Behind The Scenes

— Я убью тебя. Их утро начинается с угроз, и у Чонгука нет причин Чимину не верить: правда же убьет, Чимину сейчас не до шуток. — Не смей, — цедит он, яростно шинкуя приготовленные овощи-гриль на разделочной доске. — Не смей даже. Один звук — и я тебя выпотрошу, — и он стучит ножом громче. Бедный Юнги, видел бы он, как безжалостно Чимин строгает ни в чем неповинные овощи на его доске, которую тот сделал для него и подарил со всей любовью. Чонгук давится воздухом, смехом, истерикой, едва не хрюкает, но чудом еще держится, чтобы не заржать, потому что тогда Чимин точно обидится. Он сегодня с утра особенно чувствительный из-за того, что случилось ночью. С Чонгуком, значит, резаться дальше в игру не стал, спать его отправил, сказал, что еще посидит поработает, а сам решил втихаря трансу провести? Ну что ж, расплата не заставила себя долго ждать. Чонгук мысленно орет, зажимает рот рукой, дышит через нос, пытается успокоиться, но не может. Видит, какие у Чимина палевно скулы розовые, и безумная улыбка лицо рвет пополам — Чонгук из последних сил ее сдерживает. Ему так смешно, Господи, он от комичности этой ситуации подохнет просто. Чимину даже убивать его, руки марать не придется. И, наверное, все-таки придется вызвать ему скорую, потому что он сейчас задохнется. Итак, Чимин. Чимин, великий и непревзойденный мастер конспирации, гуру скрытности и стелса тысяча пятисотого лвл-а, который за столько лет ни разу не показал ни кусочка, ни сантиметра, ни одного пикселя их квартиры, и его личная жизнь оставалась рекордные годы покрыта непроглядной тайной мрака. Чимин, который Чонгука, помнится, даже отругал, когда тот впервые на лайв с их кухни вышел, а Чонгук перед ним еще оправдывался, потому что не подумал, что надо было это обсудить, что он, вообще-то, тут не один живет и это не сугубо его личное пространство, которым он может распоряжаться, как ему вздумается. Помнится также, что мирились они после на той же кухне очень бурно, случайно разбив стеклянную крышку от кастрюли. Чимин, которому не лень было мотаться на работу, чтобы самому лайвы проводить исключительно из общаги или студии, дабы никто ничего не подумал, особенно плохого, особенно про них с Чонгуком. Чимин, который за все время только одну-единственную фотку из их квартиры выложил: их телека, сфоткав прямую трансляцию выступления Чонгука и обрезав потом все, даже края телевизора, чтобы, не дай бог, что лишнее на фоне не оказалось. Но не постеснялся это фото запостить, чтобы все знали, как он гордится своим малышом. Чимин, который Чонгука убедил, что им надо играть в эти глупые игры, делая вид, что они вместе не живут, и каждый раз это чем-то подтверждать, чтобы опровергнуть было невозможно. Нет тела — нет дела. И вот этот самый Чимин, который после всех этих сложных, умудренных многоходовок, которые сам же навыдумывал, а Чонгук, чтобы тот лишний раз не нервничал и не стрессовал, послушно выполнял, в необдуманном порыве вдруг решается-таки запустить лайв из их квартиры, в четвертом часу ночи. Выбрав самую непримечательную комнату, игровую, где только стоят их компы и все, забившись в самый дальний угол. К интерьеру на фоне не прикопаешься: кроме голых белых стен и кондиционера под потолком, да черной портьеры на окне — никаких личных вещей и запоминающихся деталей, стерильней, чем в больничной палате. И казалось бы, что могло пойти не так? Но Чимина подводят стулья. Иногда Чонгуку кажется, есть какой-то вселенский заговор у мебели на ножках, которая то и дело взбрыкивает, и Чимин только из-за этого с нее и падает. В этот раз он не упал, потому что игровое кресло на колесиках. Но когда ему захотелось на него забраться с ногами, как он привык сидеть, он случайно откатился и задел ногой шнур от зарядки телефона, с которого запустил трансляцию. Шнур, который специально вставил парой минут ранее, потому что садилась батарея. Будто все обстоятельства с самого начала, как он Чонгука выгнал, складывались против него, чтобы не оставить Чимину и шанса на спасение. Ну забавно же: будто сама вселенная ненавязчиво все подстроила, решив над Чимином подшутить. А теперь Чонгук перенял у нее эстафетную палочку. Он прыскает в кулак. Он больше не может — у него уже слезы из глаз вот-вот польются. Чимин поднимает на него зверский взгляд, угрожает ему ножом, направив на него острие