Behind The Scenes

Чимин не помнит, как доходит до общежития. Выныривает из своих мыслей. Он снова спокоен и собран. У него были время и возможность подумать. И он принял решение. Оно идет вразрез тому, чего он хочет на самом деле и о чем отчаянно мечтает. Но так будет лучше для всех. И для Чонгука в первую очередь. Чимин как-нибудь переживет. Пройдет время, и он перестанет испытывать столь сильное влечение к Чонгуку. Возможно, познакомится с кем-то еще, кто понравится ему. Чимин уверен, это будет не девушка. Чимин пытается вспомнить, когда это с ним началось. Но понимает, что это было с ним всегда. Из-за родителей Чимин всегда подавлял это в себе — свою заинтересованность в лицах одного с ним пола. Он скрывает свои потребности и желания столько, сколько себя помнит. И очень хорошо он помнит один показательный момент, крайне резко и болезненно отпечатавшийся в его детский памяти. Сколько Чимину тогда было? Лет шесть? Как и многие дети, только из любопытства, он как-то раз нашел мамину косметику и, подражая ей, попытался тоже накраситься перед зеркалом. Любой другой родитель, застав его за этим занятием, развеселился бы или, быть может, разозлился, но точно не отреагировал так остро, как отец Чимина. Чимин уверен: отец с самого начала глубоко в душе понимал, что его сын отличается от других мальчиков, что он другой. И увидев Чимина неумело и нелепо накрашенным, он тут же схватил его за руку, силой затащил в ванную и грубо умыл, строго отчитывая. Чимину было тогда так стыдно, больно и страшно, он совсем не понимал, что происходит, почему отец так сильно злится на него, что он сделал не так. Он помнит, как умолял его остановиться, но отец его не слушал. Он хотел наказать его за то, что было предосудительно и недопустимо, хотел воспитать из него «настоящего мужчину», считая это своим отцовским долгом. Он хотел как лучше. Хотел гордиться своим сыном, а не стыдиться его. И Чимин из кожи вон лез, чтобы доказать ему, что он достоин его любви. С возрастом Чимин все лучше учился контролировать свои мимику и взгляды, чтобы даже случайно не посмотреть в сторону вон того симпатичного парня, который привлек его внимание. Он довел свое притворство до автоматизма. Он уже даже не задумывается, когда развязно заигрывает с девушками, которые ему глубоко безразличны, и выдерживает дистанцию с любым парнем, который может ему теоретически понравиться. Он подавляет свои чувства, замещая их удобоваримой моделью поведения, благодаря которой может заслужить любовь и принятие родителей и общества. Чимин живет так семнадцать лет. Он и не думает, что можно как-то иначе. И вдруг в семнадцать он неожиданно для самого себя становится трейни. Просто так получается. Он приходит на прослушивание вместе с Тэхёном, чтобы его поддержать. Тэхён берет его на слабо, и Чимин из принципа участвует в отборе, ни на что не претендуя и не рассчитывая. И что же? Его берут на стажировку — его, безымянного парня с улицы, без подготовки и без определенной цели. Сказать, что Чимин был в шоке в тот момент, — не сказать ничего. Чимин приходит с Тэхёном на свое первое занятие. И оказывается в ином мире — среди совершенно других людей, каких он привык видеть вокруг. Все парни накрашены — некоторые так броско и вызывающе, как не позволили бы себе даже девушки. Все они как на подбор. И ухоженные до той степени, когда это уже не прикроешь метросексуальностью. Они ведут себя откровенно раскрепощенно по отношению к другим парням, членам их группы и друзьям. Словно так принято и в порядке вещей. Будто это может быть нормальным и правильным. Выдрессированный Чимин все еще никак не может избавиться от своих старых привычек, формировавшихся в нем годами. Он продолжает вести себя куда более агрессивно и брутально, чем требуется, лишь бы продемонстрировать всем свою мужественность — чтобы никто даже не усомнился в его маскулинности и не подумал, что с ним