Дилер материнского тепла

Юнги, если честно, совершенно не представляет, зачем бы кому-то подобным заниматься. Но люди находятся. Он старается не уточнять у них мотивы и причины, желая думать, что это просто душевная доброта и стремление оказать помощь нуждающимся. Юнги — акушер-гинеколог, и помимо радостных слёз счастливых родителей, он также вынужден сталкиваться с отказом от детей. Омеги, которые не сделали вовремя аборт, которым не позволяли принципы, родители или другие обстоятельства, оставляют собственных детей сразу после родов. Таких детей называют отказниками. Они остаются без родителей в стенах родильного дома, где врачи выхаживают их с пару недель, а затем передают социальным работникам в детские дома. Но существует ещё одна сторона всего этого кошмара — омеги-волонтёры, которые проводят время с новорождёнными, помогая им в ранней социализации. Дарят им тепло своего тела, успокаивают запахом своих феромонов. Ведь врачи и медсёстры не в состоянии подарить всем малышам материнскую любовь, которой лишаются эти дети. Новорождённые действительно спокойнее с ними. Они не плачут так много, охотно кушают и ластятся к теплу взрослых омег. Но никто за такую работу не платит, это делается исключительно из благородных побуждений. Мало кто захочет просто за «спасибо» сидеть целыми днями с новорождённым комочком на груди. Но этот омега тут по выходным уже в течение нескольких месяцев. Он привычно снимает с себя одежду, принимает быстрый душ и получает от медсестры длинную запашную рубаху. Надевает её на голое тело и направляется в тихую комнату с креслами-качалками. Тут есть детский уголок, но он почти не используется. Есть книжки, которые волонтёры почитывают малышам, но вряд ли те понимают глубокий смысл сказки, зато успокаиваются от тембра голоса. Парень садится в кресло, выбрав заранее книжку про Маленького Принца. Юнги входит в комнату с недовольно хнычущим малышом в кювете. Омега приветствует его расслабленной улыбкой. И хотя новорождённых обычно разносят медсёстры, к этому парню Юнги наведывается самостоятельно, и за последние три месяца весь персонал уже понял это. — Здравствуй, Чимин, — Юнги улыбается ему. — Здравствуй, доктор Мин, — Пак кладёт книжку на столик возле кресла и выпрямляется. Юнги берёт на руки малыша, который только сильнее начинает хныкать, а затем вовсе плачет, изогнув губы в желании раскричаться ещё пуще. — Крикливый малый, — усмехается Мин, покачивая его в своих больших и уверенных руках. — Вчерашний. Ему как никогда нужен ты, — Юнги осторожно передаёт новорождённого Чимину, и тот распахивает рубаху, оголяя грудь и часть торса. Мин совсем не обращает на это внимания, потому что понимает значение такой процедуры. Малыш должен прижиматься к голой коже омеги, чтобы всем телом чувствовать с ним близость. Чимин перенимает малыша из рук акушера и укладывает себе на грудь так, чтобы его головка лежала на плече, ближе к основанию шеи, где пахнет сильнее всего. — Ну, тише, — шепчет Пак, наклонив голову к ребёнку. Смотрит на него, гладит по спинке и раскачивается в кресле. — Держи, — Юнги берёт сложенный аккуратно плед, расправляет и накрывает им омегу с ребёнком. Чимин одну руку выуживает из-под одеяла и накрывает ей головку малыша с едва виднеющимися завиточками волос. Он притирается к хнычущему ребёнку, всё никак не желающему расслабляться в руках незнакомца, прижимается щекой к его виску и тихо напевает что-то, поглядывая на застывшего напротив них Мина. Он усмехается, а акушер чуть тушуется. — Кормление, как обычно, через час. А пока я принесу тебе чай и тёплые носки. Ты снова босиком. — Мне комфортно босиком, я не мёрзну, — отвечает негромко