Behind The Scenes

— Хён, как ты научился контролировать свой гнев? Этот вопрос от Чонгука для Чимина очень неожиданный. Он стоит весь в пенящемся моющем средстве по локоть, потому что его очередь мыть за всеми посуду после ужина. И совершенно не ждет внезапной атаки со спины. Да еще кто вернулся на кухню? Чонгук. И зачем? Поговорить! Сегодня тот день, когда кончился календарь древних майя? Чимин споласкивает перчатки, выключает воду и снимает их. После чего поворачивается к Чонгуку, неловко мнущемуся у холодильника. Ему пришлось набраться храбрости, чтобы решиться с Чимином заговорить без свидетелей, да еще и на такую тему. — Я много работал, — осторожно отвечает Чимин, всматриваясь в хмурое лицо Чонгука. — Я понимаю, — отвечает тот терпеливо. Чонгук не раздражен, но немного нервничает. Это по нему сразу видно. Чимин очень боится его спугнуть. Он чувствует, как важен этот разговор. Уже просто потому, что Чонгук сам захотел его начать. И пришел за советом не к Тэхёну или кому-то из хёнов, а к нему, Чимину, кого обычно методично избегает. — Но есть какие-то… не знаю, упражнения? Я хочу научиться. Чимин растерян. Он примерно представляет, что именно Тэхён мог рассказать впечатлительному Чонгуку, из-за чего тот решил, будто Чимин какой-то гуру и просветитель, достигший высшей ступени духовного развития. Кому подвластны все чувства и эмоции и кто может научить своему непоколебимому спокойствию других. Но черта с два это так. Чимин просто хороший актер. Он научился беззаботно улыбаться даже тогда, когда внутри его всего колотит. Чимин лжец. И плохой учитель. Чонгук честный. Правильный. Хороший. Чимин очень не хочет его испортить своим пагубным влиянием. — На самом деле… — Чимин думает, как лучше начать. Чонгук все еще не пытается слиться. Похоже, он настроен серьезно, раз до сих пор стоит перед Чимином и только дергает рукав свитшота. Свитшот безразмерно громоздкий, и Чонгук в нем тонет — он кажется Чимину трогательно, беззащитно маленьким и хрупким. Как же сильно хочется его обнять. — Мне очень помог один способ, но он, скажем, не совсем гуманный и, честно говоря, не слишком традиционный. По крайней мере, я никогда не слышал, чтобы его кто-то еще использовал, но мой Наставник решил, что для меня он подходит идеально. Не удивлюсь, если он придумал его специально для меня. — Что за способ? — тут же жадно спрашивает Чонгук, которого не пугают антигуманные и нетрадиционные методы. Если Чимин пережил, значит, и он сможет. Результат того стоит в любом случае. Чимин усмехается. — Я скажу. Но ты должен воспринять это адекватно. И не подумать, что у меня проблемы с головой, что я над тобой издеваюсь или прикалываюсь… Или что проблемы с головой у моего Наставника. Чонгук напрягается. Судорожно соображает, что же именно учитель по тхэквондо с Чимином сделал и в итоге помог ему справиться с его агрессией и вспышками неконтролируемой ярости. — Говори уже, хён, — просит он. — Ладно, — вздыхает Чимин. Он Чонгука предупредил — тот сам захотел. — Наставник крепко связал меня веревкой по рукам и ногам, обездвижив. Толкал на мат и заставлял подниматься. Снова и снова. В течение двух часов, которые по моим ощущениям длились вечность. Поначалу я не воспринял это всерьез… Думал, встану десяток раз, и все закончится. Но все только начиналось. Смех быстро сменился молчанием. Молчание — ругательствами. Те переросли в угрозы. Я был в бешенстве. Не в себе. Я балансировал на той грани, когда, честно, если бы вдруг веревки ослабли и я смог бы высвободиться, я бы попытался своего Наставника убить за эти издевательства... Настолько сильно я ненавидел его в те бесконечные минуты. Помню, как плакал и умолял его остановиться, говорил, что больше не могу… А потом просто продолжал подниматься, уже лишившись надежды, что надо мной смилостивятся. Во мне что-то перегорело. Я был настолько вымотан и физически, и морально, что у меня попросту не осталось сил на какие-либо эмоции и переживания. Чонгук глядит на Чимина широко распахнутыми глазами, забыв закрыть рот. Ярко представляет все, что Чимин ему описал, и выдыхает неопределенное: — О… Чимин тихо продолжает: — Когда меня наконец освободили, я испытывал лишь