***
Большая часть новоприбывших работала именно с Дракеном в цехе, явно из-за телосложения, но цепляться к ним не пробовали. Кисаки ничего не делал, за него трудились его парни, матерясь вполголоса на тяжёлую физически работу. — Значит, Майки его ударил? — Ага, — коротко кивнул Дракен. — Оно и к лучшему, к вам зато не прицепились. — Да тут хуй знает, что лучше, не нравится мне это все, — Баджи поморщился. — Такие обычно неадекватные дохуя, а Майки теперь, можно сказать, одиночка. Мало ли, что ему сделают. — Если будут по чести поступать — один на один Сано любого из них размотает, скорее всего, — хмыкнул Кен, перекидывая кабель через себя. — Майки умеет раздражать людей, а эти, если он их добесит, честью точно поступятся, — Кейске глянул в дальний угол цеха и скривился. — Ненавижу таких. В тюрьме-то уж что у тебя вообще остаётся, кроме чести? А они и за неё не держатся. — Так! Господа заключённые, — насмешливо брякнул прораб на весь цех. — Заканчиваем сегодня раньше и на прогулку, а перед баней почту встречать пойдёте! Зеки нестройным хором загалдели. — А как почту получают? — хмыкнул Рюгуджи. — По одной камере в специальную комнату запускают, выдают посылки и письма. Содержимое посылок обычно вытрясают и всё, вызывающее подозрения, прокалывают или досматривают. Но мою вскрывать не должны, раз Мицуя подсуетился. — А если мне ничего не пришлют? — Всё равно запустят, нас там подождёшь. А на выходе с почты часто щемят лохов, чтобы посылки отжать, но это с ребятами с общего обычно делают. Да и эти, — Баджи махнул на новоприбывших, — навряд ли уже про это знают, и посылки им рано получать, они только поступили, через месяц только будут получать, а остальные нас трогать не додумаются. — Да ты не расстраивайся, нам вон тоже писать некому, — улыбнулся работающий рядом Нахоя. — Ага, ясно, — кивнул Рюгуджи. Они пахали ещё с час, благо сегодня хотя бы было совсем не жарко для лета. Баджи то и дело перевязывал хвост изношенной резинкой, сползавшей по волосам, негромко травя с близнецами байки о их хулиганской юности. На улице, когда они вышли, их ждал ливень. Обычный такой летний ливень, с крупными прохладными каплями, моментально сделавший небо монохромным. Тут и так всё всегда было противно серым: стены и снаружи, и внутри, чёрная блеклая форма заключённых, ноль зелени, все открытые площадки были забетонированы, а единственным напоминанием о свободе и цветах было яркое голубое небо. Теперь и оно выцвело. — Как ты? Казутора тронул Рюгуджи за плечо, останавливаясь рядом. Он прятал голову от дождя под верхом от формы, обнажив торс, а робу повесив на манер капюшона на голову. Кен не сразу включился, ощущая удары крупных ледяных капель, стекающих по лицу и мгновенно вымачивающих волосы. — В порядке, спасибо, — рассеянно улыбнулся Дракен. — Ты как? — Да тоже ничего, — глаза у Ханемии светились. — Я скучал по дождю, ненавижу жару. Покурим? Они устроились на уже классическом месте, Казутора прикурил, пряча сигарету под собственной рукой, чтобы та не промокла, а сам скинул одежду с волос и запрокинул голову, подставляя лицо прохладному дождю. — Как у вас, больше проблем с этими не возникало? — Майки с утра вчерашнему длинному заехал, когда тот доебаться пытался, но потом их главный пришёл и потребовал от своего уйти, — рассказал Рюгуджи. — Кисаки-то? Ну, раз у вас всё в порядке, то хорошо. На Майки мне плевать, — отмахнулся Ханемия. — Что у вас с ним произошло, Тора? — серьезно осведомился Дракен. — Тора? — округлив глаза, переспросил парень. — Извини, — тут же качнул головой Рюгуджи. — Можно тебя так называть? — А? Да, конечно, раньше меня так только Баджи