Behind The Scenes

Как только музыка кончается, Чимин тут же падает на колени и упирается руками в пол. Чувствует себя так, словно закончил бежать марафон на выживание. Чонгук театрально падает на пол рядом и распластывается, подобно морской звезде — раскидав гудящие руки и ноги во все стороны. Одно с морской звездой у них точно общее: оба мокрые насквозь. — Ты как под дождь попал, — тихо смеется Чимин. Склоняется над Чонгуком и бережно вытирает его потное лицо натянутыми на пальцы рукавами лонгслива. Любуется его раскрасневшимся лицом и встречает пристальный взгляд в ответ, замирая. Внутри Чонгука тоже все застывает, цепенеет и каменеет, как и он сам. Дыхание останавливается. Чимин так близко — и кажется, что наклонился к нему, чтобы поцеловать. Чонгук видит его улыбку, теплую и красивую, и ему стоит огромного труда не опустить взгляд к чужим губам. Он хочет Чимина поцеловать. Но ему не хватает смелости и безрассудства. Чонгук точно знает: он не имеет на это права. Внутри все ноет и саднит — жизнь так чертовски несправедлива. Не первый раз ему в голову приходит эта мысль: родись он или Чимин девушкой, встреться они вне группы… Все было бы иначе. Радостней, проще, правильней. Они могли бы быть вместе, не оглядываясь по сторонам из страха, что их могут увидеть и осудить. Они могли бы строить планы на будущее: мечтать о свадьбе, своем доме, о детях… Тупое отчаяние. Безысходность. И боль. Вот, что чувствует Чонгук на самом деле, когда Чимин так близко и в то же время недосягаем, как звезды. Чонгук даже не может протянуть руку, чтобы коснуться его. Ему хочется кричать и крушить все вокруг. И еще сильнее — резко привстать и Чимина поцеловать. Но вместо этого, почувствовав, что еще пара секунд — и он действительно сделает что-то, о чем будет очень сильно сожалеть, — Чонгук взмахивает рукой, избавляясь от руки Чимина у своего лица. Жест получается куда более грубым, чем он рассчитывал. Но Чонгук себя контролирует последние секунды. И они решают все. В первое мгновение Чимин удивляется и теряется. Всего на миг на его лице отображается боль — не имеющая ничего общего с физической, — и оно тут же становится непроницаемой маской. Чимин садится ровно, оставив Чонгука в покое. Обидно. Обидно, что несмотря на все усилия, которые Чимин прикладывает, чтобы завоевать расположение Чонгука, тот продолжает его отталкивать. Чурается его заботы и внимания. Даже сейчас, когда рядом нет камер и других людей, Чонгук не позволяет ему лишний раз к себе прикасаться. Почему так? Чимин ведь ничего плохого не делал и не собирался. Всего лишь хотел утереть пот с его лица, чтобы он не щипал кожу. — Думаю, пора заканчивать, — говорит Чимин спокойно и ровно, поднимаясь с пола. Очень медленно, с усилием: неподъемной тяжестью наваливается усталость, которую он не ощущал, будучи вдохновленным и окрыленным. Тренировка, как и всегда, прошла отлично. Чимин, как и Чонгук, всегда очень ждет этих вечерних встреч в студии. Им нравится проводить время вместе. Нравится танцевать вместе. За эти месяцы они оба здорово спрогрессировали: Чимин научился двигаться быстро и резко, а Чонгук — плавнее и изящнее. Они будто перенимали друг у друга то, чего им не хватало — дополняли один другого. Чимину казалось, что их отношения наконец наладились. Он оказался совершенно не готов к тому, что только что произошло. А что, собственно, это было? Нормальное поведение Чонгука, которое он демонстрировал по отношению к Чимину месяцами. С чего Чимин взял, что между ними что-то изменилось? Стало лучше? Он сам виноват: незачем было питать ложные надежды. И это больно — испытывать едкое разочарование, приправленное терпкой обидой. Чимин не справляется со своими эмоциями. Головой он понимает, что не должен расстраиваться и злиться — но именно это и делает. Потому что Чонгук… Чонгук был незаслуженно груб с ним — и только с ним он себе позволяет таким быть. Будь это не Чонгук, а Тэхён или кто-то другой, Чимин бы точно ему влепил затрещину. Он научился терпению. И не без оснований он считает себя понимающим человеком. Но это не значит, что он позволит кому-либо так неуважительно с собой обращаться без всякой весомой причины. Чимин ничего плохого Чонгуку никогда не делал и не желал и закрывал глаза на его выходки, предлагая в ответ только дружбу, поддержку и заботу. И что в итоге? В итоге, девять месяцев спустя, они снова вернулись к тому, с чего начали. Чимина колотит. Сегодня