лезвия. Чонгук ножи заточил хорошо — опасное оружие, убить можно с первого раза, не прикладывая усилий. — Ты слышал, что я сказал тебе? — делает еще страшнее глаза Чимин, а задыхающийся Чонгук тихонько сползает с барного стула вниз, стекая по стойке, пока на ней не остаются только его голова и рука, которой он плотно зажимает рот. Ему уже плохо от подавляемого смеха, прорывающегося беззвучным содроганием грудной клетки. — Чонгук, я серьезно. Одно неосторожное слово — и я за себя не отвечаю. Чонгук может только кивать, быстро и мелко, сотрясаясь от зашкаливающего восторга. Он даже не думал, что доживет до того дня, когда Чимин собственноручно — или, вернее, собственноножно? — допустит такой фееричный проеб — тотальный эпик фейл. Чонгук успел несколько раз пересмотреть момент, где Чимин, спохватившись, хватает подло накренившийся телефон, но было уже поздно. Коварный смартфон, который в тайном сговоре со стульями, стопудово, заснял все, что надо. Все успели увидеть, а кто не успел — перемотали назад и пролистали по кадрам. Чтобы убедиться в том, что второе игровое кресло в “квартире Чимина”, где он “живет один”, существует. Просто Чимин такой человек: не может выбрать между левой и правой палочкой твикс, поэтому и игровых кресел, абсолютно одинаковых, только по-разному отрегулированных по высоте, у него два, ведь он сам не знает, в какое сядет, ох, такой непостоянный. — Давай завтракать уже, — бурчит Чимин себе под нос и, переложив овощи поверх риса в обе тарелки, поделив все поровну, несет тарелки на стол. Сегодня хотя бы поедят по-человечески, за столом, раз уж у них обоих выходной. У Чимина он заслуженный, а у Чонгука, который таки прыскает за его спиной, станет последним в его жизни. — Я чихнул! — панически оправдывается Чонгук, чтобы Чимин ни в коем случае не подумал, что он только что над ним смеялся. — От специй, правда. Чимин грохает его тарелку на стол и указывает на нее пальцем: — Ешь, пока я не выбросил. — Да, папа. — Чон Чонгук, ты доиграешься у меня сегодня. Чонгук показывает, что закрывает рот на замок, даже губы поджимает и закусывает, но в его глазах черти пляшут на всех уровнях Ада — у них там фиеста и полный отрыв. Чонгук осторожно приближается. У Чимина в руках ножа больше нет, но все равно ссыкотно. Присаживается на стул напротив, давит улыбку, потому что Чимин так смущен, расстроен, дезориентирован и зол, что Чонгуку его правда жалко. Вместо того, чтобы взяться за палочки, он берется за руку Чимина, потянувшись к ней через стол. Тот поднимает на него глаза. — Не переживай так, — мягко говорит Чонгук, тепло улыбаясь ему. — Это же не конец света. Думаешь, после того, как я сосал твое ухо на завершении концерта, их впечатлят какие-то кресла? — Не напоминай мне, — деревянным голосом произносит Чимин, но руку забрать не пытается. Чонгук ласково ее поглаживает, стараясь Чимина приободрить и успокоить. — Мин-а, все хорошо, — Чонгук пробует заглянуть ему в глаза, но Чимин прячет от него свое лицо, и у Чонгука такое чувство, что еле сдерживается от того, чтобы разреветься. Чимин даже заснуть после трансляции не смог. Занялся уборкой в квартире, делая все тихо, чтобы не мешать Чонгуку спать, а потом встал за готовку, когда Чонгука пора уже было будить. Но тот сам проснулся, потому что Бам запрыгнул к нему в кровать и потребовал утренних почесушек, обнимашек и целовашек. И когда Чонгук, не спеша вылезать из кровати и расставаться с Бамом, которого так приятно было обнимать, как большую, живую грелку, полез по привычке в телефон, увидел первым делом уведомления о начале лайва, о его завершении и о том, что видео успешно опубликовано на платформе. Он сразу полез смотреть, что там Чимин говорил и делал за соседней стенкой, и его несдержанные вопли “ЧИМИНА-А-А”, восторженный свист, а потом припадочный хохот Чимин услышал из ванной, где методично драил до зеркальной чистоты все поверхности по второму кругу. И только то, что Чонгук был далеко, на другом конце квартиры, спасло его от мгновенной гибели. С того момента Чонгуку было запрещено издавать любые звуки. Его до сих пор кроет, но он мужественно держит себя в руках, чтобы Чимина ни в коем случае не обидеть. Это для Чонгука случившееся — сущий пустяк и полная ерунда. Это ему легко и весело, потому что он всегда так к этому относился и никто его не смог переубедить в обратном. Он не