Miscreation

       На то, чтобы взять себя в руки и вернуть себе самообладание, времени у Дотторе было крайне немного. Его руки всё ещё тряслись, когда он рыскал по особняку в поисках хоть сколько-то подходящего инструментария. И хотя мужчине было крайне сложно сопоставить вместе потерю сознания от кровопотери — нечто столь обыденного — и Тарталью, реальность заставляла трезво смотреть на факты. Мальчишка истекал кровью и действительно потерял непозволительно много жизненно важной жидкости. Дамокловым мечом навис риск куда больших проблем, чем те, с которыми Предвестник уже столкнулся.        Антисептиком стала водка. Большая бутылка Огненной воды нашлась на небольшой кухне. Початая. Причём мальчишка явно успел неплохо так приложиться к ней — не хватало около трети жидкости. Этого хватит. Дотторе и сам сделал глоток, прежде чем продолжить свои поиски.        В небольшой сумке, скорее всего служивший Чайльду личной аптечкой, Предвестник нашёл иглы и нитки. Там же нашёлся и маленький охотничий нож. Дотторе счёл это достаточно странным. Он предположил, что Тарталья мог носить это с собой. Думать о мальчишке, — жестоком и кровожадном авангарде Фатуи — как о ком-то столь внимательным к собственному внешнему виду было непривычно. С другой стороны, возможно, Тарталья берёг швейные принадлежности как раз для таких случаев.        Собрав все имеющиеся в здании чистые простыни, Дотторе вернулся к Чайльду и начал с того, что прижал белую ткань к ране в попытке остановить кровотечение. Сильное давление спровоцировало боль и заставило дёрнуться всё ещё бессознательного юношу. Он рефлекторно схватился за руку учёного и слабо сжал его запястья. Дотторе поморщился, сбрасывая безвольную хватку мальчишки, после чего потянулся к его уху и громко щелкнул пальцами.        — Эй, ты, — Чайльд снова пошевелился, но так и не открыл глаза. За щелками последовало несколько громких хлопков. — Я сказал проснись. Если у тебя хватает сил мешаться мне, значит, и помогать сможешь.        Юноша приоткрыл глаза, но лишь немного. Сквозь рыжие ресницы едва виднелись зрачок и голубая радужка. Казалось, Чайльд просто не мог ни на чём сфокусироваться, даже когда посмотрел вниз, а после вверх и увидел Дотторе.        — Ч… — голос юноши звучал отстранённым, охрипшим от крика.        — Проснись. И зажми здесь.        — Чт… — Чайльд замолчал, поднимая руку и со стоном прижимая ладонь ко лбу. Он слегка тряхнул головой, словно бы стараясь сбросить пелену тумана с сознания. — Что… Ты делаешь?        — А как это, по-твоему, выглядит?! — раздражённо огрызнулся Дотторе. — Ты истекаешь грёбаной кровью. И это моя проблема. Заткнись и зажми здесь.        Предвестник не стал дожидаться, пока Чайльд сообразит, что от него требуется, грубо схватив его за оба запястья и прижав ладони юноши к свёртку из ткани, впитывавшего жидкость из раны. Чайльд зашипел от боли, дёрнув пальцами в знак протеста.        — Вот так держи. Надавливая.        — Мы можем… — слова всё ещё плохо вязались в цельные предложения, но когда Доктор отстранился, Чайльд послушно продолжить держать руки так, как ему приказали. — Мы можем… Позвать кого-то… Ещё…        — Встал и разбежался. В таком состоянии ты далеко не уйдёшь, — с колкой иронией заметил Дотторе. — И мне интересно, как именно ты будешь объяснять, что с тобой произошло? Если ты был один. У себя дома. Не будь идиотом.        Юноша сдавленно застонал, склоняя голову вбок и скаля зубы от боли.        — Ты ведь даже не… Настоящий доктор…        Дотторе нахмурился.        — О, значит, ты чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы шутить шутки, да? Закрой рот и делай то, что я говорю.        В ответ Тарталья снова глухо застонал, а мужчина взял с тумбочки иглу и нитки. В попытке продеть нить сквозь игольное ушко, Предвестник заметил, что его руки всё ещё дрожали. Ему нужно было собраться.        — Ты… Ты кончил? — неожиданно спросил юноша, на удивление тихо и спокойно. Вопрос звучал настолько абсурдно, что Дотторе это застало врасплох.        — И какое это имеет значение? — безуспешно пытаясь продеть нитку в иголку пробормотал Доктор.        — П… Почему не внутрь?        — Отстань от меня со своими глупыми вопросами, — с нарастающим раздражением Дотторе наблюдал за усиливающейся дрожью в пальцах и непослушно гнущейся нитью каждый раз, когда мужчина пытался продеть её в иглу.        Вероятно, Чайльд либо не так понял Дотторе, либо же бредил от колоссальной кровопотери. Юноша жалобно захныкал.        — Я… Прости, Док… Мне так жаль… Я пытался… Я честно старался быть хорошим… Ты бы не… Позволил…        Неуёмная дрожь вызвала у Доктора разочарованный рык. Он провёл руками по волосам, пачкая их в крови Тартальи, и нервно покачивался взад и вперёд. Он пытался сосредоточиться, надеясь, что мальчишка слишком невнимателен, чтобы заметить эту небольшую вспышку гнева и паники. С другой стороны, Доктор даже не пытался её скрыть.        — Заткнись, — прошипел Дотторе.        — Но я лишь… Я хотел… — беспорядочно продолжал бормотать Чайльд. Юноша словно бы был на грани от того, чтобы разреветься.        — Тихо! — Дотторе резко поднял голову, чтобы посмотреть на Чайльда. Одиннадцатый, как и было сказано, крепко прижимал к ране тряпки, но его взгляд оставался расфокусированным, теряющимся в пространстве. — Прекращай истерику. Заткнись хотя бы на две грёбанные секунды и дай мне сосредоточиться.        Юноша не ответил, а Доктор вернулся к своей работе.        Ему нужно было отвлечься. Занять свой разум чем-то другим, но он просто не знал того, к чему бы это привело.        Дотторе взял паузу и глубоко вздохнул, выжидая, пока дрожь рук не успокоилась и лишь едва заметно прослеживалась в кончиках пальцев. Так продеть нить в игольное ушко оказалось значительно проще. Завязав нить, мужчина посмотрел на чудом державшегося в сознании Чайльда. Мальчишка словно бы отчаянно цеплялся за данный Третьим приказ, прижимая ладонями ткань.        — Всё. Дай посмотрю, — Дотторе оттолкнул руки Тартальи и убрал ткань в сторону. Кровотечение уже не было столь сильным. Это было лучше, чем совсем ничего. Всё той же тряпкой мужчина вытер остатки крови с торса Чайльда и ту гротескную смесь алой жидкости и спермы, оставшейся на животе юноши. Затем он взял со столика бутылку Огненной воды.        — Чёрт… Постой, дай мне… Дай мне минутку… — узнав сосуд и содержащийся в нём алкоголь, попросил Чайльд, отстраняясь от Доктора прочь.        — Нет, — коротко ответил мужчина. — И прикуси что-нибудь.        — Что? Прикусить… Ты о чём вообще?        — Ну, я дал тебе право выбора.        — Да подожди ты, постой… Просто дай мне одну грёбанную секу…        Больше медлить Третий Предвестник не мог — или же не желал — и поэтому не стал дожидаться, пока мальчишка придёт в себя настолько, чтобы мочь сопротивляться. Дотторе поднял руку и перевернул наполненную алкоголем бутылку над открытой раной, позволяя жидкости каскадом пролиться по всей её длине. В этот же момент Тарталья дёрнулся, кусая собственную ладонь и сдавленно вскрикивая. Всё его тело напряглось, поддаваясь импульсивному желанию скорчиться под пронизывающей агонией и волнами боли.        Только когда нестерпимое чувство жжения стихло, юноша смог разжать зубы. Кожа на ладони была прокушена, а на губах Чайльда виднелись следы свежей крови. Мальчишка оскалился на Доктора, а в его уголках глаз выступили слёзы.        — Дай сюда, мудак, — огрызнувшись, Тарталья потянулся к бутылке Огненной воды в руках старшего Предвестника, но Доктор не позволил её взять.        — Получишь, когда я закончу. Если будешь хорошо себя вести, — кратко прокомментировал свои действия учёный. Чайльд же лишь продолжил ворчать и ругаться себе под нос, наблюдая, как мужчина смачивал сначала иглу с ниткой и охотничий нож, а после и свои руки. Прежде, чем он смог начать, Тарталья всё же ухитрился забрать бутылку и, приподнявшись на локте, залпом проглотить остатки жидкости. Дотторе уставился на него со смесью удивления и злости, видя, как Чайльд вливает в себя столь ядрёный напиток, словно бы он был простой водой. Когда мальчишка скривился, Предвестник списал это на попавший на прокушенный язык алкоголь, чем на вкус.        — О, превосходно. Значит, ты так и жаждешь заработать гангрену?        — Там ещё осталось, если тебе нужно, — тихо пробормотал Чайльд, вытирая рот тыльной стороной ладони.        — Заткнись, — всё так же раздражённо прорычал учёный. В целом, подобный расклад его устраивал. Уж если чем мальчишка и выделялся, так это живучестью. И теперь, когда он был в сознании, Доктор испытывал острое желание бросить его в том состоянии, в каком он и находился. Ведь, скорее всего, Тарталья бывал и в худших ситуациях. Однако сосредоточенность и стремление хоть на что-то отвлечься пересилили этот соблазн. В конце концов, Дотторе не мог не сделать что-то столь простое, не завершить начатое. — Не мешайся и не шевелись.        Тарталья выглядел подавленным. Всё же алкоголь начал оказывать своё действие на организм, постепенно гася ранее бурливший в крови адреналин. Более того, юноша потянулся к ранению и даже без просьбы Доктора прижал ладонь так, чтобы аккуратно натянуть кожу в правильном направлении. Вероятно, он уже пробовал нечто подобное в первый раз, когда пытался сшить края самостоятельно.        Благодарный за возникшую тишину Дотторе молча принялся за работу. Это были не лучшие условия для проведения подобной операции, но ему было не привыкать шить раны посреди боя, пусть даже и прошло достаточно времени с тех пор, как он занимался этим лично. Задача была трудной: рана действительно оказалась глубокой и раскрытой. Сшивать плоть пришлось слоями, в противном случае, ткани бы разошлись при первой возможности. Остаточные нитки от старых швов создавали ещё больший хаос и не добавляли общей картине красоты. Конечный результат никак нельзя было назвать эстетичным, ведь хотя и у Доктора были необходимые навыки, сейчас ему попросту не хватало ни желания, ни терпения, ни ресурсов. Главное, что всё получалось. Остальное было неважным. Тарталью, как и его, подобные мелочи не волновали. По крайней мере, сейчас у них действительно не было выбора.        