Behind The Scenes

Чимин всегда думал, что адекватный. Сравнивал себя с Тэхёном — и убеждался в этом лишний раз. Он никогда не думал, что его ТАК накроет. Что чьи-то злые языки сорвут с него кожу и начнут играть на оголенных нервах. Что чужие тараканы залезут ему в голову и бурно размножатся, эволюционируя во что-то более страшное и смертельное. Чимин умирает, но почему-то ничего не собирается предпринимать по этому поводу. Ему хорошо как никогда. Он все понимает. Но контролировать не может — или, вероятней всего, не хочет. В его голове — пустота, а в теле — слабость. И раньше его бы это испугало до чертиков, но сейчас почему-то успокаивает. Словно так и надо. Он знает, что делает что-то не то. Но продолжает. Его организм сигнализирует о том, что пора тормозить — что такими темпами они пересекут черту, за которой возврата не будет. Чимин устал. Просто устал. И мысль о том, что все может внезапно закончиться, что его жизнь оборвется на самой высокой ноте, не кажется больше пугающей и отталкивающей. Он подавлен, раздавлен, деморализован и сломлен. Он полностью включен в процесс саморазрушения, не имеющий ничего общего с саморазвитием и работой над собой, чтобы в итоге стать лучше. Чимин бежит не вверх — он катится по наклонной. Самое смешное, что ему насрать. Первые дня три никто не обращает внимания на то, что Чимин ведет себя подозрительно. Чимин бодр, весел и за любой кипиш — как всегда. Возможно, он чуточку более энергичен, чем обычно, но это списывают на его отменное настроение. Живущий с ним в одной комнате Хосок замечает, что Чимин ложится спать раньше, чем обычно, не зависая полночи в своем телефоне. Но и это нормально, потому что у них график на неделе адский, и выспаться — адекватная потребность организма, находящегося на грани выживания. Им всем несладко. Они форсируют подготовку к выступлению — первому большому концерту в зале на десять тысяч мест, и ответственность, ложащаяся на их плечи, давит с каждым днем все сильней. Мемберы поддерживают друг друга как могут — в силу своих возможностей. Чимин старается уделить время каждому — и ни один из мемберов не замечает, что с Чимином что-то не так. Они так поглощены собой и работой, что не в состоянии адекватно воспринимать действительность. А действительность такова. У них завтра трехчасовой концерт, а Чимин на утренней репетиции теряет сознание. Он делает резкий подъем с пола, следуя хореографической связке, и вместо полуоборота заваливается вперед и валится на пол. Чимин часто падает. Он вообще от природы “ловкий” — вам любой мембер подтвердит. И все те стулья, с которых Чимин грохался, — тоже, если бы мебель могла говорить. На тренировках оступаться и спотыкаться нормально. Ненормально то, что Чимин лежит и не встает. Первым к нему кидается Намджун — он ближе всех и по природе своей не паникер, поэтому, пока остальные в ужасе, он уже переворачивает Чимина на спину и меряет пульс на шее. Он едва прощупывается, кожа холодная и липкая от пота. Чимин дышит — и это единственное, что их обнадеживает, потому что им кажется, что наступил конец света. Чимин приходит в себя, когда подоспевший дежурный врач сует ему под нос нашатырь. Чимин лежит на чьих-то коленях и кто-то гладит его по лбу и волосам, зачесывая их назад. Рука теплая и приятная, хотя дрожит. Или это дрожит он? Ему меряют давление. Взрослые голоса, менеджеров и незнакомый женский (врача?), спорят, вызывать скорую или нет. Врач настаивает, что госпитализация срочно необходима, потому что у Чимина давление, как у покойника — странно, что еще шевелится, хотя, может, это предсмертные судороги. Чимин чувствует прикосновение чужих сухих и горячих губ к своему лбу — взволнованное дыхание опаляет кожу. Но ему слишком сложно поднять налитые свинцом веки и приподнять голову, чтобы увидеть того, кто так бережно его обнимает. Ему хочется спать. И никогда не просыпаться. Кто-то берет Чимина на руки и несет в комнату отдыха — знакомое ощущение. Ему ставят капельницу. И уже через полчаса он чувствует, как сила и энергия возвращаются в его тело. Не без помощи Тэхёна он садится, пытаясь удержать раскалывающуюся голову. — Как ты? — тихо спрашивает Тэхён, присаживаясь перед Чимином на корточки, и с беспокойством заглядывает ему в лицо. Он видит все еще мутные и расфокусированные глаза. — В порядке. Осознание произошедшего пиздеца приходит к Чимину позднее. Ему становится жутко стыдно. Он виноват пиздец как — и перед мемберами, и перед руководством, и перед фанатами, которые столько месяцев ждали встречи с ними, а он не в состоянии держать голову прямо. Это первый раз за прошедшие полторы недели голодовки, когда ему становится страшно — но не так сильно, чтобы все это прекратить. Капельница с глюкозой чудесным образом Чимина реанимирует. Уже через четверть часа он шутит и смеется. Извиняется перед мемберами и