с Чифую называли, — неловко улыбнулся Ханемия. — Это ты от них слышал? — Нет, сам, когда о тебе думал, в мыслях тебя так называл, — честно отозвался Дракен. — Забавно, — усмехнулся Казутора. — Что ты хотел узнать? — Что случилось у тебя с Майки? — Это не самая приятная история, — поморщился Ханемия. — Точно хочешь знать? — Да. После вчерашнего Дракен однозначно хотел знать о Манджиро если не всё, то как можно больше. — Раньше тут сидел один парниша, из «пацанов». И понравился он одним из ребят из отряда Мучо. Ну, как понравился… — Казутора мрачно усмехнулся. — Доебывали они его всеми возможными методами, парнишу я знал лично, ничего он никому плохого не сделал, но бугаям из отряда Мучо он ничего противопоставить не мог. Я сначала даже не замечал ничего, тут народу куча была, за всеми не уследить, а узнал про это случайно, когда всё было уже очень серьезно… А система власти в банде была такая, что командиры могут приказывать всем, кроме Майки и друг друга, но приоритетный приказ — приказ командира отряда, в которым ты состоишь, кроме приказа Майки, естественно. Так вот, это было так со всеми, кроме отряда Мучо. Парней Мучо было мало, но они слушались только Мучо и Майки. Ну и…***
— Какого… Светленький мальчишка, худенький, ему явно едва исполнилось шестнадцать, был весь фиолетово-красный от удушения. Душили его шнурком от его же обуви, голая задница была вся красная от шлепков, украшенная разводами подсохшей липкой крови, как и пах того парня из отряда Мучо, который долбил его в задницу. Лицо его было заплакано, но сейчас он уже едва дышал, вены на симпатичном лице вспухли, а губы, растянутые вокруг члена второго, стремительно синели. — Ханемия-сан! — по правилам банды, оба тут же оставили парня и поклонились командиру, подтянув штаны на законное место. Светленький парень рухнул в колени, ведь в его бедра больше никто не впивался, поддерживая его на ногах. — Какого черта? — слова из Казуторы выходили с трудом. — В смысле, командир? — поднимая головы, спросили они в один голос. — В прямом! — рявкнул Ханемия. — Какого черта вы душите и насилуете человека в туалетах?! — Он же вафел и лох позорный, — неуверенно брякнул первый. — Мы же можем с ним делать всё, что хотим… он же слабак… — Я немедленно донесу на вас Мучо-сану, а пока рекомендую вам исчезнуть отсюда немедленно, пока он не пришёл, — процедил Казутора, сжимая кулаки до боли и разворачиваясь к выходу. — Но… он в курсе, Ханемия-сан, — осторожно бросил один из ребят. Казутора замер на пороге туалетов. В смысле, Мучо в курсе? И он не запретил это? Приказывать парням из пятого отряда он не мог, а значит, единственный способ остановить это… — Я его забираю, — ледяным голосом отчеканил Тора, твёрдо подбираясь к хрипящему телу и приподнимая то под плечи. — Ханемия-сан, не трогайте его, он же этот… петух. — Я вашего мнения не спрашивал, — отрезал Ханемия. — Или хотите поспорить с командиром? Парень не мог прекратить рыдать, даже когда Казутора вытащил его из туалетов, поправив на нем одежду. — Зачем вы меня… — бредил он. — Тоже издеваться хотите?.. — Молчи, — поджав губы, попросил Ханемия. — Я отведу тебя, а после поговорю об этом всём с Майки. — Они же все нелюди… — парень слабо водил трясущимися руками в попытке жестикулировать. — Это никогда не закончится… — Они — это и я тоже, — мрачно проговорил Казутора, таща его в чужой корпус. — Я командир третьего отряда, парень, и поверь, это всё затевалось не ради жестокости. — Мне, лично мне, как теперь в это поверить?.. — шепнул парень, заходясь в слезах. — Майки меня послушает, пацан. Ты из какой камеры? — Семнадцатая, — тихо отозвался тот. Казутора