«Камню нет дела, пепел принёс ли ветер, или снежинки».
Ныне в человеческом мире существует одно интересное португальское слово. «Saudade». Интересно оно тем, что не переводится дословно ни на один язык мира. Версии бывали самые разные. От «жажды чего-то любимого, обернувшуюся болью отсутствия» до «тоски по человеку или вещи, которых уже нет». Забавно. Осенью 1989 года я оказался в эпицентре ветра, штурма, бури, крушения и хаоса чувств, которые с лёгкостью поместились в одно это слово. «Saudade». Португальцы умеют выражаться, с этим и не поспоришь. Мудрые ребята, хотя и немногословные. Но сейчас мы переместимся в 1987 год. Ведь даже такая смешная нелепица, как моя жизнь, имела своё начало. На севере Англии находится маленькая зелёная деревушка под названием Тайнехэм. Численность её населения составляет всего лишь четыре тысячи восемьдесят два человек. Люди там на редкость здоровые и глупые. Но если миновать Тайнехэм, съехать вниз по холму, заросшему низкорослым девясилом, то ты можешь выйти на новенькую асфальтированную дорогу, которая спонсировалась местным комитетом, ежегодно собирающим деньги у жителей деревеньки ради подобных нововведений. Дорога словно бы издевается над несчастным путником, ибо ведёт лишь в одно место. И сколько бы раз ты ни пытался изменить направление, твоей конечной остановкой всегда будет Академия. Это место, где я учусь. Теперь учусь. Признаться, я не радовался этому. Но и не злился, особо не грустил, и, к счастью, обошёлся без всяких истерик. Когда преступник выходит на свободу из тюрьмы — он напуган даже больше, чем в тот момент, когда его насильно запихивали за решётку. Внешний мир кажется ему слишком опасным, непривычно громким и ярким. Воздуха так много… И здесь есть женщины… Красивые, дьявол их возьми. Молодые. Чертовски сексуальные. Я привык к решёткам, тюремным запахам, и голосам старых и брюзжащих надзирателей. Меня могли избивать в душе, морить голодом в карцере, валить на липкий пол в прачечной, но всякое было лучше, чем оказаться за огромными воротами тюрьмы с пустым рюкзаком и десятью фунтами стерлингов в дырявом кармане, понимая, что я никто и теперь мне ничего не светит. Там я был номером тридцать шесть. А здесь я… Ах да. Где же мои манеры? Меня зовут Нил. И это моя история. Присаживайся поудобнее, и не забудь включить своё сердце. Я ненавижу, когда мне сочувствуют, но мне нравится, когда меня чувствуют. Я купил тонкий блокнот за два фунта в киоске, где продавали порнографические журналы и газеты. Одолжил у одного приятеля карандаш и начал писать свой рассказ, прямо на коленях, пока сидел в душном старом автобусе с кряхтящим мотором на последнем издыхании. Продавец усмехнулся, когда я выбрал именно блокнот, хотя всё заглядывался на очаровательную обнажённую девушку на обложке журнала «Вишенка». — Удачное название, верно? — раздался издевательский голос. Я ухмыльнулся. — Чертовски удачное, сэр. Так на чём я остановился..? Да, точно, вспомнил. Я взял карандаш в руки и начал быстро строчить слова на бледно-жёлтой бумаге. Надо признаться, начал я не совсем складно. Но я только учусь, поэтому вскоре лучше освою способность описывать всё так, чтобы у тебя ликовали не только глаза, но и то, что кроется под кожей и ложно называется душой. Скажу тебе по секрету, как хороший приятель хорошему приятелю. Души не бывает. Люди её придумали, как и свободу совести. Ты, наверное, недоумеваешь, кто же я, дьявол побери, такой (написал же, Нил, что, уже успел забыть?). Но так и быть, пройдусь галопом по сухой предыстории. Я попал в тюрьму за попытку кражи и вторжение в маленький частный дом, принадлежавший дочери мэра. В момент ограбления она должна была быть за городом, на барбекю, с друзьями, но вместо