облегчение. Весь в синяках и кровавых следах от веревок, — тихо продолжает Чимин. — Наставник разрешил мне не вставать с матов, и я был благодарен ему настолько, словно он спас мне жизнь. Сложно описать это чувство… И то, что я пережил за эти часы. Это помогло мне избавиться от всего, что копилось во мне годами. Но я не думаю, что стоит повторять это с тобой. — Почему? — автоматически задает Чонгук вопрос, еще не до конца разобравшись, как относиться ко всему услышанному. — Ты… — Чимин неловко ведет рукой по шее. — Ты хороший человек, Чонгук-а, добрый, внимательный и отзывчивый. То, что тебе тяжело контролировать свои эмоции и некоторые реакции, нормально для твоего возраста. Ты это перерастешь. — А ты бы не перерос? — спрашивает Чонгук. Он старается понять, почему Чимин ему отказывает. Хотя сам Чонгук не горит желанием быть связанным и брошенным на маты. Он примерно представляет, настолько тяжело встать, когда нет ни рук, ни ног, какие нужно прилагать физические и моральные усилия, чтобы в итоге тебя снова толкнули обратно. И заставили подниматься вновь. Чонгук не знает, справился ли бы он. И, если честно, не хочет знать. — Думаю, что нет, — тихо отвечает Чимин, смотря в сторону. — Если бы был какой-то более мягкий способ… Наставник, уверен, перепробовал на мне все. Это был, скажем, последний шанс до меня достучаться. Если бы я сорвался… Я мог бы натворить много бед. Чонгук понимает, что дальше расспрашивать не имеет права. И даже если посмеет, Чимин ему не ответит: он закрылся, погрузившись в свои мысли. Чонгук неловко предложил: — Давай я посуду домою. — Не надо, я сам, — тут же отказывается Чимин. — Я это люблю, а ты нет, — невозмутимо заявляет Чонгук и теснит Чимина от раковины своим телом. Надевает перчатки и берет в руки пенную губку. Чимин в растерянности наблюдает за ним, оставшись стоять рядом. Слышать подобное из уст Чонгука очень странно: будто тот действительно знает, что Чимин любит, а что нет. И даже готов пожертвовать своим временем и приложить усилия, чтобы облегчить незавидную участь своего не любящего мытье посуды хёна. В их повседневной жизни обычно все наоборот: Чонгук весь вкладывается в то, чтобы жизнь Чимина ему сахаром не казалась. Стоит только вспомнить, как всего каких-то полчаса назад он виртуозно его высмеял, кривляясь в пародии на танец Чимина и развлекая и веселя тем самым мемберов, которым только дай повод кого-нибудь вывести на эмоции. Чимин вообще спокойно относится к издевкам друзей: иначе Тэхён, мастер жестких пранков и подъебов, давно был бы мертв. Но Чонгук каким-то непостижимым образом умудряется выводить Чимина из состояния равновесия. Чимину было неприятно — не получалось поржать со всеми. А Чонгук, видя его реакцию, старался только больше задеть его. Чимин решает взять реванш. — Возможно, есть один способ, как тебе помочь, — говорит он, пока Чонгук тщательно споласкивает тарелки. Чимин помогает ему, расставляя их на подставку для сушки. — Какой? — живо интересуется Чонгук и вопросительно глядит на Чимина. — Могу носить с собой веревку и угрожающе крутить лассо каждый раз, как ты захочешь выкинуть какую-нибудь фигню, — весело говорит Чимин. — Буду тебя стреножить, как дикого мустанга. Были бы у тебя рога, заарканил бы за них. Чонгук смущенно фыркает и отворачивается. Но красное ухо от Чимина не скроешь: волосы недостаточно длинные. — Дурак ты, хён. — Вот за то, что ты так с хёном разговариваешь, тебя точно стоит связать и хоть раз научить хорошим манерам, — строго заявляет Чимин, а сам провокационно-вызывающе дергает бровью, словно с Чонгуком заигрывает, вкладывая совсем иной смысл в свои слова. Чонгук тут же живо представляет, как Чимин его свяжет и будет учить, с плеткой в руках… Он быстро выключает воду, сует в руки Чимину последнюю тарелку и спешит свалить с кухни от греха подальше. — Эй, ты куда? Мы не закончили! — летит ему в спину наигранно-возмущенный возглас Чимина, и уже в коридоре до Чонгука долетает его приглушенный смех. Чонгук вспыхивает до кончиков волос, как головка спички. Справиться со своими полуосознанными чувствами и хаотичными мыслями Чонгуку действительно может помочь только одно — веревка, затянутая петлей на шее.