Впервые вонзив иглу в мягкие ткани, Доктор бросил на Чайльда короткий взгляд, но юноша не проронил ни звука. Предвестник решил, что тот снова потерял сознание, но в какой-то момент Одиннадцатый прикрыл глаза свободной рукой и напрягся, опровергая первую мысль учёного. Как и всегда Чайльд отличался от большинства людей.        Отсутствие посторонних звуков помогало сосредоточиться на работе. К тому моменту, как Доктор закончил накладывать первые швы, мышечная память взяла контроль на себя, позволяя мужчине погрузиться в мысли.        В последний раз он зашивал ранения солдат много-много лет назад, задолго до того, как в его арсенале появились свободные руки и сложный инструментарий. Ещё до появления Чайльда в рядах Предвестников и, кажется, даже до вербовки Пульчинеллы. В то время он занимался контролем испытаний, проводимых над первыми застрельщиками. Над теми солдатами, с горящими глазами поклявшимися служить своему Архонту и скончавшимися под неопытными руками и безумным взглядом молодого учёного. Это было давно и…        Дотторе не знал, почему он вспомнил именно это. Возможно, чем-то эти истории были похожи друг на друга, может быть, своим безумием. Третий не хотел зацикливаться на этом. Сейчас, теперь, и будущее, и настоящее стали слишком спутанными, чтобы позволить блажь как размышление о них.        Дотторе даже не думал, что у него остались какие-то приятные воспоминания о прошлом.        — Ещё никогда не было так плохо.        Поглощённый мыслями Доктор вздрогнул, когда Чайльд заговорил. Словно бы он забыл, что был не один. Предвестник оцепенело посмотрел на Чайльда, чуть приподнимая руку, чтобы посмотреть в сторону оперировавшего его мужчины.        — Что? — нахмурившись, спросил учёный.        — Никогда не было… Такого, — повторился Чайльд. — Последнее превращение. Я не знаю, почему так получилось.        Только сейчас Дотторе понял, что Чайльд смотрел не на него, а на рваную рану, грубыми и устрашающими зазубринами расчерчивавшую нижнюю часть его грудной клетки. Предвестник также опустил взгляд на то, с чем он работал. Ранение не было похоже ни на одно из тех, что можно получить в бою. Это было последствие его трансформации. Мысли, которые Доктор так отчаянно старался подавить, начали просачиваться на поверхность, и он почувствовал, как кровь застыла в жилах.        Дотторе не хотел думать об этом. Он не хотел знать, куда его могли бы сейчас завести мысли. Но эта интрига не давала ему покоя, причём, возможно, сейчас даже больше, чем раньше. Этого Доктор не мог отрицать, и учитывая то, что Чайльд сам затронул эту тему, Предвестник просто не мог не удовлетворить своё любопытство. Своё чёртово, проклятое любопытство.        — Что… — мужчина осёкся, осознавая, что он только что собирался сказать не подумав. Он должен быть осторожен. Особенно сейчас, зная, что это может повлиять на него самого. Но, с другой стороны, он просто устал бояться и опасаться, будучи не в состоянии мириться с мыслью об этом симулировании незаинтересованности на фоне разрывающих изнутри, оставшихся без ответа вопросов. Он помедлил и постарался смягчить вопрос. — Что это за штука вообще?        Тарталья поджал губы, и на мгновение Доктор испугался, что снова не получит ответа. Но после краткого молчания Чайльд всё же ответил.        — Это техника Бездны, — ответил юноша. — Форма Духа.        Форма Духа. По каким-то невиданным причинам, это название заставило Доктора содрогнуться. С огромным трудом он заставил себя снова вернуться к стягиваемым швам на последнем, самом внутреннем слое ранения. Охотничьим ножом он срезал края и приступил к следующему слою. Он не знал, что сказать, и поэтому молчал, предоставляя право говорить Тарталье. И тот действительно продолжил.        — Порча усиливает Форму Духа. Но я могу использовать его самостоятельно, — когда игла с нитью снова прошли сквозь слой плоти, юноша стиснул зубы. Дотторе списал нерешительность на вызванную боль. — Я… Меня научили. Один человек обучил меня.        Не веря в услышанное, Дотторе постарался сосредоточиться на наложении швов, но одной этой информации хватило для того, чтобы вскружить ему голову и захватить научный разум. Простота самой идеи о том, что нечто подобное действительно являлось чем-то, что можно было заполучить как какую-то потомственную ценность, захватывала дух. Если бы только Дотторе мог понять, как именно это работает, то в его исследованиях произошёл бы колоссальный прорыв. Но, с другой стороны, где-то да должен быть подвох. Слишком уж это хорошо, чтобы быть правдой.        — Как? — спросил Доктор. — Кто тебя обучал?        Сначала Чайльд промолчал. Вопреки ожиданиям Третьего Предвестника, ответ оказался хуже молчания.        — Я не могу сказать тебе кто. Просто научили.        Доктор замер, отвлекаясь от работы и бросая на мальчишку колкий взгляд. Он знал, что совершает ошибку, но просто не мог сдержаться.        — Это глупо, — огрызнулся мужчина. — Знаешь, если бы я мог просто взять и подойти к первому попавшемуся Лектору и спросить, как они пользуются своими заклинаниями, то я бы уже давно сделал это. Как ты смог этому научиться?        В голосе Предвестника звучало раздражение.        — Я не могу рассказать тебе, — юноша раздосадованно сжал губы в тонкую линию. — Да и это не важно, Док.        — Откуда тебе знать, что важно, а что нет? — взъелся учёный, сразу же злясь и снова огрызаясь в ответ.        — Я просто знаю это. И я знаю, почему тебе так хочется узнать этот ответ, — тихо вздохнув, ответил Тарталья. — Да, ты прав. Я не знаю. Но всё не так просто. Это сложно, Док. Это не то, что можно создать. Или воссоздать. Даже ты не сможешь сделать этого.        Доктор же злобно зашипел, стискивая зубы и снова возвращаясь к швам Чайльда, хотя бы для того, чтобы иметь возможность сделать мальчишке больно, грубо вонзая иглу под кожу.        — Зачем тогда вообще отвечать, если всё, что ты мне говоришь — совершенно бесполезная информация? — гневно бормотал себе под нос Доктор. Его руки снова мелко подрагивали, а тело напряглось. Один только намёк на то, что мальчишка в чём-либо разбирался лучше, мгновенно вывел мужчину из себя. Дотторе даже почти поверил ему. Но это не могло быть правдой. Это не могло быть чем-то запредельным. Не могло. Так не бывает.        Тарталья молчал. Какое-то время Доктор продолжал работать в тишине.        — Не понимаю я людей, — неожиданно произнёс юноша. Столь резкое нарушение молчания практически вынудило Дотторе посмотреть на Тарталью, но он переборол себя, продолжая накладывать швы. Теперь он просто хотел закончить свою работу. Он не хотел думать ни о чём другом, кроме как закончить и уйти. Чайльд же продолжил.        — Я знаю как нужно себя вести, но не знаю, зачем я делаю всё то, что я делаю, — голос Чайльда был полон боли и эмоций. — Когда я снова увидел Тевкра, после стольких лет… Я понял это. То есть… Я люблю свою семью. Я сделал бы всё, лишь бы они были счастливы. Я знаю, как сделать их счастливыми. Но я не знаю, почему то, что я делаю, делает их счастливыми. Я просто не понимаю этого. И если это касается других людей, то я просто… Делаю так, как мне кажется, любой бы сделал. И это работает. Но это никогда не было тем, что я бы хотел для себя. Когда я заканчиваю бой, я просто играю роль себя. Никто не знает меня таким, какой я. И собой я никогда не был. И даже если я говорю что-то, что я бы сказал, или делаю, это всё исходит не от настоящего меня. Это всё идёт от того, кем меня хотят видеть.        Дотторе трёп мальчишки не был интересен, и он старался абстрагироваться от начавшегося бесконечного потока очередной бессмыслицы. Всё это казалось странным. Да, Чайльд казался тем ещё подхалимом, но не тем, кто стал бы поступать так со своей семьёй. С другой стороны, сейчас он говорил именно об этом.        Доктор вспомнил и ту первобытную неправильность, волнами исходившую от того Дурацкого Наследия, но аура того монстра словно бы липла к коже, подобно самой сущности Бездны. Такой же тёмной и угрожающей оболочкой. И, получается, это был настоящий Чайльд? Был ли им тот монстр, что маскировался под мальчика?        Вот оно что.        Чайльд не хочет произвести на кого-то впечатление.        Он хочет, чтобы его принимали за человека.        Нечто шевельнулось внутри Дотторе, когда он пришёл к этому выводу. Нечто, что было далеко за пределами понимания. Это было волнующе. Это нечто подавляло собой страх, сомнения, разочарования и пустоту.        Всё, чего он сам когда-то желал, так это обладать чем-то сверх человеческим.        Всё, что он создавал своими собственными руками.        Если бы он мог понять Чайльда, просто понять его — понять Форму Духа — тогда это приблизило бы его к конечной цели. И вот сейчас, ключ ко всем желаниям лежал перед ним, гибким и податливым телом в его руках.        Осознание масштаба возможной интриги было столь быстрым и ошеломляющем, что если бы Чайльд сейчас что-то спросил, то Доктор просто не смог бы ничего ответить. К счастью, этого не потребовалось.        — Но с тобой всё иначе, — сказал Чайльд. — Знаешь, когда я с тобой, то мне не нужно скрываться. У тебя другие запросы. Ты не хочешь того, чего хотят все. Ты хочешь меня. Ты хотел меня даже тогда, когда ещё не знал, какой «я» на самом деле. Я даже сам не знал кем должен быть, но… В общем, когда мне… Пришлось трансформироваться…        Юноша резко прервался. Он молчал так долго, что Дотторе решил, что он больше не скажет ничего. Но и не стремился подталкивать мальчишку к ответу.        —…я подумал, что ты хочешь и эту часть меня, — Тарталья задохнулся, судорожно всхлипывая от нахлынувших эмоций. — И я сделал это, и это… Это… Это так много значило для меня. Действительно много.        Доктор замер. Застыл, резко заволновавшись о том, что если он сам себя не остановит, то его тело сделает что-то неправильное. И он не мог предсказать, что бы это было. Продолжать слушать то, что Чайльд знает что-то лучше или как он навязывал свои чувства, становилось невыносимо. Это злило. Но чем больше Чайльд говорил, тем больше Доктора охватывал липкий и холодный страх. По мнению юноши, Дотторе хотел заполучить Наследие в свои руки. И ведь ещё час назад он несколько месяцев убеждал себя в обратном. Ну уж точно не так, как об этом говорил Чайльд. Нет.        