Удар отражённый

Первая любовь — любовь последняя! Нежная и пошлая, а теперь лишь — прошлое. Только! От её мне не найти спасения, Как небес пророчество, гордость и терпение, Пропасть в одиночество — совпадение… © — …Потому что это разумнее, Алтан! Выкрик эхом разлетелся под потолком высокой залы, зазвенел в листьях лозы под потолком. В широком окне, выходившем на улицу, отражалось, как по комнате змеëй скользнул гибкий женский силуэт в зелёном кимоно. Статная невысокая девушка остановилась, явно окидывая своих слушателей недовольным взглядом, а затем снова зашагала по помещению. — Ты ищешь мести о прошлом, которое не вернуть и с которым ты не можешь справиться, — кажется, человек, сидевший за столом, ниже опустил голову, уязвлëнный этими словами. Они били в самое больное, и женщина определённо знала, куда нужно давить, — Честь клана мы отмыли кровью Волка, а остальное — твои домыслы об идеале, которого никогда не случится. Это максимализм, который всегда был тебе присущ и из-за которого ты проиграл. Повисла недолгая пауза. — …Что ещё такого ценного у него просить, чего нет у нас? Денег? Голову Олега? Олега он не отдаст и сам не явится, это же Разумовский, — презрительно заключила женщина и подняла тонкий бокал с прозрачной ножкой, — А бить надо туда, куда он не ожидает. Не сможет достать для нас информацию,. а он сможет, я уверена, — мимолëтная улыбка скользнула по её губам, — убьём девочку. Кажется, физически можно было ощутить, как сгустился воздух в помещении при этой фразе, как напряглись сцепленные в замок руки Алтана, который примостился на табуретке на углу широкого стола. И Юма, — изящная, холодная, умная Юма Дагбаева, — не могла этого не заметить. В очередной раз за этот вечер бросила проницательный взгляд на любимого братца, но ничем не выдала свой интерес. Обогнула стол, поставила пустой бокал стол и буркнула, явно довольная обсуждением: — Надеюсь, мои аргументы были услышаны. Вадим, усильте охрану. Недопустимо, чтобы такая пленница от нас сбежала. Я устала с самолëта и иду спать. И, повернувшись в дверях к притихшему брату, бросила короткое: — Я свяжусь с Разумовским лично, завтра. У тебя будет один день, чтобы привести пленницу в порядок и достать яд. Позаботься об этом, пожалуйста. Невысказанное «не облажайся хотя бы здесь, братец» повисло в воздухе. Стеклянная дверь прикрылась за вышедшей Юмой, и Дракон впервые за вечер со свистом выдохнул. Эта женщина его пугала. Может, с кем-то она и могла сойтись, но точно не с ним и не с запуганным злым Алтаном, который окаменел на своём стуле, боясь… Чего? Что она действительно заставит убить Валерию? Да ну, разве это было разумно? А впрочем… От Юмы, ледяной, ненавидящей Разумовского Юмы, веяло таким неземным холодом, что она вполне могла пойти на это ради своей чести, истинного самолюбия девушки из клана мафиози. Вадим просочился к окну, удивительно легко для своих габаритов обогнув стол и оставленный на нём бокал Юмы с выгравированной на ножке подписью. Пошуршал пакетиками, заварил, наконец, долгожданный чай и довольно повëл носом, принюхиваясь к аромату бергамота. Что-то, а чай в этом доме был удивительно вкусный, а поскольку Алтан в основном жаловал только крепкий кофе и вино, никто Дракона не шпынял за то, что расхищал чужие запасы. Как сказал бы сам Вадик, «всем было демократически поебать». Алтан сидел всё также неподвижно и, кажется, даже не пытался встать. В его позе, которую Юма считала как сломленную, Дракон видел злобу и что-то новое, что раньше скрывалось за царственным безразличием мальчика-цветка. Внутреннюю силу. Как дикий кот, у которого прорезались настоящие клыки вместо молочных зубов, Алтан впервые не растерялся и не съëжился, ощутив удар по своему самолюбию от, казалось бы, близкого человека, родной сестры. Он был увлечён чем-то