Behind The Scenes

Перед Чимином стоит выбор: сохранить лицо, то есть свой безупречный образ милого и кроткого создания, которое шпыняют бессердечные мемберы (и особенно Чонгук, маленькое зло во плоти), или показать свое истинное лицо, которое засветится на камеры и быстро облетит весь Интернет, в итоге финишировав срочным делом на столе Хитмана. Чимин не знает, что ему выбрать. Он обдумывает варианты уже минут десять. А им тут торчать еще час минимум, потому что рейс в последний момент задержали, и это усугубило ситуацию еще больше. Охрана аэропорта, поняв, что своими силами стафф уже не справляется, помогла им, запретив сасэнам и другим фанатам приближаться к группе ближе, чем на расстояние в пять метров — и строго следила за соблюдением этого требования. Казалось бы, мемберы могли выдохнуть. Но не тут-то было. Сасэны, нисколько не смущаясь, занимают все места через проход, сев напротив группы, и, считай, практически в упор рассматривают и снимают мемберов через зум-системы на своих навороченных камерах. Чимин буквально чувствует себя препарируемым объектом под увеличительным стеклом микроскопа. И не он один. Вернувшийся Хосок — единственный из них, кто отважился сдвинуться с места и дойти до туалета, — с возмущением, негодованием, смущением и, ясное дело, страхом рассказывает остальным парням, как его почти изнасиловали в мужском туалете две озабоченные барышни. Хорошо, что с ним пошел менеджер, который выпроводил дам из мужского туалета до того, как Хосок успел снять штаны. — Я сдохну просто, — бормочет Тэхён, максимально низко опустив голову, чтобы скрыть лицо козырьком бейсболки. Вместо маски он бы не отказался от противогаза. Учитывая, какой он пользуется нездоровой популярностью из-за своей внешности, снимают в основном его. И Сокджина. Но тот демонстративно сел спиной, развернувшись на стуле и подобрав под себя одну ногу, и беззаботно общается со стилистом по подбору костюма для выступления. Нашел повод отвлечься и сбежать хотя бы мысленно из-под усиливающегося психологического прессинга. Единственный из всех, кто не пытается лицо как-то скрыть или прикрыть, это Чимин. Ему было душно в маске, поэтому он ее снял. Бейсболку он оставил, но прятать глаза в пол не собирается. Он терпеть не может человеческую наглость, и этих людей с легко диагностируемыми психиатрическими диагнозами за своих фанатов не считает. Если они его не уважают, с какого перепугу он вдруг их должен? Кто они вообще такие? Великие умы и деятели? Просветители или спасители человечества? У них, наверное, вообще жизни нормальной нет, если им не впадлу тратить свое драгоценное время на преследование других людей и вот так часами торчать вместе с ними в зале ожидания и беспрерывно их снимать. Чимину сасэнов остается только пожалеть, но вместо жалости он чувствует злость. И это плохо. Потому что в такие моменты контролирует он себя откровенно хреново. — Не смотри на них, хён, — говорит ему сидящий по другую сторону Чонгук, который краем глаза видит, куда направлен взгляд Чимина — прямо в объективы камер. Уже четверть часа прошло, как они тут застряли в оцеплении, и Чимин, кажется, за все это время моргнул только пару раз. Он сосредоточен на сасэнах даже больше, чем они на нем. Замечание Чонгука служит той искрой, которая разжигает адское пламя. Чимин встает. Тэхён хватает его за рукав джинсовки. — Не делай этого. Не делай ничего, что бы ты ни собрался, — быстро говорит он ему. — Оставь их. Я прошу тебя. Чимин забирает руку, вынуждая Тэхёна разжать пальцы. Тэхён сразу ищет взглядом менеджера, но как назло не видит его: наверное, тот вместе с охраной все еще разбирается с теми двумя девушками из мужского туалета, которые едва не довели Хосока до инфаркта. Так и импотентом стать можно на всю оставшуюся жизнь. — Скажешь Хитману, что умолял меня этого не делать, а я тебя не послушал, — говорит Чимин. Чонгук не понимает, что происходит, но на всякий случай тоже хватает Чимина за рукав. Чимин удивленно на него смотрит. — Что ты задумал? — спрашивает напряженно Чонгук. — Хочу