал с ним, пока сам подкладывал ему то ягодок, то сметаны. С едой не давил, не клал больше, чем тот обычно ел, но внимательно следил, чтобы парень все проглатывал. Сережа сначала бесился и лихорадочно придумывал, что же делать, а потом сдался — так, значит, так. Может потом у Тихона снизится внимание. Да и вкусно было, что уж тут лукавить. После завтрака, медленно перетекшего в обед, было решено идти на речку. Был вариант отправиться за грибами, но Тихон справедливо рассудил, что бабульки-старожилки уже по утру все разобрали, а ходить по «оборышам» совсем не хотелось. Он, конечно, воодушевленно предлагал Сереже встать завтра в четыре утра и отправиться на грибной промысел, но был справедливо послан с таким предложением. Горошко ему сообщил, что подобные действия давно пора приравнять к психическим расстройствам. Тихон засмеялся и предложил компромисс в виде рыбалки. Идея с рыбалкой Сереже пришлась по душе. К счастью, у Фила и на этот случай было все припасено — Тихон подумал, что, как они вернутся, он ему напишет длинное сообщение с благодарностью, подкрепленное хорошей бутылкой коньяка. Но до рыбалки был еще целый день, а чем-то заняться хотелось. Ни один из них не был огородником, так что ковыряться в грядках (которых к слову, почти не было, если не считать маленькую полоску укропа с мятой) желания не возникло. Да и жарко было — раз в году и в Питере бывает пекло. Так что решено было ехать на речку заранее, прихватив с собой удочки и прочую снасть. В самую жару они покупаются, а вечером, после легкого ужина, примутся удить ничего не подозревающих рыб. На том и порешили. Пока Сережа прикидывал, в чем он не сварится и не обгорит — быстрые сборы его одежды Тихоном были, откровенно говоря, не слишком качественными, — Жизневский уже запрыгнул в плавательные плавки, натянул шорты и собирал провиант. К делу подошел основательно: в жару не так хотелось есть, но пить — просто адски. Да и вопрос здоровья, в котором Тиша, в силу возраста, был уже компетентен. Так что он мелко нарезал лимон, предварительно сняв шкурку (только в романах благородная горчинка всем нравилась, а в реальной жизни от нее вязало рот и хотелось скривиться), добавил немного сахара и чистой колодезной воды. Все взболтал, а потом перелил в термос. За этим занятием его и застал спустившийся Сережа. Обняв мужчину сзади, он положил голову ему на плечо: — Снова колдуешь? Это что, чай? Тиш, мы ж сваримся там. Отвлекшись ровно на секунду, Тихон снова щелкнул его по носу. — Мой юный друг, довожу до твоего сведения, что термос хранит не только горячую, но и холодную температуру. Не знаю, как ты, а я не горю желанием пить теплую мочу в жару, — Сережа хохотнул. — Так что мы воспользуемся термосом. Подняв руки, Сережа окончательно сдался. Осмотрев кухню, он наткнулся глазами на пакеты, прикрытые цветастой старой тканью. — Это с собой? — Ага. Отнеси в машину, ладно? Ключи на столике лежат. И захвати по пути удочки и прикормку. Я сейчас закончу и тоже приду. Тихон пришел через десять минут, таща с собой спортивную сумку с термосом, полотенцами и сухой одеждой. Сережа стоял у машины, натираясь солнцезащитным кремом. Когда дело дошло до ног, он хотел было опереться о капот, но практически тут же отдернул руку — на солнце черный металл раскалился до предела. На вопросительный взгляд Тихона пожал плечами: — Я, видимо, душой все-таки рыжий. На солнце обгораю махом, так что не хочу рисковать. Да и, — он обвел пальцем лицо, вздыхая. — От солнца пятна становятся еще ярче, а я и так долго их замазываю. Тихон закинул сумку на заднее сидение, а потом подошел и подставил руку. Сережа с благодарностью на нее оперся, пока сам жирно размазывал крем по коже. Про то, что Горошко прекрасно выглядел со своими пятнышками и ему отлично бы пошел загар, Тихон решил промолчать. Не хотелось передавить — все равно тот не поверит. С утра поел и не заговнился — уже хорошо. Сережа захлопнул крем и закинул его назад к сумке. Захлопнул дверь, чмокнул по пути Тихона в щеку и запрыгнул на пассажирское место, сходу нацепляя очки и подключая телефон к