что-то не так. Но все это лишь самообман. И Чимину приходится осознать и принять это, когда судьба сводит его с Чонгуком. Чимин понятия не имеет, почему люди влюбляются в каких-то конкретных людей, а не в других. Наставник сказал бы, что это испытание — проверка и возможность совершенствоваться, найдя достойный выход из ситуации. Чимин не справляется. Он не видит выхода. Насколько его хватает по итогу? На девять месяцев? Вернее, хватает Чонгука, который и так терпит очень долго. Чимину следует быть благодарным ему за то, что тот не убил его. Будь Чонгук его отцом, он бы так и сделал. Возможно, Чимин снова поступает неправильно, пытаясь взять под контроль то, что ему изначально неподвластно, собираясь до последнего вздоха отрицать и скрывать то, что он чувствует на самом деле. Но это касается уже не только его одного. Он больше не обычный парень из Пусана, которого никто не знает. Он айдол, и за ним наблюдают тысячи людей. Чимин не может опозорить свою семью, если правда о его ориентации вскроется. Они все еще его семья, и он любит их… Больше, чем себя. И почему-то состояние Чонгука тоже волнует его больше, чем свое. Как только Чимину удается успокоиться, он начинает тревожится из-за Чонгука. Не стоило оставлять его одного... Чимин ведь не сломал ему ничего? Не травмировал? Не надо было уходить. Может, вернуться? В голову закрадывается предательская мысль, что Чонгук, не успев остыть, может позвонить менеджеру или еще кому-то и рассказать о том, что случилось… Возможно, даже назовет причину, по которой это произошло. Карьера и жизнь Чимина будут кончены, как только Чонгук повесит трубку. И виноват в этом будет только один Чимин. Ему не следовало так вести себя с самого начала. Не нужно было уделять Чонгуку столько времени и внимания. Надо было придерживаться старой тактики — игнорировать то, что тебе нравится. Насиловать себя, но продолжать существовать. Не в этом ли смысл выживания? Не этим ли Чимин был занят восемнадцать лет своей жалкой, никчемной жизни? Чимин вздрагивает, когда в рюкзаке звонит телефон. Он с трудом достает его — руки дрожат от страха. Он ожидает увидеть входящий от Хитмана… Но на экране высвечивается их совместная с Чонгуком нелепо-смешная фотка — Чонгук корчил морды, не желая позировать для снимка. Он все делал тогда ему назло. Чимин замирает на пару секунд, прежде чем замерзшими и не слушающимися пальцами проводит по экрану и принимает вызов. Ничего не говорит: подносит телефон к уху и молчит. На другом конце тоже тихо. Пока Чимин не слышит надрывный вздох. — Чонгук-а?.. — Чимин не уверен, послышалось ему или нет. — Прости меня, — сквозь подавленные рыдания, тараторит Чонгук. Не послышалось: Чонгук плачет. — Мне так жаль, господи, мне так жаль… Я не хотел обидеть тебя, хён, правда, прошу тебя... Я не хотел, чтобы все так произошло. Мне очень-очень жаль! Я не знаю, что на меня нашло… Не знаю, что мне делать. Чимин-ши… Пожалуйста, прости меня. — Успокойся. — Чимин боится, что Чонгук в таком невменяемом состоянии натворит каких-нибудь глупостей. Он судорожно думает, что ему делать. — Ты все еще в студии? — Нет, — всхлипывает Чонгук. — Я не знаю, где я... Чимин замирает. — В смысле ты не знаешь, где ты?.. — Я видел в окно, как ты пошел по улице. Я пошел за тобой и… наверное, свернул не туда. — Чонгук понемногу успокаивается. То, что Чимин не только ответил на его звонок, но и говорит с ним, обнадеживает его. Чонгуку уже не кажется, что между ними все испорчено окончательно и бесповоротно. — Я не знаю, как вернуться обратно. Я не запомнил дорогу… и на улице нет людей. — Чонгук-а… — Чимин старается говорить мягко и спокойно, чтобы повлиять на Чонгука, но его беспокойство стремительно растет, потому что… — У тебя есть навигатор в телефоне. Включи его и посмотри, где ты. Но никуда сам не иди, ясно? Вызови такси. Я буду ждать тебя у общаги. На пару секунд воцаряется тишина. Чонгук