Затми меня, если сможешь

Пару раз моргаю, пытаясь осознать увиденное. Нет, мне не показалось. Страх заставляет нервно пятиться назад до тех пор, пока затылок болезненно не упирается в очередной стенд с лекарствами. И хоть Питер не чувствует меня, шум с моей стороны мгновенно привлекает его внимание, отчего он неестественно резко разворачивает голову. У него чертовски бледная, практически прозрачная кожа. Местами можно разглядеть синие потухшие вены и сосуды. На лбу, практически возле виска, красуется красная вмятина от пули, которую я пустила ему в голову, и которая, судя по всему, ему никак не помогла, а вокруг рта и носа прослеживается непроизвольно размазанная алая кровь. Он вкусил человеческую кровь. Его когда-то бывшие тепло-карие глаза такого безжизненного, тусклого оттенка, словно прямо сейчас на меня смотрит настоящий покойник. А впрочем, так оно и есть. Пытаюсь подавить нервную дрожь в коленях и сглотнуть тугой ком в горле, ведь прежде мне не удавалось видеть кого-то из друзей в качестве музы. Я не знаю с чем сравнимо это странное чувство. Возможно, с тем, когда в морге люди опознают изувеченные тела своих родных. Когда по крупицам, по различным участкам кожи, пытаются узнать точно ли перед ними лежит тот, кого они знали прежде… Но никто из них категорически не хочет в это верить. Сверкающее лезвие ножа, мой громкий вдох и безжизненное тело Питера падает на пол. Теперь уже окончательно. — Что с тобой? Ты побледнела, — Аарон недоуменно вскидывает бровь. Пару секунд он вытирает кровавое лезвие ножа об одежду Питера. — Куда подевалось твое хладнокровие, с которым ты убила его… в первый раз? Парню не повезло… похоже, его организм успел превратиться за считанные минуты до выстрела. Ну, или ты просто промазала и не задела мозг. Нервно сглатываю тяжелый ком и прячу страх в намертво сжатых кулаках. Аарон некоторое время мельком рассматривает мой рюкзак с аптечным уловом, затем его изучающий взгляд падает на бесчисленное количество бумажных коробок от тестов. Я вдруг осознаю, что все еще крепко сжимаю один из них. — Я чего-то не знаю? — удивленно спрашивает он, кивая на тест в моей руке. — Это тебя не касается, — хриплым голосом произношу я, тут же неловко прочищая горло. Черт, черт, черт! Наконец, отрываюсь от стеклянного стенда, чтобы добраться до рюкзака и положить тест в отдельный карман. Но Аарон за считанные секунды преодолевает расстояние между нами, вновь прижимая меня к стенду. Его правая рука мгновенно взлетает вверх и резко приземляется в опасной близости от моей головы, а тело, облаченное в черную косуху, полностью перекрывает путь к свободе. Его прозрачно-серый, холодный как лезвие взгляд — стальной и решительный, по-командирски властный, и уверенный. Он за считанные мгновения пробирает меня до неприятных мурашек на кончиках пальцев и впервые за все это время начинает чертовски пугать. Но я изо всех сил стараюсь не выдавать свой страх. — Это как раз-таки напрямую меня касается, — Аарон четко и с особой медлительностью проговаривает каждое слово, продолжая буравить меня двумя айсбергами. — Пожалуйста, Ева, скажи, кто из Тонли может оказаться в положении? Это крайне важно, понимаешь? Его манящие губы находятся в опасной близости от моих дрожащих. Нервно сглатываю, прежде чем осмелиться опустить взгляд и рассмотреть их получше. Это они улыбались мне в первые месяцы знакомства. Они впервые решительно поцеловали меня на Тауэрском мосту. Это они же продолжали целовать меня в самые потаенные места на протяжении всего года, вызывая бурю приятных эмоций и непроизвольные, соблазнительные стоны. Это они же произнесли: «Ничего личного, Ева. Я просто выполнял свою работу», — фраза, которая в тот день окончательно выбила из меня весь дух. А также все остатки, сомнения и надежды на то, что он блефует. Еще каких-то пару-тройку месяцев назад я могла дотронуться до его чувственных губ, поцеловать, ощутить всю яркость прикосновений. А прямо сейчас меж нами возросла невидимая стена, разрушить которую я не в силах. Но даже после всего, что между нами произошло за последнее время, я жажду вновь ощутить вкус его поцелуя. — Пусти