этого проклятая дура рыдала на кровати, заедая мороженым горечь расставания с одним смазливым пареньком, который даже забыл о её существовании, выпивая с друзьями джин тоник в баре неподалёку, а позже и трахая девушку, которую угостил дешёвым Мартини. Рыдала она так чертовски тихо, вытирая свои сопли о подушку и в такой кромешной тьме, что сначала я даже ничего и не заподозрил. Осторожно взломал дверь и бесшумно проник в гардеробную, где должен был находиться сейф с самым банальным на вид замком. Здесь осторожность и безмолвие и покинули меня. Сейф слегка заупрямился, и я негромко выругался под нос, копаясь в будь трижды проклятом замке. Благо, что ещё никто не додумался изобрести замок, который невозможно было бы взломать. Хороший вор знает: есть более десяти способов открыть один и тот же замок. В моём же случае всё было куда проще. Жидкий фреон, мой лучший друг и любовница. Я побрызгал им цилиндровый замок, вставил туда зубрило, и почти идеально выбил механизм. Пишу «почти», потому что металлический баллончик выскользнул из моих рук, обтянутых кожаными перчатками, и шумно покатился по кафелю. Услышав этот чёртов грохот, девушка не застыла от ужаса, как это должно было произойти в старых добрых фильмах. Видимо, её горе оказалось велико испуга. Она тут же потянулась к телефону и набрала 999* (служба экстренной помощи в Великобритании). Прошло три секунды, прежде чем я понял, что нахожусь в доме не один. Под чёрной курткой в внутреннем кармашке у меня всегда лежал пистолет с двумя пулями. Я судорожно выхватил его пальцами, слегка задрожавшими от того осознания, что мне придётся убить эту сопливую дуру. Кражу я ещё оправдывал всеми способами, но убийство казалось мне самым большим грехом на свете, где причина не играет роли. Завалить человека не так то уж и просто. Не убий, не укради, не навреди. Я затаился за розовой меховой шубкой, дьявольски вонявшей дешёвой травкой. Такой наркотик можно запросто выращивать в домашних условиях, прямо на подоконнике. Надо же. Дочь мэра ничем не брезгует. Карман у меня был набит сверкающими драгоценностями, усыпанными бриллиантами, а сердце наполнено тяжкой мукой, решаясь на чёртово убийство. Пуля в голову — и конец одной маленькой бесполезной засранке, нещадно тратившей деньги своего непутёвого отца. Какая разница? Мэр обкрадывает жителей этого города, а я обкрадываю его дочь. Я даже поверил в то, что только принесу миру пользу, если отберу жизнь у такого мелкого создания, которое не боролось за своё место под солнцем. Ей стоило лишь родиться, и всё нужное для жизни уже было для неё готово. Убей её и поскорее унеси отсюда ноги, уже окончательно решил я, снимая оружие с предохранителя. Но дальше мыслей дело не пошло. Дверь гардеробной резко распахнулась, и я, с лихорадочно бьющимся сердцем, весь напрягся в ожидании. Через минуту мне скрутили руки за спину, заставив выронить пистолет, а через десять минут я сидел на заднем сиденье полицейской машины, отгороженный от водителя металлической сеткой. Меня могли бы засадить на шесть месяцев, учитывая смягчающие обстоятельства, и тот факт, что я честно сознался во всём. Но мэр решился на крайние меры, подключил знакомого прокурора, похожего на облысевшего стервятника, который и разорвал моего старого адвоката в пух и прах. Меня посадили на два года в самой малоизвестной тюрьме Англии. И признаться, это были не самые лучшие годы в моей жизни. Едва я вышел оттуда, двадцатилетний, с коротко остриженными волосами и пустыми карманами, как правительство решило запихнуть меня в Академию, где как раз и освободилось место для бездомного и безнадёжного человека, вроде меня. Прежний парень, ранее занимавший мою кровать, утонул в местном озере. Но это были лишь