колонкам. Жизневский пару мгновений стоял и любовался им. Когда Горошко не изображал из себя идеального актера/парня/друга/брата/свата (нужное подчеркнуть), то был прекрасен в своей естественности и простоте. Тихон любил его за эту широкую улыбку, челку, падающую на лоб и за то, как он становился смешливым и счастливым, если ему давали возможность выбрать музыку или смеялись над шуткой. Поймав взгляд Тихона, Сережа выгнул бровь. Тот улыбнулся и покачал головой, перемещаясь на водительское сидение. Когда он сел, машину наполнили звуки музыки. Что-то попсовое, но мелодичное. Тихону понравилось. Сережа сидел рядом и похлопывал себя по бедру в такт. Жизневский ему улыбнулся и тронулся с места.***
Видимо, все местные жители были еще на работе (будние дни все-таки), так что на речке они были одни. Машину Тихон припарковал как можно ближе, в аккурат между небольшим пятачком земли и кустами. Джип отбрасывал тень, хоть немного спасая ситуацию. Конечно, в ближайший час уйдет и она, но пока можно было спастись. Пока Жизневский вытаскивал их вещи, Сережа обследовал прибрежный район. К моменту, как все было готово, он успел пройтись по берегу туда-обратно два раза. Тихон уже разделся до плавок и грыз персик, когда тот подошел. Ткнув пальцем в сторону леса, Сережа коротко сказал: — Бобры. Тихон проследил взглядом в указанную сторону и улыбнулся. — А, да, Фил говорил как-то. Их тут много. Но они безопасные. Сережа хмыкнул, а потом скинул футболку. Тихон проследил за ним взглядом, оглядывая худую фигуру. Выпирающие ребра приковывали внимание, но Жизневский опять-таки промолчал. Только протянул ему персик. Сережа мотнул головой. Пожав плечами, Тихон отложил фрукт. Горошко проследил за ним взглядом, на секунду усомнившись в верности своего решения, но все-таки не попросил. — Я вообще о том скорее, что никогда бобров не видел вживую. Ходят там такие деловые. Прикольно. Ладно, — хлопнув себя по бедрам, он хитро взглянул на Тихона, а потом без предупреждения сорвался с места, по пути крича: — Кто последний, то лох! Тихон матюкнулся, подскакивая. Горошко тем временем с хохотом плюхнулся в воду. Жизневский последовал его примеру, сходу ныряя с головой. Холодная вода освежала. Небольшое течение было, но оно скорее было приятным и смывало запах ила и тины. Вода вообще была на удивление чистой. Тихон вынырнул рядом с Сережей, нарочно окатив его водой. Тот фыркнул, отплевываясь, а потом откинул прилипшие ко лбу волосы. Тихон перевернулся на спину и посмотрел на небо, щурясь от яркого солнца. На душе было так легко и хорошо. Сережа рядом притих. Прикрыв один глаз, он глянул, что тот делал. Сережа тоже лежал на спине и думал о своем. В такие моменты Жизневский его старался не трогать. Молчать сейчас казалось чем-то нужным и правильным. И молчание это было наиболее уютным. Они проплавали часа два-три, периодически выскакивая на берег, чтобы передохнуть и обсохнуть. И если в первый выход Сережа еще как-то сопротивлялся, то во второй и дальше с удовольствием трескал персики и творожный сыр, запивая прохладной лимонной водой. Та была действительно вкусной, а в термосе еще и оставалась прохладной. Когда солнце сбавило обороты и повернуло ближе на закат, они оба растянулись на пледе, переводя дух. В теле была приятная усталость и истома от жаркого дня и долгого купания. Забытые удочки одиноко стояли у машины, так и не востребованные. Сережа на них пару раз глянул, но неожиданно стало жалко рыб. А еще лень. Совместным решением было отправиться на рыбалку в местный продуктовый. Желательно на форель. Желательно сразу в виде стейка. Они собирались уже двинуть в сторону дома, когда небо заволокло тучами. Летняя гроза быстрая — там, где еще минуту назад были облачка, неожиданно оказались тяжелые грозовые тучи, готовые в любой момент пролиться дождем. Поднялся ветер. Мелкая пыль и колючки покатились по проселочной дороге. Мелкие камушки неприятно били по лодыжкам, так что они оба поспешили переодеться в чистые штаны (хвала запасливости Тихона). Зашумела листва, а вся живность вокруг притихла. Смолкли даже сверчки. — Сейчас