допер его до самых дверей, а после поставил на ноги, дабы тот не унижался ещё больше и зашёл сам. — Сука, — шикнул он себе под нос уже на улице. Вертухаи элиту банды Майки не трогали, даже если те ночью выходили на улицу: элита не цеплялась в бесполезные драки и вообще уже год как была неприкосновенна со стороны обычных заключённых. Казутора уебал по фонарному столбу со всей силы, чувствуя, как завыли от боли костяшки. Кумовья на него оглянулись, но быстро отвернулись. Командир был один. В их камере в строгачке висело марево: Баджи как обычно накурил и учесал куда-то на пару с Чифую. Мицуя тоже отсутствовал, но на его кровати лежала книга страницами вниз, что обычно означало, что он отчалил ненадолго. Манджиро был один. Сидел у себя наверху, увлечённо играя в шахматы с самим собой, ведь с ним, после бесчисленного ряда побед, никто больше играть не порывался, и мурлыкал что-то себе под нос. — Майки, какого черта происходит у Мучо в отряде? — сходу выдал Ханемия, едва зайдя на порог. Здесь, среди своих, командиры спокойно могли обращаться к нему по имени или кличке, а не на «глава». — Случилось что-то? — немедленно обернулся блондин, тёмными глазами упираясь в Казутору. — Его выблядки только что ебали парня в туалетах и душили при этом, — мрачно бросил Ханемия. — И Мучо про это знает, судя по их словам. Какого хрена так происходит? — Насиловали? — переспросил скорее для себя Майки, задумчиво переставив белого слона на доске. — Мучо не рассказывал… — Я этого парня знаю, он никому ничего не сделал, это не наказание, а даже если было бы наказание, то слишком жестокое, — проговорил Казутора, усаживаясь на кровать Мицуи. — Из чьих парень? — так же задумчиво осведомился Майки, постукивая пальцами по доске. — Не из внережимников. Обычный пацан, только симпатичный. Майки, с этим нужно что-то сделать. Это ненормально. Сано не отозвался, лишь в очередной раз простучал какой-то ритм по шахматной доске и медленно толкнул вперёд чёрную пешку, помолчал ещё с минуту и негромко бросил: — Ну и пусть. — В смысле, ну и пусть? — озадаченно хватанул ртом воздух Казутора. — В прямом, — лаконично отозвался Манджиро. — Тут семьсот человек, каждый день кого-то избивают и унижают. Разве я могу уследить за каждым? — То есть ты предлагаешь просто оставить всё как есть? — Ханемия вновь стиснул кулаки. — Он тебе кем-то приходится? — Сано оторвал глаза от шахматной доски и глянул на Казутору. — Если да — я вмешаюсь. Если нет — ты знаешь правила, если ребята из пятого его убьют, они будут объявлены внережимниками, я запрещаю здесь убивать. В банде им больше места не будет. — Майки, но… банда же была, чтобы защищать своих, — Казутора нервно потёр руки, неотрывно глядя на Манджиро, совсем не понимая, что сейчас творится. — Мы для этого ее создавали… — Всё так, Казу-чан. И ключевое слово здесь «своих», а не «защищать». Не помню я, чтобы вас — командиров, или меня кто-то в самом начале защищал, кроме нас самих. Каждый парень из банды за каждого парня из банды, ты же помнишь? — Майки говорил тихо и спокойно, будто объяснял какие-то очевидные вещи. — Но, Майки… — у Ханемии почему-то жгло глаза, и их пришлось опустить в пол. — Казу-чан, успокойся. Не он первый, не он последний. Не поощряй слабость, ни мне, ни командирам так делать нельзя, — проговорил Сано. — Выживает сильнейший, побеждает тот, кого не сломить, — шепотом припомнил цитату Майки с последнего собрания Казутора, но глаза почему-то всё ещё жгло непрошеными слезами. — Не будь таким сентиментальным. Тебе не нужна была помощь в самом начале, помнишь? Ты сам себе уважение зубами выгрызал, как и Баджи, как и Мицуя, и