начинает осознавать, насколько глупо выглядит. — Или мне приехать за тобой? — осторожно уточняет Чимин. Он не уверен, что Чонгук захочет ехать с ним одном такси, после того… Того. — Н-нет, — Чонгук приходит в себя и поспешно произносит: — Да, я вызову такси. Спасибо… хён, ты… очень злишься? — Мы поговорим, когда ты приедешь, — произносит Чимин, но не угрожающе, а участливо-ласково. Чонгука это успокаивает. Он еще раз извиняется, благодарит и вешает трубку, чтобы узнать, где находится, и вызвать такси. Чимин, прикинув, что такси придется подождать, а ехать по меньшей мере минут семь, решает быстро сходить наверх, переодеться в оставшиеся сухими в сумке вещи и взять зонт. Он выходит к перекрестку, чтобы увидеть такси, когда оно будет подъезжать. Чонгук отправляет ему в Какао регистрационный номер автомобиля — они всегда так делают, на всякий случай. Такси останавливается у обочины, мигая аварийкой. Чонгук выходит. Еще раз с поклоном благодарит водителя, пустившего его мокрым на заднее сиденье, и закрывает дверцу. Чимин сразу же делает шаг навстречу, чтобы укрыть Чонгука под зонтом — хотя тот мокрый насквозь, и это абсолютно бессмысленно. Не успевает он спросить, как Чонгук, как тот, едва взглянув на него, начинает реветь. — Все хорошо… — Чимину немного не по себе. Он ведь пообещал себе Чонгука не трогать. Но у него не получается стоять и равнодушно смотреть на него, когда тот в таком состоянии. Чимин обнимает его свободной от зонта рукой, и Чонгук тут же обхватывает его в ответ обеими руками. Прячет зареванное лицо куда-то в изгиб шеи и начинает заходиться безудержными рыданиями пуще прежнего. Он все повторяет, как ему жаль, что он не достоин Чимина, что он дурак и плохой человек и что он не знает, что ему сделать, чтобы Чимин простил его. Чимин дает ему возможность выговориться и выплакаться, поглаживая по мокрой, вздрагивающей от рыданий спине. Его сухая одежда тоже намокает и липнет к коже. — Все в порядке, Гукки, все хорошо… Я прощаю тебя, — говорит Чимин тихо, смотря на край своего зонта, с которого срываются капли. — И ты прости меня. Я не должен был тебя бить. — Я это заслужил. Чимин отстраняется, и Чонгук испуганно вцепляется в него: ему кажется, Чимин хочет его оттолкнуть. Как он оттолкнул его. Но вместо этого Чимин говорит: — Пойдем внутрь, тебе нужно переодеться, заболеешь. Он проявляет привычную для Чонгука заботу, и у Чонгука немного отлегает от сердца. Но все еще мерзко тянет виной и беспокойством. Он чувствует себя жалким ничтожеством. Ему ужасно стыдно, что он так повел себя, наговорил Чимину все те мерзкие и несправедливые вещи… И он действительно считает, что Чимин поступил правильно: будь Чонгук на его месте, он бы точно себя отпиздил до потери сознания, чтобы мозги к семнадцати годам на место встали. Они заходят в общагу. Чонгук встряхивается, как мокрый воробей. На полу остаются мокрые следы от ног и капель с его одежды. Они поднимаются на свой этаж: Чимин медленно идет впереди, а Чонгук виновато шаркает позади, шмыгая заложенным носом. Они не решаются будить Намджуна: это чревато последствиями. Намджун не только выпытает у них, почему они оба в таком состоянии, но и наверняка примет безотлагательные меры. Ни Чонгук, ни Чимин не хотят никого впутывать в свои отношения (ага, конечно, “вовремя” спохватились). То, что произошло между ними в студии, должно остаться только между ними. Так что вариант только один: идти будить Хосока, рассчитывая на то, что тот все понимающий и все прощающий, самый лучший на свете хён и не станет их сильно ругать. — Блин, Пак-мать-твою-Чимин, который час… — стонет Хоби, когда Чимин и Чонгук максимально тихо шмыгают в комнату. Он лег спать не так давно, поэтому еще не успел провалиться в глубокий сон. А звук опускающейся ручки и скрипуче открывающейся двери в ночи здорово поднимает уровень адреналина в крови. — Прости, хён, — виновато шепчет