ливанет. Серый, давай быстрее, собираемся. Следующие пять минут, пока все вокруг темнело, Тихон и Сережа бегали вокруг, собирая нехитрые пожитки. Их, казалось бы, было немного, но разбросаны были буквально везде. В машину они запрыгнули как раз за секунду до того, как на земле обрушился шквальный дождь. Казалось, что сверху кто-то просто опрокинул пару ведер. В метре от носа ничего не было видно. Тихон было включил щетки, но тут же вырубил, понимая, что они сейчас абсолютно бесполезны. — Надо переждать. Сережа рядом кивнул. Тихон хотел было включить музыку, но тот жестом остановил его. — Давай дождь послушаем? — Жизневский кивнул и приоткрыл окно со своей и с его стороны. Сережа улыбнулся и чуть сжал его руку. И без слов было все понятно. Дождь не собирался униматься, но через минут пять первые потоки иссякли; стало видно дорогу. Стоять дальше было скорее вредно — ливень мог размыть дорогу, а толкать машину было занятием малоприятным. Джип, конечно, должен был проехать, но проверять не хотелось. Врубив щетки на максимум, они медленно тронулись.***
Сережа с хохотом завалился в дом, находу отряхиваясь. Схватив кухонное полотенце, он стал вытирать мокрые волосы. За те десять метров, что они бежали до дома, оба успели промокнуть до нитки. Тихон упал на стул рядом, стаскивая с себя противно липнущую к телу футболку. Он тоже смеялся. Сережа завис, а потом начал нагло разглядывать его, даже не пытаясь это скрыть. Тихон выгнул бровь и спросил: — Что-то новое увидел? — Да нет, просто думаю, как же мне с мужиком моим повезло. Красивый такой. Тихон отложил все и посмотрел на него, откинув голову. А потом глубокомысленно произнес: — Не. — Что «не»? — Сережа подобрался и наклонился вперед. В этот момент Тихон перехватил его за руку и потянул на себя, заставляя буквально упасть на колени. Оказавшись с ним нос к носу, Жизневский договорил: — Не — это значит, что мне повезло больше. Это мой самый лучший и самый красивый. — Правила русского языка вышли из чата, — ответил Сережа, заметно краснея. Даже спустя год отношений, он так и не привык к комплиментам. Тихон перехватил его лицо за подбородок, заставляя посмотреть на себя. Светло-серые глаза встретились с голубыми. А после он накрыл его губы своими, не давая и секунды на возражения. Сережа застонал ему в губы, а после обвил руками за шею, прижимаясь ближе. Пальцы скользили в мокрые кудри, кожа соприкасалась с кожей. Тихон целовал его нежно, долго, глубоко. То нежно касаясь языком языка, то завладевая ртом полностью, доминируя. Сережа в этом танце двигался в унисон, подстраиваясь. То уступая, то наступая. Их тела идеально касались друг друга, посылая волны возбуждение. Вскоре последнее игнорировать уже совсем не получалось — Сереже в бедро вполне ощутимо упирался Тишин стояк. Оторвавшись от его губ, Горошко выдохнул и облизнул свои. Зрачок затопил радужку, дышал он тяжело и глубоко. Тихон смотрел в ответ жадно, с вожделением и страстью. Проведя рукой Сереже по груди, он перешел поцелуями ему на шею. Сережа подставлял ее, тихо постанывая. Дойдя мокрыми поцелуями до ушка, он шепнул: — Я до спальни не вытерплю. Как думаешь, у Фили крепкий стол? — Давай сейчас это и проверим. Соскочив с его колен (с явным неудовольствием разрывая касания), Сережа на стол, развел ноги и поманил к себе Тихона. Того не нужно было упрашивать дважды — тело требовало касаний, а душа рвалась к своему рыжему Сереже. Он снова запустил руку ему в волосы, выцеловывая доверчиво открытую шею, покрытую россыпью веснушек; прикусывал кадык, пока руками сминал ткань футболки, чтобы проникнуть под нее, прикоснуться к коже. Сережа весь горел, плавился и подавался на касания. Тихон в очередной раз вспомнил, за что он полюбил Сережу — тот был честным во всем. Он смеялся громче всех, говорил, что думал, любил на максимум. А еще он любил его горящие глаза, которые последнее время совсем потухли. Но, кажется, у него появился неплохой шанс снова их зажечь. Сережа кусал губы, подавался на касания, то и дело нетерпеливо ерзая. Тихон фиксировал его бедра, прижимая к столу. Длинные пальцы