научить их хорошим манерам, раз их родители с этой задачей не справились. — О господи, — стонет Тэхён. — Намджун-хён! — шепотом кричит он, призывая их лидера, засевшего с самого краю (черт возьми, с наушниками!), но привлекает внимание Сокджина. Тот смотрит на решительно настроенного Чимина, на испуганно вцепившегося в него Чонгука и на Тэхёна, на лице которого написана фатальная обреченность. — Чего у вас тут? — спрашивает Сокджин. — Чего вскочил? — по-деловому интересуется он у Чимина. — Они достали, — прямо говорит он, имея в виду сасэнов за своей спиной. — Не одного тебя, — криво усмехается Сокджин. — Но что поделаешь? Придется потерпеть. Надеюсь, они потом замажут поры, прежде чем продавать эти фотки. — Да пусти уже. — Чимин вырывается из хватки Чонгука. — Я обещаю без глупостей, — говорит он Тэхёну. — Давай, пока Джун не видит, — хихикает Сокджин, внезапно встав на сторону Чимина, что придает ему уверенности. Тэхён стонет и закрывает лицо еще и рукой: не хочет всего этого видеть, не то что участвовать. Чонгук, напротив, не может оторвать взгляда от Чимина: он глазам своим не верит, когда тот разворачивается и делает шаг по направлению к фанатам. Фанатам запрещено приближаться к членам группы. Но для членов группы такого запрета нет. И Чимин, сунув руки в карманы джинсов, расслабленно и обыденно идет к ним. Пять метров, четыре, три, два… Он останавливается в шаге — длинные объективы камер почти в него утыкаются, настолько близко он в итоге оказывается. Все замирают: и мемберы, и сасэны. Первые боятся, что Чимина сейчас разберут на сувениры, вторые, возможно, и хотят это сделать, но почему-то не могут сдвинуться с места. Чимин смотрит на них в упор — глаза в глаза. Нависает сверху, спокойный и холодный, как тысячелетний айсберг, который не сдвинется со своего места еще ближайший миллион лет — и даже на глобальное потепление ему глубоко фиолетово. Как Чимину плевать на то, что с ним сделает руководство, когда узнает о его выходке. Одна из девушек сдается первой: опускает камеру и взгляд, ломаясь под все усиливающимся давлением. Чимин смотрит в глаза следующей, которая тычет ему в лицо камерой, продолжая съемки с бессмысленно близкого ракурса. Чимин не думает уходить. Он еще не закончил. Он стоит молча, не двигаясь, не моргая, дыша очень медленно и почти незаметно. Он бы легко сошел за свою восковую статую — только с убийственным, пристальным взглядом. Проходит не больше двадцати секунд, как кто-то из сасэнов, испытывая дикий дискомфорт, сдает свои позиции: они тихонько собирают вещи и, почти пригибаясь, спешат уйти, покидая свои насиженные места. Но кто-то все еще не сдается. Чимин тоже. Он делает шаг в сторону для того, чтобы встать напротив самых стойких. Он мешает им снимать других мемберов, загораживая обзор, и стоит теперь даже ближе, чем прежде: мыски их обуви почти соприкасаются друг с другом. Мечтали оказаться к своим айдолам так близко? Что ж, бойтесь своих желаний — они имеют свойство сбываться. По лицам девушек Чимин безошибочно определяет, что они уже совсем не рады его обществу. Они пытаются с ним говорить, неуверенно шутить, это их постоянно повторяющееся “оппа” режет слух, но Чимин не отвечает. Молча смотрит. И этого достаточно. Стоит уступить той, кто явно пользуется у остальных авторитетом, как другие, словно стая задиристых, но трусливых гиен, тут же пробуют смыться с наименьшими потерями. Чимин их не преследует, но провожает долгим взглядом. Слышит, как перешептываются другие их фанаты, которые сидят в отдалении, но достаточно близко, чтобы иметь возможность наблюдать этот немой спектакль одного актера во всей красе с первых рядов амфитеатра. Чимин смотрит на них, не успев переключиться, и бедные фанаты, которым и так от охраны аэропорта досталось ни за что, тут же сжимаются под его тяжелым взглядом. Чимин испытывает резкий укол вины. Он тут же смягчает взгляд и ласково улыбается им. Очень неуверенно и боязно фанаты улыбаются ему в ответ, но почти сразу прячут свои взгляды — еще находятся под впечатлением, которое их не