Дотторе не знал, чего он хотел.        — Я-я ошибся, полагаю, — заикаясь начал Тарталья, — и мне, в общем, жаль… Да, мне жаль. Я не знаю что сказать. Просто хочу забыть об этом. И хочу, чтобы всё снова стало как раньше.        Дотторе всё ещё молчал. Он тоже не знал, что ответить, и лишь нахмурился, когда закончил стягивать нити и обрезал концы последнего шва. Мужчина отложил иглу и нож на прикроватный столик. Только тогда он, наконец, посмотрел на Одиннадцатого. Чайльд всё ещё смотрел на него из-под руки.        — Что будет дальше? — медленно и осторожно спросил Чайльд.        — Я… — Дотторе был настолько растерян и так старался сохранить хоть в какой-то целости разрозненные мысли, что уже даже не пытался притворяться. Он отвернулся и изнемождённо опустил руки, обхватывая ими голову и склоняясь вперёд. Покрытыми застывшей кровавой коркой ладонями он провёл по волосам. — Я не знаю.        — Ты ведь не уйдёшь, да?        — Я должен… — изо всех сил стараясь расставить приоритеты в сложившейся ситуации, ответил Доктор. — Я должен вернуться в центр. Проверить, что всё в порядке.        — Но тебе не обязательно делать это сейчас, — запротестовал Чайльд и попытался сесть прямо. — Ты же устал. Пожалуйста, останься здесь на ночь.        Доктор издал раздражённый стон и даже не взглянул на юношу.        — Лежи смирно. Я должен, Чайльд, — в его голосе не было ни капли заботы.        — Позже, — упрямо и непослушно возразил Тарталья, кряхтя и приподнимаясь на руках. — Тогда я пойду с тобой. Я помогу. Я всё ещё могу помочь тебе, только не уходи.        — Я сказал лежать. Ты никуда не пойдёшь.        — Поэтому ты должен подождать до завтра. Завтра всё будет в порядке и я смогу помочь тебе. Прошу. Пожалуйста.        — Чайльд, ты…        — Знаю, я знаю, Док, — быстро перебил его юноша, настойчиво пытаясь подняться и, в конце концов, дотягиваясь до лица учёного. Он ласково провёл ладонью по его щеке, призывая повернуть голову в свою сторону. — Просто немного подожди. Пожалуйста, Док. Ну пожалуйста, пожалуйста.        Ощущение чужих пальцев на лице вызвало у мужчины неприятный всплеск в груди, а от отвращения кожу словно бы начало покалывать. Он не хотел поддаваться на уговоры, не хотел слушать этого проклятого мальчишку. Но Дотторе попросту боялся, что Тарталья закатит очередную истерику и погубит все те старания и работу, что проделал Доктор, накладывая швы. Ощущение разваливающегося мира было и без того отвратным. Разошедшийся шов бы ну никак не помог улучшению ситуации. Поэтому он безвольно позволил мальчишке развернуть себя.        Дыхание юноши было прерывистым, прежде чем он прижался к губам старшего Предвестника. Это было… Нежно. Гораздо более аккуратный поцелуй, чем тот, на который, по мнению Доктора, был в прицнипе способен Тарталья. Обычно его поцелуи похожи на бой — жадные, голодные, вне зависимости от того, были ли они отчаянными и лихорадочно-жаркими или же намеренно медленными и собственническими. То, насколько юноша желал этого мужчину, было просто невозможно скрыть. Но сейчас было нечто другое. Тарталья был практически застенчивым в своём желании. Это стало сюрпризом.        Но ни в коем случае не приятным.        Третий не знал, как реагировать на подобную нежность и поэтому не ответил взаимностью. В конце концов, Чайльд тихо заскулил, выдавая собственное отчаяние, но никак не проявляя его физически. Вместо этого, он лишь снова отчаянно зашептал мольбы в губы учёного.        Дотторе потребовалось несколько минут, чтобы поток просьб стал невыносим и он, наконец, уступил, позволяя их ртам соприкоснуться и позволяя Чайльду целовать себя столько, сколько ему это было нужно. Поцелуи со вкусом водки, крови и меланхолии.        Доктор слишком устал, чтобы делать что-то ещё.        И он снова показал свою слабость, смягчился, соглашаясь остаться на ночь после того, как они сняли с кровать пропитанное тёмно-алым бельё и перестелили его на такой же пропитавшийся кровью матрас. Чайльд быстро уснул, прилипнув к мужчине в крепком объятии, обнимая его со спины и обхватывая руками талию. Казалось, он был доволен, прежде чем погрузиться в то, что, как знал Дотторе, было сном без сновидений.        Сам же Предвестник той ночью не спал, так и не найдя убежища от собственных мыслей и запаха засохшей крови с примесью секса, густо висевшем в затхлом воздухе коттеджа. Этот запах душил его с каждым вздохом. К сожалению, больше возможности отвлечься у него не было, и безумный цикл бушующих мыслей терзал голову учёного. Они начинались где-то в середине и заканчивались в нигде, вливаясь в единый поток без возможности их систематизации и расшифровки. За всю ночь Дотторе смог прийти только к одному выводу, который он мог сделать с абсолютной точностью и уверенностью.        Больше он не знал, чего хотел.

***

       На следующее утро Доктор вернулся в исследовательский центр. Чайльду было позволено сопровождать его, но только потому что Дотторе не хотел терпеть всего того шума, что мог поднять мальчишка в случае отказа. Кроме того, Дотторе всё ещё беспокоило разногласие в собственных мыслях. Он чётко помнил, как консервировал центр перед отъездом, но, по какой-то причине, чувствовал себя в безопасности, когда его сопровождал Чайльд даже в качестве наблюдателя. От осознания принятия факта того, что он признавался в потребности в телохранителе Доктору стало дурно. Но иного выбора у него просто не было.        Дотторе ничего не менял, лишь полностью обесточил центр. У него просто не было сил на то, чтобы сделать что-то большее или же привести в должное состояние ту арену, на которой накануне сражался Чайльд. В тот момент Тарталью подобная спешка беспокоила, и он задавался вопросом, собирается ли возвращаться в лабораторию в будущем или покидает регион навсегда. Сейчас же Доктор говорил, что это было и оставалось временной мерой.        Хотя, по правде говоря, Дотторе не знал, что делать дальше, и сказал это лишь для того, чтобы не слышать очередного нытья мальчишки.        Желание раскрыть секреты Тартальи давало Доктору решимость принести определённые жертвы. Он был готов положить на этот алтарь своё время, силы и даже гордость, лишь бы смочь получить тот самый долгожданный прорыв в работе. Он нуждался в этом. Так остро, что теперь Тарталья казался ему ключом к решению всех существующих проблем и тем самым недостающим звеном в исследованиях учёного.        Дотторе был готов расстаться со всем, кроме одного. Он не был готов пожертвовать своим рассудком.        Мужчина чувствовал, как терял контроль над своей работой, над Чайльдом, над окружающим его миром, и вот теперь он понимал, что начинал терять контроль над самим собой. Это было тем, что он больше не мог отрицать, не мог притворяться и не замечать этого. Мерзкое чувство пустоты и непринятия происходящего тяжело давило на сознание учёного. Каждая секунда времени, проведённая рядом с Чайльдом, выматывала его всё больше и больше. Доктор нуждался в переоценке приоритетов, подумать о важности своей работы и задаться вопросом о важности каждого совершаемого им шага. Спросить себя, что же в итоге останется от него самого, после всех принесённых жертв.        Дотторе сказал Чайльду, что он вернётся, но Предвестник не знал, сможет ли он заставить себя сделать это.        Он ушёл сразу после того, как закончил проверку, едва сумев отцепить от себя Тарталью. Отговорки и оправдания были правдивы лишь на половину. Третьему действительно было чем заняться во Дворце, да и объём оставленной работы требовал как можно более быстрого возвращения к ней. В какой-то степени Доктор не лгал. Ещё до захвата гносизов Гео и Электро Архонтов, ряды Фатуи пополнились новобранцами, а на Докторе лежала ответственность за новую серию экспериментов, спровоцированных волей самой Царицы. Задача не отличалась от его обычной деятельности, как и сами опыты были не новы, и Доктор предполагал, что Ей просто нужны аналогичные результаты, но не в других регионах, а здесь, под рукой, чтобы подготовиться к дальнейшему плану по использованию Сердец. Однако ничто из этого не подстёгивало Дотторе поскорее вернуться к работе.        Ему было нужно время для размышлений. Сейчас нельзя принимать поспешные решения. Нельзя. Он должен был взвесить каждый свой шаг, но точно не со свисающим с руки Чайльдом.        Перед тем, как Дотторе уже собрался уходить и выпроводить Тарталью через отдельный, скрытый чёрный ход, юноша хотел было остаться и коснуться учёного, но не сделал этого. Мальчишка явно сомневался в словах старшего Предвестника, но лишь тоскливо смотрел на него, заламывая руки.        — Я всё исправлю, только поверь мне, — наконец сказал Чайльд. — Я могу всё исправить, только дай мне шанс. Я стану лучше.        Слишком тошнотворно-сентиментальное и бессмысленное заявление не имело никакого смысла. И по какой-то неведомой причине, всё его нутро передёрнуло и пробрало липким холодом.        — Иди, — коротко ответил Дотторе, без какой-либо злобы и властности. Он слишком устал, чтобы разбираться в этом. Его тон был ближе к мольбе, даже не просьбе.        Тарталья поджал губы и после открыл рот, чтобы сказать что-то ещё. Но чем бы это ни было, юноша промолчал. Вместо этого он лишь наклонился и поцеловал. Он не снял маску с лица Доктора, просто прижимаясь к уголку его рта. Мимолётно. Почти что робко.        То, что было чем-то вроде лёгкого беспокойства в желудке Доктора взорвалось в приступ безудержной тошноты. И в любой другой ситуации он бы списал это на отвращение. Вот так просто и понятно. Но сейчас он не был в этом уверен. Он не знал. Сейчас казалось, что Дотторе не знает совершенно ничего.        Чайльд выглядел так, будто бы он был готов расплакаться, но не сделал этого. Он бросил на Доктора жалкий, но упрямый взгляд. Мужчина же лишь отвёл взгляд в сторону, будучи не в силах мириться с этим. Больше лица Тартальи он не видел, и поэтому мог лишь представлять то, с каким выражением он говорил последние слова.        — Я буду ждать тебя.