видит в этом случайном и безобидном промахе никакой глобальной проблемы, для него это не катастрофа вселенского масштаба. А для Чимина все иначе. И Чонгук его хочет поддержать, а не задеть, даже если со своими эмоциями справиться сложно. Ну потому что, Боже, это же правда так забавно: что столько лет тщательного, скрупулезного, почти одержимого продумывания каждого шага до мелочей, утаивания того, что есть, озвучивания того, чего нет, и тут две-три секунды — и все, можно было так и не париться. С самого начала, конечно, было очевидно, что у Чимина не получится скрывать их отношения вечно. Но Чимин почему-то был стойко убежден, что он сможет. А если Чонгук посмеет что выкинуть, сам потом об этом пожалеет. И Чонгук честно, как паинька, прилично вел себя, чтобы Чимин не ругался, не злился и не переживал. — Боже… — Чимин забирает руку, ставит локти на стол и закрывает ладонями свое помятое, не выспавшееся лицо. — Как же это вышло по-дурацки и глупо… — Это уже было, — Чонгук встает из-за стола, обходит его и обнимает Чимина со спины, просто свесив руки плетями через его плечи и примостив свой подбородок на его лохматую макушку. Раскачивает Чимина под собой, словно маленького ребенка убаюкивая, но только слышит первый всхлип, и сразу же ныряет вниз, к его уху. Ловит его ртом. Не помнит точно, какое в тот раз было на концерте, правое или левое, но в принципе неважно. Увлеченно сосет и лижет, игнорируя все протесты и попытки вырваться, и Чимин в какой-то момент не выдерживает, потому что щекотно, Чонгук так усиленно, намеренно громко пыхтит, сопит ему на ухо, и Чимин прыскает смехом сквозь слезы. — Прекрати, — бормочет он, сдаваясь. — Нефошу, — невнятно отвечает Чонгук, потому что ухо Чимина изо рта не выпускает. И оно уже становится пунцовым и горит точно не от смущения. — Я люблю тебя, — перестав Чимина мусолить, бормочет ему на ухо и зарывается носом в его волосы. — Ты такой милый. И такой очаровательно неуклюжий, что я люблю тебя за это еще больше, ты знаешь? Чимин сердито сопит, недовольный этими сомнительными комплиментами в свой адрес, а потом только тяжело вздыхает и откидывает голову назад, упираясь затылком в плечо Чонгука. Глядит на него из такого положения, Чонгук тоже на него скашивает глаза, насколько может это сделать. Поднимает руку и осторожно вытирает костяшкой большого пальца, а потом ребром ладони влагу на его скулах, любуясь заплаканными глазами Чимина и его слипшимися, мокрыми стрелками ресниц. — Они просто видели два кресла, — мягко пытается успокоить его Чонгук, обращаясь к его разуму — так всегда проще, исходя из логики, справиться с эмоциями. — Может, к тебе в гости часто, не знаю, Хоби захаживает, и вы вместе режетесь. — Ага, поэтому у меня не только два кресла, но еще и два компа — все для друзей. И кроватей, видимо, тогда семь, — криво усмехается Чимин, но Чонгука абсурдность этого не смущает ни капли, и он продолжает: — Даже если так, нигде же не написано, что это мое кресло. Я свои трусы на нем даже не сушу. — Ты купил одинаковые к нам домой и к себе в студию, — напоминает Чимин. — Не одинаковые, — не соглашается Чонгук. — В студии другая модель, ужасно бестолковая, давно пора ее поменять. Домой я купил классные, удобные. И вообще, что с того, что одинаковые? У нас в гостиной диван стоит такой же, как в общаге, но это ж не значит, что тут вся общага живет. Чимин тихо вздыхает. Он, конечно, Чонгуку благодарен за его попытки поддержать, но сейчас не тот случай, когда он ему может помочь. Чимину нужно самому справиться со своими тараканами. И если не перетравить их всех наконец к чертовой матери, то хотя бы с ними договориться. У Тэхёна же в прошлый раз с Гарри, Роном и Гермионой как-то подружиться вышло?! — Ладно, какая уже разница, — Чимин садится ровно. — Давай есть, а то все остынет. — Давай просто на следующий лайв вместе из спальни подключимся и все, — смело предлагает Чонгук, как говорится, сто бед — один ответ, и отскакивает раньше, чем Чимин круто поворачивается, чтобы его схватить и, очевидно, убить. Чонгука прорывает-таки на смех, но ему становится не до шуток, когда Чимин отодвигает свой стул и угрожающе медленно поднимается на ноги с явным намерением, читающимся на его грозном лице, Чонгука догнать и воздать ему по заслугам. — Да я же пошутил! — Чонгук спасает свою жизнь бегством. Они туда-сюда мечутся