другим, чем-то, что вдруг оказалось сильнее страха быть плохим для вечно недовольной им Юмы, сильнее памяти о прошлом. Или, может быть, кем-то? Вадим этого не знал, но догадывался. В душу не лез, знал: ему там не особо рады. Ни в душе, ни в дебрях алтановых чувств. Оставалось только оставить Золотейшество в покое и уйти проверять охранные системы, надеясь не встретить в коридоре Юму. Эта женщина, хоть и никогда не угрожавшая ему напрямую, была чем-то неуловимо опасной, а на тревожное ощущение Дракон привык полагаться. Что он ещё мог сделать? Красивая хрупкая бурятка была ему не по зубам, да и не по нраву. Оставалось только надеяться, что она приглянется кому-то такому же холодному, нелюдимому и небезопасному, и больше никогда не будет появляться у него за спиной печальным упоминанием того, что даже у его охраняемого субъекта жизнь не сахар. А казалось бы — золотой мальчик. С этими мыслями Дракон уставился в окно, на несколько минут забыв про чай и думая о человеке, который сидел на противоположном конце стола и угрюмо молчал, так же, как и он сам, скалясь в вечность. Что было говорить? Одна поспешная просьба Дагбаева послужила спусковым крючком для целой цепи событий, которые теперь сменяли одно другое с неимоверной скоростью. И казалось бы, из-за чего? Из-за белокурой девушки, которая спала сейчас в соседней комнате и которой в случае неудачного завершения операции сам Алтан должен был всадить в бок кинжал с мгновенно действующим ядом. Сложно было это всё. Бесконечно, бесконечно сложно. ***** Сизый снег лежал вдоль дороги невысокими тусклыми сугробами. Время близилось к трём часам дня, но низко нависшие тучи закрывали всё небо и казалось, что ещё минута — и на город упадёт гулкая ночь. Вдоль проспекта быстро шли высокий мужчина в пальто, воротник которого наполовину скрывал лицо, оставляя на виду лишь проницательные холодные глаза, а за ним топал подросток в балоневой куртке. Спутники говорили мало, но, судя по фразам, которыми они перекинулись, прежде чем разойтись, стало понятно: молодой человек безмерно этому мужчине благодарен, а тот уже обдумывает план дальнейших действий. Мимо сновали машины и редкие люди. Небо висело низко, заглядывая в лица людям и пытаясь найти в них хоть что-нибудь человеческое. На светофоре загорелся зелёный свет, и спутники на секунду остановились, прощаясь. Мужчина кивнул на противоположную сторону дороги, пробормотал: — Если что, участок там. Я сам с тобой свяжусь, когда всё будет понятно. Но если появится новая информация, спроси Игоря Грома. Мужчина хотел отстраниться, но мальчик неожиданно шагнул к нему и горячо стиснул его руку: — Спасибо! Спасибо вам огромное. И по блеснувшим лихорадочным блеском глазам, по жаркому отчаянию, сквозившему в словах подростка, можно было понять, насколько эта просьба важна для него. И мужчина, — рослый полицейский в штатском, печально-героически знаменитый Игорь Гром, — неожиданно смутился этой живости, кивнул, и сбежал по снегу на дорогу, чтобы успеть на светофор. А мальчик постоял немного, выдыхая в морозный воздух облачка пара и странно рассеянно улыбаясь, и пошёл в другую сторону. Шёл нарочито спокойно, лишь один раз взглянул на коричневую невзрачную машину, номер которой отозвался в подкорке знакомыми цифрами, но молодой человек усилием воли заставил себя не ускорять шаг. Только пройдя несколько домов и завернув за угол универмага, в какой-то двор, побежал назад, что было сил. Куртка расстегнулась и мешала, снег хлюпал под ногами, но юноша не обращал на это внимания. Убегал от чего-то ужасного к чему-то новому. Никак не иначе. Машина ждала во дворе. Дверь послушно открылась ему навстречу. В лицо пахнуло теплом и запахом прогретой автомобильной обивки. Опустившись на сиденье, молодой человек вздохнул порывисто и выпалил, не поворачивая головы: — Майор