близнецы, и остальные… Если этот твой парень сильный, он сам справится, а вступаться за заведомо слабых — бессмысленная трата собственных сил, а ты и так убиваешься, руководя отрядом, — мягко улыбнулся Манджиро. — Покури, успокойся. Дать тебе сигареты? И ведь Сано тоже в чём-то был прав. Ханемия за себя боролся сам, всю жизнь, и здесь, в тюрьме, тоже справлялся за счёт собственных сил. Едва ли бы Майки обратил внимание на слабака — Майки всегда смотрел и допускал к себе только сильных, твёрдых характером людей. Казутора всегда был сам по себе, даже если рядом кто-то находился. Он искал деньги на себя и родителей сам, он сам платил по родительским счётам, сам договаривался со знакомыми на свободе, собирая денег в долг себе на адвоката, сам же этот долг выплачивал, сам строил с адвокатом линию защиты, сам в самом-самом начале срока запугивал старших, идеально тихо подкрадываясь к ним по вечерам, и приставляя осколки стекла к их горлу, дабы у тех и в мыслях не возникало сомнений, что он может их убить и рука его не дрогнет. Он уже почти убил раз, пусть и случайно, и это далось ему столь легко, что, возникни необходимость, и он убьёт ещё много-много раз, лишь бы никто не посмел посягнуть на остатки его гордости и спокойствия. — Нет, спасибо, у меня есть, — Казутора закурил, с силой потерев глаза. — Я тебе верю, Майки. Всегда верю. — Я знаю, Казу-чан, — Сано ловко спрыгнул со своей постели и присел рядом с ним, тоже закуривая. — Глава, я надеюсь, ваша задница не восседает на моей книге? — рассмеялся Мицуя, заходя в камеру. — Ой, Така-чан, не ешь только меня за это, — хохотнул Манджиро, пересаживаясь с книги в сторону. — Дай мы с Казуторой ещё немного так посидим, ладно?***
— И на этом разве всё? — тихо брякнул Рюгуджи. — Нет, конечно, — Казутора выкинул бычок и подкурил новую. — Потом этот парень повесился на собственном ремне от формы. В том самом туалете. — Черт, — выругался Дракен. Ханемия был хорошим рассказчиком, с его слов картинки быстро обретали образы в голове. — Мучо и эти его два долбоеба плевать на ситуацию хотели. — А ты?***
Майки, перемотанный почти до груди бинтами, стоял в их месте собраний, возле фонарного столба около подсобных помещений, накинув на плечи верх от формы. Сотня человек, едва вмещавшаяся в этот закуток, стояли, низко поклонившись, в пояс. — Парни, — негромко заговорил Манджиро, заложив руки в карманы, — мне не нравится ваша расслабленность. Это касается всех отрядов. С каких это пор вы решили, что мы здесь хозяева? Нас — всего немного за сотню, в колонии — семьсот человек, а во всей Японии людей больше ста сорока миллионов. Не рановато ли задирать нос? Поднимите головы и слушайте меня, глядя мне в глаза. Казутора стоял у него на спиной, одним из пяти командиров, за четырьмя из которых — за всеми, кроме него, — устроились их заместители вторым рядом. Ханемию трясло. — Я проведу беседу с командирами, а после они поговорят с вами, — Майки своими горящими угольками чёрных глаз одарил взглядом, казалось, каждого лично. — Не зарывайтесь, парни. А кто посчитает, что имеет на это право — того я жду здесь один на один, всегда, когда вы захотите. Услышали? Одно громогласное «да» разнеслось по двору. — Командиры, у вас есть обращения? — Манджиро оглянулся за свою спину. — У меня. Баджи, стоявший через одного от Ханемии, дернулся, оглядывая друга. — Вчера повесился парень. Не из наших, обычный парень, — Казутора поравнялся с Манджиро, громко декларируя мысль на толпу. — Из-за нашей банды. Я не назову имён, чтобы избежать самосуда, я же всё-таки глава обороняющего отряда. Я знал, что так может произойти, и я обратился к нашему