Behind The Scenes

Чонгук бунтарь. Когда ему приказывают что-то сделать, он из принципа ничего делать не будет — можете его хоть убить. Если ему запрещают что-то, он назло берет и делает. Так было с покраской волос. Запретили ему краситься, потому что стилисты так видят? Получайте розовый хаер на следующее же утро! Не разрешили маленькую и миленькую татушку набить на предплечье? Получайте нахрен рукав на всю руку! Во второй заход Чонгук набьет еще и пальцы. Ну что, осмелитесь еще Чонгуку что-то сказать или запретить? Мемберы на выходку Чонгука реагируют по-разному. Тэхён его отбитостью и борзостью восторгается, как обычно, и всячески поощряет движение против системы к матери-анархии. И начинает увлеченно обсуждать, не набить ли ему тоже что-нибудь — только где-нибудь в более интимном месте. Чимин смотрит на него сочувствующе, как на умственно отсталого, и говорит, что он дурак. Не сообщает Тэхёну ничего нового. Обычно Чимин Чонгука притормаживает, если его совсем несет, но палки в колеса не вставляет, исходя из видения “чем бы дитё ни тешилось, лишь бы не плакало” (или, в их случае, калечилось). Но в этот раз Чимин сам Чонгука в тату-салон и отводит — к своим друзьям, которые соглашаются сделать Чонгуку татуировку, хоть тот официально еще несовершеннолетний. Чимин все организовывает и оплачивает (и магическим образом избавляется от их вездесущих менеджеров). Чонгук Чимина после этого любит еще больше — если есть куда. В тату-салоне Чонгук узнает про Чимина три вещи. Первая — друзья у него реально стремные (в уголовном смысле, как Тэхён и говорил), но Чимин общается с ними на “ты”, на их языке, на равных, и кажется, что они уважают его даже больше, чем он их. Второй факт, вытекающий из первого — Чимин, оказывается, умеет материться. И еще как! Чонгук начал тоже. Он сделал пока только контур без заполнения, но уже озверел от боли. Тату-мастер, когда Чонгук спросил его про ребра, сказал, что это одно из самых чувствительных и болезненных мест на теле, и нужно или иметь дофига высокий болевой порог, или быть конченым мазохистом, чтобы вытерпеть. И поэтому третья, самая главная вещь про Чимина — или ему повезло (или не повезло) с болевым порогом, или он мазохист. Теперь девять английских букв, больших и полностью заполненных краской, на ребрах Чимина видятся Чонгуку в совсем ином свете. Когда Чонгук, пользуясь случаем, спрашивает у Чимина, когда, где и почему он решил набить себе татуировку, тот уходит от ответа. Или не хочет отвечать, или не хочет говорить при посторонних. Чонгук с первого раза понимает: не время и не место. Но знает, что от Чимина не отстанет, пока тот ему не расскажет о своей татушке. Это будет честно, потому что Чимин про его знает — и какое значение Чонгук вложил в каждый из рисунков тоже. Чонгук придумал и нарисовал их сам. Но кто знал, что делать эскизы окажется так сложно. Хорошо, что своеобразный друг Чимина (жуткий лысый стероидный тип, который звал Чимина “крошкой”, а Чимин его — “папочкой”) опытный мастер. Сохранив суть, он исправил все технические недочеты. Татуировка еще не закончена, но уже безумно нравится Чонгуку. И еще он думает, что без Чимина никогда бы не решился (а ведь набить тату его мечта с тех пор, как он увидел Квон Джиена и загорелся мечтой стать певцом). И, чего уж хорохориться, в подобное заведение Чонгук один точно не рискнул сунуться. Спасибо Чимину — его суровому маленькому хёну с модным розовым хаером, которого боятся даже самые прожженные уголовники, — что помог Чонгуку осуществить его мечту. Для Чонгука это лучший подарок за уже, считай, почти 18 лет жизни. Хосок откровенно офигевает, когда видит руку Чонгука, обмотанную темной пленкой: суетится вокруг него, прыгает, охает, ахает, с любопытством рассматривает фотки татушки, которую Чимин снял со всех ракурсов перед тем, как она оказалась скрыта под защитной пленкой. Хоби говорит Чонгуку, что тот не устает его удивлять. Звучит как комплимент. Юнги никакого интереса ни к Чонгуку, ни к