Научи, как любить

В начале своей жизни, когда Хосоку едва исполнилось пятнадцать, он называл себя стопроцентным натуралом. В девятнадцать лет его уверенность пошатнулась, и ещё примерно года три он колебался кто же он такой, но все-таки смог дойти до внутреннего согласия: он бисексуал. Когда началась трудная жизнь айдола и совместное проживание с шестью геями, Хосок задумался: "А не асексуален ли я?". Почти каждую ночь засыпать под тонкие стоны Чимина или же блаженные маты Юнги, а иногда подключался и оперный голос Джина, это нужно было иметь железную волю, но Хосок справлялся. Вопрос о своей ориентации ушел на второй план. До поры до времени, ибо когда в его жизни появились младшие, "бродячие", донсэны, этот вопрос снова всплыл на поверхность и изменил свою форму: "Существует ли ориентация енбоксексуал?". Ни девушки, ни парни не интересовали больше Хосока в романтическом плане, а сами отношения больше не казались проклятьем, в котором только трахаться и можно. Нет, он знает, что его друзья стали встречаться не только ради постели, но иногда у Хосока возникали такие подозрения. Феликс показал ему, что отношения могут строиться и на уровне простых обнимашек, без перехода на плоскую поверхность. Их вполне можно было назвать друзьями, если вы слепы на один глаз. Друзья не смотрят друг на друга взглядом полным любви и обожания. Друзья не летят с одной стороны города в другую, чтобы просто поспать вместе в обнимку, или же когда другу приснился кошмар. Друзья не испытывают мурашек, когда касаются ладоней друг друга. И друзья уж точно не целуются где-нибудь тайком до кружения головы. Друзья не флиртуют и не скидывают друг другу фотографии из душа. Конечно же, не ниже пояса, до такого их "дружба" ещё не доросла, но видеть мокрые торсы друг друга уже обыденность. Они не друзья, и оба это прекрасно знают и понимают. Они помнят, что они не друзья, когда Хосок в очередной раз остаётся ночевать у Феликса в общежитии, когда так удачно хены ушли по своим делам, а младшие укатили на гулянку в клуб. Они прекрасно помнят, что друзья так не делают, когда Феликс удобно разместился на коленях старшего и, обнимая его за шею, отдался в плен сладкого поцелуя со вкусом любимого кофе хена. Хосок прекрасно осознает, что совершенно не по-дружески разместил ладони на ягодицах младшего и легонько сжимает их, отчего Феликс прижимается ближе и тихо стонет ему в губы. Дыхания не хватает, но они не могут остановиться. Обоим кажется, что они умрут без касаний друг друга, и совершенно не хочется прекращать сладострастную пытку. Но не только недостаток воздуха заставляет их прекратить совершенно не дружеский поцелуй. - Ликс-и... - отрываться от любимых губ слишком тяжело, но Хосок принуждает себя, вспоминая, что он старший и должен контролировать их двоих, - Подожди, нам нужно остановиться. Но Феликс его не слушает. Он ёрзает, едва слышно хнычет, и останавливаться не намерен, продолжая ласкать шею хена неспешными поцелуями. Ему хочется переступить черту, которая висит между ними уже долгое время, и он чувствует, видит, что хен тоже этого хочет. Так почему бы не сегодня? Почему бы не сейчас? Нежные ладони бережно обхватывают лицо Хосока и заставляют смотреть в горящие желанием глаза младшего. В них так открыто и ярко читается доверие и любовь, а на искусанных, красных губах играет лёгкая, смущенная улыбка. Где-то внутри полыхает сердце Хосока, переполненное любовью к этому очаровательному созданию. Он любит, слишком сильно его любит, чтобы отказывать. Снова горячие касания губ, но в этот раз более пылкие и требовательные. Пыл младшего слишком болезненно обжигает, но Хосок умело его подчиняет себе. Они переступят черту, зайдут дальше, но не слишком далеко. Удовольствие нужно уметь продлевать. Рука Феликса шаловливо ползет вниз, оглаживая выступающие ребра хена и проходясь пальчиками по низу живота. Хосок реагирует слишком резко, когда перехватывает его за запястье, и сдавленно рычит ему в губы, намекая, что рано. Ему хочется подольше насладиться этим моментом. Целовать младшего так, как хочет, и касаться его тела, не испытывая при этом чувства того, что он поступает неправильно и может как-то его обидеть. Феликс млеет от властных ноток хена, но смириться и покориться даже не думает. Его губы все больше саднят от новых поцелуев-укусов, а рука в сильном, но в тоже время нежном захвате ладони Хосока, и он хочет больше раззадорить его. В отместку за ту дистанцию, которую хен постоянно держал между ними. Даже откровенно соблазняющие фотографии, отправленные якобы случайно, не сильно помогали. Стиснув ткань футболки старшего на его плече свободной рукой, Феликс двинулся бедрами вперед, с каким-то садистским удовольствием наблюдая за тем, как исказилось в блаженстве лицо Хосока. Младший раскачивается, будто