слухи. Позже я узнал настоящую правду. Академия представляла интересы британской гуманитарной науки, и была основана ещё в начале 1920-х годов. Здесь учили всему, что «должен знать каждый человек». Забавно. Учили тут действительно всему, но не тому, как же здесь выжить. Я был опасен, но никто об этом не знал. Они верили в то, что я больше не несу угрозы обществу. Понимаю. Сам едва от смеха не откинулся. Итак, я попал в Академию. Западное крыло полностью принадлежало только девушкам, а восточное — парням. Едва я переступил порог, как меня затащили в прачечную, содрали с меня всю одежду, как шерсть с жертвенного барана, и вручили форму. Тёмно-синие брюки, серая рубашка, полосатый галстук и пиджак, того же цвета, что и брюки. К тому же, к одежде прилагались ботинки. Одетый с иголочки, я прошагал на второй этаж, как мне и приказали. Я понятия не имел, что забыл в этом Богом забытом месте, но поднимаясь по лестнице, с любопытством разглядывал фотографии выпускников Академии. Они казались несчастными, но полагаю, моё бурное и привычно ироничное состояние сыграло свою роль и исказило юные лица на фотографиях. Я должен был радоваться. Должен был довольствоваться тем, что сейчас имею. Теперь у меня была крыша над головой, возможность получить знания, еда и кровать. Вместо решёток здесь были двери и окна, и мне бы больше не пришлось засыпать, сжимая в кулаке самодельный нож из зубной щётки и бритвенного лезвия. Но оказалось, что жизнь в тюрьме это ещё не ад, по сравнению с тем, что здесь меня ждало. Меня встретили как избалованного сына местного аристократа, а не как отсидевшего срок в тюрьме диковатого парня. Обращение «сэр» заставило меня посмотреть назад, оглянуться по сторонам, чтобы удостовериться, ко мне ли точно относится это короткое слово. И только тогда я машинально кивнул. Заполнил кучу бумаг, прочитав лишь то, что написано жирным шрифтом. На мелкий шрифт я плевать хотел. Хуже мне уже не сделаешь. Разве что поджарят на кипящем масле. Но это маловероятно. — Добро пожаловать в Академию, Нил Ричардсон. Это большая привилегия… учиться здесь, у нас, — сухой, но такой острый голос мужчины, занимающего кресло президента Академии. Зализанные назад волосы, покрытые таким количеством геля, что, казалось, он не мыл их лет тридцать. Сальные сосульки, если рассматривать пряди поблизости. Сверкающие лакированные туфли. Очки в роговой оправе. Золотые перстни на левой руке. Кожаные ботинки с тонкими шнурками. Чем вам не описание обычного гада, помешанного на дисциплине? Да, точно, забыл дополнить. Ещё и костюм, сшитый на заказ. Добавить бы сюда покорную жену, двух мерзких детей, и молодую любовницу, помешанную на гиалуроновой кислоте. Я вытянул перед собой свои длинные ноги, издевательски приподнимая брови. Признаться, два года в тюрьме лишили меня многих развлечений. Особенно, издеваться над такими типами. — Требую отдельную комнату и бифштекс средней прожарки на ужин, старик. Если к ужину добавишь красивую девушку и мексиканскую водку — так и вовсе, мы с тобой точно сдружимся. Он брезгливо скривил губы. На золотистой пластине, стоящей на рабочем столе, было выведено: «Чарли Балджер». Поймав мой взгляд, президент спокойно поправил узел своего синего галстука. — Зовите меня мистер Балджер, будьте так добры. — Полагаю, что не буду. Слишком уж многого ты требуешь от бывшего заключённого. Ты хоть знаешь, за что я сидел? — я широко заулыбался. Старик поправил ручку, криво лежащую на странице раскрытой книги. Перфекционист, мать твою. На стене висели большие часы, раздражающие меня своим ровным тиканьем. Широкое окно было зашторено, закрывая от меня вид на густой лес. Да и здесь всё было такое… Душное. Стены давили на лёгкие. Потолок мечтал