его татуировке не проявляет, что ожидаемо. Мемберы, по его мнению, делают много шума из ничего. И что, в Корее лейкопластыри, что ли, кончились? Надо будет руководству — заклеют все это безобразие. На худой конец, в постпродакшене заблюрят — велико дело. Чонгук не первый и не последний айдол, который решил начать колоться — если дурь нельзя, сойдет и травмирование кожи. По стойкому убеждению Юнги, сомнительное удовольствие. Но Чонгук радуется и весь сияет, и Юнги отходит подальше, уползая обратно в свой темный угол. Слишком ярко. Сокджин поначалу не верит. Думает, Чонгук просто так черной пленкой обмотался и прикалывается над ним. Фотки на телефоне Чимина Сокджина не убеждают: он подозревает, что Чимин с Чонгуком в сговоре, как и всегда. Чонгуку приходится отмотать край пленки, дабы мнительный Сокджин убедился в существовании его татуировки воочию — Чонгук действительно ее сделал. И у Сокджина начинается ржач. Он веселится до упаду, уже представляя, что Намджун сделает и с Чонгуком, и с Чимином, когда вернется и узнает. Чонгук бунтарь, но не самоубийца. Намджуну он ничего не говорит. Пробует скрывать свою руку до последнего. Зря. Потому что о татуировке Чонгука Намджун узнает случайно от третьих лиц, краем уха услышав разговор стаффа. И прилетает всем: и Чонгуку (“совсем дурак и не лечишься!”), и Чимину (“ты-то куда смотрел?!”), и Юнги (“и что мы теперь с этим будем делать?!”), и Сокджину (“хватит ржать, не смешно!”), и Хосоку (“даже не смей его выгораживать!”). На одного Тэхёна Намджун только рукой машет: этот совсем отбитый, с ним и говорить бесполезно. Тэхён мило скалится в ответ, а сам в телефоне уже который день листает наброски интимных татуировок. Чимин с ним в тату-салон идти наотрез отказывается. Друг, называется. — Скажи спасибо, что не на лбу набил, — прыскает Сокджин, совершенно не боясь лютующего и мечущего гром и молнии Намджуна. Он доедает остывшие пончики, не беспокоясь о фигуре. Сокджин в прошлой жизни точно был рыжей ведьмой: жрет и не толстеет. И убойный цвет волос сохранил. — Это все твое тлетворное влияние! — обличительно тычет пальцем Намджун в застывшего на краешке дивана Чимина. Думал мебелью прикинуться? Надеялся, что пронесет? Не в этот раз! — Ты его надоумил татуировку сделать? — Я давно хотел, — тут же вступается за Чимина Чонгук, становясь между ним и Намджуном и закрывая Чимина собой, словно собираясь защищать его даже ценой своей жизни. — Чимин тут не при чем. И в контракте про татуировки ничего не сказано... — У тебя своя голова на плечах должна быть! — не унимается Намджун. — Мы не рок-группа, блин, и уже даже не хип-хоп. Как это твое безобразие должно вписываться в безупречный образ айдола? — Я тебе сейчас этот безупречный образ айдола в жопу засуну, — тянет Юнги. Он сидит на двух сдвинутых стульях, вытянув босые ноги, и, как обычно комментирует это Сокджин, “опять дрочится в свой телефон”. — Пусть самовыражается, как ему нравится. — Самовыражаться в школе надо было! Не шесть лет, мать твою! — Намджуна еще больше заводит, что Юнги становится на сторону Чонгука. Он хватается за волосы и обводит притихших мемберов убийственным взглядом. — Вы меня, блин, с ума сведете! Все, хватит. Пусть Юнги-хён теперь будет лидером группы и разбирается с вашими хотелками. Или вон, Джин-хён, он же у нас старший! Любого выбирайте. А с меня достаточно. Все тут же бросаются Намджуна утешать, задабривать и комфортить. Лидером их отбитой группы никто становиться не хочет: это же поседеть можно раньше времени. Даже Юнги снисходит до того, чтобы похвалить Намджуна за его выдержку и крепкие нервы (он имеет в виду яйца, но в комнату отдыха заходит стафф, так что приходится подбирать выражения). Стафф, наблюдая за тем, как мемберы кучкуются вокруг Намджуна и активно участвуют в групповых обнимашках, умиляются: какие дружные ребята, какие молодцы, так любят и заботятся друг о друге! Правда? Правда! Вам любой мембер подтвердит. Если осмелиться об этом спросить. Но лучше не стоит.