Гром поможет. Он не видел, куда я ушёл и как вернулся. Он поверил в мой рассказ. Сказал, что найдёт Леру. — Он взмахнул руками, но его остановили жестом: — Потом расскажешь, как уговорил его. Теперь будешь готов ехать туда, куда он скажет. Гром выйдет с тобой на связь, как только узнает что-то, так что будь дома. Кирилл закивал, понимающе и горячо: — Разумеется. Я смогу с вами связаться? Двое людей на переднем сиденье взятой на прокат подержанной машины молча переглянулись. Затем один их, тот, который был за рулём, вдавил педаль газа в пол и вывел машину на оживлённую проезжую часть. — Не раньше следующего дня. Игорь будет проверять и тебя тоже. Мы сами тебя найдём. — То есть односторонняя связь? — мальчик не смог скрыть раздражения в голосе, явно до конца не понимая серьёзности ситуации. Разумовский покачал головой и удивительно спокойно ответил: — Если Гром взял твоё дело, значит, у твоей Леры есть шанс. Про связь Леры и нового чумного доктора он узнает в любом случае, так что молись, чтобы он не докопался до того, что мы с тобой знакомы лично. В голове оставалась только звенящая пустота. Кириллу горло сдавило странным ощущением тревоги и липкого животного страха. Хотелось орать, ударить по приборной панели, сделать хоть что-нибудь, чтобы разбавить эту пугающую тишину. Рассказать, как столкнулся с Игорем на улице, как, дрожа внутри от ужаса, попытался к нему цепляться, как получил сначала удар по шее, а потом, сидя в снегу, — вопрос о том, чего он пристаёт к старшим. Как рассказал о том, что у него случилось, и как отчаяние даже не пришлось изображать, потому что его, — и страха, и боли за Леру, которая где-то там вообще одна, — было хоть отбавляй. И как Игорь молча поверил, потащил в участок, также молча слушал подробности, а потом сообщил, что берёт это дело и куда-то ушёл вместе с самим Киром, пообещав быть на связи. Хотелось хоть что-то сказать о человеке, на которого была вся его надежда. Хотелось убедить окружающих и самого себя в том, что всё будет хорошо. Но была лишь несущаяся в неизвестность машина и трое людей, у которых в головах застыла пульсирующей веной одна мысль: Игорь Гром сможет найти Леру. ***** Синий свет стекал крупными каплями по оконнным стëклам, капал на пол солнечными бликами. К вечеру неожиданно пошёл дождь. Застучал, забарабанил по подоконнику и крыше. Его услышала даже Лера в своей комнатушке без окон. Услышав, отложила книгу в сторону и невольно замерла, поджав ноги. На душе было несколько тоскливо. Алтан не пришёл после их разговора ни вечером, перед сном, как это делал обычно, ни на следующий день утром. Книга, которую они читали по очереди вслух, тоскливо лежала в стороне. Лера так и не решилась продолжить чтение одной. Без Алтана это было абсолютно не то. Уже почти неделю он приходил вечером, в одиннадцать, и, сев по-турецки на пол, откидывал назад тяжëлые смоляные косы. Готовился слушать. Лера сама не знала, что она нашла в этой традиции, и как они с Алтаном вообще пришли к ней. Она знала только одно: всё началось с поэмы Пушкина «Рыцарь бедный». Ей неожиданно нравилось читать вслух, переворачивая страницы незнакомой книги. Так вышло, что Макарова никогда не читала «Графа Монте-Кристо». Не срослось. Не зацепило с первых страниц в средней школе, и книга была оставлена ею на неопределённый срок. Но сейчас… Сейчас она листала жëлтые листы старой книжки и бессильно восхищалась написанным, проваливаясь в новый неизведанный мир. Можно ли сказать, что Алтан приобщил её к своему искусству? Наверное, он сам был её искусством. Изящный, какой-то необычайно эмпатичный и аккуратный, с бесконечно глубокими тëмными глазами, которые затягивали в свой омут, стоило только посмотреть. И если, встретив его в другой обстановке, Лера бы шарахнулась как от огня от этого прохладного магнетизма и