слиться с паркетом. Каменная коробка, которая обещала когда-нибудь стать пыткой даже для самого президента. — Меня это не интересует. Лжёт, и даже бровью не ведёт. Умирает от любопытства, даже его ботинки скрипят друг о друга. Я был просто обязан удовлетворить его интерес. Я поджал губы, равнодушно рассматривая свои ногти. — Старика одного завалил. Уж больно несговорчивый попался. Задушил его шнурками от его же ботинок. Чарли резко вскинул голову. О, каким же изменчивым человек может быть… Только что застывшее в глазах презрение резко сменилось испугом. Сидеть в одном кабинете с убийцей — что ещё может быть страшнее для такого труса, как он? Я весело хлопнул ладонью по столу, заставив его вздрогнуть. — Расслабь задницу, всего лишь шутка. Мой грех не так уж и ужасен. Всего лишь старуху изнасиловал. Он устало вздохнул, потирая переносицу носа. — Вон из моего кабинета, Ричардсон. Не убирая ухмылки с лица, я лениво потянулся и поднялся со стула. Обошёл его кресло, обтянутое гладкой кожей, и потянулся к массивной золотой зажигалке, лежащей перед ним. Чарли поспешил схватить её, лихорадочно засовывая в передний карман. Моё лицо нависло над ним. Я процедил сквозь зубы: — Не забудь про мой приказ. Ужин и комната. Старик покачал головой, сближая наши лица. Я почувствовал его дыхание на своей коже, почуял запах сигар и коньяка. Голос Чарли неприятно, почти злорадно резанул меня по слуху. — Не радуйтесь так рано, Нил. Это место становится кладбищем для таких, как вы. Все вы считаете себя бессмертными богами. Но Академия станет вашей могилой. Карцер не стал моей могилой. А Академия сможет? Я подавил хохот, невозмутимо пожимая плечами. — Старина-время покажет. Ключи мне вручили уже на первом этаже. Комната номер восемьдесят. Петляя по узким коридорам, я и сам не заметил, как забрёл в западное крыло, принадлежавшее только девушкам. К моему удивлению, здесь тоже была комната под номером восемьдесят, но ключ сюда не подошёл. Ругаясь под нос, я свернул налево и вышел к лестнице, упираясь взглядом в прямоугольное окно, покрытое мутным стеклом. Вот что примечательно: в местности, где расположена Академия, усеянная голыми деревьями, чуть ли не всегда идут дожди. Он то моросит, то льёт так, что готов содрать кожу с костей. Добавь к этому ещё и сезон, обозначенный сейчас на календаре, точнее, конец сентября. Листья, давно почерневшие, почти пригвождённые к земле, уже не хрустят под ногами. Запах дождя въелся в кожу, в воздух, в мебель. И переполненное озеро бушует и бушует, желая поглотить в себя всю Англию. Я попал в настоящую столицу дождя. Эпицентр буйной стихии, так напоминающей мне меня самого. А затем в мою жизнь ворвалась она. Совсем как ветер, распахивающий все двери настёжь, срывающий их с петель, разрушающий, а чуть позже и успокаивающий. Да, точно. Таисия Берг была шквальным ветром. Летом она подобна райскому свету, охлаждая жару и разрывая духоту. Зимой она промозглый буран, проникающий во все тайные дыры на заплатанной шубке. Порой она приносит облегчение и радость, а порой… порой она лишь заставляет меня дрожать. Зубы бьются друг о друга, точно фарфоровые блюдца. Сердце проваливается куда-то вниз, кожа бледнеет и покрывается мурашками. Я становлюсь мертвецом. Я умираю. Такой была холодная и жаркая Таисия. Таков был мой вечный грех и неотмываемая кровь на моих руках. Женские голоса разорвали поток моей тихой ругани. Не успев показаться на лестничном пролёте, я замер за стеной, услышав злобное шипение, напоминающее больше пародию на человеческий голос. — …надо! Сучка! Отпусти мою руку! — Пни уже её, чего церемонишься?! — раздался другой голос, а затем и злое хихиканье. Глухой удар, и что-то, точнее кто-то, покатился вниз по ступенькам, явно