скоро отпустит. Чимин мысленно вздыхает. Ждет, пока последняя сасэн оставит свободным ряд сидений и направится в сторону выхода, после чего спокойно возвращается к своим парням. Тэхён глядит на него мрачно исподлобья. Чонгук забывает подобрать челюсть с пола. Сокджин восхищенно свистит, Хосок пялится на Чимина во все глаза, а запоздало подоспевший Намджун стоит в полном шоке, провожая взглядом последнюю из выживших сасэн, которая так спешит убраться подальше, что даже ни разу не оборачивается. Одному Юнги на все это представление насрать: не поднимая взгляда от телефона, он показывает Чимину большой палец, и на этом его вовлеченность себя исчерпывает. Но Чимину достаточно и этого. Он не сомневался ни секунды, что Юнги его не только поддержит, но и одобрит его поступок. — Ты что сделал? — шипит на него Намджун, схватив Чимина за плечо. — Ты что им сказал? — Ничего, — отвечает Чимин честно. — Ни словом не обмолвился. — Я уже жду, когда они сольют эти видосы, — мрачно предвкушает Тэхён, проверяя сасэнские паблики, на которые подписан — потому что, видимо, острых ощущений в жизни не хватает. Тэхён против ярых фанатичек ничего не имеет, но это только потому, что лично с ними еще не сталкивался. Пошел бы в туалет вместо Хосока, быстро бы изменил свои либеральные взгляды. — Как ты это сделал? — спрашивает Чонгук, заглядывая Чимину в лицо и пытаясь понять, изменилось в нем что-то или нет. Ничего нового или страшного он не находит. Но девушки выглядели очень испуганными: будто Чимин им, по меньшей мере, угрожал холодным оружием. Хотя судя по скорости, с которой они убегали от него, он скорее пришел к ним с дробовиком. — Передал им невербально мой внутренний посыл. Я хотел, чтобы они убрались, — отвечает Чимин раздраженно. — Что они и сделали. Все-таки, еще не все для них потеряно. — А если бы они тебя окружили?! Ты вообще башкой своей дурной думаешь хоть иногда, Пак Чимин, блин?! — Намджун целиком и полностью выходку Чимина не одобряет. И его сторону, вероятней всего, займет и руководство. Чимин точно знает: по головке его за то, что он сделал, не погладят. Но видит бог, Чимин по-другому не может. Такой он человек. Он пытается быть другим, чтобы соответствовать своему образу айдола, но в подобных ситуациях, когда надо промолчать, опустить глаза, дать себя унизить, позволить нарушить личные границы, не ответить на хамство и провокацию, терпеть до последнего — в такие моменты Чимин не может притворяться. Он тупо не умеет. И этим девушкам, на самом деле, повезло. Будь они парнями, так легко бы точно не отделались. Тэхён это знает. Тэхён это уже видел. Но все это было до группы. Теперь все иначе. Чимин правда старается держать себя в руках и в рамках. Но врать не умеет. И себе тоже. Чаще всего ему это вылетает боком, потому что выживает не сильнейший и самый стойкий, а наиболее гибкий и изворотливый, способный подстроиться под новые условия. Чимин все это прекрасно знает и понимает. Но когда доходит до дела — он берет и делает так, как чувствует. Так, как считает правильным и справедливым. И срать он хочет, чего от него в эти моменты хотят другие или что о нем подумают. Если предаст себя, не сможет смотреть в глаза своему отражению. А это страшнее, чем стоять под прицелом десятка камер в полуметре от группы сумасшедших, от которых, по правде, он даже не сможет защититься, связанный по рукам и ногам контрактом и обязательствами, которые дал лично Хитману, когда тот согласился взять его в группу. Чимин пообещал, глядя Хитману в глаза: “без глупостей и рукоприкладства”. И для Чимина, как для мужчины, держать данное слово так же важно, как и следовать своим моральным принципам. Зачастую это очень непросто. Иногда, как сейчас, попросту невозможно, когда одно противоречит другому. Но сев обратно на свое место и получив от Чонгука еще один искренне восторженный и восхищенный взгляд (пока Тэхён, ясное дело, не видит), Чимин все-таки решает, что поступил верно. Он хочет быть для Чонгука достойным примером. Ведь облажаться в его глазах для Чимина страшнее всего.