Чимин. Хосок сонно и подслеповато щурится. Привстает в кровати и видит, что Чимин стоит на пороге не один. — Чонгук-а?.. — неуверенно угадывает Хосок. Силуэт второго человека до боли знаком. Сколько раз он вот так лицезрел его на пороге своей комнаты? Не сосчитать. — Да, я. Прости, что разбудили, хён… — слабым голосом отзывается Чонгук. У него стучат зубы. Хоби просыпается окончательно. Включает ночник и лишается дара речи, когда видит мокрого, как мышь, Чонгука и Чимина с мокрыми волосами в одежде чуточку посуше. — Вы где были, ребята? — пораженно спрашивает Хосок. — Попали под дождь, — отвечает Чимин, уже направившись к шкафу, чтобы взять для Чонгука сменную одежду. Чонгук заторможенно избавляется от верхней, но полностью раздеваться при Хосоке не рискует — вдруг уже проступили синяки? Чонгук мужественно терпит мерзко липнущую к коже футболку и тяжесть мокрых насквозь джинсов. Хосок все еще смотрит на младших озадаченно, не зная, что и думать. — Можно я у вас спать лягу? Не хочу будить Намджун-хёна, — просится переночевать Чонгук. — Без проблем, — разрешает Хосок. Он давно привык к тому, что Чонгук кантуется у них на диване. Реже в последнее время почему-то. В просьбе пустить переночевать нет ничего подозрительного. Как и в том, что Чимин и Чонгук снова тренировались ночью. И что не взяли зонт. Непонятно, почему не заказали такси, а решили двадцать минут гулять под дождем, но они поговорят об этом завтра. Чимин отдает Чонгуку свою одежду и провожает его до ванной. А сам идет на кухню заваривать горячий чай с лимоном и медом. Им нельзя болеть. У них много работы, на них лежит большая ответственность, у них идет последний этап подготовки к концерту. Они не могут подвести мемберов и всех людей, которые трудятся над продвижением их группы, из-за какой-то глупой ссоры. Но Чонгук не считает, что это «какая-то глупая ссора». Это что-то куда более страшное. Он чертовски напуган всем: и своей реакцией, и реакцией Чимина, и тем, что между ними это вообще произошло… Чонгук вспоминает, как Чимин ушел из студии, сгорбившись и держась за живот. Как меньше, чем за минуту, Чонгук накрутил себя тем, что избил Чимина слишком сильно и тот упал в обморок где-то на улице под дождем. Чонгук побежал за ним почти сразу, но не смог найти. Оббегал весь плохо освещенный район, отчаянно всматриваясь в каждый силуэт. Ему никогда не было так страшно, как в те минуты — он винил себя за все, что произошло. Какой гребаный стыд. Он повел себя как полный мудак. Незаслуженно обидел Чимина и сделал ему больно, что хуже — не только физически. А тот все стерпел (снова!). И ведет себя так, будто ничего не было. Чонгуку от этого еще невыносимей. Он не может смотреть в глаза своему отражению — трусливо избегает поднимать взгляд на зеркало. Он не хочет видеть человека перед собой. Он не хочет быть этим человеком. Когда Чонгук заходит на кухню и видит приготовленный для него чай, ему хочется снова разрыдаться. Но он берет себя в руки — слабые и дрожащие, — подходит и садится за стол напротив Чимина. Чимин сидит, обняв горячую чашку обеими руками и наклонившись вперед (Чонгук точно знает, что ему больно дышать). Он поднимает взгляд на Чонгука — внимательный, чуть исподлобья, но не враждебный. Чимин словно оценивает его состояние. Или пытался понять, кто перед ним. Чонгук сам не знает, кто он, после всего, что он наговорил и натворил. Он ощущает себя разбитым и несчастным. Он сделал какую-то хуйню и теперь понятия не имеет, как ему все исправить. Но ему нужно начать этот непростой разговор. Он больше не ребенок. Он мужчина. И он должен отвечать за свои слова и поступки, если не хочет и дальше влачить жалкое существование. Если не хочет снова увидеть разочарование во взгляде Чимина. Чонгук отводит глаза. Ему тяжело выдерживать пристальное внимание Чимина. Он сразу вспоминает совсем другой его взгляд — тогда, в студии, когда Чонгук… Чонгук