очерчивали ребра, поднимались выше к соскам. От легкой прохлады и возбуждения те встали, контурируясь под тонкой футболкой. Тихон прижался губами к шее, оставляя алеющий засос, пока совершенно не стянул с Сережи футболку; за ней же отправилась и его собственная. От касания кожи к коже пробирало мурашками. Сережа гладил Тихона по спине, скользя между лопатками, ногами обхватив поясницу. Собственный стояк болезненно упирался в ткань ширинки. Сережа оторвался от очередного поцелуя и посмотрел в глаза Тихону, чуть прищурившись. — Я… Не дав ему закончить, Тихон положил палец поверх его губ. — Я тебя тоже. Я очень люблю тебя, Сергей Дмитриевич. Именно тебя. Воспоминания больно резанули по сердцу, а глаза едва не наполнились слезами. Сережа помнил, когда именно Тиша называл его так. Почему-то ему казалось, что для Тихона все происходящее не было очевидным и душевные метания самого Горошко оставались за семью печатями. А по факту — он был открытой книгой, которую Жизневский без труда читал, перебирая строчку за строчкой. Тихон положил ладонь ему на щеку и погладил ее большим пальцем, с любовью глядя на него. Сережа положил ладонь сверху и прикрыл глаза. На улице началась гроза, а они вот так просто собирались заняться любовью прямо на обеденном столе. И в тот момент это было самым правильным из всего возможного. Большой палец Тиши скользнул с верхней губы на нижнюю, чуть нажимая. Сережа открыл рот, обхватывая его губами, обводя языком. Тихон толкнулся сильнее, проходя пальцем по шершавому языку, прижимая нежную слизистую к зубам. Сережа прикрыл глаза. Тень от ресниц красиво легла на щеки. Наклонившись, Жизневский провел языком по скуле, оставляя мокрый след. Горошко задышал чаще. Вытащив палец, Тихон ловко расстегнул его ширинку. Сережа обхватил его за плечи и приподнял таз, позволяя себя раздевать. Сколько раз Тихон это делал, но все равно каждый раз сердце ухало и сжималось, а в животе носился ураган бабочек. Когда он остался обнаженным, то Тиша не скрыл довольную улыбку. Провел по идеально выбритой коже ладонью, поглаживая лобок, внутреннюю часть бедер. Присев, он поцелуями покрыл невидимые следы касания пальцев. Сережа застонал и бесстыдно развел ноги, а после поставил одну из них Тихону на плечо, раскрываясь еще сильнее. Тот языком вырисовывал одни только ему известные узоры, гладил то тонкую щиколотку, то острую коленку. Сережа запускал пальцы ему в волосы, не открывая глаз. Все это казалось слишком хорошим сном. Тихон оторвался, посмотрел снизу-вверх и снова положил ладонь на щеку, вынуждая Сережу открыть глаза. Серые глаза встретились с зеленым. Горошко прикусил щеку изнутри, лицо залило румянцем. Тихону показалось это почему-то до одури милым. Поднявшись, он прижался к нему с поцелуем, проникая языком в рот совсем не настойчиво, скорее лаская, даря любовь и заботу. Показывая, что Сережа важен. Потому что он был чертовски важен. Поцелуй первым прервал сам Горошко: он оторвался, растягивая между ними ниточку слюны. Подцепив пальцами пляжные шорты Тихона, он потянул их вниз, наконец-то оголяя и того. Как и ожидалось, Жизневский был в полной боевой готовности. Сережа пару раз провел рукой по стволу члена, большим пальцем размазывая капельку смазки с головки. Тихон застонал сквозь зубы и закрыл глаза. Одной ладонью Сережа ласкал его, пока другой поглаживал по спине. От касаний по телу побежали мурашки. В какой-то момент Тиша накрыл его ладонь своей и остановил. — Я сейчас спущу раньше времени, а у меня на тебя еще были планы. Сережа коротко засмеялся и кивнул. В следующую секунду его опрокинули на стол; между ног уткнулся горячий член с крупной головкой. Он прошелся по ложбинке между ягодиц, вызывая очередные стоны. И хотя они спали вместе уже полтора года, но Сережа так и не смог до конца привыкнуть к размеру Тихона. Облизнув губы, тот на секунду оторвался, чтобы достать из кармана шорт смазку. Сережа рассмеялся, закрывая лицо руками. — Ты ее носил целый день? — Нет, только вот на речку взял. — Зачем? — Сам как думаешь? Подумал, что, ну, на всякий случай? Вдруг нас там страсть