В полшаге

Эпилог Удержи меня, На широку постель уложи меня. Ты ласкай меня, За водой одну не пускай меня. (с) Мельница, "Невеста Полоза" Это была первая ночь за последние месяцы, в которую Ревекка спала спокойно и без кошмаров. На свое большое счастье, она не была подвержена морской болезни, как и храмовник. Болдуин, напротив, зеленел даже от взгляда на фонтан. Поэтому завтракали молодожены только в обществе слуг и капитана. Буагильбер не отпускал еврейку ни на минуту. Они гуляли по палубе, то любуясь видом моря и неба, то пересказывая друг другу события последних месяцев. Так она узнала об обстоятельствах смерти сарацин, а также о том, что храмовник ездил в Аквитанию. Внезапно она поняла, что слишком мало о нём знает и начала забрасывать его вопросами - откуда он родом? Живы ли ещё его родители? Есть ли у него братья или сёстры? Когда у него день рождения? Она задавала эти вопросы с детской непосредственностью, и храмовник с удовольствием на них отвечал. День прошел замечательно, погода была приятной, хоть от воды и тянуло сильным холодом, но к вечеру небо потемнело. - Будет непогода - опытным взглядом определил храмовник. - А это не опасно? - усомнилась Ревекка, хотя знала ответ. - Не волнуйся, радость моя, ничего с нами не случится. Но, если мы не поспешим в каюту, то можем здорово намокнуть. Ужин им подали в каюту , но когда слуги попытались проникнуть туда же, Буагильбер решительно захлопнул перед ними дверь, пообещав, что самолично прислужит господе при еде и раздевании. Он даже потребовал принести ёмкость с водой, для мытья рук, по просьбе девушки. Качка немного ощущалась, но пока, хвала господу, не слишком сильная. Поев и умывшись, они просто сидели обнявшись. Было прохладно, пара свечей немного рассеивали тьму. Ревекка так задумалась, пытаясь переосмыслить все произошедшее, что не заметила, как Буагильбер целует ее кисти, слегка облизнув подушечки пальцев, потом его дыхание - быстрое, страстное - стало ощущаться выше. Она рассеянно перебирала его кудри, уже слегка серебрящиеся на висках. - Ласковая моя, нежная, - шептал он ей, с трудом сдерживаясь, чтоб продвигаться настолько медленно, насколько он был способен. Ее близость и доступность кружили голову, но желание доставить ей удовольствие заставляло его быть терпеливым. Он целовал ее шею, легонько массировал плечи, пока ее дыхание не ускорилось. При этом она вдруг поняла, что ещё до того он развязывал тесемки на ее одежде. Поэтому сейчас девушка осталась частично обнаженной. Его горячее дыхание мало-помалу спустилось все ниже. Нежные и ласковые, пальцы легонько погладили груди, прошлись вокруг ореол. Ревекка чувствовала, что горит, задыхается. Она протянула руки, наткнувшись в потёмках на его плечи, провела сверху вниз раз, другой, ощущая его мышцы и шрамы. Кусая губы от смущения, потёрла большими пальцами его соски и услышала удивленный стон. - Да, да, девочка моя. Боже, я так тебя люблю, сладкая моя, нежная… - Что, сэр рыцарь? - от неловкости ей захотелось его немного поддразнить - Ты удивительная. Такая нежная, трогательная, хрупкая и храбрая. Ты моя героическая малышка, моя, моя, самая чудесная…- его шёпот сделался тише, по мере того, как губы спускались к ее груди. Он прильнул к ее соскам губами, "как младенец", подумалось ей и пил ее сладость. Еврейка не могла сдерживать себя, слабый полустон-полувздох сорвался с ее губ его именем: - Бриан! - Что, мое счастье, мое чудо? - его поцелуи, совсем уж непристойные, постепенно спускались все ниже. Одновременно с этим он продолжал обнажать ее. Сейчас из одежды на ней оставалась одна лишь нижняя юбка, да и та держалась уже слабо. Ревекка прямо позавидовала его прыти. Сама она не была столь искусна в раздевании вслепую, да и опыта в таких делах у нее не было. Поэтому она просто позволила ему разоблачиться самому, лишь изредка помогая, если тесемка застревала или обрывалась. В слабом свете свечи его тело матово поблескивало. Она следила глазами за отсветом, тени качались, волны стали сильнее. Это рождало причудливые картины. Ревекка смущённо прикрыла глаза, не желая быть застигнутой за разглядыванием самой, как ей казалось, стыдной части его тела. Бриан тихо рассмеялся, нежно поглаживая ее спину. - Нет никакой нужды в ложном стеснении, жизнь моя. Ты, как медик, видела уже обнаженных мужчин, не так ли? Мы ведь говорили с тобой об этом! - Эммм…. Ну да, видела, разумеется, но мне лично они в тот момент ничем не угрожали!... - Поверь мне, о сладчайшая из девушек, что и этот не несёт тебе никакой угрозы. Я