главе, чтобы это предотвратить. Ханемия ни на секунду не побоялся взглянуть Майки в глаза, чтобы тут же отвернуться и глядеть выше голов членов банды. Его всё ещё колотило и он редко моргал, немигающе глядя в темноту тюремного двора. — И глава сказал мне то, что я обычно слышал от легавых: когда убьют, тогда и приходите. Тот парень никому ничего не сделал, его сожрало панибратство, узколобость самой системы таких взаимоотношений, а уничтожило окончательно наплевательство Майки. Майки сказал мне тогда, когда я обратил его внимание на это, что размениваться на слабых не стоит, а сильный сам себя защитит. А теперь подумайте каждый сам за себя: если ваш глава закроет на вас глаза — настолько ли вы сильны, чтобы защитить себя самостоятельно? Ведь система Сано Манджиро, система сильных, выкидывает слабаков, если есть кто-то сильнее. А вы? Готовы ручаться, что завтра не привезут новых осуждённых, которые окажутся сильнее вас? Уверены, что вы не окажетесь выкинуты за шкирку из банды на обочину? Майки ни разу не попытался Казутору перебить, лишь упёрся в него своими чёрными глазами и вздыхал чуть чаще, чем обычно. — Я свою уверенность растерял. Стоит мне дать слабину — и буду ли я нужен Майки? — Тора… — обычно низкий, дребезжащий голос Кейске звучал сейчас слабо. — Ханемия взял слово, Баджи, не перебивай, — вдруг отрезал Манджиро, дёрнув рукой. — На месте этого парня может оказаться каждый, — досрочно завершил Казутора, растеряв силы говорить, едва услышал Кейске. — И я не хочу больше играть в игру, идущую по чужим правилам, которые регулярно меняются без моего ведома. Я ухожу. И предлагаю каждому согласному уйти следом за мной, будь то обычный подчиненный или командир. И Ханемия ровно двинулся сквозь ряды заключённых. — Майки! — голос Баджи за его спиной звенел, как никогда в жизни, заставляя бывшего командира притормозить. — Останови его! — Нет, — тихо бросил Сано. — Я уважаю решения своих близких. Казутора обернулся, чтобы увидеть, как Кейске сделал два нервных порывистых шага вперёд, а после два медленных, шатких, назад на своё место, столкнувшись с Ханемией глазами. В глазах командира первого отряда было столько растерянности, столько непонимания, будто вокруг него разрушился целый мир. Баджи опустил голову, вернувшись в стройную шеренгу командиров. Казутора продолжил идти совершенно один, чувствуя, как подрагивают стройные ряды заключённых за его спиной от сгустившейся атмосферы.***
— И Баджи так просто тебя отпустил? — Было бы проще, если так, — Ханемия промок насквозь за время своего рассказа, а неровные пряди облепили его лицо, выделяя черты и меняя его до неузнаваемости. Когда на его голове больше не было шухера, явно остриженного здесь же, в тюрьме, какими-нибудь ножницами, он выглядел мягко и слегка женственно, а большие немигающие желтые глаза смотрели слегка неадекватно и крайне честно. Казутора, оказывается, был чертовски хорош собой. — Баджи понимал то, что я высказал, но он почему-то всегда считал, что непобедимый Майки не может ошибаться. А это разве не была ошибка?***
— Тора. Баджи замер в дверях камеры, тяжело дыша. — У вас собрание, Кейске, зачем ты пришёл? — Ханемия отложил свою сумку с вещами в сторону. — За тобой. Майки отпустил. Тора, тебе не нужно уходить, — Баджи дернулся вперёд, бросаясь к кровати. — Майки всё поймёт. Давай поговорим… — Я всё решил, — негромко бросил Казутора, застегнув сумку. — Я не собираюсь больше быть частью этого. — Тора. Кейске накрыл сумку своей широкой ладонью, отодвигая ту в сторону. — Ты нужен, Тора. Своему отряду, Чифую, мне… да даже Майки ты нужен! — Майки уже сказал, что уважает мое