Чимин, почти не меняя своего голоса. Как напевал малышу что-то незамысловатое, так и ответил врачу. — Я понимаю, но всё равно принесу. Не хватало только, чтобы ты простыл, — Юнги откатывает кювету к стене и тихо выходит из комнаты. Юнги чувствует огромное сожаление, потому что он бы с удовольствием прижался носом к ароматной венке на шее этого самого Чимина, тоже бы поспал у него на ручках, но… он на блокаторах запаха. Акушерами-гинекологами принято становиться, если ты омега. В таком случае пить лекарства не приходится, и ты можешь понять пациентов, изменения их запаха и прочие симптомы беременности и здорового её течения, не вызывая подозрения или недоверия. Но Юнги — альфа. Редко можно встретить в этой области альф, потому что омеги, да и их партнёры, вряд ли захотят вверить себя и своего ребёнка в руки незнакомому альфе. Куда большим спросом пользуются врачи-омеги. Юнги удалось пробиться сюда, удалось добиться какого-никакого почёта и доверия, но блокаторы пить приходится постоянно. Без них ему запрещено появляться в стенах роддома. Юнги сожалеет, потому что не чувствует запаха Чимина. А все говорят, что он хорош. Дети успокаиваются от его феромонов, даже все омеги блаженно прикрывают глаза. Медсёстры говорят, что этот парень пахнет приятно, успокаивающе. Ничем таким конкретным, но его запах имеет почти что прямую ассоциацию у всех с тёплым, грудным молоком матери. И Юнги очень жаль. Он возвращается в комнату с большой кружкой травяного чая и мягкими носками. Ставит кружку на столик рядом с книжкой, а после опускается на колени. — Можно? — спрашивает он, собираясь уже надеть носочки на босые ноги парня, но вовремя спохватывается, потому что это как-то слишком. Чимин смотрит на него, светя румяными щеками, и кивает. Мин берёт одну стопу и натягивает на неё носок, что проделывает и со второй. — Тебе не холодно? — Доктор Мин, всё в порядке. Тут идеальная комнатная температура, сквозняка нет. Ни мне, ни малышу никакая простуда не угрожает, — уверяет его Чимин, продолжая равномерно качаться в кресле, — разве что, разрыв сердца от количества заботы с вашей стороны, — хихикает он, а когда малыш снова всхлипывает, возобновляет поглаживания по спинке и шепчет ему на ушко спокойное «тш-тш-тш». — Это чересчур, да? Прости, — неуверенно мнётся Мин. Рядом с этим омегой он сам не свой. Уже весь персонал хихикает над ним и пальцами тычет. Мол, ну что ты за размазня, доктор Мин. Где ваш гордый альфий стан? — Я солгу, если скажу, что мне это не нравится, — тихо отвечает Чимин, облизывая чуть подсохшие губы. — У тебя много работы? — О… мне уйти? — вдруг спохватывается Юнги, собираясь уже покинуть комнату, будто бы его намёком попросили скрыться с глаз подальше. — Нет! Нет, я имел в виду, если ты не занят, посиди с нами? — улыбается Чимин. И Юнги вспоминает, что у него много неподписанной документации, что омега из триста первой мучается в схватках, что его скоро будут ждать на осмотре несколько омег на ранней стадии беременности. Но он нежно улыбается. — Посижу, конечно, — он усаживается в соседнее кресло в метре от Чимина. Тот довольно сопит, следя за акушером. — Как тебе удаётся? — интересуется Мин, потому что крикливый малыш, который не давал сегодня ночью никому спать, сладко чмокает губками, жадно дышит феромонами омеги и довольно хрюкает. Он не плачет и не вырывается, не дёргается и ни на что не жалуется. Чимин хихикает, похлопывая легонько пальцами новорождённого. — Без понятия, если честно, — он поворачивает голову к альфе, улыбаясь. Мин зависает, смотря на то, как эти замечательные губы вытягиваются в сладкой улыбке. — Говорят, у меня феромоны такие. Успокаивающие. — Да, это я слышал