меня, — выпаливаю я, когда слезы уже подступают к горлу, а руки упираются об его твердую грудную клетку. На удивление, он не сопротивляется, лишь мягко отстраняется назад, после чего я спокойно прохожу к рюкзаку. Дрожащие пальцы наспех запаковывают цифровой тест во внутренний карман ко всем остальным, пока затылок отчетливо ощущает его испытывающий взгляд. Парень терпеливо дожидается, пока я закину рюкзак на спину, и через минуту мы в напряженном молчании выходим из аптеки, перешагивая через парочку убитых муз. Я продолжаю нервно стискивать лямки рюкзака, закусывать внутреннюю сторону щеки и считать оставшиеся шаги до супермаркета. Делаю все возможное, чтобы отвлечься. Ближайший час мы молчаливо копошимся в различных отделах супермаркета, набивая тележки. Сегодня мне везет на находки, потому как практически сразу натыкаюсь на три банки консервированных оливок, срок годности которых истекает аж на следующей неделе. Из круп в супермаркете остается лишь одинокая пачка риса, и та надорванная в нескольких местах и рассыпанная на пол прилавка. А вот с макаронами мне повезло. Я отыскиваю сразу три закрытых упаковки, заставленных пустыми продуктовыми корзинами. Правда срок годности у них истек еще пару месяцев назад, но это не мешает мне забросить их в тележку. Доходя до детского отдела, на глаза попадается пара пачек детской смеси для возраста Эдди, поэтому я не глядя хватаю их с верхней полки и кидаю в тележку. Когда подхожу к детской одежде, осознаю, что даже и понятия не имею комбинезоны какого размера нужны Иззи и Эдварду, поэтому полагаюсь исключительно на интуицию. Параллельно с этим складываю несколько вязаных свитеров с рождественскими носками разных размеров и две пары зимней обуви. — Нам придется захватить несколько пакетов на кассе, — констатирует Аарон, подъезжая ко мне с тележкой, набитой различными хозяйственными принадлежностями и инструментами. — Нам повезло. Похоже, ближайшие несколько месяцев сюда из выживших никто не заглядывал. Хотя не удивительно, парковка кишит этими тварями. Я пропускаю его монолог мимо ушей, продолжая молчаливо копаться в детских вещах. Когда рука касается милых костюмчиков для новорожденных приятного молочного оттенка, парень тактично прокашливается, привлекая мое внимание. — И все-таки, давай отбросим все обиды и… — Аарон делает паузу, тяжело выдыхая. — Для кого ты взяла тесты и… присматриваешь детскую одежду? — его голос звучит крайне напряженно. — Ева, пожалуйста, только не говори, что ты… — Отбросим все обиды?! — мой голос срывается на крик, а гнев вырывается из груди прежде, чем я успеваю все обдумать. Я разворачиваюсь к нему всем корпусом, продолжая удерживать два костюмчика для новорожденных с мелкими рюшами. — Ты сейчас серьезно?! Думаешь, это так легко?.. Прости, это не так легко, как весь год водить меня за нос! — я со злостью сжимаю губы и отворачиваюсь к детской одежде, смотря куда-то сквозь пространство. — И потом… даже если я взяла эти тесты себе, то какое тебе до меня дело?! Я завожусь буквально за считанные секунды. Меня начинает трясти от злости, обиды, непонимания и всей этой нелепой ситуации с тестами. Эмоции, которые я так долго прятала и хранила в себе, вырываются наружу в жажде обрести словесную оболочку. — Ты глубоко ошибаешься, если думаешь, что мне плевать на тебя, — чрезвычайно тихим и спокойным тоном произносит он в ответ на мой взрыв. Аарон приближается ко мне с каждым осторожным и неторопливым шагом. Сердце начинает колотиться все быстрее, в ладонях скапливается пот, и я уже не сдерживаю клокочущие эмоции и не собираюсь осторожничать в выражениях. — Правда?! Видимо поэтому ты оставил меня на произвол судьбы в том переулке, где меня похитили рейдеры! — я эмоционально взмахиваю рукой, выбрасывая в сторону пустую вешалку. — Поэтому все это время продолжал нагло лгать мне в лицо?! Поэтому ты позволил Диане издеваться надо мной в корпорации, а сам в это время наблюдал через стеклянную дверь, пока Тифани брала тебя за руку?!.. — Просто, потому что… — он на мгновение повышает голос, но вовремя сдерживает эмоции, громко выдыхая воздух. — Просто, потому