танцует на его коленях, и сияет широкой улыбкой, а мужчина никак не может собраться, чтобы прекратить эту пытку. В глазах Феликса черти отплясывают, и Хосок готов добровольно сдаться им, пусть даже после этого придется вечность гореть в аду. - Тебе нравится, хен? – губы младшего что-то шепчут, но Хосок не может разобрать ни слова, в голове будто дурман. Феликс остановился и опустился вниз, касаясь ягодицами, плотно обхваченными тканью шорт, члена Хосока, заставляя его задохнуться утробным стоном. Мелкий провокатор и садист, которому в кайф наблюдать, как по кусочкам рушиться самообладание хена. Пока старший пытался восстановить сбившееся дыхание, Феликс схватился за края своей футболки и сбросил ее через голову, разворошив светлые пряди еще больше. Крупные бусинки сосков, белоснежная, бархатная кожа, выделяющиеся кубики пресса, и острые тазобедренные косточки, на которых едва держатся шорты. Енбок был прекрасен, идеальным, он всецело захватил внимание Хосока, у которого от развернувшейся картины перехватило дыхание. И все это, не только тело, но и душу, он дарил, отдавал старшему без остатка, просто так. Потянувшись, словно большая, сытая кошка, младший прильнул к хену, даже не пытаясь скрыть довольную улыбку. Игриво потершись и лениво проведя рукой по груди Хосока, Феликс призывно закусил губу. Усмехнувшись, старший придвинулся ближе и прошептал, едва касаясь его губ, словно издеваясь: - Прекрати раздеваться, Ликс-и, - от прикосновения горячих ладоней по обнаженной коже пробежались мурашки, но до чего ж они были приятны. - А иначе что? – склонив голову, младший капризно потянул за ворот чужой одежды, и нагло ворвался языком в чужой рот. Долго властвовать Хосок ему не дал. Едва обнаженная спина Енбока коснулась мягких простыней, старший навис над ним, и, не отрываясь от карамельных губ младшего, скользнул ладонью по внутренней стороне его бедра. Феликс тяжело дышал, его разрывало на части от глубокого поцелуя, от мимолетных прикосновений ниже живота, и терпеть это не было никаких сил. Тихие всхлипы и подмахивания бедрами не принесли ожидаемого результата, лишь тихую усмешку старшего прямо ему в губы. Хосок отстранился и, не спуская темного, горящего взгляда с разнеженного Феликса сделал то, что тот хотел. Треск ткани ударил по ушам младшего, а открывшаяся картина обнаженного торса хена полностью отобрала возможность дышать. Так близко, так реально. Не видя причин отказывать себе в удовольствии, Феликс провел рукой по груди Хосока, ощущая, как под ладонью гулко бьется его сердце. Ниже, еще ниже, проведя по отчетливо видному прессу, и, не встретив сопротивления, прикоснуться к выпирающему бугорку и почувствовать ощутимый отклик. - Ты снова спешишь, Ликс-и, - однако руку Хосок не убрал, наблюдая с каким интересом младший исследует последствия их далеко не дружеского поцелуя. Феликс быстро учился новым вещам, это всегда восхищало Хосока с первого дня их знакомства, когда младший без проблем повторил за ним сложные танцевальные движения, но кто бы мог подумать, что этот милый мальчишка с солнечной энергией может быть таким бесстыжим. Внимательно следя за сменой эмоций на лице хена, словно изучая, Феликс проник под кромку штанов и не уверенно обхватил его член. Не смотря на легкую неуклюжесть парня, Хосок удовлетворенно охнул и слегка прикусил призывно открытую шею, оставляя на ней свой след, постепенно спускаясь ниже, к горошинкам сосков. В этот момент ему было абсолютно все равно на то, что постепенно распустившееся фиолетовые бутоны могут украсить бледную кожу младшего, и тому придется их прятать. От прикосновения горячего языка Феликс интенсивней задвигал рукой, касаясь большим пальцем головки. Приглушенный стон сорвался с губ Хосока и осел где-то между ребер младшего, там, где все еще горел недавний поцелуй-укус. Старший клеймит его, пока Енбок пытается доставить любимому хену как можно больше удовольствия, даже не смотря на неопытность. Рука ужасно онемела в таком положении, но Феликс даже и не думает сбавить темп. Губы Хосока будто бы везде, его запах окутал полностью, заставив потерять голову. Много, его слишком много, и, кажется, что больше уже попросту не может быть. Он толкается в сжатый кулак, закатывает в удовольствии глаза, пока разум Феликса подкидывает ему все больше и больше ярких картинок, где хен все так же нависает над ним, сжимает его бедра и входит. Медленно, мучительно медленно, и сладко тягуче. Младший хочет все и сразу, но где-то на задворках его задурманенного рассудка мелькает понимание, что рано. Они обязательно попробуют все, но позже. Хен научит, а Феликс, как прилежный донсэн, с легкостью обучится. Дыхание Хосока сбивается окончательно. Темп становится хаотичным, Феликсу все труднее держать руку, но он старается до конца, пусть даже вся