от коллег, — усмехается Мин. — О? А разве ты их не чувствуешь тоже? — удивлённо лепечет Чимин. — Нет, я же на блокаторах. Для меня омеги ничем не пахнут. Немного обидно, конечно, — поджимает губы акушер, отводя взгляд в сторону. — Ох, точно. Специфика работы. Понимаю, — Чимин снова обращает внимание на ребёнка на его груди, усмехается чему-то, пока рассматривает мраморную кожу. — А ты? Почему ты решил заниматься подобным? — Юнги старался не задавать этого вопроса другим волонтёрам. Но так интересно, почему же Чимин однажды появился здесь, а теперь приходит регулярно. Его уже ждут тут, как родного, каждые выходные. — Не знаю даже… — тянет Пак, почёсывая носочком голень другой ноги. — Я не знаю. — Неужели совсем никаких мыслей на этот счёт? Я бы мог понять, если бы ты ответил «не знаю» на вопрос «почему острый рамён, а не супер острый?» Но ты же занимаешься достаточно специфичной вещью — нянчишься с отказниками. — Наверно, я так заполняю пустоту в себе, — неуверенно отвечает Чимин, робко смотря в глаза альфе. Словно тот засмеёт его за подобную сентиментальность и философию. Но Мин не выдаёт ни одного признака, будто его смешат слова омеги, поэтому он продолжает: — Я просто люблю знать, что кому-то нужен. Что кто-то нуждается во мне. Это эгоистично, но если мой эгоизм помогает детям, то я счастлив вдвойне. — Ого, — улыбается Мин, восторженно разглядывая смущённого омегу перед ним. — Звучит красиво. Я рад, что у наших новорождённых есть такой человек, как ты, Чимин. Ты правда нужен им. Ты прямо-таки дилер материнского тепла. Пак улыбается на это и зарывается носом в плед, делая вид, что принюхивается к малышу на его груди, но на самом деле он просто краснеет щеками. — Ты хотел бы… — неуверенно начинает Чимин, поджимая губы. — Тебе было бы интересно узнать, как я пахну? — Что ты имеешь в виду? — вдруг робеет Юнги и переспрашивает, потому что боится трактовать эти слова иначе и выставить себя влюблённым по уши идиотом. — У тебя нет кольца на пальце и от тебя никогда не пахнет одной омегой. Только целой толпой других, — хихикает Чимин, имея в виду огромное количество беременных омег, проходящих через руки акушера ежедневно. — От тебя пахнет заботой, сердечной добротой и одиночеством. Мне это нравится. Вот я и подумал, может… и ты был бы не против принюхаться ко мне? Вдруг понравится? — чуть смелее говорит Чимин, но взгляд опускает. Слишком неловко. — Господи Боже, Чимин, — закрывает лицо руками Юнги, — ты смущаешь. Так сильно смущаешь. Да, чёрт возьми, я бы с удовольствием… — он заминается, чувствуя себя идиотом за этот бессвязный бред, поэтому завершает всё это одной прямой фразой: — Да, пожалуйста, — лепечет акушер. Чимин хихикает на это. — Не ругайся при ребёнке, — отчитывает его понарошку Чимин. — Мы могли бы встретиться в твой выходной. Когда бы ты смог обойтись без блокатора. — Через три дня у меня свободен весь день, — отвечает Юнги, внутренне вереща от счастья. Он так долго мялся возле Пака, не зная, может ли он пригласить его куда-нибудь. А тот сам! Сам позвал, сам отвесил ему комплиментов. — Думаю, его пора кормить, — говорит Чимин, когда малыш начинает недовольно поскуливать и кряхтеть. — Я позову сестру Джи, она принесёт смесь, — Мин поднимается с уже нагретого места и, окинув напоследок Чимина, притирающегося носом к виску новорождённого, выплывает из комнаты, как только что увидевший что-то настолько сокровенное, что даже перед глазами всё теряет фокус, а в голове лёгкость и пустота. Юнги прикрывает глаза и улыбается самому себе, ликуя всем своим существом. Пак должен оказаться замечательным человеком. И Юнги, в таком случае, не прочь подарить ему своё сердце.