вдоль обеденного стола, который мешает Чимину Чонгука настичь и покарать, пока Чимин не решает эту проблему кардинально. Наплевав на то, что ноги грязные, потому что он босой по полу ходит, запрыгивает сначала на стул, а потом на стол, перепрыгивая на другую сторону. Чонгук истерично смеется, потому что у него от страха правда очко играет: с разъяренным Чимином шутки плохи, — и успевает спрятаться за диван. На него Чимин прыгает с разбега, перемахнув через спинку, но к ним неожиданно присоединяется проснувшийся Бам, который думает, что началась его любимая игра в догонялки. И пользуясь тем, что Чимин застопорился из-за пса, который радостно кинулся ему в ноги, прося с ним тоже поиграть, Чонгук мчится в ближайшую комнату, которая по ироничному стечению обстоятельств оказывается игровой. Он быстро захлопывает за собой дверь и хватается за ручку, сразу же встав плечом в упор, чтобы не дать Чимину дверь открыть. Как непредусмотрительно с его стороны было нигде в доме на дверях не установить замки или хотя бы щеколды, блин. — Думаешь, сможешь от меня прятаться вечно? — раздается из-за двери приглушенный отменной звукоизоляцией голос Чимина. Чонгука прорывает на нервное хихиканье, но в дверную ручку он вцепляется лишь еще крепче, аж руки от перенапряжения сводит. Сердце колотится в груди, как бешеное: давно ему так весело не было. — Я тебя предупреждал. Много раз. Что ты у меня доиграешься. — Прости, — смеется Чонгук, задыхаясь от их беготни и адреналина: черт, это было очень близко! Чимин опасен. Чонгук его реально иногда боится, на каком-то животном уровне, даже если головой прекрасно понимает, что ничего Чимин ему не сделает. Ну, максимум, руку заломит, чтобы швырнуть лицом вниз на кровать или диван, и отшлепает, пока задница гореть и гудеть не начнет. Только вот это все равно не наказание будет, а жаркая прелюдия. — Прости, Мин-а, я правда стараюсь сдерживаться, но не могу. Я не со зла, ты же знаешь. Я ж это любя. — Я рад, что у тебя такое хорошее настроение, — насмешливо выдыхает Чимин, буравя взглядом закрытую дверь, даже не пытаясь дернуть ручку. — А всего-то надо было дать тебе очередной повод дразнить меня и издеваться надо мной до конца моих дней. — Я же не специально! — восклицает Чонгук, прислоняясь щекой к деревянной прохладной поверхности, прислушиваясь к тому, что Чимин делает по ту сторону двери. Уже остыл или еще нет? Может, за ножом пошел? Или уже с ним пришел? И Бама предусмотрительно запер, чтобы его отца не глазах у ребенка резать. — Если бы ты так мило не реагировал, я бы тебя и не дразнил. — То есть это я виноват? — дергает бровями Чимин. — А ты вообще не при чем, белый и пушистый зайка? — Я буду твоим зайкой, если ты хочешь, — моментально соглашается Чонгук, потому что это его шанс выжить в этой патовой ситуации, и он не может им не воспользоваться. — С ушами? — сразу же уточняет Чимин. — Да хоть с хвостиком, — идет Чонгук ва банк. За дверью воцаряется подозрительно долгая тишина. Чонгуку хочется проверить, не ушел ли Чимин, потому что он ничего не слышит, но ему стремно даже в щелочку глянуть. — Я тебя за язык не тянул, — слышит он низкий голос Чимина, и у него тут же бегут горячие мурашки по спине. Но уже не от страха, а от возбуждения: когда Чимин говорит таким интимным, соблазнительным тоном, какой себе только наедине с ним позволяет, у Чонгука как условный рефлекс срабатывает. — Ты сам предложил. Открывай давай, cutie, выберем тебе самые симпатичные прибамбасы и закажем. Чонгук колеблется, но деваться ему некуда, потому что сидеть в игровой долго не получится. Будь это ванная, где хотя бы вода есть, Чонгук бы продержался до победного конца, пока Чимину первым в туалет бы не приспичило. Он открывает Чимину дверь и даже сам ее распахивает, приглашая его внутрь. Чимин улыбается ему смешливо, многозначительно, и лицо Чонгука тут же вспыхивает. Потому что в такие “животные” игры они еще не играли. И почему-то Чонгук думал, что это он первым отважится нарядить Чимина в котика и посадить его на поводок, но все неожиданно, как, впрочем, и всегда, вышло из-под контроля и точно пошло не по плану. Чимин боялся, что в игровую после сегодняшней ночи еще неделю заходить не сможет, но его отвлекают мысли о зайцах и кроликах. Тех, которые славятся своей скоростью фрикций, но, увы, не продолжительностью полового акта. У Чонгука