тот самый день, когда Чимин больше не хочет терпеть и улыбаться. Чонгук заслуживает трепку — потому что все еще остается мелким эгоистичным засранцем. Но у Чимина нет ни физических, ни моральных сил, чтобы объяснить их золотому макнэ доходчиво и по-мужски, что тот не прав и так вести себя нельзя. Чонгук вообще не понимает хорошего и доброго к себе отношения? Или не хочет его принимать? Ну что ж, его право. А Чимин умывает руки. — Чимин… — Чонгук очень быстро осознает, что натворил — практически в ту же секунду, как отмахнулся от него. Чимину и говорить ничего не нужно — все читается по его лицу. Чимин больше не смотрит на Чонгука и держится к нему спиной, пока собирается. — Хён. И я не хочу с тобой говорить. Пойдем домой, — спокойно повторяет Чимин, застегивая спортивную сумку. Чонгук злится. На себя, конечно же. Но почему-то переадрессовывает это Чимину — словно это он во всем виноват. В том, что происходит с Чонгуком и что он контролировать не в состоянии. Из-за Чимина Чонгук уже девятый месяц тонет в этом болоте страхов, сомнений, неопределенности, путается в их непонятных отношениях и с ума сходит из-за неправильных желаний, которые Чимин в нем вызывает. Чонгука всего трясет. — Отлично, не хочешь со мной говорить — не надо, — огрызается он, вставая с пола. И добавляет едко-преедко, демонстрируя свое отношение: — Хё-е-ен. — После чего отрезает жестко: — А я не хочу, чтобы ты трогал меня, ясно? Чимин резко оборачивается на него через плечо. Взгляд его потемневших глаз прямой и тяжелый. Чонгук не помнит, чтобы Чимин хоть раз раньше так смотрел на него — пристально, исподлобья. На других — да. Но на него — никогда. Чимин в нем словно разочарован. Это даже не осуждение. Что-то более неприятное, из-за чего Чонгук окончательно вскипает. — Что ты лезешь ко мне постоянно, хён? — продолжает он, заметавшись по студии и яростно зашвыривая свои вещи в сумку. — Жить без меня не можешь? Ты педик, что ли? — Повтори, что ты сейчас сказал, — механическим голосом произносит Чимин, медленно опуская свою сумку обратно на пол. Чонгук, среагировав на вызов, словно только его и ждал, тут же поворачивается к Чимину грудью и зло смотрит в ответ. — Не трогай меня, — повторяет он с нажимом. — Я не гомик. И становиться им не собираюсь. Найди себе другого мальчика и домогайся к нему. Чимин стремительно сокращает расстояние между ними — едва ли не бегом. Несмотря на разницу в росте и уже не такую ощутимую — в габаритах, он хватает Чонгука за грудки, тянет его наверх и встряхивает, как щенка. Чонгук с запозданием вспоминает, что не у одного него черный пояс по тхэквондо. Чимин яростно смотрит на него снизу вверх — этот взгляд прожигает насквозь. На миг Чонгук пугается. Но страх моментально трансформируется в агрессию, и Чонгук яростно пытается убрать чужую руку — он ведь сказал не трогать его! — Неблагодарный маленький говнюк, — рычит Чимин, одной рукой выдерживая давление двух рук Чонгука. Он злится, и физических сил и выносливости становится в разы больше. Когда Чимин выходил из себя (а последний такой раз случился где-то год назад), благоразумный Тэхён старался держаться от него подальше — что ты можешь сделать против цунами или снежной лавины? Если только героически сдохнуть. Но до Чонгука все еще не доходит, с кем он смеет говорить в таком тоне и с кем он вообще имеет дело. То, что Чимин к нему благосклонен, прощает ему его борзость, неуважение и грубость, вовсе не значит, что он будет спускать Чонгуку все с рук до самого конца. Его терпению в этот конкретный момент приходит конец. Чимин давно научился не реагировать на оскорбления или обидные слова, даже если они задевают его. Особенно если он слышит их от людей, которые ему небезразличны и чье отношение ему важно. Но Чонгук ударил его по самому больному месту — и Чимин уже не может себя контролировать. — Надо сказать твоему отцу, чтобы занялся твоим воспитанием. Лучше поздно, чем никогда. — Чимин еще раз встряхивает Чонгука. — И рот тебе с мылом помыл заодно. — Отъебись от меня! — рычит Чонгук и с силой толкает Чимина в грудь. Это становится последней каплей. Чимин забывает о том, что не хотел использовать физические методы воздействия на Чонгуке. Он тут же перехватывает его вытянутую руку — на уровне рефлексов — и дергает на себя, лишая равновесия в момент неожиданности. Едва Чонгук успевает моргнуть, как ему в живот прилетает, как шар для сноса зданий, стальной