***

       В Снежную Предвестник вернулся примерно на неделю. Двух солдат, приставленных к центру в Ли Юэ и обязанных следить за Чайльдом, он отозвал обратно. Их миссия была завершена. У Доктора больше не было потребности в том, чтобы следить за мальчишкой, хотя он всё ещё сомневался в том, что с ним делать. Больше всего Предвестника тревожило то, как долго исследовательский центр был без присмотра в столь опасном, активном состоянии. Теперь же, когда его временная лаборатории была деактивирована, ему стало немного спокойнее. Более того, у него был свидетель. Но, тем не менее, Доктор решил, что было бы не лишним оставить нескольких подчинённых присматривать за объектом и изнутри. И учитывая, что с самого начала лаборатория служила прикрытием для того, чем Доктор на самом деле занимался в Ли Юэ, разумнее всего было бы приставить к охране именно ту пару солдат, ранее работавших с аналогичной задачей.        Предвестник вызвал их к себе в кабинет, отрываясь от собственных записей сразу же, как солдаты вошли.        — Вы будете назначены в Ли Юэ, — рявкнул мужчина. — Все прошлые приказы отменяются. Я хочу, чтобы вы следили за периметром объекта. И если вы хоть кого-то заметите — я должен быть первым, кто узнает об этом.        — Будет исполнено, лорд Дотторе.        И только сейчас учёный совершенно случайно понял, что чего-то не хватало.        Отвечавший ему агент был бесстрастным, кратко отвечая, сложа руки за спиной и чуть опустив взгляд к полу.        Мага нигде не было.        Дотторе раздражённо прищурился.        — Где девушка? — спросил он.        Агент нервно сглотнул.        — Сержант Оксана, она… У неё закончилось время.        — Я мог бы об этом догадаться, — быстро ответил Предвестник. Он был раздражён, но не злился. Пока что не злился. Его голос оставался спокойным. Возможно, даже устрашающе спокойным, потому что хотя он и не повысил его, агент едва заметно вздрогнул. — Это единственное оправдание для неисполнения моих приказов, верно? Мне плевать, мертва она или нет. Ты не ответил на мой вопрос. И я задам его ещё раз: где девушка?        — Была предпринята попытка поиска её тела, мой господин, — быстро, но ещё более неуверенно ответил агент, — однако это было… Это оказалось невозможным.        — И что это значит? — огрызнулся Доктор. — Если вы не смогли найти труп, то откуда вы знаете, что она мертва? Что произошло?        — Её удалось обнаружить незадолго до Вашего вызова, — с трепетом в голосе объяснял агент. — Она была в патруле, в горах. Когда я отправился за ней, чтобы сообщить о Вашем приказе, к тому времени, как я был на месте…        Агент замолчал. Слова словно бы застряли у него в горле, то ли от страх, то ли потому что он не знал как правильно рассказать о случившемся. Дотторе же начинал терять терпение.        — Быстрее, — рыкнул Предвестник.        — Это были… Мы полагаем, что это были её цицины, милорд, — наконец ответил агент. — Они всё ещё кружили рядом с трупом, но… Он был… Он был обглодан. Даже костный мозг.        Итак, это было… Чем-то новым.        На мгновение Дотторе не мог произнести ни слова. Цицины могли быть опасны в больших количествах, но обычно маги не держали больше фамильяров, чем могли контролировать. Более того, цицины всегда оказывались в полной власти своих хозяев. Их не мог призвать никто, кроме их мага. В какой-то степени, цицнов можно назвать падальщиками, но для того, чтобы эти маленькие существа смогли обглодать целый труп, их нужно морить голодом как минимум неделю, а то и больше. Может быть, даже столько, сколько прошло с момента их последней встречи. Но ведь девушка не должна была сорваться так быстро. Он видел её. Дотторе знал, как выглядит приближающееся безумие. Он видел это бесчисленное количество раз. Он знал это.        Неужели он что-то упустил? Неужели он был настолько погружен в себя, что не смог увидеть истинного положения дел и это осталось незамеченным? Ещё несколько месяцев назад он бы не придал значения подобной мелочи, но сейчас… После всего произошедшего он сомневался в себе.        Хотя, может быть, тут и не было никакой зловещий закономерности. Может быть, объяснение было более простым и понятным.        У Доктора была определённая репутация среди его подчинённых, о которой никто не говорил вслух, но, насколько знал сам Предвестник, распространялась она не хуже пожара. О нём говорили как о человеке страстного научного интереса, но близкого больше к помешательству. Дотторе же видел в этом только плюсы.        Все подчинённые прекрасно знали, что произойдёт, когда их «полезность» исчерпает себя. Если они подводили доверие Доктора, давали повод для сомнений или же просто переставали соответствовать его стандартам, Предвестник быстро находил им иное применение. В конце концов, учёный не брезговал использовать любой материал для достижения своих целей. В первую очередь утилизировались те, кто пал жертвой Порчи. Дотторе находил разумным решением использовать ресурс до того, как его окончательно поглощала Бездна.        Он лично положил конец страданиями множества солдат и этого хватило, чтобы дать понять остальным их судьбы. Сразу после новостей об очередном сошедшем с ума солдате на арену Хаэрсис выпускалась новая мерзость или причудливый автоматон, довольно быстрый терявший интерес со стороны Предвестника.        Некоторые солдаты считали это судьбой, что была хуже смерти.        И это был не первый случай, когда приближённый к Доктору солдат исчезал при загадочных обстоятельствах. Те, кому больше было нечего предложить Предвестнику. Кто-то гиб в разыгравшихся пучинах при перевозке грузов по морям, кто-то сгорал до тла в беспричинных пожарах.        Дотторе не был идиотом, но понять причины подобных происшествий он не мог. И именно поэтому он просто использовал то, что теряло свою полезность. Давал обречённым на гибель второй шанс. Новый смысл существования. По крайней мере, он не видел ничего, что могло бы произойти с девушкой более страшного, чем пожирание мелкими паразитами.        Но костям в руках Предвестника не было применения. Эту истину его подчинённые также знали. И почему-то этот случай заставил мужчину задуматься обо всех удачах и неудачах, произошедших за годы работы. Особенно те, что случились за последние месяцы.        Он всегда оставался ни с чем. Без ответов, прогресса, без новых тел. Если они не распадались у него на глазах, трупы находили уже после того, как можно было бы что-то предпринять. Не оставалось совершенно никаких следов. Ничего.        Как всегда ничего.        Спустя мгновение Доктор вышел из ступора, внимательно смотря на агента. Тот напрягся, застыв на месте и не произнося ни слова. Солдат по-прежнему молча смотрел на Дотторе.        Он боялся возможного наказания. Это было очевидно. Дотторе думал, стоило ли оно того. Только что он потерял одного из своих доверенных и самых надёжных людей. И сейчас он не мог позволить себе потерять ещё одного.        — Хорошо, — пренебрежительно махнув рукой, проворчал Доктор. — Найди напарника, который будет сопровождать тебя в Ли Юэ. Мне плевать, кто это будет. Меня интересует лишь качественное наблюдение.        На мгновение агент приоткрыл рот, словно бы удивляясь тому, как легко Дотторе отходит от темы, но после недолгого колебания склонился, милостиво принимая апатию Предвестника.        — Да, мой господин, — быстро ответил солдат. Вскоре он покинул кабинет, оставляя мужчину наедине со своими мыслями.        Предвестник пытался сосредоточиться на работе, но понял, что не знает, чем занимался до этого. Записи казались разрозненными и бессмысленными фразами, никак не связанными между собой, в хаотичном беспорядке разбросанными по столу.        Как всегда ничего.