решение, — криво усмехнулся Ханемия. — Я ухожу, Баджи. — Ты… черт! Неужели ты бросишь нас? — когда Кейске не мог подобрать нужные слова, он всегда раздражался. Баджи из командиров был ближе всех к Майки, и когда-то давным-давно Казуторе казалось, что Кейске просто был единственным, кто Манджиро понимал, но потом выяснилось, что понять Майки, видимо, под силу только самому Майки, и то — не факт. Сано, бывший с ними наедине бесконечно непосредственным, инфантильным, а в банде — уверенным лидером, державшим сотню человек в ежовых рукавицах, и ещё шесть сотен — в благоговейном страхе, менялся, и менялся пугающе, непонятно в каком направлении, каждый день выдавая всё новые странные вещи. Баджи же, видевший в нём в первую очередь друга, а не главу группировки, каким Сано и был для них раньше, каждый раз нервничал, бесился, раздражался, когда Майки вдруг непонятно почему мог посреди разговора развернуться и выйти из камеры, чтобы появиться лишь к утру, а на вопросы о том, всё ли с ним нормально, бросать что-то вроде «о себе беспокойся лучше». Никто, конечно, никогда и не думал, что Майки простой, но он лишь усложнялся с каждой секундой. У Баджи за него болела душа, он часто делился этим с Казуторой, разбивая от бессильной злобы костяшки о стену. Тогда Ханемия говорил, что лезть к Манджиро лишний раз — бесполезно, что всегда подтверждал и Мицуя, обнимал Баджи, крепко того прижимая, и говорил, что «лучше давай сейчас заботиться друг о друге». Для Казуторы Майки был семьей, которой у него никогда толком и не было, старшим братом, главой их маленького тюремного общества, хоть Манджиро и был младше его самого. Казутора был убеждён всегда, что он совсем ничего не понимает в Майки, а потому его и не задевало то, что Сано не посвящает его в свои проблемы. Ханемии казалось, что если уж Манджиро не сможет разобраться со своими проблемами, то никто не сможет, ведь в мире нет человека сильнее Сано Манджиро. Поэтому Казуторе так и резало по глазам, когда глава их «семьи», их непобедимый Майки, оказался местами невероятно жестоким. Для Казуторы существовала огромная разница между «избить человека до кровавых соплей» и «закрыть глаза на чужую боль», «не вступиться, если это не требует никаких усилий». Первое для Казуторы было в норме вещей, мир иногда не обходится без насилия, Ханемия не строил себе воздушных замков и не смотрел на мир в розовых очках. Второе же он не принимал совсем, ведь семья в его понимании именно таким промышлять была не должна. А потом Казутора резко подумал: а считает ли Майки вообще их своей семьей, ведь он, кажется, никогда так не говорил, и, похоже, не думал так. Ханемия поделился этим с Баджи, с самым близким его человеком здесь. Майки ведь был близким, но недосягаемым, а Кейске разговаривал с Казуторой на одном языке. И сейчас он почти слово в слово повторил то же, что и тогда, когда в крашенную голову Ханемии впервые закрались сомнения: — Тора, Майки очень тяжело, дай ему время, он держится нас так же, как и мы держимся его! Казутора качнул головой, вытягивая свою руку из чужих сильных пальцев. — Нет, Кейске. У Майки нет ничего, кроме самого Майки, и плевать он хотел на нас, а чуть больше — на весь остальной мир. Не знаю, что у него там происходит, но это никак его не оправдывает. Я могу понять убийство, но бездействие, пока невиновный умирает — не могу. Отобрать жизнь — это одно, а просто выбросить чужую жизнь на помойку, посчитав это недостойным своего внимания — это совсем другое. Ты ещё вспомнишь эти мои слова. Прости. Я люблю тебя и Чифую, передай это и ему. — Тора, умоляю. Я и Чифую… мы не хотим быть без тебя. До подобных фраз