Прошу, не люби меня. Или 33 несчастья Эмбер.

Здесь, в Америке, в Штатах, бытует мнение, будто у нас холодно. Это и в правду так. В Швеции климат довольно прохладный, но к нему привыкаешь и воздух более сухой, из-за чего морозы переносить легче. Здесь же из-за того, что городок находится неподалёку от океана и рядом леса, воздух влажный, из-за чего, бывает, просыпаешься в холодном поту. Стоит укрыться пледом осенью и уснуть, становится жарко. Стоит раскрыться и тут же замерзаешь. И всё же, здесь красиво. Этого не отнять. Правда, скучно. В Стокгольме кипит жизнь, а здесь, имеется всего лишь два клуба, больше похожих на сельскую дискотеку, где ошиваются в своём большинстве малолетки и торчки. По воскресеньям, магазины не работают, не считая заправок, куда без машины не попадёшь, а машины у меня нет, как и прав. Я же борец за окружающую среду, не хочу загрязнять природу бензином. А на деле, просто боюсь ездить, потому что, учитывая моё невезение, я обязательно куда-то врежусь. Мне стыдно в этом признаться. Сказать, что я трусика, каких нужно поискать, не решаюсь. Куда солиднее прозвучит, что я, эдакая моралистка, переживаю о климате и глобальном потеплении, поэтому хожу пешком. Отпив еще несколько глотков кофе, скорее, машинально, я замечаю уборщицу. Хуанита — мексиканка, едва говорящая по-английски. Ей двадцать или около того. И у неё трое детей, а муж в тюрьме. Честно говоря, она довольно привлекательная и мне жаль её, потому, что она гробит свою молодость на подонка. Иногда я угощаю её кофе. Сегодня она выглядит взволнованной и бледной, несвойственно бледной, учитывая её южное происхождение и смуглый оттенок кожи. — Эй, Хуанита! Ты в порядке? — Улыбнувшись, спрашиваю я. — Может, кофе? — Garros*(сигареты). — Отвечает девушка, указывая взглядом на задний двор. Наше общение представляет из себя некоторых суржик, смесь испанского, английского и некоторых, исконно индейских слов, которые смогут понять лишь жители Южной Америки. Даже Джей не в силах разобрать диалект южанки и общаются они жестами. Иногда он покупает ей сигареты, но курит Хуанита редко. Не чаще двух раз в неделю, и то, когда у неё что-то происходит. Пожав плечами, я встаю из-за стола и мы выходим из столовой под крытый навес, прячась от дождя. Хуанита закуривает, а я пытаюсь сконцентрировать своё внимание на запахе мокрого, сырого асфальта, и на звуке тарабанящих по крыше, капель дождя, вдыхая запах хвои, что бы не вдыхать запах дыма. Меня не покидает ощущение того, что здесь, в Америке, дымят почти все с ранних лет. Пожалуй, мой парень, Маргарет и Джей — исключения из правил. Мой парень бросил это дело, когда переболел бронхитом. Несколько недель ему нельзя было курить, и он отвык. Маргарет же была воспитана в строгости, в семье учительницы литературы и профессора университета. Ей неоткуда было брать дурной пример и всю юность она провела наедине с книгами, погружаясь в мир приключений, абстрагируясь от реальности. Она часто повторяет, что побывала в Египте и Спарте, не выходя из дома, засев в отцовской библиотеке, откуда теперь родители гонят едва ли не тапками, желая, что бы дочь, наконец, перестала вести затворнический образ жизни и нашла себе молодого человека. А Джей… Думаю, с ним и так всё понятно. Огромных размеров здоровяк, спортсмен, чьи руки не знают усталости… Он даже пиво не пьёт, потому как его отец страдает от алкогольной зависимости. Он боится повторить его судьбу, поэтому держится подальше от соблазна, от женщин, наркотиков, сигарет, алкоголя и прочих радостей жизни, на которые можно «подсесть». — Все делают вид, будто ничего не произошло. И ты тоже. — Холодно произносит моя приятельница, стряхнув пепел под ноги. — А что-то разве случилось? — Удивлённо переспрашиваю я. Хуанита кивает головой. — Здесь регулярно пропадают люди. Разве ты не слышала об этом? Мне уже страшно отводить детей в садик. — Признаётся она. Я слышала об исчезновениях, еще до того, как сюда приехать. Но никогда не придавала им особого значения. Здесь, в целом-то, тихо. Да и кто пропал кроме пары-тройки подростков и пенсионеров? Пожилые могли забыть адрес своего дома, заблудиться, им просто могло, в конце концов, стать плохо, а подростки… Они могли сбежать из дома из-за конфликтов с семьёй или просто, что бы доказать свою «крутость» перед друзьями. В Швеции подобное тоже случалось, особенно, в небольших городах. Обычно, люди находились потом. И чаще всего, живые и невредимые. — Ты разве не слышала? Его убили. — Продолжает Хуанита. — Кого «его»? — Я смотрю под ноги, и мороз пробегает по коже. — Эдварда. Его нашли мёртвым, у обочины. Отсюда нужно уезжать. Это место