все-таки мразь. Настоящая, отборная, первосортная. Родители могут им гордиться. Отец особенно: такого “замечательного” сына воспитал! Как же Чимин прав. Отцу надо было меньше Чонгука любить и баловать и больше драть ремнем. — Мне жаль, — тихо выдыхает Чонгук. — Мне тоже, — также тихо вторит Чимин. Удивительно, но он не злится. Чонгук на его месте был бы в бешенстве. Он до сих пор в ярости на самого себя. — Я не должен был… — Чонгук вздыхает судорожно, не зная, как обличить в слова то, что чувствует на самом деле, не сказав что-нибудь лишнее. Для него это так сложно — говорить о своих переживаниях. Особенно Чимину — основной причине этих переживаний… Чонгук робко глядит на него из-за мокрой челки. Тот все еще смотрит на него, не отрываясь. Чай уже подостыл, но никто из них не сделал и глотка. — Мне очень стыдно, — честно признается Чонгук. — Это было ужасно. Неправильно, несправедливо, и… И я не знаю, что нашло на меня. Прости меня, хён... Чимин улыбается — слабо и грустно. — Мне кажется, я действительно достал тебя. — Его голос звучит также пристыженно-виновато, как и у Чонгука. — Мне не стоило так настойчиво постоянно к тебе лезть. И ты прости меня, Гукки. От этих слов Чонгуку легче не становится. Напротив, внутри все саднит еще сильней — уже невыносимо, уже не продохнуть. Потому что Чонгук хочет, чтобы Чимин к нему лез. Чтобы все время был рядом. Чтобы улыбался ему, гладил по волосам, чтобы был милым и заботливым, чтобы… любил его. Чонгук разрушил свое счастье собственными руками. И не знает, как собрать обратно их разваливающиеся на глазах отношения. У него все буквально и фигурально валится из рук. Потому что этими руками он ударил Чимина. Потому что Чонгук сам себе отвратителен. — То, что я сказал… про тебя, — он опускает глаза в стол и давится словами. — Это было мерзко и неправильно, и… Я вовсе так не думаю. Я не знаю, зачем я это сказал. Просто… чтобы задеть тебя? Я не знаю… Он боится посмотреть на Чимина и увидеть его реакцию. Чимин медленно отклоняется назад и прислоняется к спинке стула. Но глаз с Чонгука не спускает. Чонгук чувствует на себе давление его тяжелого, неподвижного взгляда. — Я хочу, чтобы ты знал, — начинает медленно говорить Чимин, — что я никогда не приставал к тебе с целью тебя оскорбить, унизить или склонить к чему-либо… Ты нравишься мне, я говорил тебе об этом. Нравишься, как одаренный певец, как талантливый танцор, как хороший человек… — Я ужасный человек. Как я могу тебе нравиться? — Чонгук наконец смотрит Чимину в глаза. Чимин давит из себя жалкое подобие своей лучезарной улыбки. — Я тоже был ужасным человеком, — произносит он. — Но рядом со мной были люди, которые помогли мне осознать это и измениться. Ты растешь, и это нормально, что ты допускаешь ошибки. Куда важнее, что их осознаешь и хочешь работать над собой. То, что ты здесь сейчас, передо мной, значит, что ты готов принять этот урок и чему-то научиться, сделать выводы, понять, что правильно. Стать лучше. Поэтому ты мне нравишься, Гукки. И Чонгук плачет, уронив голову на руки, сложенные на столе. Чимин встает, подходит и обнимает его. Его решение измениться по отношению к Чонгуку остается прежним. Но они все еще друзья, и Чимин хочет поддержать его, как друг. Когда Чонгук придет в нормальное, стабильное состояние, тогда Чимин сможет начать выдерживать между ними дистанцию, чтобы больше таких ситуаций не возникло. — Все хорошо, — шепчет он Чонгуку, гладя по его спине и прижавшись щекой к еще влажным после душа волосам, от которых уже приятно пахнет кондиционером, а не сыростью дождя. Когда Чонгук успокаивается и встает, чтобы умыться в раковине, Чимин снова садится на свое место за столом и все-таки пьет чай, хоть тот уже и остыл. — Хён… Я знаю, что хочу слишком многого от тебя и о слишком многом прошу… — внезапно заговаривает Чонгук, повернувшись к Чимину лицом. Тот смотрит на него, внимательно