менеджерами, все еще выглядящими встревоженно. Говорит, что действительно в порядке. Что это всего-навсего стресс, плохой сон и так далее. Поскольку это происходит с Чимином впервые, ему верят. Единственный вопрос, который всех волнует, сможет ли Чимин завтра выступать. Чимин заверяет, что да, без сомнений. А внутри холодеет. Господи, что он творит… До общаги Чимин добирается на своих двоих. Он снова бодр и весел. И даже пытается поесть. Но он не ел ничего больше недели. И его организм не в состоянии усваивать пищу — после первой ложки риса его начинает мутить. Он запивает большим количеством воды, но делает только хуже. Бежит в ванную и выблевывает свой скудный обед в унитаз. — Ты не в порядке. Чонгук. Чимину хочется утопиться прямо в толчке, но он мужественно борется с соблазном и садится, утирая холодный пот с лица. — Что происходит? — спрашивает Чонгук мрачно, смотря сверху вниз на Чимина. Все мемберы обеспокоены, но Чонгук вызывается первым пойти за Чимином и оставляет их за закрытой дверью. Им нужно поговорить наедине. — Ничего. Я перенервничал, — отвечает Чимин виновато, поднимаясь с пола. Его ведет немного, и Чонгук хочет поддержать его, но Чимин уводит локоть, не давая к себе притронутся. Он смотрит на Чонгука неожиданно зло. — Я сказал, что в порядке. Резкий перепад настроения вводит Чонгука в легкий ступор. И внутреннее мерзкое ощущение грядущей беды только усиливается. Но он давит его. Потому что объективных причин нет. Чонгук себя накручивает на пустом месте. Чимин ведь в порядке. — Я беспокоюсь о тебе, — Чонгук старается сохранять спокойствие — кто-то из них должен оставаться адекватным, чтобы они могли продолжить разговор. Скорее всего, заведомо бесполезный. — Мы все о тебе беспокоимся. Ты напугал меня. Нас всех. Очень сильно. — Я просто устал... — Чимин умывается холодной водой из-под крана — долго. Чонгук ждет и протягивает ему полотенце, которое Чимин, помедлив, все же берет. — Просплюсь и буду завтра как новенький. Не волнуйся обо мне, Гукки. Лучше ложись спать пораньше. Завтра тяжелый день. Утром Чимина ждет повторная капельница. Чимин уверен: внутривенно введенной глюкозы вполне хватит, чтобы отпахать трехчасовой концерт и не грохнуться в обморок. А дальше… а дальше Чимин не думает. Он что-то в себе ломает — какой-то механизм, отвечающий за стремление жить, мечтать и строить планы. Он силой воли пересиливает голод и потребность в питании, и его мозг, не имея никакой другой возможности, перестраивается и подстраивается, выжимая тот максимум, на который способен в сложившихся критических условиях. Чимин ни о чем не думает вообще. Он просто делает, что должен, и рассчитывает на свои силу воли и выносливость — в принципе, больше у него ничего не остается. — Ты хреново выглядишь, Чимин, — говорит ему Чонгук то, что уже давно должен был сказать. Но по какой-то причине боялся. Он ужасно злится на Чимина, но на себя — больше. Он должен был больше времени уделять Чимину, чтобы тот не перегорел на работе. — Джин-хён готовит тебе бульон. Тебе нужно что-то съесть. Чимину хочется огрызнуться и сказать: “Не хочу. Не буду я есть”, — но он вовремя себя останавливает. Иначе Чонгук все поймет. Он и так очень близок к отгадке. Всю эту неделю, если попытаться вспомнить, Чимин ни разу при Чонгуке не ел. Они питались перебежками, кто когда успевал — совместных приемов пищи у них было от силы несколько. И Чимина по разным причинам на них не было. — Хорошо, — вместо этого произносит Чимин, улыбается, и Чонгука это успокаивает, усыпляя его бдительность. Чонгук (дурак!) верит, что завтра все пройдет и у Чимина лишь временное недомогание. Сокджин действительно приготовил для него куриный бульон. Чимина воротит от запаха мяса, но он давится ложка за ложкой, под пристальными взглядами мемберов. Его тошнит, но бульон — жидкость, и Чимин каким-то образом умудряется удержать ее в себе. Все вздыхают облегченно. Верят, что Чимин в порядке. Суп выходит из Чимина полчаса спустя, когда мемберы уже расходятся по своим делам или комнатам. У них свободный вечер, за который они должны отдохнуть и собраться с силами перед завтрашним концертом. На счастье Чимина, в ванной никого нет. Его выворачивает наизнанку — несколько раз подряд. И в последний вместе с желчью и пеной он видит кровь. Его должно это напугать, но нет. Чимин равнодушно смывает воду в унитазе, умывается и идет спать. Он наслаждается пустотой не только в своей голове, но и в сердце. Все эмоции по нулям. Это так хорошо и приятно — словами не передать. Когда все переживания и страхи отступают, и ты покачиваешься на легких волнах эйфории... Чимин смутно припоминает, что, кажется, это последняя стадия перед тем, как мозг умирает. Он засыпает с улыбкой на губах. Ему ничего не снится — сомкнувшая со всех сторон темнота обволакивает его безмолвным и беззвучным вакуумом.