Баджи никогда не доходил, а тем более больно было видеть его с таким безнадёжным взглядом, схватившегося за его, Казуторы, рукав. — Так пойдём со мной, — тихо улыбнулся Ханемия. — Пойдём. Майки не посмеет поднять на нас руку, иначе он докажет мои слова перед всей бандой. Нас никто не тронет. Пойдём со мной. — Я… — Баджи слегка потряхивало. — Пойдём со мной, — неотрывно глядя на излом бровей Кейске, ещё раз повторил Казутора. — Я не могу, — проговорил Баджи и разжал пальцы, роняя голову. Ханемия тут же сорвался с места, ведь знал — если обернётся, увидит сейчас ещё раз Кейске, уйти не сможет, сломается. А идти было необходимо.***
Казутора многое умолчал. Умолчал, как отчаянный и отчаявшийся Баджи впился ему в губы, зарываясь пальцами в его волосы до легкой боли у корней, как шептал, что Тора ничего не понимает и ему нельзя быть одному никогда, что он совершает ошибку, что Баджи в конце концов просто не хочет, чтобы он уходил. — Пиздец, — лаконично прокомментировал Дракен, неэкономно закуривая, кажется, уже пятую. — Потому я и не удивился, когда Майки вдруг вообще всё бросил, — усмехнулся Ханемия. — У Майки есть одна удивительная черта. Он эгоист, самый отъявленный эгоист на свете, и это совмещается с тем, что мир каким-то образом сам собой хочет вертеться вокруг него. Но знаешь, что самое смешное? Майки настолько эгоцентричен, что весь мир вертится вокруг него — а он даже этого не замечает, он замечает только себя. — Но то, что было вчера, — качнул головой Дракен. — Майки же пытался оттянуть внимание на себя от Баджи и остальных. — То, что Майки эгоист — не отменяет того, что он абсолютно жуткий талантливый манипулятор. В его голове вертятся его личные, никому не понятные идеи, и он их реализует, пользуясь полным спектром своих навыков, от игр разума до эмоционального давления и физического насилия, — Казутора зачесал рукой назад мокрые насквозь волосы. — Так что я бы на твоём месте не верил ни одной своей догадке, ты можешь предусмотреть один вариант его измышлений, три, десять, а на деле окажется, что был второй, четвёртый или одиннадцатый, которым как раз Манджиро и руководствовался. Он пугающе хитер. — Никому нельзя доверять? — мрачно фыркнул Дракен. — Можешь попробовать. Я тебе честно говорю, что нихера не понимаю в Майки. И честно говорю, что то, что я видел — мне не нравится, — Ханемия тяжело вздохнул. — Мы с Майки не смертные враги, так что я не буду рекомендовать тебе бежать от него нахуй. Ты просто хороший парень, и мне не хотелось бы, чтобы ты пострадал. — Судя по всему, ты… любил Майки, если это слово уместно, — аккуратно устроив руку на плече Казуторы, бросил Рюгуджи. — До сих пор люблю. И ненавижу одновременно, — оскалился Ханемия. — Я бы хотел убить его, если бы им так не дорожили Кейске, Чифую и несколько других ребят. — Близнецы к нему тоже очень привязаны, — тихо оборонил Дракен, дёрнувшись от такого пугающе-резкого высказывания. — Близнецы его тоже любят. Соя в Майки чуть ли не бога видит, а Нахоя во всём готов пойти за братом, лишь бы тот не расстроился. — За что они сидят? — Драка с нанесением тяжких телесных. У них отца посадили на пожизненное за экономические преступления, это был уже второй его срок, первый за взяточничество вроде, он занимался серым бизнесом при якудза. Отняли всё имущество, кроме квартиры из-за наличия детей, тех фиктивно усыновил какой-то отцовский партнёр по бизнесу, а близнецы остались жить вдвоём, как-то находили себе средства к существованию, состояли в банде, как и Баджи, и кто-то из другой банды до них на улице доебался, мол отец уголовник, и всё такое. А они ровные парни и папу уважали, а