слушая. — Но мы можем… забыть о том, что случилось? Чтобы все было… как раньше? — А как было раньше? — спрашивает Чимин тихо. — Я старался быть тебе хорошим другом и хёном, Чонгук. Я заботился о тебе и поддерживал. Проявлял любовь и заботу, хотел стать к тебе ближе. Но ты городился и отталкивал меня. Раз за разом. Я это терпел, потому что, несмотря на твое ко мне отношение, ты все равно мне нравился. Я видел в тебе больше плюсов, чем минусов. Я ценил нашу дружбу. И я правда старался. Но то, что произошло сегодня, показало мне, что я заблуждался все это время. Не насчет тебя. А насчет себя. Мне нужно подумать обо всем. Я хочу понять, что делал не так, чтобы впредь не допускать подобного. И до того момента, как я разберусь в себе… Будет лучше, если мы будем меньше общаться. У Чонгука сердце ухает в пятки и земля уходит из-под ног. Он хватается за кухонную стойку, чувствуя, будто вот-вот потеряет сознание. Мысленно он переносится в танцевальную студию — когда точно так же стоял у окна, держась за стену и готовый рухнуть в любой момент, и в панике наблюдал за тем, как Чимин исчезает в темноте, растворяясь в ливне. Чонгук помнит, как разозлился. Потому что ему было больно. Но он твердил про себя, что заслужил это. Чонгук раз за разом прокручивал в гудящей голове все, что происходило с момента, как они закончили танец и повалились на прохладный пол отдыхать. Как Чимин склонился над ним и вытер от пота его лицо. Как Чонгук инстинктивно оттолкнул его из страха сделать глупость. И в итоге натворил еще больше глупостей. И этот сценарий в голове повторялся раз за разом, заставляя Чонгука чувствовать себя все хуже и хуже — его мутило и вело, но он все равно не мог вырваться из этого замкнутого круга. Поэтому, наверное, он так долго плутал по району. Забыв о том, что взял с собой телефон. А когда о нем вспомнил, долго не решался набрать Чимину. Боялся, что тот не захочет с ним говорить. Лил дождь, сенсорный экран не работал. Ему пришлось искать дерево, чтобы, спрятавшись от дождя, протереть экран сухим подолом рубашки, еще не успевшей промокнуть под худи. Он все-таки позвонил Чимину. Эти пять гудков, которые шел звонок, стоили ему пяти лет жизни. Чимин ответил, сказал, что будет ждать его у общежития. Чонгук мог бы пробежать эти километры, но все же вызвал такси, чтобы не заставлять Чимина ждать слишком долго. И когда он увидел его, выбравшись из салона, не смог сдержать слез. Сейчас он тоже справляется с трудом. Ему хочется сесть на пол кухни и зареветь, как маленькому ребенку. Словно уповая на то, что Чимин сразу же передумает и кинется его утешать. С одной стороны, Чонгук этого хочет. Но с другой, понимает, что если ему важно восстановить их отношения, ему пора становиться взрослым. И вести себя соответствующе. Из-за того, что Чонгук тревожно долго молчит, Чимин решает продолжить. Он хочет донести до него свою точку зрения и обосновать ее. Он не хочет Чонгука задеть, наказать его или как-то принизить. Поэтому говорит: — Мы оба должны сделать выводы из этой ситуации. И ты, и я. Чтобы такого больше не повторилось. Нам нужно научиться с уважением относиться друг к другу. И на это требуется время. Слова Чимина звучат разумно, но не желающее биться ровно сердце Чонгука не согласно их принять. Ему и раньше было страшно сказать Чимину, что тот ему нравится больше, чем друг или хён, и как его безумно пугает это чувство, потому что он не в состоянии с ним бороться. А теперь, после реакции Чимина в студии, Чонгуку еще страшнее сказать правду… Что если Чимин не сможет принять его чувства? Признание Чонгука оттолкнет их друг от друга еще больше. Чонгук не может так рисковать, когда их связь с Чимином и так висит на волоске. Поэтому он соглашается, молча кивая. Они допивают чай, моют за собой чашки и возвращаются в спальню. Хосок в этот раз не просыпается: он благоразумно лег заранее спиной к двери, чтобы его не