прагматичной вежливости, в соотношении ролей тюремщик-заключëнная она не могла никуда деться. А потому, не пытаясь избежать контакта, она внезапно открыла что-то новое в «золотом мальчике», который так раздражал её как противник, но стал притягательным как союзник. Открыла не рыцаря Баярда, но мечтательного Дон Кихота. — Она ответила! — воскликнул Франц. — Читайте. Тон, которым это было сказано, не поддается описанию. Франц взял за- писку и прочел: «Во вторник вечером, в семь часов, выйдите из коляски против виа-деи-Понтефичи и последуйте за поселянкой, которая вырвет у вас мок- колетто. Когда вы взойдете на первую ступеньку церкви Сан-Джакомо, не забудьте привязать к рукаву вашего костюма паяца розовый бант. До вторника вы меня не увидите. Верность и тайна». Лера рассеянно перечитала эти строки, гадая, к кому они имеют отношение. Середина книги, ещё не прочитанная ею, не ответила на заданный вопрос. Девушка вздëрнула брови и закрыла страницы, возвращаясь в самое начало произведения. Потянулась, и тело отозвалось застарелой болью. Синяки из фиолетовых гематом превратились в более светлые и желтоватые, а раны затянулись и с них уже сходила кровавая корочка. Расчëсывать было нельзя, и Лера с недовольным врачебным вздохом вынудила себя снова вернуться к книге. Старик Дантес, который жил только надеждой, с падением императора по- терял последние проблески ее. Ровно через пять месяцев после разлуки с сыном, почти в тот же час, когда Эдмон был арестован, он умер на руках Мерседес. Моррель взял на себя похороны и заплатил мелкие долги, сделанные ста- риком за время болезни. Это был не только человеколюбивый, это был смелый поступок. Весь Юг пылал пожаром междоусобиц, и помочь, даже на смертном одре, отцу такого опасного бонапартиста, как Дантес, было преступлением. Читать было тяжело. Невольно думалось о родительском доме, о брате, об Олеге и Серëже. Если дома все пребывали в неведении касательно её местоположения, то Сероволки не могли не искать её. А если найдут, что будет тогда? Убьют Алтана? Почему-то эта мысль отозвалась на подкорке неприязнью, смешанной с порывом внезапной ярости. Убить человека, который хотел отомстить за смерть своих родителей? Это было так жестоко и так… Правильно. По-серëжиному. Он ведь так поступал абсолютно всегда. Бил туда, куда мог, и как можно сильнее. И при мысли об этом стало ещё тоскливее. Кто был прав в том старом конфликте? Разве стоила жизнь Олега, которую хотел отнять Алтан, жизни его матери? Наверное, стоила. Лера с усталым вздохом отложила книгу и завалилась на диван. Её никто не требовал решать, на чьей она стороне. Но хорошо развитая интуиция ясно давала понять: рано или поздно она должна будет выбрать, чья правда ей ближе. Правда мести за мать, за погубленное здоровье и красоту или правда террориста, но благородно мечтавшего достигнуть своей цели и очистить город? И что было делать тогда? Эти люди были ей близки. Они были теми, кто давал советы и укладывал спать у себя, когда домой было ехать поздно. Теми, к кому можно было прийти за любым жизненным советом и получить его без нравоучений. И если сначала она откровенно боялась хмурого Волка и ехидно-опасного Разумовского, то сейчас ощущала бесконечную тоску по хитрым улыбкам, добрым словам, морщинкам в уголках глаз, когда они смеялись, и по чему-то, что стало из опасного родным. Может, то же самое она начала чувствовать и к Алтану? Что-то доброе, тëплое, доверчивое, но неродственное. Что-то… Какое? Её размышления прервали торопливые шаги у самой двери. Уже каким-то чутьём угадав, — Алтан! — девушка села и с плохо скрытой радостью взглянула на вошедшего. Дагбаев появился на пороге, обыкновенно домашний и изящный, но явно чем-то огорчëнный. Печать этого огорчения невольно мелькнула на его лице, и Лера её заметила, но в следующую