несколько раз ударившись о перила. Однако упавшая не издала ни звука. Ни крика, ни стона. Девушки, толкнувшие жертву, уже спешили скрыться на третьем этаже, хохоча во всё горло. Мои брови взлетели вверх. Выживали сильнейшие, и этот закон действовал как в тюрьме, так и в школе. Неудивительно, что и здесь существовали такие человеческие породы. Кто-то должен страдать, чтобы кто-то улыбался. Весело присвистывая, я засунул руки в карманы и вышел к лестнице. Слегка наклонился влево, ожидая увидеть распластанное на ступеньках тело. Так и было. Но вовсе не распластанное. Беловолосая девушка уже шустро поднималась на ноги, отряхивая свою тёмную юбку от пыли. С её разбитой брови текла струйка густой липкой крови, достигая до самых губ. Она невозмутимо слизнула кровь с верхней губы, поправляя мятые лацканы пиджака. Похоже, кто-то «мягко» тряс её прямо за воротник рубашки. Но до того как я успел крикнуть язвительную фразу, девушка вдруг резко завалилась набок и лишилась сознания прежде, чем коснулась головой деревянных ступенек. Ещё одна шишка на маленькой бедной головке. Ещё одна пылинка на белоснежных прядках волос. Я раздражённо выдохнул, уже сворачивая направо, в восточное крыло. Не моя забота. Не моё дело. Не моя проблема. Не твоя, Нил Ричардсон. Проваливай уже в своё крыло. Просто вали. Я решительно хмыкнул собственным мыслям. А затем с проклятиями быстро свернул назад и спустился вниз, к бессознательно валяющейся на ступеньках девушке. Найти кабинет медсестры не составило особого труда. Он был расположен по соседству с кабинетом президента. Я видел его ещё полчаса назад, когда выходил оттуда. Медсестра без лишних слов помогла мне уложить девушку на кушетку, охая, цокая и сочувственно щёлкая языком. Начала звенеть своими склянками, отыскивая среди них нашатырный спирт. Волосы шикарным белоснежным покрывалом легли на подушку. Спустя десять секунд после усилий медсестры, девушка наконец-то пришла в сознание. Я молча отвернулся к окну, глядя на капающий с неба дождь. — Как тебя так угораздило, Таисия? — сердито выругалась медсестра. Я обернулся через плечо. Таисия слегка вздернула подбородок, пока её бледную щеку оттирали от уже засыхающей крови. — Упала. — Толкнули, — отчеканила женщина, наклеивая пластырь на её скулу, и внимательно осматривая её колени. — Ступеньки были скользкие. — Таисия… — Хватит, тётя Джулия. Я же сказала, что поскользнулась, — её голос был ровным, спокойным, но я всё же прищурился, уловив в нём лёгкую дрожь. Своих я вижу издалека. Она — мастер скрывать свои истинные эмоции. Дрожь могла скрывать в себе как страх, так и гнев. Я чувствовал, что это не страх. Трусы кричат, когда их толкают вниз. Трусы жалуются первому попавшемуся человеку, надеясь на жалость с их стороны. Трусы не поступают так, как она. Медсестра вздохнула, и нежно, почти по-матерински коснулась её лица. — Подожди меня здесь. Принесу тебе горячий чай. — Не стоит. Чай не лечит… — Чай лечит всё. Сиди молча. И поблагодари этого молодого джентльмена. Это именно он принёс тебя сюда. Девушка приподняла голову, и белоснежные волосы рассыпались по её лбу и щекам. Несмотря на то, что она напоминала ледышку, её скулы были покрыты лёгким румянцем. Глаза покраснели. Синие, словно ледяное море, зрачки обрамляли воспалённые капилляры. Её ресницы тоже были белоснежными. Я опустил взгляд, и приметил бесчисленное количество синяков на её худых ногах. Особенно, коленях. Ни одного живого места. Кое где даже была содрана кожа. У меня были некоторые предположения относительно того, как же появились эти синяки на коленях. Она хмыкнула, заметив, что я её внимательно разглядываю. В ответ я лишь ухмыльнулся. Приоткрыл рот, чтобы задать вопрос, но девушка меня