беспокоил свет из коридора и возня младших перед сном. Чонгук в темноте светит Чимину фонариком на телефоне, пока тот стелит ему на диване, достав запасные подушку и одеяло из шкафа. — Спасибо, хён, — шепотом благодарит Чонгук Чимина, боясь потревожить сон Хосока. Хоби и так слишком добр к нему. Чонгук после слов Чимина не собирается больше злоупотреблять ничьей добротой. Он как следует поработает над собой и своим поведением, чтобы Чимин увидел, что он изменился, что готов не только брать, но и отдавать. Ему нужно повзрослеть, если он хочет, чтобы Чимин смотрел на него не как на неразумного и взбалмошного мальчишку, которого приходится лупить, чтобы донести до него общепринятые нормы и правила. — Спокойной ночи. — Чимин ложится в кровать, скинув покрывало к изножью. Чонгук устраивается на своем любимом диване. И у Чимина, и у Чонгука сна ни в одном глазу. Оба лежат и смотрят в темный потолок. Они поговорили, но... Иногда хочется, чтобы все было гладко и идеально — как в мелодраме или мыльной опере. Чтобы в отношениях не было ссор и разговоров на неприятные темы. Но так не бывает, верно? Отношения — это работа, и желаемый результат зависит от обоих. Поэтому отношения Чонгука и Чимина не складывались с самого начала: Чимин слишком много старался, взяв на себя больше, чем следовало, а Чонгук не прикладывал к поддержанию их отношений никаких усилий, считая их само собой разумеющимися. Его не сильно волновали чувства Чимина — его больше волновали свои собственные. Он был занят тем, что старался не показать их Чимину — даже когда тот настойчиво хотел от него именно этого. Теперь открыться еще сложнее. Если бы Чимин нравился Чонгуку просто как хороший и добрый человек, с которым здорово проводить время… Но его чувства к Чимину — нечто большее. Больше, чем сам Чонгук. Чонгук никогда ни в кого не влюблялся — чтобы по-настоящему, сильно и безвыходно. Но когда он смотрит на Чимина, когда чувствует его рядом, ему кажется, что он влюблен. Нет, не кажется. Он действительно влюблен в него. И понятия не имеет, что ему делать с этим. Чимин никогда не примет его любовь — она будет для него оскорбительна. И Чонгук боится не того, что его снова изобьют — для профилактики гомосексуальных наклонностей, — а того, что отношение Чимина к нему изменится. И он снова возвращается к тому, что ему необходимо: найти тот путь, который поможет ему отстроить заново и наладить то, что он по своей глупости и неопытности почти разрушил. Даже если Чонгук никогда не осмелится признаться Чимину в глубокой симпатии, как к мужчине, он хотя бы сможет быть рядом с ним, как его друг. Друзья точно не ведут себя так, как Чонгук. Как он вел себя все это время. Вот уж точно неблагодарный маленький говнюк. Чонгук вздыхает очень тяжко — воздух рвет воспаленное нутро на части. Все тело болит — и после драки, и после дождя. Через десяток секунд настойчиво вибрирует телефон под одеялом. Чонгук достает его, удивленный тем, что от кого-то пришло сообщение в Какао. И удивляется еще больше, когда видит ник “маленький хён” и милую аватарку Чимина. «Не вздыхай так тяжело», — написал ему Чимин, лежащий в паре метров от Чонгука на кровати. Они не могут говорить в присутствии Хосока — не только потому, что не хотят его тревожить. Поэтому переписка отличный вариант, раз уж обоим не спится. «извини. я не хотел тебя разбудить», — отвечает Чонгук, прикрыв телефон одеялом, чтобы скрыть отсвет от экрана.                   «Я не сплю» «я тоже»                   «Я догадался. Это твое Э-э-э-эх» Так слово за слово, и они уже строчат друг другу сообщение за сообщением. В переписке, где только слова и нет ни интонаций, ни лиц, кажется, что между ними все по-прежнему. Чонгук обманывается этим ложным чувством радости и облегчения. Но утром приходится проснуться, протрезветь и взглянуть на вещи, увидев их такими, какие они есть на самом деле. Между ними все кончено.