что… если я отпустил тебя, еще не значит, что я хотел этого! — парень нервно зарывается рукой в волосы, затем проводит ладонью по лицу, пытаясь смахнуть накаленную атмосферу. — Все, что было сказано Дианой в корпорации — правда. Да, я лгал тебе… лгал с самого начала, но только первые три месяца знакомства. Первое время я вообще не понимал, на что подписался… отец угрожал, что лишит меня матери и Кэти и окончательно испортит мне жизнь. А у него очень влиятельные связи, уж поверь… Его неожиданное откровение сковывает мышцы во всем теле. — Он сказал мне, что ему нужна моя помощь в важном деле, — Аарон понижает голос, продолжая рассказ спустя минуту молчания. — Сказал, что после этого дела он зауважает меня и окончательно отстанет. Что после его выполнения я наконец смогу задышать полной грудью: выбрать работу именно ту, которую хочу я, выбрать комфортабельное жилье, а не то, что выгодно отцу… и жениться на той, которую полюблю, а не на очередной дочери его партнера. И я, черт возьми, поверил в эту долбаную сказку! И все ради того, чтобы он оставил в покое не только меня, но и Кэти с мамой! Он с раздражением пинает соседнюю пустую тележку, и та с грохотом ударяется об ближайший прилавок. — Поверь, когда я шел устраиваться в Имперский колледж на должность, которую я в Оксфорде терпеть не мог — я и подумать не мог, что все зайдет слишком далеко, — признается парень, тихим голосом, в котором слышится грусть. — Думал, что поработаю пару месяцев, схожу с тобой на несколько свиданий и уволюсь оттуда, оставшись никем не замеченным. Но проходит два месяца, я максимально ограждаюсь от студентов, веду себя черство, лишь бы они не обращали на меня внимания… Но большинство девушек начали строить мне глазки, в открытую домогаться, приглашать на вечеринки и в соседние подсобки… а ты, черт возьми, как специально избегала моего взгляда. Тогда я осознал, что это затянется надолго и начал действовать решительно. — Ты стал чаще вызывать меня с докладами, а в то время, когда с докладами выступали другие студенты, не сводил с меня глаз, — с грустью вспоминаю я. — А потом и во время каждой лекции и даже в столовой. И так до тех пор, пока до меня не дошло, что я какая-то особенная. В тот момент я поверила в себя… Я горько сглатываю, ощущая себя полнейшей дурой. — Именно, — подтверждает он, переплетая руки на груди. Между нами по-прежнему сохраняется дистанция в несколько шагов. — И это сработало. Ты, вроде как, влюбилась в меня… Но, чтобы сделать вид, что не все так гладко, я начал делать упор на то, что ты студентка, а я преподаватель, тем самым подогревая твой интерес. Мы начали чаще проводить время вместе сначала в университете, а потом и вне его стен. Тогда ты начала раскрывать себя с другой стороны… уже тогда у тебя было свое мнение, ведь тебе было плевать на то, что подумают о нас другие. А потом… — он делает многозначительную паузу, проводя рукой по волосам, и шумно выдыхает воздух из легких. — Потом я стал замечать, что хочу проводить с тобой все больше и больше времени, писать тебе, звонить, водить в дорогие рестораны, в кино, в парк аттракционов… да куда угодно, лишь бы ты была рядом. С тобой мне почему-то было спокойнее. Впервые за долгое время я забыл обо всех проблемах с отцом и окунулся в этот омут с головой. А когда началась эта шумиха с эпидемией, я вдруг осознал, что чертовски боюсь потерять тебя. Я заврался, Ева. И я правда хотел рассказать тебе правду, но не успел… Когда весь город заполонили музы, было уже чертовски поздно во всем сознаваться. — Почему ты позволил им провести на мне санацию? — с обидой в голосе кричу я, когда горькие слезы полностью размывают очертания его лица. — Они связали мне руки, Ева! — Аарон нервно вскрикивает, на его лице отображается ядовитая смесь ярости и угнетающего чувства вины. — Когда отец просек, что ты мне небезразлична, он еще больше начал вить из меня веревки… и каждый наш разговор состоял исключительно из его манипуляций, — он отходит в сторону, наворачивая шаги вокруг продуктовой тележки. Затем взъерошивает волосы, поджимает губы, и я наблюдаю, как желваки на его лице напрягаются. — Они