обуяет прямо на берегу. — Я потом песок из трусов буду высыпать год. — Я тоже так подумал. Сережа улыбнулся и посмотрел на него. Какой же все-таки Тихон был любимый и родной. А ведь он тут думал о том, что он хочет его бросить. Горошко совершенно серьезно полагал, что сможет это пережить, что сможет двигаться дальше, заниматься карьерой, театром, пытаться жить. Ложь. Глупая, наглая ложь, в которую он сам никогда не верил. Тихон был его самой сильной любовью в жизни. Чертово раз и навсегда. Но кое-что изменилось: Теперь Тихон тоже его любил. И это чувствовалось. Сережа поцеловал его, пока пальцы с прохладным гелем касались его входа, оглаживая, чуть надавливая, но не проникая внутрь. С каждым поцелуем он все больше расслаблялся, доверяя и позволяя большее. Он и сам не заметил, как в него проник сначала один палец, а после и второй. Пальцы у Тиши были большие, жилистые и узловатые, двигались медленно, заполняя. Легкая боль и дискомфорт все еще присутствовали, но уже где-то на фоне. Когда тот подкрутил кисть и чуть согнул пальцы, Сережа заскулил на высокой ноте — пальцы коснулись комка нервов, посылая импульс по всему телу. Поджимались пальцы, сбивалось дыхание. Почувствовав желания Сережи, Тихон провел еще несколько раз, нарочно нажимая сильнее под нужным углом. Член Горошко истекал смазкой, пока сам он до боли прикусывал губу, чтобы не стонать так откровенно. Тихон перехватил его руку и отвел от лица. На ладони остались красные отпечатки двух рядов зубов. — Мне нравится, когда ты громкий, — шепнул Тиша, прежде чем прихватить губами мочку Сережи и протолкнуть в него третий палец. Ему нравилось долго и обстоятельно растягивать Горошко, слышать его стоны, видеть метание и нетерпение от желания. Доводить до того состояния, пока тот не будет готов буквально умолять. В прочем, этим он мог бы заняться и позже — сейчас выдержка откровенно подводила (сказались долгие дни друг без друга). Выдавив еще геля и размазав его по всему стволу, Тихон осторожно приставил член к отверстию Сережи. Перехватив руки, он завел их за голову и сцепил вместе. Белая кожа Сережиных запястий так поразительно контрастировала с загорелыми крупными руками Тихона. Ухватив второй его за бедро, Тихон вошел головкой, давая возможность привыкнуть. Сережа повел тазом и кивнул. Жизневский вошел одним мягким движением. Почти тут же парень едва не задохнулся от ощущений и зажмурился. Тиша наклонился, успокаивающе его целую, слизывая с глаз собирающиеся слезы. Прошло долгих несколько мгновений, и боль ушла. Сережа медленно кивнул. Тихон отпустил его руки и начал двигаться. Поначалу медленный и размеренный ритм постепенно сменился на более резкий, глубокий. Тихон выходил почти полностью, а после толкался так, что по комнате разносились пошлые шлепки яиц о ягодицы. Стол под ними жалобно скрипел и качался на особенно сильных толчках; открытое окно не спасало — в воздухе буквально витал запах секса и разгоряченных тел. Сережу нещадно возило спиной по столу, так что ему оставалось только радоваться, что Филя в свое время не пожалел денег на лакировку — вытаскивали бы занозы все оставшееся время. По спине Тихона катились капельки пота, щекоча поясницу. Он подтянул к себе Сережу ближе, заставляя того обнять себя снова ногами, и толкнулся под новым углом. Парень выгнулся и застонал. Жизневский поймал его стон губами, утягивая в поцелуй. Темп ускорялся, толчки становились глубже, ритмичнее. В какой-то момент Сереже показалось, что его трахают как на отбойнике. И, черт возьми, как же давно ему этого хотелось. Сейчас он не думал о том, как выглядит его тело, лицо, пошли ли пятна на щеках. Но он думал о том, как ему хорошо, как сильно он любит Тихона и быть с ним. Как хорошо сейчас в нем двигается его член, задевая нужные точки, проникая под тем-самым углом. Он царапал ему спину, утыкался носом в шею, дыша все чаще и чаще. Удовольствие подбиралось все ближе, пока окончательно не затмило сознание, отключая остатки разума. Прикусив шею Тиши, Сережа прижался максимально близко и выплеснулся себе на живот, толком не прикасаясь к