нет проблем ни с тем, ни с другим. И анальную пробку с заячьим хвостом он ему вставит только для того, чтобы Чонгуку было особенно приятно получать стимуляцию со всех сторон. Чимин садится в свое кресло ближе к окну, включает ноутбук, а не игровой комп: он будет долго грузиться, а ноут у него в спящем режиме, надо только крышку поднять. Чонгук занимает свое кресло, сразу подкатывает к Чимину и буквально, и фигурально, и пристраивает голову у него на плече. Ему уже самому любопытно, каким кроликом или зайчиком Чимин его видит. Белым? Почему-то Чонгуку кажется, что Чимин выберет белый цвет искусственного меха. Чимин печатает в поиске запрос, просматривает результаты. Две руки ему уже не нужны, он может дальше обойтись одной мышкой, и Чимин тянется к голове Чонгука левой рукой, что неудобно, поэтому может его погладить только по щеке. Чонгук целует его в запястье, пользуясь возможностью. — Кхм, — Чимин серьезно и сосредоточенно изучает ассортимент магазина, бездумно почесывая Чонгука под подбородком, будто тот Бам. — Висячие или стоячие? Не могу выбрать. Тебе какие нравятся? — Большие, — скромно отвечает Чонгук, и Чимин смеется. — Ладно, выберу самые большие, — подкалывает он его. — Есть розовые. — Это живодерство, — сразу отказывается Чонгук. — Ненавижу, когда животных красят. Сложно забыть о том, как Чонгука накрыло, когда ему то ли Тэхён, то ли Хосок имели неосторожность скинуть фотки с выкрашенными во все цвета радуги болонками, что владельцу собак и автору фото показалось очень милым, необычным и забавным. А у Чонгука вспыхнуло так, что он потом еще несколько дней успокоиться не мог. И успокоился бы, быть может, и забыл даже, если бы не любящий умничать Намджун, который решил блеснуть своими познаниями и брякнул, что французы пуделей красят с середины прошлого века, а то и дольше. Ей богу, лучше бы сто раз подумал и в итоге промолчал. И Чонгука, который таких страстей начитался и насмотрелся, как щенкам хвосты леской перевязывают, чтобы сами отмерли и отвалились, и уши под местной анестезией отрезают, чтобы подогнать под экстерьер породы; у которого любые манипуляции с животными, особенно собаками, всегда были больной темой, с детства, понятное дело, разнесло — бомбануло так, что они все лишь чудом выжили. Чимину кажется почему-то, что Чонгук осознанно или нет решил завести добермана, ведь они выбор породы и не обсуждали даже, только для того, чтобы всем показать, что любая собака прекрасна в том виде, в каком ее создала природа. И что менее породистым или менее красивым Бам, у кого и превосходная родословная, и хвост, и уши на месте, от этого не стал. Чимин, на самом деле, просто хотел собаку — и был бы рад даже обычному метису, у него не было никаких предпочтений в многочисленных породах, в которых он до сих пор не разбирается. И когда Чонгук подарил ему Бама, Чимин влюбился в него с первого взгляда, словно эта собака была его мечтой, которая наконец осуществилась, и другую он и не хотел никогда. По приколу как-то раз, когда дело было вечером и делать было нечего, Чимин, намазав губы завалявшейся красной помадой, оставил на всем Баме следы своих “страстных” поцелуев, особенно на его голом пузе, где они смотрелись лучше всего, да и грех этот горячий и лысый живот не зацеловать. Чонгук это “издевательство” над собакой воспринял совершенно адекватно, он же не психопат. Но все равно оказался недоволен, заявив, что ревнует. И Чимину пришлось срочно покрывать Чонгука алыми следами своих губ всего от макушки до пят, не пропуская ни сантиметра, чтобы загладить свою оплошность: ну не подумал он, что нельзя одного кобеля целовать на глазах у другого. — Тогда возьмем белые, — решает Чимин, сразу отправив уши в корзину, и листает страницу вниз, уверенный, что ему предложат подобрать и хвост. И оказывается прав. Спасибо Чихёну, теперь они в формах и размерах анальных пробок смыслят больше, успев опробовать, распробовать и понять, что им подходит и заходит, а что нет, так что с выбором хвоста проблем не возникает. — Лапки хочешь? — прикалывается Чимин, который находит комплект еще и кроличьих конечностей с очаровательными розовыми подушечками как на перчатках, так и на тапках. — Твои только лапки хочу, — бормочет Чонгук, уткнувшись носом в шею Чимина, давно потеряв интерес к игрушечным частям тел животных — там, помимо зайчиков, есть еще