угрожали, что убьют всю нашу группу, в том числе и тебя… а детей отправят на опыты. У меня не было выбора, Ева… я знал, на что они способны. Понимаю, это звучит как нелепое оправдание, но… Я просто… — его губы искажаются в горькой усмешке. — …просто боялся потерять тебя, вот и все… Но, когда ты успешно прошла санацию и вернула себе память, я понял, что с этого момента они и пальцем к тебе не притронутся, лишь будут заботливо сдувать пылинки со своего состоявшегося эксперимента. Поэтому я сбежал оттуда… ты им больше неподвластна, Ева. Отныне ты можешь затмить любого из них, понимаешь? Я прикрываю лицо руками и жадно хватаю ртом воздух. На пару минут между нами воцаряется безмолвная тишина, прерываемая лишь моим громким дыханием и хлюпаньем носа. — Но тогда в корпорации… — мой тихий хриплый голос отдается эхом в огромном супермаркете. — Почему ты вел себя как последняя скотина? Ты хоть представляешь, насколько мне было больно слышать от тебя такие слова?! Мне, которая на протяжении пяти месяцев прикрывала тебя, называя другим именем только лишь потому, чтобы ребята не убили тебя, узнав твое настоящее имя! — Я был вынужден играть по их правилам, чтобы… в дальнейшем спасти тебя! — его голос срывается на шепот. Напряженные губы сжимаются в плотную линию, а два айсберга растерянно бегают по моему лицу. — Если ты полагаешь, что я кайфовал, когда вел себя как мудак по отношению к тебе, то ошибаешься. Мне было чертовски больно смотреть на то, как ты мучаешься, но я был вынужден, понимаешь?! Каждый гребаный угол в корпорации был оснащен камерами с микрофонами. Они следили за каждым моим шагом и словом, поэтому все, что я смог сделать, это начеркать то глупое послание в твоем дневнике! — он по-прежнему не решается подойти ко мне, нарушить личные границы, спугнуть, прикоснуться. — Такова чертова реальность, Ева! Только в бутафорских фильмах главный герой бросает все… и ему волшебным образом становятся подвластны все дороги, а в гребаной реальности все по-другому! Я выбирал между твоей смертью, если нарушу договор отца и твоими душевными терзаниями, если послушно выполню его! Думаешь, я сделал неправильный выбор?! Ты можешь бесконечно осуждать меня, солнце… У меня щемит в груди, когда я улавливаю в его глазах полное отображение тех страданий, которые он испытывает по сей день. — Детка, они намеревались эмоционально подавить тебя, загнать в угол, отправить в глубокую депрессию, чтобы проверить как быстро ты выкарабкаешься. Каждое их гребаное действие направлено на то, чтобы изучить тебя от и до… чтобы изучить и в дальнейшем управлять тобой в своих корыстных целях. Мой отец настоящий псих и подонок! Он губит человеческие жизни только ради того, чтобы увековечить свою чертову задницу, стать первым человеком, которому неподвластен самый ценный ресурс — время! И я жив только лишь потому, что все еще могу быть полезен ему… Снова молчание. Он отходит на несколько шагов, с яростью пиная парочку пластмассовых манекенов в спортивных костюмах. Они падают лицом в пол друг за другом, прихватывая за собой соседние витрины с вешалками для одежды с яркой картонной надписью «СКИДКА». Пальцы дрожат, дыхание становится прерывистым. Я в тысячный раз зачесываю волосы назад, провожу руками по мокрому от слез лицу, в сотый раз обхожу кругами ближайшую тележку с продуктами и детской одеждой. Кровь яростно стучит в ушах, щеки горят от нервного перевозбуждения, а сердце мечется в догадках от непонимания. Я хочу ему верить, я жажду ему поверить… но что, если я в очередной раз совершу ошибку? Что, если я в очередной раз поверю ему, а он вновь воспользуется мною? — Я не понимаю… — мой дрожащий голос звучит слишком потерянно. — Ты спас меня от корпорации, но что будет с нами дальше?! Мы по-прежнему находимся посреди апокалипсиса, который медленно разрушает наш город и нас самих… Неужели мы всю жизнь будем убегать от твоего отца и Дианы?! — Нет никакого гребаного апокалипсиса! — неожиданно восклицает он, быстрым шагом приближаясь ко мне. Его лицо — полное отображение уверенности, силы и полной стальной решимости. — Его нет! Он искусственный, фальшивый, понимаешь?!