члену. Практически тут же за ним последовал и Тихон, заполняя парня целиком. *** Дождь за окном кончился, солнце повернуло на закат, а после и вовсе скрылось, блеснув лучами напоследок. Уставшие, но чертовски удовлетворенные, они лежали на диване. От активных проявлений их любви стол все-таки покосился. Тихон посмотрел на него и сделал себе мысленно пометку заказать Филе новый. Сережа щекой прижался к его груди, лениво разглядывая угол на полу. Тихон гладил его по спине, прикрыв глаза. Не хотелось даже курить. По телу растеклась мягкая истома. Едва ворочая языком, Тиша протянул: — Это было слишком хорошо. Сережа привстал на локте и посмотрел на него. — Правда так думаешь? Тихон ответил: — Я никогда тебе не вру. Да и, Сереж, я в тебя спустил четыре раза. Сам-то как думаешь, понравилось мне? Сережа смущенно кашлянул, но довольно улыбнулся, а потом ответил: — Мне тоже. — Я заметил. Иди сюда, — Тихон сгреб его в обьятия и поцеловал в висок. — Нам надо помыться. — Угу, — согласно кивнул Сережа, не собираясь, в прочем, шевелиться. А потом позвал: — Тиш? — М? — Я люблю тебя. Тихон улыбнулся и поцеловал его. — И я тебя тоже.***
В последний день их пребывания было пасмурно. Серые тучи затянули небо, вот-вот намереваясь пролиться дождем. Сережа сидел на качели, согнув одну ногу в колене, а другой периодически отталкиваясь от пола. Рядом с ним лежала потрепанная книжка — библиотека Фила не поражала изобилием, но что-то выбрать можно было. Сережа остановил свой выбор на «Детях капитана Гранта», решив перечитать старую любимую историю. Он даже прочитал страниц десять, прежде чем поднял голову и завис. Вдалеке небо соединялось с полем, разделенное только одиноким деревом. Колосья пшеницы под ветром гнулись к земле, будто трясясь от страха. Одинокие птицы пролетали мимо, стремясь укрыться от надвигающейся непогоды. Значит, все-таки будет дождь. Сережа подставил лицо очередному порыву, одновременно втягивая полной грудью воздух с запахом пыли и озона. Неожиданно скрипнула под тяжестью качель, и рядом с ним, широко улыбаясь, приземлился Тихон. На колено Горошко встала чашка с ягодами и ложкой. Тот обхватил ее руками и приподнял, рассматривая. Черная смородина блестела, будто подмигивая. — Только собрал. Вся сила земли в ней. Сережа повернулся к нему и поцеловал в щеку. — Спасибо. Мне приятно. — Налетай давай, — Тихон перекинул руку через Сережу, обнимая его за плечи. Сережа кивнул и отправил в рот ложку. Кислая ягода брызнула соками на язык, заставляя зажмуриться. Прожевав, Сережа отправил в рот сразу две ложки. — Вкусно. — Филя какой-то особый сорт выращивает. Сколько лет уже обещал дать попробовать, вот хоть узнаем, что там за ягода, — прищурившись, Тихон посмотрел на приближающиеся тучи. Вдалеке сверкнула молния. — Все-таки быть дождю. Сейчас польет. Не успел он договорить, как по небу прокатился раскат грома. Сережа съел еще ложку, а потом отставил чашку и прижался к Тихону. Тот поцеловал его в макушку, зарывшись в волосы. — Надо бы в дом идти. — Не хочу. — Промокнем ведь. — Может быть это последний летний дождь? Побудь со мной здесь. Не растаем же мы, в самом деле. Тихон кивнул, а потом снял с себя кофту и накинул ему на плечи. Сережа натянул ее пониже, сохраняя тепло. В этот момент начался ливень. Молнии перекрывали небо, раскаты грома перебивали друг друга. Дождь лил так, что вскоре маленькие лужи стали ручейками, которые после сливались, превращаясь в потоки. Сережа подтянул к себе вторую ногу, садясь по-турецки. Тихон просто закинул обе ноги и лег Сереже на бедро. Тот привычно перебирал его пряди, то и дело пропуская их между пальцев. Оба молчали, слушая раскаты грома. Потоки воды попадали на грудь и лицо, оставляя влажные разводы на хлопковой ткани, которая тут и там прилипала к телу. Сережа этого не замечал. Пальцы теперь просто покоились в волосах Тиши, который к этому моменту уже дремал, убаюканный дождем. Горошко рассматривал его, думая обо всем, что с ними было и что произошло за эти пять дней. Ему вдруг показалось, что прошла целая жизнь, и что он, приехавший сюда вначале, совсем