***

       В Ли Юэ Доктор всё же вернулся, хотя и не имел ни целей, ни планов насчёт своих дальнейших действий. Лишь нечто, чему он не мог дать имя или описать словами, терзало его изнутри и не давало покоя. Нечто, что было просто невозможно игнорировать. Дотторе отчаянно не желал погружаться в пучину Безумия, но знал, что если пустить всё на самотёк, то приведёт это лишь к обратному.        По крайней мере, он всё ещё должен был навести порядок на объекте. И решить, что с ним делать. Центр стал бесполезным сам по себе, но он не мог вечно пылиться в подвешенном состоянии. Но почему-то каждый раз, когда Дотторе думал о том, чтобы окончательно распрощаться с этим местом, что-то не позволяло ему решиться на подобный шаг. И даже если ему таки придётся выводить объект из эксплуатации, это нужно начинать делать сейчас.        Тарталья явился на место всего через час или два после прибытия Доктора. Дотторе не задавал вопросов о том, как мальчишка так быстро узнал о его возвращении. Он не хотел знать ответа на этот вопрос. Не хотел зацикливаться на том, что где-то могла произойти утечка информации.        Юношу приняли холодно и заставили помогать наводить порядок.        Удивительно, но несколько Стражей Руин находились в сравнительно неплохом состоянии после недавнего набега Тартальи на центр. Чайльд что-то восторженно рассказывал Доктору, пока они оба были в том помещении, но Предвестника это мало интересовало. Раздражающие звуки сливались в один нудный, раздражающий поток бессмысленного трёпа. Когда Доктор перестал отвечать даже теми короткими автоматическими фразами, воодушевляющие истории Тартальи постепенно сошли на нет.        Постепенно разгребая царивший бардак, они продвигались дальше.        На импровизированную арену Дотторе не возвращался с последнего момента встречи с Формой Духа, когда он лихорадочно нёсся по коридорам центра тем утром, убираясь прочь от проклятого места после проверки и уничтожения всех доказательств порочной связи. Или же так ему казалось. На смотровой площадке не было ничего необычного, по крайней мере, чего-то такого, что требовало бы внимания. Большая часть хлама валялась внизу, представляя собой жутковатое кладбище механизмов.        Дотторе смотрел сверху вниз, прислонившись к ограждению и медленно изучая обломки. Совершенно неожиданно для себя он не знал, с чего начать. Только кажущийся чистым разум начал затуманиваться, а мысли — путаться.        Громадный Руинный Молотильщик всё ещё лежал разрубленным на две части. Идеальный срез, разрывающий металл ровно напополам.        Когда где-то сзади Тарталья подал голос, Доктор едва ли слушал его.        — Я не знаю, что ты хочешь делать с этим. В принципе, я могу попробовать перенести отдельные части, но с этим большим мы вряд ли справимся. Ну, если только ты не хочешь просто доломать его.        Бесполезный мусор. Среди этого хлама не осталось ничего хоть столько-нибудь ценного. Ночи бессонного труда разбросаны по полу простым металлоломом.        — …Итак, у тебя есть идеи?        Дотторе молчал, просто не мог ответить. Его взгляд скользил по конвейерному механизму на потолке. Тому самому, сбрасывающему тех неряшливо собранных автоматонов на верную гибель.        — …Здесь было так странно. Ну, быть здесь без тебя, одному.        Искорёженный кусок металла причудливым образом изгибался вокруг копья Формы Духа, и также не подлежал восстановлению. Точнее, этот механизм нужно было бы перестраивать с нуля, с самого начала восточного крыла. Самостоятельно с такой задачей ему не справиться. Конечно, можно привлечь инженеров Хаэрсис, чтобы закончить работу быстрее…        — Знаешь, я не был здесь с тех пор, как мы виделись в последний раз. До того, как я привёл сюда Тевкра.        …но был ли в этом хоть какой-то смысл? Зачем? В чём смысл всего этого? Продолжать копаться в не интересующем его старье? Глупо. Пустая трата времени. Нет никакого смысла в…        — Я так не хотел возвращаться. Это так неправильно, быть здесь без тебя.        …том, чтобы пытаться собрать эти кусочки пазла. Загадку, которая никогда не сложится воедино. Было утрачено слишком много фрагментов. В этом…        — И когда Тевкр пришёл, у меня просто не осталось другого выбора. Я был должен сделать хоть что-нибудь, но быть здесь одному было просто невыносимо.        …не было никакого смысла. Нечего исправлять. Нечего чинить. Ни к чему не было интереса. Ничего…        — Знаешь, это особенное место. Особенное для нас. Только для нас.        …Как и всегда ничего.        — Ты слушаешь меня?        Неожиданно Дотторе осознал, что всё это время Чайльд стоял рядом с ним. Юноша тихо вздохнул и положил голову на плечо Доктора. Мужчина же сделал шаг в сторону, отходя от мальчишки подальше, и развернулся к своему столу. Но стоило ему сделать шаг, как что-то хрустнуло под ногами. Он посмотрел вниз и увидел серебряные карманные часы, уроненные на пол несколько месяцев назад. Доктор продолжил свой путь.        На столе царил хаос. Листы бумаг, запчасти, всё свалено в кучу.        — Я действительно скучал по тебе.        На границе сознания мелькнула мысль о том, что Тарталья шёл следом за ним. Но Дотторе был сосредоточен только на столе. Оставшийся там мусор было непросто привести в порядок. Да и сам Предвестник не был сторонником чёткой структурированной системы. Поэтому многие из…        — Я не переставал думать о тебе. И вряд ли когда-то смогу.        …его заметок были порваны и испорчены, какие-то уничтожены Тартальей. Ничего полезного, но…        — Я не смогу жить без тебя, Док.        …даже если бы что-то уцелело, вряд ли бы он смог разобраться в собственных записях. Дотторе сомневался в том, что он сможет продолжить с того места, где остановился. Он ничего не помнил. Картинка не складывалась.        Пальцы юноши переплелись с его собственными и мальчишка снова припал виском к плечу Предвестника. Едва ли Доктор что-то почувствовал. Окутавший голову туман был слишком плотным, и поэтому он не сопротивлялся.        — Мы были… Мы созданы друг для друга.        Нечто привлекло внимание учёного. Скрытое под кучей бумаг и неправильных схем. Доктор смахнул всё прочь.        — Я бы хотел, чтобы так было всегда.        На древесине были выцарапаны неровные, ступенчатые следы от когтей. Точнее, от его собственных ногтей, настолько сильно впившихся в столешницу. Он не помнил, как оставлял их и что происходило. Совершенно ничего. Ничего. Ничего, только…        — Дотторе.        …острая боль, иглами впивающаяся под ногтевые ложа. Смутная, но слишком реалистичная. Чёткая, ошеломляющая. Невозможная, чтобы игнорировать её. И в то же время смехотворно слабая, по сравнению с…        — Дотторе.        …пронзающим его внутренности членом. Он просил его. Желал его, словно дикое животное в муках гона, и, о, как же отвратительно волнующе было вспоминать обо всём этом в таком ключе. О том, как безжалостно раздирались его кишки, пока Доктор был…        — Дотторе.        …ничем.        Чайльд протиснулся между Доктором и столом, отталкивая его руку от повреждённой поверхности. Юноша прислонился спиной к краю стола и встал лицом к старшему Предвестнику. Остекленевший взгляд мужчины не выражал ничего. Но было в нём что-то и помимо отстранённости. Что-то, что зеркально отражали глаза Тартальи.        Юноша не произнёс ни слова. Он просто молча начал расстёгивать свою рубашку до тех пор, пока полностью не обнажил грудь. Затем он схватил одну из рук Доктора и поднёс её к своему лицу. Дотторе не сопротивлялся. Чайльд прижал ладонь к своей щеке, резко вдыхая запах кожи и закрывая глаза, утыкаясь носом в безвольную кисть. Он двинулся ниже, ведя руку учёного за своей и направляя её вниз, от подбородка до кадыка, от ключиц до груди. На мгновение он задержался, заставив мужчину коснуться кончиками пальцев соска. У Чайльда перехватило дыхание, а чувствительная плоть сразу же отозвалась эрекцией. Но когда Доктор не предложил Тарталье ничего, кроме странной летаргии, он спустил его руку ещё ниже. И только тогда Дотторе очнулся.        Неровный шрам от старой рваной раны Чайльда всё ещё сильно выделялся на коже. Шрам. Это всё, что осталось от проведённой накануне операции. Ранение выглядело так, будто бы прошло уже несколько месяцев, даже не недель. Это было почти красиво. Всего несколько дней назад… Это не могло быть правдой.        Чем же на самом деле был этот мальчик?        Только тогда пальцы Доктора зашевелились. Как и тронулось что-то глубоко внутри него. Стоило мужчине погладить неровную поверхность рубца, как Чайльд отпустил его руку. Дотторе не мог оторвать взгляда и посмотреть юноше в глаза, настолько его загипнотизировало невозможное явление. А ещё Доктор чувствовал себя подавленным. У него кружилась голова. Он чувствовал себя таким потерянным. И почувствовал горячее, пульсирующее в воздухе возбуждение, стоило только Тарталья наклониться к его уху.        — Идём спать, — прошептал он.