кулак Чимина — прямиком в солнечное сплетение. Ослепительная вспышка боли проходит спазмом по всему телу, в глазах темнеет. Чонгук не может вдохнуть несколько секунд, не то что оказать сопротивление. Чимин заводит его руку за спину, выкручивая, толкает и швыряет на колени. Чонгук даже не понимает, что слышит сквозь дикий звон в ушах свой собственный вскрик. Его мозг бьется в агонии, пытаясь справиться с болевыми импульсами. Резкая боль простреливает руку в вывернутом плечевом суставе, и Чонгук вынужденно подчиняется. — Значит так, ты, паршивый недоносок, — свирепо шипит Чимин ему на ухо, наклонившись к нему и сильнее давя на плечо. Чонгук извивается, пытаясь хоть немного облегчить боль, и стискивает зубы, чтобы не застонать и не заскулить. Он не доставит этому козлу такого удовольствия. — Это мое тебе последнее предупреждение, ты понял? Следи за своим языком. Еще раз услышу от тебя что-то грязное, неважно, в чей адрес, и я вырву его тебе. Больше никогда петь не сможешь. Ты понял? Он заставляет Чонгука уткнуться лицом в холодный паркет. Это так унизительно. Чонгук дергается и тут же жалеет об этом. Ему кажется, еще чуть-чуть, и связки в плече порвутся нахрен. От одной мысли о травме его сковывает ледяной ужас. И это действует на него отрезвляюще. Он хочет продолжить, бросив Чимину что-то вроде: “Я сказал не трогай меня, грязный педараст”, но вместо этого цедит: — Да. Чимина его ответ устраивает. Но стоит ему отпустить Чонгука, как тот молниеносно делает подсечку ногой, и Чимин с нездорово громким звуком падает на спину, ударяясь головой об пол. Пары секунд, что он приходит в себя, хватает, чтобы Чонгук напрыгнул на него сверху и ударил неповрежденной рукой в живот — она правая, ведущая, и бьет он ей хорошо. Спасибо занятиям по боксу. Удар за ударом. Им больно — и становится еще больнее, ведь они видят друг друга сквозь искажающую пелену гнева. Душевную боль усиливает еще и физическая. Взрывоопасная смесь. И рядом нет никого, кто мог бы их остановить. Скорее всего, они измордовали бы друг друга в фарш. Но, к счастью, оказываются полностью вымотаны предыдущими часами беспрерывных танцев. Их потасовка на полу заканчивается тем, что Чимин ударяет Чонгука локтем по шее, попав в сонную артерию и сбив артериальное давление. Спихивает с себя обмякшее тело Чонгука, пока тот в отключке, но не добивает его, даже имея возможность. Он просто хочет убраться отсюда, как можно скорее и как можно дальше. Собравшись с остатками сил, Чимин переворачивается на бок. Приподнимается на дрожащей руке и кашляет, держась второй рукой за живот. Он чувствует себя как человек, попавший под асфальтоукладочный каток. Ему мерещится, что взбитые кишки сейчас вывалятся наружу. Если бы не защита пресса, он бы точно так легко не отделался. Удар по боксерской груше у Чонгука поставлен на “отлично”. Чонгук слабо стонет, все еще дезориентированный после нокаута. Чимин умудряется встать на колени, а потом подняться, помогая себе руками. Пошатнувшись, он почти падает обратно на пол, но, подышав немного в скрюченном состоянии — так легче делать вдохи, — медленно, через усилие выпрямляется. Доходит до своей сумки, берет ее и уходит. Бросает на Чонгука один короткий взгляд. Тот все еще лежит на полу. Но он в порядке… относительном. Если бы Чимин хотел его убить, он был бы уже мертв. Поваляется еще несколько минут, потом очухается. Чимин уходит, больше не обернувшись и оставив дверь в танцевальную студию распахнутой настежь. На улице проливной дождь. Чимин не заметил, когда он успел начаться. Но тем лучше: ледяная вода поможет остыть окончательно, успокоиться и постараться хоть как-то проанализировать то, что произошло. Не колеблясь, Чимин выходит из-под козырька крыльца под дождь, и холодные капли воды тут же скользят по его разгоряченной коже. Он не накидывает капюшон и не пытается прикрыться. Планирует промокнуть насквозь, пока дойдет обратно до общаги. Глядишь, к концу пути в голове прояснится, бушующая, разрушительная буря вышедших из-под контроля эмоций стихнет, и спасительный холод заморозит боль в поврежденных тканях. Дышать и думать станет легче. А Чимину жизненно необходимо именно это. Он не жалеет о том, что сорвался. Ни капли, ни секунды. Будь он помладше на пару лет, точно не ушел бы, пока не выбил из Чонгука всю дурь. Возможно, сломал бы ему что-то при этом — и, посмотрев правде в глаза, мелкий гаденыш это бы заслужил. Но