опередила. — Нет. Не так. — А? — тупо выдавил я. Она вдруг засмеялась, и это был дьявольски странный смех. — Придурок. Никогда женских ног не видел? — Два года, — сложил я руки в карманы, сканируя её взглядом. Она вопросительно приподняла брови. — Так ты тот самый заключённый, о котором говорил президент ещё вчерашним вечером? Порыв холодного ветра заставил задрожать деревянные ставни на окнах. Дождевые капли забарабанили в стекло, словно умоляя впустить их в душное помещение. Я неторопливо подошёл к девушке, открыто разглядывая каждый дюйм её тела. — Как видишь, уже не заключённый. Я на свободе. Таисия внезапно улыбнулась, склонив голову. — Как же ты ошибаешься. — Хм-м… — уклончиво ответил я, останавливаясь напротив неё. Пахла она… сырой землёй. Иные бы ассоциировали её с дождём, а я тут же приметил сходство между ней и деревенским кладбищем. Она прочистила горло. — Какой интересный шрам у тебя на виске. — А, это… — я машинально коснулся пальцами следов памятной раны от того самого знаменитого удара. Сейчас мне смешно, но в тот день этот удар отправил меня в лазарет на пару недель. Шрам был чертовски похож на топографическую карту Алжира. Я не помнил, чем меня ударили, но, скорее всего, это была обычная металлическая труба. — За что тебя так? — Отказался подставлять задницу местной шишке. Как видишь, он не особо обрадовался моему отказу. «Я повторяю, малыш. В следующий раз я не спрошу у тебя разрешения, чтобы трахнуть твою тугую девственную задницу». Верно. Он не спросил. Не успел. Был слишком занят ножом, воткнутым в его собственный зад. Она свесила ноги с кушетки, задумчиво глядя на меня. — Сколько тебе? Восемнадцать. Было. Когда меня поймали и засадили за решётку, как одичавшего зверя. Словно неволя приструнила бы меня. " — Как считаете, мистер Ричардсон, вы исправились? Больше не представляете угрозы для общества? Напротив. Сейчас я чувствую себя куда более озлобленным на мир, подумал я. А вслух выдал: " — Да, сэр. Да.» — Двадцать. — Какой же ты старый. Моё лицо озарила ухмылка. — А тебе сколько? — Семьдесят восемь, — со всей серьёзностью ответила она и спрыгнула на пол, осторожно шевеля руками. Я долго глядел на неё, прежде чем хмыкнуть. — Я бы дал меньше. Тишина, повисшая в воздухе, была почти осязаемой. А затем девушка убого заковыляла к двери. Я обогнал её и заслонил собой выход. — Боишься рассказать правду? Она приподнялась на носках туфель, прожигая меня ледяным взглядом. Холод её глаз ощущался даже через костюм. Её ладонь коснулась моей скулы. Это не было нежным касанием, от которого я бы тут же вздрогнул от возбуждения, желая трахать её до изнеможения, чтобы компенсировать отсутствие секса за эти семьсот тридцать дней. Но нет. Это была самая настоящая угроза, от которой мне хотелось смеяться до потери сознания. Таисия с силой сжала свои холодные пальцы на моём подбородке, и дёрнула мою голову вниз, наклоняя к себе. Я позволил ей осуществить желаемое. Едва наши лица сблизились, как она убрала руку с моей скулы, и нервно облизнула губы. — Говорила же. Я упала. — Ты поскользнулась, — ответил я с усмешкой. Таисия закатила глаза. — Ты ждёшь благодарностей? Я скривился. — Слова ничего не значат, когда существуют действия. Её улыбка показалась мне жаркой. — Договорились. Когда-нибудь и я подберу твоё полуживое тело. Что забавно… Она действительно исполнила своё обещание.***