потому Нахоя, как более задиристый, влетел в драку и его сильно приложили, чуть без башки не оставили. Соя разрыдался и размотал остальных в кашу. Вину они между собой разделили, чтобы получить аналогичные сроки, и Смайли заставил Энгри пообещать, что он больше никогда в полную силу драться не будет. Соя пообещал, при условии, если его близким не будет грозить серьёзная опасность. Соя, вообще, обычно в драку лезть не любит, но если кому-то навредят и он, упаси господь, разревётся — всем можно сразу бежать на все четыре стороны. Он очень силён. — Он мне один раз вломил, — кивнул Рюгуджи. — Удар у него хороший. — Все командиры хорошо дрались, — дернул плечами Ханемия. — Пойдём. Покажу кое-что. Не стесняешься идти в моем обществе? — А что? — нахмурился Рюгуджи. — Там, скорее всего, будет Майки, — криво улыбнулся Казутора, выходя из закутка, в котором они сидели. Больше Дракен не спрашивал, спокойно пошёл следом, чуть прикрывая глаза ладонью от дождя. Ханемия провёл его через узкий проход между баней и зданием неизвестного назначения, свернул куда-то направо вдоль забора и встал возле угла, привалившись спиной к трансформаторной будке, кивнув головой в сторону открывшегося пространства. Там был дворик, не особо маленький, неухоженный, забросанный высохшими листьями ещё с прошлой осени. Возле древнего фонарного столба отжимался Майки на одной руке, довольно шумно дыша, очевидно, тренировался он уже давно. Промокшие светлые волосы облепили его широкую спину, на которой буграми всходили каменные мышцы. По сторонам Майки не смотрел, периодически шумно сдувая падающие на лицо прядки и смешно фыркая, как кот, тряся головой. Он закончил подход, поднялся, отряхнув пыльные ладони друг о друга, а после закинул ногу на стену, растягиваясь. Рюгуджи знал, что с этим у Манджиро всё в порядке, но не знал, что у того настолько монструозный шпагат в минус. — Здесь раньше проходили собрания банды, — негромко бросил Ханемия, куря, не глядя на Майки, пока Кен разглядывал его во все глаза. — И тут тренировались все командиры и глава. Сано аккуратно растягивался, со знанием дела, на обе ноги, следом на поперечный, нещадно промокая под ливнем, а Дракен почему-то не мог отвести взгляда. Это маленькое тело, в котором жило малознакомое и совсем непонятное существо, его вытесанные формы, его сумасшедшая лёгкость движений, небольшая голова на тонкой шее с вечно отсутствующим выражением лица, тёмные большие глаза, сейчас, пока он наедине с собой, глядящие не смутно, а очень ясно и твёрдо, по-юношески мягкие черты, с девственно гладкой кожей, удивительной для жизни в подобном месте, ещё и в возрасте шестнадцати лет. Майки был чем-то… уникальным. Перестать смотреть было невозможно, зрелище было разовой акцией: обычно Сано делал всё намеренно показательно, а сейчас он был самим собой. Ну, или Рюгуджи так казалось. Это не было удивительным, но было обескураживающим. Манджиро был жёстким, прохладным, спокойным, как огромная скала, собранным до предела, казалось, что он чувствует каждую свою мышцу тела. И это же было страшно. Он был похож на машину. На бесчувственный механизм, молчаливо сосредоточенный на выполняемых действиях и на вычислениях, крутящихся в его голове. Баджи упоминал, что Майки специально изменяет выражения лица, и Дракен теперь понимал, почему. Потому что сейчас он совсем не был человеком. — Сегодня он как-то слишком напряжен, — едва слышно хмыкнул Казутора. — Уж не из-за новеньких от это? — Он… — Рюгуджи вновь скрылся за углом, прислонившись к стене рядом. — Он выглядит идеальным, когда так делает… — Все мы так же когда-то на него смотрели, — усмехнулся Ханемия.