минуту он уже приветственно улыбнулся, скрывая свои эмоции: — Добрый вечер, получается? — усмехнулся, не находя взглядом часов, где мог бы посмотреть точное время, и неловко покачал головой: — День пролетел абсолютно незаметно. Прости, — Развёл руками, — сегодня не было времени зайти раньше… … Проходящий по коридору Дракон невольно фыркнул, услышав этот обрывок разговора. Он ещё и извиняется перед своей пленницей, вы пасатрите на это. Попал пацан, что ещё сказать. — Но почему-то эта мысль не показалась раздражающей или неправильной. Всё словно бы было на своём месте, так, как и должно было быть. Как будто Алтан и Лера уже стали какой-то константой, которой никто не представлял по отдельности. Мужчина прислонился к стене, невольно послушивая их разговор и размышляя о чём-то своём, далëком. О чём-то таком же вечном и правильном. — … Всё в порядке, я понимаю, — Лера с трудом скрыла свою радость. — Проходи. Будем читать Монте-Кристо или ты с чем-то новым? Алтан с улыбкой развëл пустые руки: — Никаких новых книг на этот раз. «Про тебя саму бы писать эти книги, и на гербовой бумаге, а не на жëлтых страницах типографии» — промелькнуло и повисло в голове тяжëлым приятным маревом. Лера понимающе кивнула. Похлопала рядом с собой, не испытывая никакого дискомфорта от ситуации. Да, действительно хотелось бы узнать, значил ли для Алтана вчерашний разговор хоть что-то, но сейчас для этого вопроса явно было не время и не место. Юный мафиози переступил с ноги на ногу, явно пытаясь найти слова, а затем, не найдя, молча кивнул головой в сторону коридора. Он так и стоял на пороге, — с частично распущенными шикарными волосами, в халате и в каких-то широких атласных штанах, прикрывающих щиколотки. Лера непонимающе моргнула. Он звал её куда-то? Но куда и зачем, если ей ни разу до этого не дозволялось выйти из комнаты? Она поëжилась, невольно вспомнив, как грубо швырнул её на пол Дракон, стащив с балконных перил. Спасибо, что не наподдал ногами по рëбрам за попытку побега. В этой семье с правилами всё было строго. Алтан вздохнул. Выдавил из себя: — Пойдём, я тебе кое-что покажу. — И снова жестом позвал за собой. Лера послушалась. Ноги сами нашарили тапочки, втиснулись с трудом, как будто это был сон. Алтан терпеливо ждал, не торопя и не ожидая от неё доверия или покорности. Он нарушал все мыслимые и немыслимые правила, зовя с собой пленницу, которая и раненая была равным ему противником, а здоровая и вовсе отправила его в позорный нокаут. Но, если честно, на это было абсолютно плевать. Лера шла за ним, притихшая и потерянная. Куда он её вёл? Что хотел показать? И почему вдруг разрешил выйти из комнаты, даже без сопровождения собственного телохранителя? — Алтан… — вопрос сорвался с губ глухим шëпотом, — всё в порядке? Они повернули в другой коридор, который Лера почему-то не заметила в прошлый раз, когда убегала от Дракона. Здесь был стеклянный потолок, такие же стены, и лишь строгие чëрные каркасы этого сооружения напоминали о том, что всё это — не сказочный дворец. Снег лежал на дворе. Пушистые сугробы, огромные и светлые, окружали этот прозрачный коридор, и оттого словно бы становилось теплее. Там, на улице, была морозная сказка, а здесь — собственный мир. — …А, — Алтан обернулся, тут же улыбнулся, понимая вопрос по-своему, — да, конечно, просто хотел тебя кое с чем познакомить. Дагбаев повернул за угол в длинном коридоре, снова выходя в помещение, толкнул невзрачную дверь и приветливо качнул головой: — Проходи. Уже подходя, Лера ощутила тепло, влагу и особый, немного химозный горьковатый запах. Переступив через порог, она удивлённо замерла, остановившись и не в состоянии поверить своим глазам. В стене, сразу от порога, начинался проход в мир каких-то диких африканских джунглей, не похожий ни на одну из теплиц, которые она когда-либо