***

       Ногти юноши болезненно впились в бёдра Доктора, стоило только ему услышать нарастающие стоны, а ускорившиеся до предела толчки грубо выбивали остаток воздуха из лёгких учёного. Но этого было недостаточно.        Тарталья вышел из старшего мужчины в самый последний момент, и Дотторе ощутил, как тёплые струйки спермы орошают поясницу. Это был уже второй раз, как Чайльд кончал. Дотторе же не чувствовал ни намёка на скорый оргазм.        Он хотел большего. Позволив Чайльду затащить его в свой кабинет и встав на четвереньки, словно сучка в течке, отдаваясь мальчишке без уговоров и разрешая вести себя так, как ему хотелось. Дотторе жаждал большего. Но всего этого ему было мало.        Мужчина тяжело дышал, уткнувшись лицом в смятые простыни и стискивая зубы. Почему этого было недостаточно? Почему это происходит именно с ним?        В погоне за сладостным удовольствием, он позволил мальчишке затащить себя в постель, но блаженное небытие только ускользало всё дальше и дальше. Голова кружилась, Доктор не мог взять себя в руки.        — Док, в порядке? — неожиданно спросил Тарталья, всё ещё стараясь отдышаться. Он провёл рукой по спине Доктора, вытирая сперму с кожи. Дотторе слышал шуршание ткани, и в любой другой ситуации подобное использование простыней вместо полотенца разозлило бы его. Но не сейчас. Ему уже было плевать. — До этого ты кончал гораздо раньше.        В напряжённом голосе слышались огорчение и обеспокоенность. Доктор даже мог бы сказать, что мальчишка явно чувствовал себя неловко, даже несмотря на то, какой законченной шлюхой он был. Тарталья всегда ставил потребности Дотторе выше своих и уделял должное внимание тому, чтобы мужчина получал как минимум равное удовольствие от секса. Чайльд хотел, чтобы всё было взаимным. Хотел чувствовать какую-то связь, быть желанным.        Достаточно занятный момент. В отличие от юноши, учёный к мальчишке подобной страстью не пылал. Ни к его телу, ни к тому, как мальчишка занимался с ним сексом, ни к чему-то другому. Он понял, что не чувствовал ничего из-за внезапного осознания наличия этой странной похоти ранее. Но сейчас, от того влечения Дотторе к Тарталье, к тому, каким он был сейчас, не осталось ни следа.        Ничего.        — Дотторе?        Как всегда ничего.        — Ты хочешь чего-то другого?        С беззвучным щелчком потерянный пазл занял своё место.        Дотторе и сам не понял, как произошёл этот сдвиг в сознании. Туман рассеялся быстрой, вмиг смытый волной адреналина, разгоняющего кровь и сузившего восприятие до крохотной точки. Все терзавшие его ранее тревоги больше не беспокоили его. Дотторе наслаждался ими.        Неужели он всё же сошёл с ума? Или же безумие только начало захватывать его разум? Или же он свихнулся задолго до этого? Но осознание не было чем-то таким, к чему Доктор не был готов. Скорее, разрозненные кусочки картины заняли своё положенное место и он понял, чего хотел.        Дотторе осознавал это и принимал. Даже если это было его его величайшей ошибкой. Даже если ему было бы правильнее отказаться. Даже если он будет полностью выжат в результате этого решения. О, ему было нужно что-то другое. Что-то особенное.        И Доктор засмеялся. Низко, хрипло, едва находя в себе силы, чтобы развернуться к непонимающему Чайльду.        — Дотторе? — осторожно позвал его юноша. Всё ещё взмокший от недавней активности, раскрасневшийся. С отражающими бездонную, адскую пустоту глазами, почему-то не замечавшуюся ни одним человеком. Но только не Доктором.        — Так в чём смысл этой твоей игры? — в каком-то наваждении, нараспев спросил мужчина, всё ещё посмеиваясь. — Особенно после всего того, что ты уже сделал? Всего того, что я видел. Думаешь, я всё ещё верю тебе? Или тебе нравится верить в то, что я в это верю?        Тарталья растеряно моргнул, так и не понимая происходящего.        — О чём ты?        Это глупое, растерянное выражение лица мальчишки разозлило учёного, и он перестал смеяться. В их маленькой игре была поставлена точка, а Чайльд всё ещё строил из себя дурачка.        — Неужели? А скажи мне вот что: что, по-твоему, ты сделал? — угрожающе спокойно спросил Предвестник, вопреки закипающей внутри ярости. — Что же ты, мой милый, натворил? Конечно, для тебя это могло не значить совершенно ничего. Может быть, ты думал, что я стану подыгрывать тебе, но нет. Ты ведь не глупый, Чайльд. Я знаю, что это не так.        — Что… — юноша сделал шаг назад и странная, невежественная эмоция непонимания исказила его черты. — О чём ты сейчас говоришь…?        — Даже блять не смей отнекиваться, ты, маленький ублюдок! — Дотторе рявкнул так громко, что Чайльд вздрогнул. Юноша неловко покачнулся назад, облокачиваясь на ладонь и садясь на кровать. Словно бы загнанная в угол жертва, словно бы он действительно мог бояться мужчину. Непростительно.        — Я… Я не…        — Блядское Наследие, Чайльд! — скалясь и брызжа слюной, зашипел Доктор. Развернувшись и встав на четвереньки, он начал приближаться к замершему Тарталье. — Что, думал, сможешь вот так просто и без последствий трахнуть меня за моим же рабочим местом? Едва ли не прикончив при этом. Думал, что это будет хоть сколько-нибудь романтично? Думал, я забуду это и буду вести себя словно ничего не произошло? Думал, я смогу это забыть?        В глазах юноши заблестели слёзы. Очередной удар по гордости, словно бы от неё осталось хоть что-то достойное.        — Я… Я не… — Одиннадцатый заикался, заканчивая неначатое предложение обрывистым вдохом. — Я не… Ты… Ты бы просто не п-позволил мне…        — Не верю, что ты настолько непроходимо туп. Ни за что не поверю, — не желая терпеть это поведение, Дотторе презрительно рыкнул. Затем на его лице появилась злобная, зубастая и дикая ухмылка. — Впрочем, если ты хочешь ещё немного поиграть в полоумную шлюшку, я скажу тебе следующее: я не желаю видеть тебя таким. Сыт по горло этим побитым и жалким маленьким мальчиком. И скорее сожгу это место вместе с собой и с тобой, чем позволю этому продолжаться хотя бы ещё одну секунду. Мне нужно большее, Чайльд. Я хочу то, чем ты на самом деле являешься.        Осознание пришло не сразу, Чайльд ещё выглядел потерянным и даже напуганным, а в уголках его глаз блестели слёзы. Но к тому времени, как они потекли по щекам он понял. Юноша нахмурился, садясь прямо и выглядя рассерженным. Хорошо. Замечательно. Этого хватило, чтобы по телу Доктора пробежала дрожь, а возбуждение нахлынуло сильнее, чем за все прошлые фрикции.        — Ты этого хочешь? — недоверчиво спросил юноша. — В этом дело? Ты заставил меня терпеть твои выходки последние несколько месяцев, и теперь ты говоришь, что сейчас хочешь этого?        — А ты думаешь, почему я всё ещё здесь? — крикнул учёный. Откровение вышло настолько неожиданным даже для него самого, что даже не желая того он рассмеялся. Его накрыло истерикой и мужчина хохотал, понимая, что это действительно было тем, чего он так сильно хотел. Больше, чем что-либо другое в своей жизни. Хотел этого. — Хах… Ты, маленький выродок. Мне не следовало связываться с тобой. Но это нужно. Нужно. Для меня, моей работы и моего здравомыслия, для…        — Здравомыслия?! — прервал Чайльд, разразившись смешанным со слезами смехом. Слёзы продолжали стекать по его щекам, даже когда он постарался успокоиться и провёл ладонью по волосам. — Не хочу огорчать тебя, но, думаю, ты зря об этом беспокоишься, Док. Это безумие. Это грёбаное безумие. Ты, блять, просто сумасшедший. Сначала ты хочешь, потом не хочешь, потом снова хочешь и снова не хочешь, а я… Даже я так не поступаю. Ты даже не можешь принять решение, Док!        — О, и тебя это удивляет? А ты о чём думал? Ты хоть чем-то думал, к…        — Я не думал! — в отчаянии огрызнулся Чайльд, опуская голову и хватая себя за волосы. — Ты не дал мне ни секунды на подумать! Да я поверить не могу, что ты пытаешься обвинить во всём меня, когда ты и только ты… — в отчаянии юноша зарычал. — Это твоя вина. Я поверить не могу. Ты пытался убить меня. Ты чуть было не прикончил нас обоих! И я простил тебя, а теперь ты…        — Но ты же не умер! — перебил его Дотторе. — И я знал, что ты не умрёшь! И ты не сделал этого! И ты считаешь, что я должен испытывать чувство вины за то, чего никогда не было? Ха, прекращай, Чайльд, не веди себя как ребёнок!        Тарталья же в ответ смог только застонать и зажмуриться так крепко, словно бы он хотел исчезнуть и немедленно убраться из этого места.        — Ты просто сумасшедший. Чёртов псих…        — О, хватит ныть, Тарталья! — усмехнулся Доктор. Наконец, в его голосе не осталось ни капли прежней весёлости и теплоты, от него разило холодом, а взгляд опасно потемнел. — Даже не смей строить из себя невинную овечку. Не теперь. Будто бы ты с самого начала не понимал во что ввязался.        — Ты…        — Тебе же нравится чувствовать своё превосходство, верно? — мужчина подстрекающе улыбнулся и продолжил. — Ты смотришь на всех свысока. О, я знаю, что ты это делаешь. И ты ненавидишь, когда так смотрят на тебя. Ты всегда был таким. И вот интересно, что ты на самом деле думаешь обо мне?        — Это не так… Ты…        — Ты ведь знаешь, какие исследования я провожу в Хаэрсис, я прав? — Дотторе снова улыбнулся. — И я надеюсь, что ты хорошо знаешь то, над чем я работаю. Ты должен. Ты ведь не дурак, Чайльд, о, нет. Ты совсем не глуп.        На этот раз Тарталья не ответил снова, застыв на месте. Мужчина задел его за живое.        — Итак, ты прекрасно осведомлён обо всём происходящем в Хаэрсис! Хороший мальчик, такой внимательный! — Предвестник саркастически усмехнулся. — Эти исследования ведутся повсеместно, просто знай это. Но вот в Хаэрсис всегда происходит самое интересное. Ты знаешь, многие из наших спонсоров любят наблюдать за результатами экспериментов и тестами на арене? Для них это сродни представлению. Люди наряжаются, смеются.        — Заткнись, я больше не хочу ничего слышать, — в голосе юноши слышалось напряжение. Гнев? Отчаяние? Дотторе не мог сказать наверняка.        — Ты, кажется, любишь детей, я ошибаюсь? — приторно-сладко проворковал мужчина. — Я тоже, уж это ты знаешь наверняка. С ними так интересно, впитывают информацию словно губки. Помимо прочих плюсов. А ещё они всегда выдают лучшие показатели. Нетронутые, чистые, незапятнанные. Большинство взрослых, успевших насквозь пропитаться этой вашей небесной бредней, сдают позиции. Но не дети, нет. Они могут справиться с гораздо большими нагрузками. И стоит только выставить парочку на арену, как…        — Хватит! — внезапно выпалил Чайльд. — Прекрати! Ты… Ты говоришь совершенно о другом. Это не так. Я знаю, что это неправда. Ты просто… Ты хочешь выглядеть сумасшедшим сейчас.        — О, неужели? Только вот, мой милый Чайльд, это всё чистая правда. Если хочешь, я даже могу показать теб…        — Это не… Это не так. Я знаю, что там происходит. И это не так. Это не бесцельная жестокость. Её Величество просто не допустит этого. Ты делаешь то, что ты должен. Мы все делаем то, что должны. Мы только думаем…        Дотторе громко рассмеялся и закатил глаза.        — Её Величество этого не допустит? О, пожалуйста. Она позволяет гораздо и гораздо большее. И ещё многое другое. Но это то, что ты сам хочешь видеть, да? Каждый делает то, что должен, вне зависимости от отвратительности поступка? Это настолько жалко, что меня сейчас стошнит. Тебе бы следовало подумать об этом ещё раз, Чайльд.        — Подумать над чем?! — огрызнулся Одиннадцатый.        От прямого ответа Дотторе уклонился и снова захихикал.        — Это то, что ты думаешь на самом деле? Поэтому ты смотришь на всех свысока? Ты так оправдываешь себя? Это то, почему ты считаешь себя лучше всех нас? О, я прошу тебя. Ты точно такой же прогнивший, как и любой из нас.        — Я не такой, как «вы», — быстро отрезал юноша смотря прямо на него. Было понятно, что он говорил именно о Докторе, выделяя его среди прочих Предвестников. Дотторе же стойко встретил его взгляд.        — Да, ты прав. Ты намного хуже меня. Извращённый, испорченный, и совершенно неосознающий этого мальчишка. Я слышал о том маленьком представлении, что ты устроил в Гавани. А ты не задумывался о том, что случилось, если бы всё пошло вразрез твоему плану? Что же такого высоко благородного в том, чтобы сровнять с землёй беззащитный, покинутый Архонтом город?        Стальная маска на лице юноши дрогнула.        — Нет, этого… Этого бы не произошло. Рекс Ляпис бы не позволил…        — А, значит, этого примера тебе мало? — не дал договорить ему Доктор. — Хорошо, как насчёт чего-то более близкого тебе лично? Когда ты решил привести сюда одного маленького мальчика, причём по доброй воле. На наполненный всевозможными боевыми машинами объект. И ради чего? Чтобы весело поиграть на линии огня? Если это нельзя назвать безумием, то я даже не знаю другого слова!        Тарталья широко раскрыл глаза и его взгляд заметался.        — Это не…        — Не что?        — Я же объяснял тебе. Я рассказывал… — юноша жалобно всхлипнул. — Меня не было тут с момента твоего отъезда. Я не был тут ни разу, клянусь! И прошло несколько месяцев… Я-я даже не знал, что там было. Я не мог знать, будет ли Тевкр…        — Ты знал о том, что здесь! — гневно взревел Доктор, резко выходя из себя. — Даже не смей! Ты лучше, чем кто-либо другой знал, ты знал! И что, если бы ты ошибся? Ты бы тоже повесил вину на меня? Если твоя авантюра стала причиной смерти этого ребёнка, это была бы моя вина?        — Это… Нет, это… Я бы не… — растеряно бормотал Чайльд. Он был на грани истерики, обхватывая себя руками и дёргая волосы, расфокусированно и безумно скользя взглядом по окружению, отчаянно стараясь связать слова в предложение. — Я бы ни за что не позволил… Заткнись, заткнись. Этого бы… Я бы никогда…        — Посмотри правде в глаза, Тарталья. Если ты думаешь, что я сумасшедший, то и ты псих не в меньшей степени, — мужчина снова рассмеялся и начал медленно подползать к Чайльду. Сердце выколачивало бешеный ритм под бушующий в крови адреналин. Мальчишка был близок к тому, чтобы сорваться. Он чувствовал это. Чувствовал это предзнаменование смерти, зависшее в густом воздухе. Он почти мог попробовать её на вкус. Безумный смешок сорвался с губ, когда он придвинулся ещё ближе. — О, хотя, с другой стороны, возможно, ты даже прав. Может быть, мы с тобой были созданы друг для друга. Мы ведь так похожи, не правда ли? Но я хотя бы не пытаюсь притворяться тем, кем я не являюсь. По крайней мере, я не был настолько безумен, чтобы обречь кого-то, кого я люблю на верную смерть.        — Заткнись.        — Ты же говорил, что любишь их, верно? Посмотри на меня. Посмотри, блять, на меня, — успевший практически усесться на юношу, Доктор резко дёрнул Чайльда за руки, убирая их от его лица. Тарталья не сопротивлялся, но всё ещё смотрел куда угодно, лишь бы не на Дотторе.        — Остановись, умолкни.        — И ты всё ещё любишь их, — повторил мужчина, — верно? Напомни, сколько их? Пять? Шесть? О, держу пари, что ты думал, что я никогда не слушал твои рассказы про семью. Но их пятеро, я прав?        — Я прошу тебя, хватит. Замолчи, замолкни, заткнись. Я не хочу…        — Я сказал тебе смотреть на меня! — Дотторе схватил Тарталью за волосы и дёрнул его голову вверх, приближая к своему лицу настолько близко, что просто не оставил юноше альтернатив, кроме как встретиться взглядом. — И большинство из них ведь ещё совсем молоды? Я прав?        Одиннадцатый же только всхлипнул вместо ответа. Казалось, что слова стояли за недосягаемой границей понимания. Он выглядел таким кротким, покорным.        Но единственным, что не изменилось, были его глаза. Ни капельки. Они всё ещё уходили куда-то в небытие. В бесконечную глубину пропасти. Дотторе хотел этого. Того, что таилось в этой бездне. Он бы боролся и гонялся за этим целую вечность, если бы пришлось.        Доктор медленно облизал пересохшие губы и тяжело выдохнул в лицо мальчишки, замечая, как собственная слюна поблёскивала на чужой щеке от бесконтрольного, резкого смешка.        — Не волнуйся, совсем немного терпения и я самостоятельно переловлю этих мелких выродков. И я заставлю тебя увидеть то, что я сделаю с ними. Смирись. И поверь мне, со мной у них будет больше шансов на счастливую жизнь, нежели рядом с тобой.        Слёзы перестали течь по щекам Чайльда. На долю секунды он замер и Дотторе увидел в его глазах что-то новое, но никак не мог понять что именно. Страх? Шок? Нечто иное?        Ответа на свой вопрос мужчина никогда не узнает. Толчок в грудь оказывается настолько сильным, что от столкновения спины и матраца из лёгких выбило весь воздух. Учёный попытался вдохнуть, но понял, что не может.        Руки Чайльда крепко сжимали его шею. Когда Дотторе смог сфокусироваться на лице Одиннадцатого, он засвидетельствовал невиданное раньше выражение на лице Тартальи. Хмурый, с покрасневшими от слёз глазами, сжавший губы в тонкую линию, он сосредоточенно смотрел на старшего Предвестника, а точнее на то место, где большие пальцы надавливали на трахею с точным, смертельным расчётом. Кроме остатка поблёскивающих в уголках глаз слёз на лице Тартальи не осталось ничего от того рыдающего мальчика, только что сидевшего перед Дотторе. На его лице не дрогнул ни один мускул, словно бы он был целиком выточен из камня. Неподвижный, непреклонный, бесстрастный.        Это было за пределами простого гнева. Нечто, что стояло за пределами тьмы. Нечто далёкое от того, что когда-либо видел Дотторе. И это вселяло в него неописуемый страх. Значительно больший ужас, чем тот, что мог вселить человек в другого человека. Но даже сам Чайльд стоял за границей человеческой сущности.        Тело Доктора отреагировало самостоятельно, инстинктивно вскидывая руки к тем, что сжимали шею и стараясь вырваться из хватки Тартальи. Дотторе нельзя было назвать слабым, но все его усилия оказались тщетны. Чайльд уложил его на лопатки за считанные секунды, и хотя Доктор отчаянно царапал руки юноши до крови, тот не смягчился.        Он был серьёзен. Одиннадцатый надавил ещё сильнее, окончательно перерывая доступ кислорода. В тот момент Дотторе подумал о том, что если он не умрёт от удушья, то Тарталья вот-вот свернёт ему шею. Давление было неописуемым, боль пронзала тело насквозь и Доктор отключился.        Лишь на мгновение, как ему показалось, когда зрение вспыхнуло яркой вспышкой белого света, а лёгкие шумно и глубоко втянули кислород. Лишь самая малость, но достаточная для того, чтобы удержать ускользавшее сознание. Когда он смог совладать с собственным зрением, мужчина увидел, что теперь Чайльд держал его только одной рукой. И каким же слабым он почувствовал себя, брошенный на милость такой незначительной мелочи, но достаточной для того, чтобы подвести его так близко к смерти. Но чего-то не хватало.        В какой-то момент Доктор понял, что выражение лица мальчика снова изменилось. Оно оставалось таким же пустым и безэмоциональным, но было в нём и что-то новое. Невысказанная и нереализованная напряжённость, ранее наполнявшая Дотторе ужасом, исчезла. Теперь юноша выглядел больше отстранённым, погружённым в себя. Словно бы впавший в транс.        Что же это напоминало?        Предвестник никак не мог собрать воедино покрытые туманом мысли, но его внимание привлёк другой факт. Оказываемое на его шею давление было похоже на такое же, но давление иного рода. Заставлявшее мысли теряться, а кровь стучать в ушах.        