другой человек, чем тот, что сейчас сидел между ягодами и Тихоном. Мысль о расставании теперь казалась глупой, абсурдной и просто дикой. Тиша его бы не бросил. Это ведь Тиша. Он Сереже обещал. Он Сережу любит. В этом Горошко больше не сомневался. Как и в том, что сам он любит Тишу больше жизни. В голове вдруг стало ясно. Как будто кто-то невидимый взял и разложил все по полочкам. Страхи и сомнения отошли на второй план, куда-то в дальнюю коробку на чердак. И Горошко очень бы хотелось поверить, что все это действительно так и так останется, но в глубине души червяк сомнения нашептывал, что все это — ровно до того момента, пока они не вернутся в такой любимый и одновременно такой ненавистный Санкт-Петербург. Из размышлений его вывело касание. Тихон положил ладонь на щеку Сереже и улыбнулся, встретившись взглядом. Тот подался на касание, прижимаясь сильнее. — О чем думаешь? — О том, что не хочу возвращаться. — Так понравилась деревенская жизнь? — Нет. Хотелось бы остановить это мгновение, запечатлеть его в вечности и самому остаться здесь же. Тихон привстал на локтях и спросил: — Почему? — Потому что здесь я счастлив. — Ты не счастлив в нашей квартире? — Счастлив, но… — он покачал головой. — Дело не в этом. Я не знаю, мне сложно это объяснить. Там… там другая жизнь, обычная жизнь. Все снова вернется на круги своя и… Закончить ему Тихон не дал, положив палец на губы. — И все будет так же, как сейчас. Ничего не изменится. Сережа грустно улыбнулся и покачал головой. Как только они вернутся, атмосфера театра, города, ответственности и комплексов снова захлестнет Сережу, являя на свет скрытые, но никуда не ушедшие комплексы и старые привычки. Образ таблеток уже маячил на задворках сознания, заставляя Сережу нервно дергать уголком губ. Тихон взял его за подбородок и заставил посмотреть на себя. Сережа нехотя подчинился. — Я знаю, о чем ты думаешь. Я не буду пропадать. Больше не буду, Сереж. Принесешь график, я подстрою его под твой. И вдохновение обязательно вернется. Всем нужно переключаться. Даже таким маленьким гениям как ты, — Сережа шутливо пихнул его в бок и улыбнулся. Тихон продолжил: — Но кое-что все-таки изменится. Мы будем больше проводить времени вместе. И это будут не только матчи «Зенита». Мы будем снова ходить на свидания. — Наша кафешка стала слишком популярной, — грустно ответил Сережа. Тихон только махнул рукой. — Найдем другую! Питер — большой город. Будем лазить по крышам, поедем на развод мостов, будем гулять по Ваське до самого утра. Короче сделаем все, до чего не доходили руки. — У тебя фантазии как у туриста, — сказал Сережа. — Разве это плохо? — Нет, — Горошко мотнул головой. — Это мило и замечательно. Я согласен. — А еще, — Тихон приблизился к губам максимально и прошептал прямо в них: — Я каждый день буду говорить тебе, как сильно я тебя люблю. Начну, пожалуй, прямо сейчас. Не дав Сереже ответить, он окончательно сократил между ними расстояние и накрыл его губы поцелуем. И хотя дождь кончился, они продолжали сидеть на качели, поглощенные друг другом и самим моментом.***
Несмотря на опасения Сережи, когда они вернулись в Питер, ничего не изменилось: небо не упало на землю, Фулкро не сгорел, а дома, разве что, засохли два несчастных фикуса, о которых при отъезде никто не вспомнил. Извиняясь, Сережа отдал их соседке, с надеждой, что она позаботиться о них лучше, чем они. И он серьезно задумался о покупке искусственных растений — протирать пыль с них нужно было все-таки существенно реже. На работе его встретили с распростертыми объятиями. Заметно посвежевший и похорошевший, Сережа привлекал к себе внимание. Даша радовалась больше всех. Она вилась вокруг, обнимала и то и дело предлагала пойти обновить гардероб. Пусть Сережа и не заметил, но вся группа выдохнула — к ним вернулся тот самый Сережа, которого они знали и любили — в меру смешливый, серьезный, романтичный, добрый и веселый. Новая постановка пошла из-под пера так, что он едва успевал переворачивать листы. Даша тихонечко пробиралась к нему, периодически меняя пустые чашки на кофе, а пустые коробочки на