видела. Вверху, у самого потолка, качались диковинные цветастые лианы, по стенам стелился плющ, а стеллажи в глубине помещения, — их даже не сразу получилось разглядеть за растениями, — были заставлены ящиками с рассадой и уже подросшими низенькими кустиками. Алтан скромно улыбался, не скрывая, впрочем, своего удовольствия. Это было его детище, его пристрастие, и он очень им гордился. — Проходи, тебе тут понравится. Лера послушалась, переступая через порог и оглядываясь с благоговейным трепетом. Так красиво было это место, так сказочно и необычно, что захватывало дух. — Это… Потрясающе. — Слова плохо вязались между собой, мысли путались. — Ты сам всё это вырастил, верно? — Абсолютно всё, — зарделся Дагбаев, тщетно пытаясь скрыть выступивший румянец гордости, — я начал собирать растения ещё в детстве. Потом собирал семена, пытался вырастить новые экземпляры, читал книги. Вот это, — он указал рукой на потолок, — клематис, он начал расти у меня, когда мне было всего девять. Это — монстера, Юма привезла в мои одиннадцать. О, а вот эту я сам купил, на первые карманные деньги, — Лера с поднимающимся в груди трепетом смотрела на то, как Алтан замер почти в обнимку с огромным горшком. Глаза его горели тем, что она видела в людях очень и очень редко. Истинной увлечëнностью. Дагбаев указал ещё на какое-то цветочное облако, начал о чём-то торопливо рассказывать, а затем, не договорив, вдруг в экстазе схватил Леру за руку, потянул за собой в проход между живыми цветочными стенами: — Идём, я покажу главное… И Лера не могла не послушаться. Пригибаясь, чтобы не налететь на касающиеся ветки кустарников, она скользнула вместе с проводником куда вбок, перешагнула через баррикаду леек и мешков с удобрениями и оказалась на маленькой яркой полянке. Тут, под самым потолком, вокруг огромного зеркала во всю стену стояли тонкие металлические стеллажи с мягкими жёлтыми цветами. Запах, — по отдельности слабый и мало уловимый, — ударил в нос замечательным ароматом, смесью ванили и каких-то феромонов, от которых сладко закружилась голова. Лера замерла, ошарашенная, раздавленная этой красотой, не в состоянии выдать ничего связного. Это было действительно впечатляюще. Стена вокруг зеркала представляла собой целую мозаику, сложенную из цветов разного окраса. Нарциссы, ирисы, и… Гладиолусы. Это было действительно великолепно. Она даже не заметила, что до сих пор держит руку Алтана, сжимая и не желая отпустить несмотря на то, что тело уже бросило в знакомую дрожь. — Это… — она зажмурилась и тут же открыла глаза, не в состоянии выразить свои эмоции: — Это очень красиво. — И пробормотала, как будто боясь, что забудет эту мысль: — Теперь я понимаю, почему ты пропадаешь тут часами. Это место действительно стоит того, чтобы им заниматься… — Да, — Алтан так и улыбался, — смущëнно, смазанно, но азарт в его глазах уже начал сходить на нет. Он удивлённо бросил взгляд на чужую руку, зажатую в своей, вздрогнул, невольно поднял сцепленные ладони. На его лице настолько отчëливо читалось «можно?», что Лера не могла этому противиться. Они как-то одновременно шагнули навстречу друг другу, не отпуская рук. Одни в царстве цветов, снедаемые противоречивыми чувствами, распалëнные общей тайной. Алтан, не глядя, протянул вторую руку, аккуратно взял лерины пальцы, подтянул к себе, хотя ладони его ощутимо дрожали. Он никогда не был робким с девушками на официальных приëмах, никогда не боялся взять инициативу в свои руки. Но Лера… Лера была другой. Её любовь к творчеству Пушкина и чудесные светлые глаза. Её непреодолимая любовь к свободе и редкая, но такая прекрасная улыбка. Её сила, которой она ничуть не кичилась, её статность и громкий голос, которым она не боялась отстаивать то, что ей дорого. Лера была особенной. Она рождала в груди такую непреодолимую бурю эмоций, что