В кабинете было прохладно, и пахло здесь старыми книгами. Левая стена была увешана плакатами в честь футбольной команды под названием "Орлы", но правую полностью занимал массивный книжный шкаф, набитый старьём. Деревянные парты и стулья, оконные ставни из дерева, блестящий паркет из красного дерева, имеющий яркий насыщенный бордовый цвет… Самый настоящий райский ужин для термитов. Идеальное место для поджога. Мне вручили шесть толстых книг, которые я с грохотом бросил на последнюю парту, встревожив всех присутствующих. Я пришёл сюда последним. На стульях уже сидели студенты. Все абсолютно одинаково одетые, но лицо каждого говорило о существовании их индивидуального мира. Любопытные взгляды всё встречались с моим взглядом, но все тут же отводили глаза. Только мой сосед по парте оказался достаточно храбрым, чтобы проронить: — И как, хреново там? — Да нет, настоящий Эдем, — саркастически пробормотал я, снимая пиджак. Лязг железных кружек. Грохот металлических дверей. Отбой в девять вечера. Кромешный мрак. Темнота не имела ни конца, ни начала. Утро наступало так медленно, что я отсчитывал секунды до подъёма и начала счёта заключённых. Если не спускаться вниз вовремя — то тебе в камеру заваливался надзиратель и что силы колотил дубинкой, пока ты, окровавленный и хромой, не выползал из своей камеры. Мне это не грозило. Я первым спускался вниз. Коридоры казались раем по сравнению с местом, где я проводил адские ночи. — Я имею в виду кабинет президента, — вновь влез в мои мысли парень. Я повернулся к нему, и он почти заулыбался. — Там всегда так паршиво. Воздуха нет. Стены ужасно давят. Я только кивнул. — Так и есть. — Меня зовут Артур. Как короля. — Нил. — Как реку? — он глядел на меня во все глаза. Мне хотелось ему врезать. Набить морду так, чтобы у него распухли глаза и губы. Проехаться его лицом по асфальту. Но я ответил: — Да. Как реку. Я не несу угрозы обществу. Слева сидели парни, кучкой сгрудившиеся над мятой географической картой. Один из них, с кудрявыми волосами, яростно спорил о местонахождении тайной пещеры в местных лесах. В самом первом ряду, прямо перед носом учителя, сидели четверо девушек, среди которых я узнал ту, кто толкнула Таисию. Она была прекрасна. Зло всегда привлекательно. Артур коснулся моего плеча. — Ты старше всех сидящих здесь. Я буду голосовать за то, чтобы тебя назначили нашим старостой. Правый уголок моих губ пополз наверх в циничной ухмылке. — Знаешь… А я и не против. Установить новые правила. Девушки носят только мини юбки. На обед и ужин мясо подаётся в неимоверных количествах. Ночью в Академии не будут гасить свет. Позади меня сидела Таисия. Рядом с ней — красивая брюнетка со стройными ногами. Она покраснела и тут же нахмурилась, заметив мой пристальный взгляд. Её рука начала неосознанно двигаться, дёргая галстук. Я не отвёл взгляд. Таисия, всецело погружённая в чтение, всё же заметила нервозность соседки, и тут же уставилась на меня своими ледяными глазами. Все оттенки неба и морей. Я снова представил, как вдалбливаю её в стенку, задирая тёмную юбку, чтобы видеть, как медленно вхожу и выхожу из неё. Её икры на моём бедре. Рубашка расстегнута, открывая вид на небольшую крепкую грудь. Губы, покрасневшие, распухшие, чуть приоткрыты. Всё повторяют и повторяют моё имя. Белоснежные волосы. Белоснежные ресницы. Белоснежные помыслы. Раз в месяц нас в тюрьме посещал духовник. Он принимал у нас исповедь. Почти все преступники в слезах каялись в своих грехах, сознавались в своих ужасных мыслях, мучающих их перед сном. Все преступники рано или поздно приходят к Богу. Это было их спасением. А я молчал. Я не раскаивался. Мысль — это не преступление. Она слегка сощурилась. Знала, о чём я думаю. Её голос был спокойным, почти ласковым. Точно также палач нежно натягивает петлю на шею жертвы. Я глядел на её разбитую бровь. — Скоро тебе будет не до этого. Артур вдруг обернулся к нам. — Академия всем ставит мозги на место. Академия убивает. Раз за разом. Сначала их было трое. Затем восемь. Мне не оказали услугу, когда перемещали из тюрьмы в Академию. Меня решили добить.