сэндвичи. Сережа был ей за это безмерно благодарен. Но все-таки главное испытание оставалось дома. Он старательно избегал этого момента, но дальше было оттягивать некуда. Из дальнего угла комнаты, из-под шкафа на него смотрели весы, поблескивая металлическим боком. Сережа дал себе зарок не встать на них хотя бы пару дней после отпуска, продлить момент счастья, но мысли все равно не покидали. Он ведь знал, что увидит там, знал, что будет после этого. На утро третьего дня он проснулся, почистил зубы и одним движением достал их. Короткий звук и на маленьком экранчике засветилось «0.0». Выдохнув, Сережа зажмурился и встал на них. А когда открыл глаза, то увидел, что с собой он привез не только хорошее настроение и вдохновение, но и пять килограмм сверху. Горошко казалось, что сейчас он похолодеет и впадет в истерику. Но он просто стоял и спокойно смотрел на цифры. Сзади раздались шаги, и его талию практически тут же обвили крепкие руки, а шеи коснулись любимые губы. — Доброе утро, любимый. — Доброе, Тиш. Или нет. Я на 5 килограмм поправился. — Правда? — Тихон посмотрел на весы, а потом одним движением подхватил его на руки, будто тот совсем ничего не весил. — А мне кажется, что стал только легче. — Да ну тебя. Ладно, худеть буду. — Зачем? — Потому что я толстый? — ответил он так, будто объяснял ребенку очевидную глупость. — Но это не так. Ты очень красивый. Мне нравится в тебе все. Я люблю тебя любым, Сереж, но сейчас у тебя снова светятся глаза, румяные щечки и прекрасная улыбка. А сам ты не похож на жертву концлагеря, уж прости, пожалуйста. — Пять килограмм — это очень много. — Это мои пять килограмм. Пять килограмм счастья. Пожалуйста, сделай мне одолжение — не потеряй из них ни грамм. Вместо ответа Сережа вдруг попросил: — Опусти меня, пожалуйста. Тихон просьбу выполнил и поставил того на пол. Ни слова больше не говоря, тот ушел в туалет. Жизневский напряженно проследил за ним, а потом со вздохом сел на диван. Внутри на секунду все оборвалось. Неужели все зря? Неужели слишком поздно? Но он же пытался, он же сделал все, он же… Поток мыслей прервал скрип дверей. Сережа вышел, зажав что-то в руке. Встретившись взглядом с Тихоном, он кивнул тому на кухню. Жизневский пошел за ним следом. Там парень достал мусорное ведро и поставил его. Тиша вопросительно выгнул бровь, но не стал ничего говорить, позволяя Сереже самому все объяснять. Тот закрыл глаза, выдохнул, а когда открыл снова, то одновременно разжал ладонь. На ней лежали несколько блистеров с таблетками. — У меня есть проблема, Тиш. Думаю, ты догадывался. Я не знаю, в какой момент все пошло не так, но что сделано, то сделано. Я боюсь, что сам я не справлюсь. Мне нужна твоя помощь. Это будет тяжело, предупреждаю сразу. Это не насморк, такое не уходит за три дня. Придется много бороться, много работать, но… — он сглотнул вязкую слюну. — Если ты будешь со мной, я готов попробовать. Тихон подошел к нему и накрыл ладонь своей ладонью. А после опустил их руки так, чтобы таблетки упали точно в мусор. Проследив за их полетом, он перевел взгляд на Сережу и положил ладонь ему на щеку. — Я всегда буду с тобой. Во всем: в горе и в радости. — … в болезни и здравии, — тихо продолжил Сережа. Тиша кивнул. — Пока смерть не разлучит нас. Потому что я люблю тебя. Сережа ему улыбнулся и обнял крепче, пряча голову в изгибе шеи. — И я люблю тебя. Это ведь слова из свадебной клятвы, да? — А какие еще слова должны быть, если это предложение? — Тихон отстранился и улыбнулся. — Я хотел это сделать вечером, в завершении нашего маленького отпуска, но такой момент упускать нельзя. Тихон в три шага дошел до коридора, вытащил с антресоли маленькую коробочку и вернулся к Сереже. Тот все это время стоял, не шелохнувшись. Жизневский медленно опустился на одно колено, открывая коробочку. — Горошко Сергей Дмитриевич, согласен ли ты выйти за меня замуж? Оказывается, не только девчонки визжат и орут «Да!» во время предложения. Не всегда все будет легко. Но пока они вместе — они со всем справятся. Потому что любовь сильнее любой болезни. Уж Тихон-то точно знает.