киски, собачки, кажется, волки и даже лошади. Но Чонгука больше волнует Чимин и то, как вкусно от него пахнет. Он резко вспоминает, что голоден, потому что они так и не позавтракали. — А я вот не знаю, хочу я ошейник или нет? — Чимин не отвлекается, сосредоточенный на закупке. Надо же сразу взять все, чтобы потом не огорчаться, когда чего-то для полноты картины и счастья не хватит. — От Бама на меня наденешь. И поводок пристегнешь. — Слушай, ты уже у него практически отжал его дом, — смешливо замечает Чимин, скосив глаза на жарко дышащего ему в шею Чонгука, — теперь хочешь последние его вещи забрать. Совесть поимей. — Я согласен поиметь только тебя, — Чонгук не выдерживает. Лезет своей наглой лапищей под футболку Чимина, которая, вообще-то, его футболка, но Чонгука это, блин, так заводит, будто он в первый раз видит Чимина в своей одежде. Жадно гладит его упругий живот и сразу беспардонно проскальзывает пальцами под резинку домашних штанов и нижнего белья. Находит миленький, мягенький, но такой умопомрачительно горячий и нежный на ощупь член, обхватывает его всей ладонью, как ему нравится, а Чимину нравится особенно, и начинает осторожно поглаживать. Предэякулята еще нет, чтобы облегчить скольжение, сплюнуть уже тоже не выйдет, так что Чонгук действует максимально бережно, лишь бы не сделать неприятно. Вместо того, чтобы возмутиться тому, что Чонгук совсем страх и совесть потерял, и потребовать, чтобы свои распутные руки немедленно убрал, пока он их ему не повырывал, Чимин, напротив, предвкушающе улыбаясь, сползает чуть вниз, чтобы Чонгуку было удобней, и раздвигает шире ноги, открываясь ему. — Гукки… — томно выдыхает Чимин, проигрывая окончательно и закрывая глаза. Черт, почему у Чонгука получается делать это так хорошо? Чимину кажется, он вообще разучился мастурбировать за их совместные годы: вот сейчас его попроси самому продолжить, он же не справится и удовлетворить себя не сможет. Ему Чонгук нужен — и без него вообще никак. — Ммм? — невнятно отзывается Чонгук ему в шею, уже горячо и жадно целуя в нее, а не просто невинно тычась и усиленно нюхая. — Я люблю тебя, — постанывает Чимин, который, кажется, никогда не устанет это повторять. Потому что как можно Чонгука не любить? Он же охренительный. Чимин сам не понимает, как у Чонгука так легко и играючи получается его выключить, переключить, перезагрузить. Чимин напрочь забывает, из-за чего полночи не спал и места себе не находил, а к утру довел и накрутил себя чуть ли не до тошноты, трясучки и слез. Теперь все случившееся кажется ему такой глупостью, что самому хочется посмеяться от того, сколько драмы он развел на пустом месте. В самом деле, какая разница, кто что подумает? Пусть думают, что хотят. Главное, что Чонгук рядом. — Я люблю тебя сильней, — опять начинает проказничать Чонгук. Двигает рукой уверенней, как только Чимин начинает твердеть и течь. Одежда мешает дрочить ему как следует, в полную силу, но так даже интересней: насколько Чимина хватит, прежде чем он начнет умолять раздеть его уже и отыметь прямо на компьютерном столе. Хорошо, что Чимин давно трансляцию завершил, а то вот бы они фанатов порадовали — это стало бы легендарным порно, которое побило бы все мыслимые и немыслимые рекорды по просмотрам, перевалившим бы за семьдесят миллионов, а то и больше, ведь это только число их подписчиков. Привлекли бы сразу взрослую аудиторию. — Нет, я люблю тебя сильней, — вступает Чимин в заведомо проигрышную игру. Один раз они с Чонгуком, пока ехали, спорили так друг с другом два часа с небольшими перерывами на заправку, на кофе и мороженое, купленные в магазине при автозаправке, и на обсуждение, куда им надо свернуть, потому что навигатор явно отправляет их куда-то не туда. В итоге Чимин отвлекся на построение маршрута, и только ночью, когда они уже вроде как собирались ложиться спать, Чонгук довольно сообщил ему: “я выиграл, последнее слово осталось за мной”. — Нет, это я люблю тебя сильней, — посмеивается Чонгук, и Чимин, поймав его резко за волосы правой рукой, давно свободной от компьютерной мышки, тянет к себе, чтобы поцеловать и почувствовать вкус его смеха на своих губах, его вибрацию, которая тут же проходит по его телу, словно мелкие, кусачие, горячие заряды тока, стремительно скапливающиеся пульсацией, тяжестью и напряжением в паху. Чуть развернув корпус, чтобы дотянуться, Чимин