ей невозможно было противиться. И сейчас держать её за руки, в полумраке зелëных джунглей, было настолько прекрасно, что замирало сердце. -… Почему? Вопрос прозвучал всё тем же шëпотом, — благоговейным, тихим, рождающим желание слушать этот же голос всегда, всю его чëртову алтанову жизнь. -… Почему ты вообще решил показать это мне? — Лера повторила снова, ощущая, как болью тянет что-то в груди. Этот человек действовал на неё как-то по-особенному, иначе, нежели кто либо другой. Это пока была не влюблëнность, это не могла быть она. Только, пожалуйста, не она. — Почему позвал с собой? Это ведь… Твой мир. Дагбаев слушал её вопросы, не отпуская чужих пальцев и невесомо поглаживая костяшки. В жаркой атмосфере домашней теплицы чужое тело ощущалось особенно близко, а дыхание девушки касалось самой щеки. — Мне казалось, — он замолчал, пытаясь найти правильные мысли, чтобы не спугнуть и при этом показать всю важность этого жеста, — Мне казалось, что ты поймёшь, и что тебе это увидится таким же, каким это вижу я. — Он покачал головой, остановив взгляд на девичьих пальцах в своих руках: — Ты проявляла интерес к тому, что видела из своей комнаты, ты даже видела в этом саду меня. Хотел пригласить тебя сюда. Пока есть возможность. — А возможности больше может не быть? — Мм, — юноша качнул головой, словно нехотя выговаривая слова, — моя сестра должна выйти на связь с Разумовским. Я думаю, ты скоро уже окажешься дома. — Что? — Лера моргнула, и румянец смущения спал с её лица. Она во все глаза уставилась на Алтана: — Они меня ищут? Вышли на связь? Дагбаев молча кивнул. Высказал коротко и резко, раздражëнный самой мыслью об этом: — Всё почти закончилось. Мы никогда не увидимся, я думаю. Моя семья оставит в покое династию Чумного Доктора и новых докторов в том числе. Обещаю. Повисло тяжëлое молчание. Каждый думал о чём-то своём, но больше всего, — о том, почему не слышится радости в голосе другого. Это ведь действительно должно было быть для них счастьем. Чумной Доктор, так презираемый Алтаном, должен был покинуть его дом. Ненавистный тюремщик Леры должен был отпустить её и никогда больше не вмешиваться в их жизнь, потому что у мафиозных кланов и простых людей никаких дел обычно не бывает. Разве не повод для радости? Но никакой радости, увы, не ощущалось. Две недели пролетели, как сон. Но почему-то Чумной Доктор уже не был наизлейшим врагом, а тюремщик почему-то перестал быть ненавистным. … За прозрачным зеркалом Гезелла стоял и наблюдал за молодыми людьми самый непредвзятый персонаж развернувшейся драмы. Дракон сложил руки на груди, глядя на Леру и Алтана, которые не смогли бы его увидеть со своей, зеркальной стороны. Что-то грустное было в этой сцене. Что-то, предвещающее скорый конец. И даже когда «тюремщик» и «заключëнная» отстранились друг от друга и пошли по залу, разговаривая о чём-то отвлечëнном, это ощущение не исчезло, лишь повисло сильнее, как Дамоклов меч близкой беды. Вадим видел, как Алтан, силясь разбавить гнетущую обстановку, рассказывает Лере что-то о цветах, как надевает передник и перчатками, аккуратно, не дай бог повредить золотые руки, вынимает растение из земли. Как смеётся Лера и впервые в жизни, наверное, помогает кому-то пересаживать редкие, красивые цветы. Как они разговаривают о чëм-то далëком, светлом, скорее всего о детстве или о тех же цветах, которые оба явно любят. Никак не о скором расставании. Никак нет. Взгляд телохранителя упал на книгу, дочитанную до какого-то момента и раскрытую на нëм же. Дракон поднял старое издание с дивана, задумчиво уставился на страницы. Затем перевëл взгляд на всё то же одностороннее стекло, за которым Алтан, передавая Лере цветок, в шутку покрутил её вокруг себя, смеясь о чём-то своём. Дети. Ей-богу, такие дети. Взгляд снова вернулся к «Графу Монте-Кристо», на