работа фактически перешла к старшему. Видеть, как в глазах Хосока взрываются галактики, как вытягивается в удовольствии и блаженстве его лицо и как его слегка трясет послеоргазмовая истома, это самая ценная награда для младшего, пусть даже остались неприятные последствия в виде испачканной ладони. Не отрывая прямого взгляда от раскрасневшегося Феликса, Хосок тянется к прикроватной тумбочке. Он помнит, что где-то там лежат влажные салфетки. Слишком хорошо он знает своего любимого донсэна. Сев между разведенных ног Феликса, Хосок спокойно, осторожно, будто дразнит, вытирает его руку и улыбается чему-то своему. Младшему становится неловко, особенно когда он понимает, что у самого еще крепко стоит, и это никак не скрыть. - Хен, я… - в горле пересыхает, и Феликс забывает, что хотел сказать. Хосок бросает использованную салфетку куда-то за спину, на его губах все так же играет та самая загадочная улыбка, отчего внутри беснуется рой бешеных бабочек. Все мысли улетучиваются, когда Хосок, закинув ногу младшего себе на плечо, целует его внутреннюю сторону бедра. Руки отказываются держать Феликса, и он снова падает на подушки, боясь думать о том, что задумал хен. Шорты вместе с бельем скользят по коже и исчезают где-то в полумраке комнаты. Слишком стыдно лежать полностью обнаженным, но в тоже время чувствовать себя раскрытым, беззащитным опьяняет и кружит голову пуще прежнего. Дыхание Хосока в области живота щекочет, но это быстро проходит, когда его губы поцелуями переходят от выступающих косточек к подрагивающему члену. Феликс не успевает и подумать, как сердце начинает стучать быстрее и громче, заглушая его собственный голос. Ему слишком жарко, слишком душно, слишком хорошо, слишком… Хосок сжимает его бедра до боли, и в тоже время проходится языком по головке, заставляя Феликса давиться стонами. Этот невозможный контраст ласки и грубости сводит младшего с ума. Он не знает, куда деть себя, свое тело, свои ладони, не знает можно ли, поэтому лишь комкает простынь одной рукой, а второй закрывает глаза, прячась в сгибе локтя. Хватка на бедрах становится грубей, Хосоку не нравится, что младший не смотрит. Он ослабляет горло, но крепко держит Феликса на месте, не давая толкаться, и от этого хочется плакать, просить, умолять. Феликс открывает глаза, убирает руку, и сразу же жалеет об этом. Хосок смотрит на него выжидающе, неодобрительно, и младший не знает, куда себя деть, что сделать, лишь бы он снова был ласковым и нежным. Привычный Хосок, которого Енбок знает, и знает, как вести себя с ним. Хосок, которого Енбок не боится. Но почему этот страх так приятен? - Хен… Хосок-хен… - Феликс теряется в своих словах, путает обращения, но он просит, просит через всхлипы, и Хосок смилуется, нежно водя по фиолетовым и красным россыпям на бедрах, и так же медленно двигает головой. Младший смелеет, робко касается выкрашенных светлых волос хена, и больше не боится выстанывать его имя в полный голос, который уже охрип и стал намного грубее, чем обычно. Хосоку нравится слышать его голос, нравится ощущать тонкие пальчики в своих волосах, и нравится видеть, как младший сходит с ума от подступающего оргазма. Феликс кричит его имя, когда Хосок доводит его до пика последними движениями рукой, и понимает, что разум начинает понемногу ускользать от него. Все плывет перед глазами, нестерпимо клонит в сон, а тело налилось слабостью и приятной, сладкой негой. В темноте комнаты младший едва может что-то различить, но он замечает, как хен поднимается с кровати и куда-то уходит. Легкая прохлада гуляет по обнаженному телу, но Феликс не может и рукой пошевелить, чтобы достать до одеяла. Он только и может, что перевернуться на бок, ощущая, как ноют мышцы, особенно на бедре, которое не так давно лежало на плече Хосока. Кровать за спиной прогибается под тяжестью чужого тела. Наконец-то долгожданное тепло от мягкого одеяла и любимый запах хена. Феликс жмется к нему, млеет от ласкового поглаживания по волосам и короткого поцелуя в макушку, и засыпает, убаюканный размеренным дыханием Хосока, его теплом и взаимной любовью. Пусть их отношения сложные в плане того, что запретные, но они слишком любят друг друга, чтобы отказаться от искреннего счастья, которые дарят один другому. И, видя, как на его плече мило сопит этот белокурый мальчишка, Хосок понимает, что готов отказаться от всего, лишь бы Феликс был счастлив и, что самое не маловажное, в безопасности. Карьера Чон Хосока медленно, но верно катится к своему закату, и пусть от этого факта идет легкая грусть, он знает, что времени грустить у него не будет. Его личное солнце, которое будет светить ему со всех мировых сцен, не позволит его улыбке угаснуть. Никогда и ни при каких обстоятельствах. И он сам будет оберегать его свет, как самое важное в этом мире сокровище.