сам на ощупь залезает к Чонгуку в штаны. Конечно же, у него уже стоит. В тот день, когда у Чонгука на Чимина не встанет, наверное, им будет уже лет по восемьдесят, и Чимин этому даже обрадуется, ну как минимум, вздохнет с облегчением. Чонгук довольно мычит в поцелуй, сдавливает свои пальцы сильней, вынуждая Чимина сделать так же. Они уже настолько хорошо изучили тела друг друга, что знают о чужой чувствительности даже лучше, чем о своей. Потому что каким-то невероятным образом у них еще удается друг друга удивлять обнаружением новых эрогенных зон. И Чонгук вот до этого момента и не знал, что если ему вдоль шеи сзади провести ногтями, нежно царапая, несколько раз сверху вниз, а потом проскользить лишь гладкими кончиками ногтей обратно вверх, он согласен будет кончить сразу в штаны. — Фак… — выдыхает он, уронив голову на плечо Чимина, даже не веря, что спустил так позорно быстро — аж в ушах звенит и в голове гудит внезапно образовавшаяся там пустота. Чимин в ответ лишь тихо, довольно посмеивается. Вытаскивает руку и бесстыже, как только он умеет, облизывает свои пальцы, словно тоже вдруг вспомнил, что так и не позавтракал. Чонгук отстраняется и жадно смотрит, чтобы не пропустить ни секунды этого развратного зрелища: Чимин ест его сперму с таким блаженным видом, что Чонгуку самому хочется попробовать. Он тут же хватает ртом его пальцы и вбирает их до самого основания, три сразу, чтобы не мелочиться. Чимин только соблазнительно облизывается, неотрывно глядя на его губы, поглаживая в ответ его старательный язык. — Бедный малыш, — выдыхает он игриво. — Папа плохо тебя кормит. Ты такой голодный. — Очень, — жарко выдыхает Чонгук, выпустив пальчики Чимина до того, как ему бы захотелось их откусить: настолько те крошечные, очаровательные и вкусные аж до дрожи. — Очень плохой. И очень голодный. Чонгук стремительно перемещается со своего кресла на пол. Решительно поворачивает кресло Чимина к себе, дернув его за подлокотник, чтобы оказаться у Чимина между ног. Ему даже не нужно с него снимать одежду: достаточно приспустить штаны и трусы, когда Чимин ему помогает, приподняв на секунду бедра. Чонгук тут же насаживается ртом на его влажно поблескивающий, налитый кровью член — такой аппетитный, что Чонгук довольно стонет, вбирая его глубже, сося старательней, потому что ему правда вкусно. Он не знает почему, но Чимин для него словно шедевр кулинарного искусства, как его ни разложи, как ни реши приготовить: томление, жарка, допекание, что угодно — все божественно прекрасно. Чимин быстро дышит, запустив обе руки в густые волосы Чонгука, бездумно их перебирая, поджимает пальцы на босых ногах от интенсивной стимуляции, и хочется непроизвольно дернуться и толкнуться глубже. Но Чонгук делает ему так хорошо, что Чимин в состоянии только растечься по креслу и вознаградить его все более высокими, нежными и протяжными стонами. Ему требуется не так много времени, чтобы от всех этих пошло-хлюпающих звуков, всасываний, причмокиваний, облизываний и чужих глухих стонов кончить: он резко зажимает Чонгука между своих колен, конвульсивно дергается, резко наклоняясь вперед, хватаясь руками за голову Чонгука, который продолжает сосать, сглатывая, что успевает, и доводит Чимина уже до дрожи и скулежа из-за гиперчувствительности, потому что не останавливается. — Хватит, хватит, — жалобно просит Чимин, но не делает ни единой попытки отстранить Чонгука от себя, потому что они оба знают, что Чимину это нравится: как его всего подергивает, пока Чонгук методично и изощренно обводит языком головку его пульсирующего члена, будто Чимина не ласкает, а играет на его оголенных нервах. Чонгук и правда любит играть на его нервах. Он наконец отстраняется, выпустив член Чимина изо рта и слизав подтеки своей слюны вперемешку со спермой со ствола и яичек. Им бы сначала позавтракать пойти, а не в душ, хотя Чонгуку вот все равно придется быстренько себя в порядок привести, закинув грязное белье и штаны в стирку. Чонгук поднимает на задыхающегося Чимина глаза, любуясь тем, что натворил, и чувствуя себя ужасно довольным. — Видишь, я же говорил, что это прекрасное утро, а ты мне не верил, — улыбается он, поглаживая чуть подрагивающие бедра Чимина, который никак не может отдышаться и прийти в себя. — Я тебя сам затрахаю раньше, чем придут твои уши с хвостом, — стонет Чимин. — Я тебе запрещаю