страницу которого размашистой каллиграфией красовалось, как росчерк, название главы: «Арестант помешанный и арестант неистовый». Дракон задумчиво склонил голову на бок. В первом слове «арестант» было явно сделано слишком много ошибок для слова «тюремщик». ***** Яркий жёлтый свет играл по стенам маленькой подростковой комнатки. Заваленная хламом, как будто наспех вытряхнутым из шкафов, она являла собой печатное зрелище. На кровати, сгорбившись, сидел сам хозяин сего печального места. Потерянный, напуганный, абсолютно не понимающий, что происходит, но готовый решительно сражаться с любыми неудачами, — как, впрочем, любой подросток в тот или иной период его жизни. Кирилл плотно зажал в руках телефон, уставившись в одну точку и прокручивая в голове возможные дальнейшие действия. Олег довёз его до дома, Игорь отобрал старый мобильник, пообещав поискать в сообщениях какую-то зацепку для поиска Леры, и оставил взамен какой-то старый кнопочный, для связи. Родители ещё не пришли, а если пришли, были уверены, что их бесконечно занятая, заботливая дочь находится в надёжных руках и строит свою судьбу. По сути, так оно и было. Но строила ли Лера свою судьбу — в этом был большой вопрос. Смеркалось. За окном уже было темно, а Игорь Гром, которого он нашёл утром, так и не позвонил. Сероволки предупреждали, что Гром занятой, но объявится скоро, и сейчас это «скоро» никак не хотело наступить. А что было делать потом? Куда идти? Помогать Игорю? У родителей точно возникнут вопросы, если он не придёт ночевать, но на это было уже глубоко наплевать. Главное — найти, вернуть живую Леру, без которой, как бы ни ссорились порой брат и сестра, сейчас живот сводило судорогой страха. Без Леры всё было не то. Глубокую, мëртвую тишину разорвал громкий телефонный звонок. Кирилл подскочил, чуть не выпустив из рук телефон и со страхом глядя на него. Игорь? Олег? Сергей? Нашли? Так быстро? А если… Уже поздно? — и от липкого ужаса внезапно закружилась голова. Дрожащей рукой Кир ткнул в зелёный кружочек на клавише кнопочного телефона. По дисплею побежала строка 'идёт разговор' и в комнате раздался стальной, громкий голос Игоря: — Кирилл Макаров? — и, не дождавшись ответа, полицейский прикрикнул в трубку: — Вас не слышно, вы на связи? — Да, я… Тут. Что с Лерой? — Кирилл взял себя в руки, стискивая зубы. Он, домашний и избалованный мальчик, так часто попадающий в неприятности из-за детской вседозволенности, сейчас, стиснув скулы, стоял посреди комнаты. Он должен был хоть раз в жизни быть сильным, как сестра. Не бравада, не юношеское поигрывание мышцами на пробу было сейчас от него нужно, а реальная сила и реальная взрослость. Так вышло, что проявить эту взрослость ему надо было именно в тот момент, когда от него зависело многое. — … У вас есть официальный костюм? — внезапно отозвалась трубка, прерывая его мысли. — Ч-что? — растерялся Кирилл, непонимающе глядя на телефон, как будто пытаясь спросить у машины, не поехал ли крышей его собеседник. — Мгх, — Трубка фыркнула, как живая. Можно было ощутить, как морщился человек на том конце провода, — У тебя есть официальная одежда? Хоть с выпускного осталась? Что-нибудь приличнее того, в чем я тебя видел. — Есть, — Кирилл затараторил так быстро, как будто боялся, что его перебьют, — есть-есть, штаны, пиджак, даже рубашка белая есть. — Пойдёт, — отозвался майор Гром, и отрезал: — Собирайся. Через полчаса заеду за тобой. Я нашёл Леру и знаю, где она и её похитители будут через два часа. — А затем поинтересовался тихо и очень серьёзно: — Оружие в руках держал? — Да, приходилось… На военной кафедре в универе учили. — Хорошо. — Гром помолчал, явно идя на сделку с совестью, прежде чем буркнуть окончательное: — Ты должен помочь мне вытащить Леру, иначе кто-нибудь оттуда точно живым не вернётся. И быстро повесил трубку.