Чимин многое в своей жизни переосмыслил. Он проделал над собой колоссальную работу. Повзрослел, накопил опыт и стал лучше понимать последствия тех или иных своих действий. Он больше не вспыльчивый подросток, бросающийся с кулаками на каждого, кто криво посмотрит в его сторону. В скольких драках Чимин участвовал… Всех неперечесть. Будь Тэхён повпечатлительней, он бы точно поседел в то непростое для Чимина время. Хорошо, что Наставник не отвернулся от него и продолжал работать с ним, когда все остальные уже давно поставили на Чимине крест. Особенно его родители. От одной мысли о них к горлу моментально подкатывает ком. Воспаленная память тут же подкидывает Чимину не менее болезненные воспоминания: как Чонгук грубо отмахнулся от него, назвал в лицо этими грязными словами… Вот она, его благодарность и признательность за все, что Чимин для него делал. Какие еще требуются доказательства взаимности их “любви”? Рухнувшие воздушные замки Чимина хрустят острыми осколками стекла под его ногами. Он безжалостно топчет их, делая шаг за шагом — стремясь прочь от оставшихся позади студии и Чонгука. Хорошо, что идет дождь. Чимин, боясь окончательно расколоться, убеждает себя, что это капли воды становятся горячими, скользя по его щекам. Он не хочет плакать (снова!) из-за этого малолетнего придурка — как же это несправедливо и унизительно! Как же его все задрало! Только вот проблема все еще не в Чонгуке. Проблема была и остается в Чимине. Потому что это он и есть — конченый извращенец, презренный педик, испытывающий тягу к другому мужчине. Отвратительно. Чимин отвратителен сам себе. И это правда, от которой никуда не деться. Разве не поэтому Чимин так остро среагировал? Будь это просто оскорблением, он бы пропустил его мимо ушей. Но Чонгук обличил в слова то, что Чимин не смел называть даже про себя. Он отрицал это и бежал от этого всю свою жизнь. И все же глубоко внутри он знал. Знал правду о себе. О своих чувствах к Чонгуку. О причине, по которой он постоянно лезет к нему, почему не может оставить в покое, почему хочет прикасаться к нему… Чимин, тебе нужно остановиться. Здесь и сейчас. Эта драка отличный повод поставить точку в ваших затянувшихся непонятных отношениях. Чонгук хочет, чтобы ты оставил его в покое. И тебе следует сделать именно это. Иначе неровен час, когда Чонгук сорвется, пойдет к руководству и сообщит им о сексуальных домогательствах или чем-то похлеще. Почему-то от мысли, что Чонгук способен так с ним поступить, становится еще тошней. Хочется сесть прямо посреди дождливой, безлюдной улицы и разрыдаться в голос. Чимин не ждал от Чонгука взаимности. Возможно, искал понимания. Принятия. Поддержки. Его дружбы, внимания и заботы. Чимин не хотел приставать к нему с сексуальными намерениями или делать что-то, что могло быть Чонгуку неприятно. Он дурачился иногда, делая вид, что хочет поцеловать его, но просто потому, что ему нравится его смущать. Он никогда не думал, что когда-нибудь сделает это по-настоящему. Чимин сам виноват. Хладнокровно анализируя прошлые месяцы, он понимает наконец, что, возможно, перегибал палку слишком часто, и реакция Чонгука стала естественным следствием. Он довел бедного парня до ручки, и одно невинное и простое касание послужило искрой для взрыва. Взрывоопасный, токсичный газ накапливался в Чонгуке месяцами, не имея выхода. А Чимин продолжал накачивать его, не замечая этого. Ему не следовало так вести себя. Ему стыдно, что он накинулся на Чонгука. Что ударил его и сделал ему больно. Ему стыдно перед собой, семьей, Наставником… Что бы тот сказал, узнай, что Чимин первым полез в драку? Какой стыд и позор. Когда-то Чимин умело провоцировал людей — то есть, фактически, создавал повод, — но первым никогда не бил, всегда подставляя щеку. С Чонгуком все случилось наоборот. С Чонгуком вообще многое происходит для Чимина впервые… Чимин впервые настолько сильно влюбляется в кого-то. И это пугает его до паралича дыхания — особенно в перспективе последствий и проблем, которые ждут его впереди, если он не начнет как-то контролировать себя и свои чертовы гормоны. Чимин больше не думает, что это любовь. Любовь — это когда взаимно, а не так чертовски больно, как ножом по сердцу каждый раз. У него просто нездоровая одержимость и зацикленность, на уровне физиологии, поэтому ему так сложно с собой совладать. Это просто гормоны. Ничего более серьезного, глубокого и долгого. И он с этим справится.