таким быть. Чонгук тихо смеется и отвечает в своей привычной, игривой манере: — Что будет, если я ослушаюсь? — Господи, не знаю, ты меня просто с ума сводишь, почему ты такой?! — в сердцах восклицает Чимин. Тянет Чонгука к себе, чтобы тот поднялся с задницы, встав опять на колени, сам наклоняется ему навстречу, обхватывает обеими руками его лицо и целует сразу с языком, беспрепятственно вторгаясь им в чужой с готовностью открывшийся ему рот. Они правда готовы друг друга сожрать вместо завтрака, даже если только-только кончили: им и пары минут достаточно, чтобы пойти на второй заход. Но все-таки Чимин старался, готовил, и если они чуть-чуть поторопятся, то еда совсем остыть не успеет, чтобы ее пришлось заново разогревать в духовке, тратя на это время. Чимин так и не смог уговорить Чонгука купить им домой микроволновку. Если он когда-нибудь не захочет пустить его домой, поставит ее прям на входе — уверен, Чонгук и шагу ступить не посмеет, как только увидит это смертоносное чудовище на пороге. Такой очаровательный дурашка. — Я все равно люблю тебя больше, — бормочет Чимин ему в губы. — Я знаю, — улыбается Чонгук, первый раз не став продолжать шуточно спорить. Он знает, что Чимин его любит больше, чем Чонгук способен представить, но он и не пытается. Ему достаточно чувствовать это согревающее тепло внутри, снаружи, когда Чимин его обнимает, видеть любовь в его ласковом взгляде, ощущать ее на своих губах, когда Чимин так нежно и чувственно его целует, что Чонгук в какой-то момент перестает дышать, невольно затаив дыхание, полностью теряясь, окончательно растворяясь в этом моменте. И только синхронное урчание в желудках напоминает им, что любовь — любовью, а еда по расписанию. Они смеются, находя это забавным. Наконец отлипают друг от друга: Чонгук идет в ванную, чтобы переодеться, а Чимин возвращается на кухню. Ждет Чонгука, чтобы вместе с ним начать завтракать, и улыбается ему то и дело, стреляя в него глазками. Сам не замечает, в какой момент его босая ступня оказывается уже не на его стопе или голени, а на стуле между его ног. И Чонгук охотно придвигается ближе, замычав довольно в стакан — конечно, не от того, какой вкусный фруктовый смузи ему Чимин сделал, а от того, как приятно давление его крошечной ножки ощущается на его паху. Что ж, сегодня за десерт отвечает он, и раз уж с завтраком они уже закончили, пора к нему приступать. Как удачно, что Чимину не спалось, так что Бама он успел вывести, и ничто и никто не мешает им добраться до постели и дорваться друг до друга. И когда Чимина ожидаемо отрубает спустя полчаса всего-то после второго, а по факту третьего за утро оргазма, Чонгук тихонько выбирается из постели, чтобы не мешать ему крепко и сладко спать. Улыбается, прикрывая за собой дверь в темную спальню, плотно зашторив черными портьерами окнами, чтобы свет не мешал, и идет прибирать со стола. Берет в руки оставшийся рядом с пустой тарелкой телефон и видит в личке сообщение от Хосока, который, похоже, только встал: “Чонгук-а, обними и поцелуй там его от меня”. На ночном неожиданном лайве Хосок стал свидетелем этого судьбоносного проеба с хитрыми креслами и понял, что Чимина надо поддержать: не Хосоку, который с Чимином прожил дольше, чем Чонгук, представлять и рассказывать, как Чимин профессионально и качественно, так что не подкопаешься, умеет загоняться по пустякам. “уже сделано, хён”, — отвечает ему Чонгук, посмеиваясь, и добавляет: — “в лучшем виде”. “я в тебе не сомневался” — и добавляет озорные эмодзи в конце. Хосок точно знает, что одними обнимашками и поцелуями младшие не ограничились, хоть дома у них давно не был и свечку не держал. Решив, что Чимин обрадуется и окончательно ситуацию отпустит, Чонгук приглашает Хосока в гости. Тот с радостью соглашается. Словно чуя, что намечается вечеринка, на которую его не пригласили, в общем чате дает о себе знать Тэхён. Вдруг выясняется, что сегодня все свободны — неожиданно, но приятно, и Чонгук предлагает всем собраться у них к обеду. Смотрит на диван и смеется. Не знает насчет мебели, но он точно тот еще заговорщик: соберет тут всю общагу, раз уж все равно игровых кресла два и терять Чимину больше нечего. Потому что, на самом деле, он ничего и не потерял, а, напротив, приобрел кое-что ценное: уверенность в том, что, что бы ни случилось, Чонгук и его друзья всегда будут с ним рядом.