лично удержу его! Он покрывал поцелуями ее живот, языком выписывая на коже сложные узоры. Она поймала себя на том, что ей хочется неосознанно последовать его примеру, ласкать его, пока он не будет совсем мягок, податлив, словно воск. Кожа ее покрылась приятнейшими мурашками, когда его губы оказались там, где она никак их не ожидала. О, конечно, она знала, что рыцари храма известны своим неуемным любострастием. Никогда она даже представить себе не могла, как это, ей и сравнивать было не с чем. Как сторонний наблюдатель, она ощутила, что ее тело не поддается ее же контролю. Она стонала и нетерпеливо хныкала, не отдавая себе в том отчёта. Его пальцы, смоченные его же слюной, сменили его губы. А губы в это время накрыли собой ее рот, жаждущий, ждущий, и их языки переплетались между собой и догоняли друг друга. Она почувствовала, как что-то твердое коснулось ее тела. «Что ж,»- сказала она себе,- «Ты знала изначально, чем все закончится, ты хотела этого». Сквозь любовную сладость ее пронзило непонятным страхом, и она открыла глаза. В его глазах она увидела страсть и нежность, счастье и неверие в собственное блаженство. - Не бойся, маленькая моя. Я не причиню тебе боли, это приносит радость, только радость, это прекрасно – доставлять тебе удовольствие. Не противься мне, моя сладость, дыши со мной, вот так, все хорошо, я тебя обожаю! Было странно и поначалу больно, она казалось самой себе криворукой неумехой, не могущей даже раскрыться перед любимым мужчиной. Впрочем, как медик, она хорошо понимала, что это ощущение преходящее. Волны качали корабль, а в каюте еврейке казалось, что она сама волна - вверх, вниз, вверх, взлетая на гребне восторга, вниз, обрушиваясь, чтоб ещё раз взлететь вверх. Буагильбер двигался очень осторожно, стараясь доставлять возлюбленной наибольшее удовольствие. В какой-то момент, она и сама не поняла, когда, он коснулся ее губ своим пальцем, смоченным красным. - Возлюбленный мой протянул руку свою сквозь скважину и внутренность моя взволновалась, - тихо прошептал он ей на ухо, не переставая двигаться, медленно, ах, как медленно. Она удивлённо расширила глаза. - Большие воды не могут потушить любви и реки не зальют её. - эта фраза крутилась у нее в голове весь вечер. Он чувствовал, как она понемножку расслабляется, как начинает двигаться в такт с ним, ее тихие, но страстные вздохи, ее стоны. Ее руки крепко держали его за спину, их сердца стучали в унисон. Волны поднимались все выше, волны удовольствия захлестывали их, вверх, вниз, да, ещё, что ты со мной делаешь?, счастье моё, вздох, да, да, да, любимая!....... Стук сердца - гулкий, отдающийся во всем теле, тишина, только плеск волн, вовсе не таких высоких, как минуту назад - или это им показалось? Стон - ее, его? Сладкий вздох. - Я тебя нежно. - говорит он, приподнявшись над нею на локтях. - Шшш.... Нет, Бриан, не так. Я тебя люблю…- хороший мой.... - Родная моя…. Тишина. Сумрак и плеск волн. Наверное, так и выглядит счастье. - Сэр рыцарь… - Ммммм… Что, душа моя? - Слезьте с меня, а? Очень дышать хочется! - Ты на что намекаешь, девочка? На то, что я для тебя слишком тяжёл? - Ну, не то чтоб прямо намекаю… но да, немного. - Придется тебе доказать, как легко я умею тебя касаться. Вот так, и вот так. Нравится? - Да, мой… моя жизнь… Бриан, погоди минутку, а на корабле есть книги? - Истинно еврейская женщина… думает о книгах в такой момент… иди ко мне, я тебя заставлю думать о совсем других вещах…. - Как бы не так, сэр рыцарь… Это я вас заставлю…- - Господи, как я люблю тебя. Наконец я могу тебе об этом сказать. Не прятаться, не стесняться…. - Как говорил один мудрец, с востока, "Смерть стоит того, чтоб жить. А любовь стоит того, чтоб ждать". Она дремала у него на груди, а он смотрел широко раскрытыми глазами в потолок каюты и чувствовал себя отчаянно, до ужаса… Счастливым. Снаружи начался дождь, он барабанил по стенкам каюты, наводя дрёму и уют. В голове металась одна из странных песенок Элии, самый ее конец: Я никогда не любил ворожить, Я никогда не любил воскресать, Я никогда не любил воевать, Я никогда не любил… Но иначе не мог. (песня Канцлер Ги, "Тень на стене") Теперь он понял, насколько это было правильно. Он и вправду никогда не любил. Боже мой, какое мощное оружие теперь есть против него у ордена Храма. Когда они узнают про мнимую свадьбу, начнется страшный скандал. Он и представить себе не может, какие испытания и трудности ждут и его и Ревекку. Насколько сложной будет их жизнь на святой земле. Ничего, главное - они вместе. Конец