Чайльд протискивался внутрь его тела. Его член входил вовнутрь. Он трахал его. И когда, чёрт возьми, этот ублюдок успел возбудиться? Во время их короткой драки? Только из-за этого? Было ли это из-за того, что Доктор медленно умирал у него на руках? Эта уверенность, с которой он только что пытался доказать свою правоту? Ха. «Я не такой, как ты», говорил Чайльд. Недавно. Или уже давно? Дотторе не чувствовал, сколько времени прошло с того момента.        Они действительно были похожи.        Мужчине резко захотелось смеяться, что он и сделал. Сипло втягивая воздух, задыхаясь и позволяя струйкам слюны стекать изо рта. Бессмысленная попытка вздохнуть полной грудью, закончившаяся тем, что юноша снова сжал его горло двумя руками. Но теперь он не давил с той решимостью убивать. Дотторе чувствовал, что это было не так.        Он понимал, что Чайльд собирался убить его, но если раньше это вызывало внутреннюю панику, то теперь она притупилась. Доктор всё ещё царапал запястья Тартальи, до тех пор, пока его собственные руки не стали скользкими от крови, тёплыми каплями стекавшей вниз, на простыни под ним. И он понимал, что Чайльд продолжал трахать его под яростные шлепки соприкосновения кожи о кожу. Внутрь, наружу, снова внутрь — мужчина точно также прекрасно осознавал, что под этими фрикциями его собственный член ныл от накатывающего желания. От нескольких рваных и хриплых вздохов голова была готова разорваться на множество осколков. Каждый глоток воздуха ощущался сотнями ножей в горле, и когда хватка юноши полностью перекрыла поток воздуха, Дотторе был почти благодарен ему за это.        Зрение уплывало, звуки меркли в заложенных ушах, глуша вместе с собой и непристойные шлепки бёдер. Зашкаливающие чувства сводили с ума. Он был близок.        Дотторе лишь смутно понимал, что Чайльд наклонился ближе. Он не видел его лица, даже когда юноша приблизился вплотную, а после поцеловал его. Он целовал мокрые от слюны, синюшные губы, безумно нежно и так сюрреалистично, что Дотторе почти не верил в происходящее. Так абсурдно, если бы этого не было на самом деле. Но даже если бы и так, то имело ли бы это значение?        Он не хотел умирать вот так. Он в принципе не хотел умирать, но хотя бы не так.        Но он не мог молить о чуде. Не мог молить о спасении. Все, кто мог бы его услышать, уже давно повернулись к нему спиной.        Он был близок к оргазму.        Вот сейчас, почти…        Сейчас…        Наступило спокойствие.        А затем его выдернули из этого блаженного забытия. Давление на шею резко прекратилось и его лёгкие втянули кислород порывистым, рваным вдохом. Это продолжалось до тех пор, пока не показалось, что они вот-вот лопнут, пока глотку не раздерёт изнутри собственное отчаянное желание и цепляние за жизнь. Боль вернулась, кто-то кричал, он кричал, он чувствовал, что делает это, но всё ещё не мог услышать свой голос. Чайльд остервенело вдалбливался в него, в гротескной борьбе снова не позволяя дышать, пока его толчки не стали беспорядочными и не завершились парой жестоких, грубых движений навстречу, входя до упора и задерживаясь на несколько мгновений в теле учёного. Дотторе смутно почувствовал разливающееся внутри тепло, но это уже не имело значения.        В размытом зрении Доктор видел лишь искажённые страданием смутные очертания Тартальи. Он снова плакал. Что-то бормотал, но Дотторе не мог этого услышать.        Он дышал, просто лёжа и глядя на Чайльда, пытаясь осознать происходящее и произошедшее до момента, когда к нему вернулся слух. Чайльд рыдал взахлёб, смотря на Доктора с бескрайним отчаянием, снова и снова повторяя одну и ту же мантру.        «Я люблю тебя», «я люблю тебя», «я люблю тебя»…        Он повторял её до тех пор, пока у него не осталось сил. И тогда он продолжил рыдать над Дотторе.        Мужчина же больше не мог думать. Всё превратилось в полнейший абсурд. Ничто больше не имело смысла.        Только этого всё равно было недостаточно. Чайльд удерживал его на грани жизни и смерти, но этого всё равно было мало. Его член всё ещё истекал эякулятом, оставаясь болезненно напряжённым. Ему нужно что-то большее. Ему нужно что-то другое.        Говорить было сложно, мучительно больно. Дотторе едва ли мог произносить слова, и они звучали неправильно, язык не хотел подчиняться.        — Докажи это.        Рыдания юноши затихли, когда тот недоверчиво уставился на старшего Предвестника.        Затем он прищурился.        В один быстрый рывок он вышел из Доктора, схватил его за руку и перевернул на живот. На то чтобы среагировать у мужчины просто не было времени, и он уткнулся лицом в простыни. Дотторе поднял голову как раз вовремя, чтобы увидеть вспышку света где-то в углу комнаты. Это был Глаз Порчи Тартальи, отброшенный на пол вместе с другой одеждой.        Он попытался приподняться на руках, но был тут же толкнут обратно. Затылок встретился с холодным металлом достаточно сильно, чтобы Предвестник снова потерял сознание.        И когда он пришёл в себя, то взгляд перекрывали массивные пальцы Мерзкого Наследия. Чудище прижимало его к кровати за голову и плечи, удерживая верхнюю половину туловища, в то время как другой рукой приподнимало бёдра и прижималось головкой гротескного члена к анусу мужчины.        Дотторе издал протяжный, бесстыжий стон в тот момент, когда Чайльд вошёл в него. На этот раз не было ни крови, ни какого-либо сопротивления, мешающего крупному члену войти вовнутрь на всю длину. Не было совершенно никакой боли, разве что почти успокаивающее давление внутренностей, полностью заполненных эрекцией Формы Духа.        Это не могло быть правдой, Доктор знал это, но всё казалось до странного правильным и естественным. Словно бы он уже был ментально подготовлен к появлению Чайльда в такой форме. Так должно было быть. Они действительно созданы друг для друга, но только таким образом.        Чайльд повёл бёдрами, на пробу делая пару толчков вовнутрь кишок. Мужчина же податливо дёрнулся, дыхание перехватило, а его в паху тягуче запульсировало. Тяжёлая рука исчезла вместе с давлением на плечи, но Дотторе остался неподвижен. Он продолжал смиренно лежать, пока Чайльд убрал волосы Предвестника когтём и провёл им вдоль позвоночника, вниз от лопаток.        — Я действительно люблю тебя, — пугающий, стальной протяжный голос прозвучал больше в голове мужчины, чем в пространстве. Чайльд продолжал двигаться внутри него, нежно оглаживая когтём спину, грудную клетку, талию, вплоть до копчика. Дотторе же мог только жалобно скулить, поддаваясь под ласку и кусая губы. — Вот почему я дам тебе всё, что ты захочешь. Итак, — коготь остановился и скользнул вниз, обводя бёдра и замирая на члене. Чайльд коснулся головки члена Дотторе тупой стороной бронированного пальца, заставив мужчину протяжно застонать, — скажи мне, как сильно ты этого хочешь.        Высокомерие Доктор колебалось только тем, насколько физически больно ему давалась речь.        — Я хочу этого, — прохрипел учёный. Сипло. Коротко. Отчаянно. Бесстыдно. Ничто больше не имело значения. — Я хочу этого, я хочу этого, я хочу, хочу…        Чайльд качнул бёдрами и упёрся в Доктора. Этого было достаточно, чтобы мужчину накрыл оргазм. Точно такой же сильный, как и первый толчок Чайльда, заставляющий вскрикнуть, пачкая спермой постельной бельё под собой. На глаза Доктора навернулись слёзы, когда Чайльд продолжал двигаться в нём и до следующего оргазма, а удовольствие всё так и не утихало.        Он действительно сошёл с ума. Он понимал это. Но ему было уже просто всё равно.        Слишком хорошо, слишком приятно. Безумная эйфория в чистом виде. Это было тем, что Доктор хотел. Тем, что казалось он хотел всю свою жизнь.        — Я хочу этого, — будучи не в силах перестать повторять это, мужчина позволял воздуху царапать своё горло, так и не восстановившееся после нехватки кислорода. В этих словах больше не было необходимости, но он просто не мог остановиться. — Хочу, хочу, хочу…        В конце концов Чайльд поднёс руку к лицу Доктора и накрыл его своими пальцами. Вся голова учёного легко умещалась в ладони, а кончики пальцев Мерзкого Наследия соприкасались друг с другом. Он мог бы раздавить череп Дотторе, словно виноградину. Но не сделал этого. Он лишь слегка прикрывал глаза и рот до тех пор, пока мужчина не успокоился. Он не мог видеть, а дышать лишь самую малость.        — Тсс… — прошипел Чайльд. — Я знаю. Я знаю. И я дам тебе это. Я дам тебе всё, что угодно.        Дотторе же мог только приглушённо стонать под толчки Чайльда до тех пор, пока, наконец, не почувствовал, как оргазм Формы Духа наполняет его изнутри, горячий и опьяняющий. На этот раз он не чувствовал отвращения, наоборот, тепло пробирало до костей и Дотторе кончил снова.        Он прикрыл глаза и открыл рот в сдавленном стоне, высовывая язык на металлические пальцы, сдерживающие его крики экстаза. Мужчина чувствовал, что его тело больше не принадлежало ему, когда он бесконтрольно и непристойно облизывал бронированные пальцы, всё ещё жмурясь от волн посторгазменной неги.        Ему было всё равно.        С тихим подобием мурлыкания, словно бы резонирующим с глубинами сознания Доктора, Чайльд развёл пальцы, позволяя учёному просунуть язык в образованную щель и жадно вылизывать их вверх и вниз, вперёд и назад, везде, куда только он мог дотянуться. На вкус этот металл отдавал озоном и пеплом. Горько, мило, бесподобно. И так грязно.        Дотторе было всё равно на то, что его тело больше не принадлежало ему. Он не хотел им владеть. Он хотел, чтобы это было что-то лучшее. Что-то большее. Что-то божественное.        Он хотел, чтобы это было Мерзкое Наследие.