проклято. — Ты ничего не путаешь? Он был в колледже два дня назад. — А сегодня нашли мёртвым. — Сквозь боль произносит Хуанита, потушив сигарету. — Только что передали в новостях по радио. И я не знаю, что сказать. Вспомнив этого парнишку, который вечно скандалил с Курцом, требуя вернуть деньги, мне становится не по себе. Эдвард был тем еще на голову отбитым, придурком. Он всё травил несчастного Курца, поджидая после занятий. Он издевался над ним, требуя отдать долг, но всем было плевать. Никто не хотел с ним связываться. С нашего молчаливого согласия, эти издевательства продолжались дальше, и когда я сказала Рэю, что мне жаль Курца, он махнул рукой, сказав, что это не наше дело. Джей общался с Эдвардом. Они были приятелями. Быть может, поэтому Джей закрывал глаза на то, что его друг травит парня, унижая его из-за копеек. Во всяком случае, теперь было поздно геройствовать. Эдвард был мёртв. И, каким бы придурком он ни был, не заслуживал смерти. Он заслуживал встряски, но не кончины. Эта новость не укладывается в голове. На ватных ногах, я спешу в кабинет, что бы рассказать эту новость, но, видимо, уже поздно. Несколько полицейских уже допрашивают студентов. Тодд пытается успокоить Джея, Грег жутко улыбается, а я понимаю, что занятия на сегодня, скорее всего, отменены. — Отвали. — Бормочет Джей, и, игнорируя полицейских, расталкивает студентов, взяв свой синий, потрёпанный жизнью рюкзак, выходит на свежий воздух. Я спешу за ним, пытаясь найти слова сожаления, но предательски пересыхает в горле. Этот одинокий дикарь теперь еще сильнее замкнётся в себе, его нельзя оставлять одного! С трудом, но догоняю его и касаюсь рукой его плеча. Резко, Джей разворачивается, и я замечаю в его тёмно-карих, выразительных, но слегка раскосых глазах, раздражение. Злость. Он смотрит на меня несколько секунд, прожигая взглядом, и от его чёрного, порой неуместного, юмора, не остаётся и следа. Он выглядит поникшим, растерянным. Новость об убийстве друга взбудоражила его. Она взбудоражила нас всех. Я ловлю себя на том, что его сейчас лучше и в правду не трогать. Но оставить наедине с трагедией, просто не имею права. — Джейкоб…- Шёпотом произношу я. — Мне… Очень жаль. — Ага. — С безразличием в голосе произносит здоровяк, будто совершенно мне не верит. — Правда. Прими мои соболезнования. — Ага. — Ты… Держись, ладно? Представляю, как тебе тяжело. — Ага. — Я знаю, каково это, терять близких. В его взгляде что-то меняется, и Джей мрачнеет. Он хватает меня за плечи, и прижимает к стене, так резко, что я едва не теряю равновесие. Испуганно, я смотрю на него, но не узнаю его, прежнего. Маска безразличия слетает с его лица, и лишь теперь я замечаю боль в его взгляде. Мне кажется, если не заткнусь, он просто меня ударит. Зря я вообще подошла к нему! Его ладони по-прежнему сжимают мои плечи, и я смотрю в его глаза в надежде, что отпустит. — Нам всем будет не хватать его, Джей. — Ты через год свалишь восвояси и даже о нём не вспомнишь, как и о нас всех. — Бормочет он. — Ну и катись. Ага. И свои соболезнования оставь при себе. Что вам вообще всем от меня нужно?! Отвалите от меня. Мне и без вас хреново. Ага. Мне кажется, или в его глазах застывают слёзы. Так же резко как и схватил, Джей отпускает меня, после чего бросает еще один, растерянный, полный боли взгляд. — Я убью того, кто это сделал. — Бормочет он. И чувствую, не шутит. — Извини, если лезу не в своё дело. — Просто… Я не знала, как могу оставить тебя в таком состоянии, наедине в горем. Эдвард был твоим другом. — Мы ходили вместе в первый класс. Он был больше, чем другом. — Сквозь боль добавляет Джей. — Тебя подвезти домой? — Не стоит. Я дойду пешком. Но спасибо, Джей. И это… Если что-то будет нужно, приходи. Знаешь, где моя комната. Ага. — Я улыбаюсь ему сквозь боль от потери одногруппника, представляя, как больно ему самому. Он-то потерял друга, а не просто знакомого. — Эй! — Удивлённо произносит он. — Сам «эй». Ага. Он улыбается мне едва заметно, краем губ, сквозь боль, и, опустив взгляд, уходит прочь, заставив обернуться вслед. Всё же, он хоть и выглядит устрашающе, не представляет угрозы. По крайней мере, для меня. *** Рэй подходит сзади почти бесшумно. Обнимает за плечи, пытаясь утешить, и я прижимаюсь к нему. Нам обоим непросто. Да, я почти ничего не знала об Эдварде кроме того, что он хулиган и приятель Джея, но сложно принять новость о смерти человека, которого ты видел два дня назад в полном здравии… Это отрезвляет. Прежде, я не сталкивалась со смертью столь молодых людей. Сколько ему было?! Двадцать?! Двадцать один?! Быть может, и того меньше. Загорелый, русоволосый, сероглазый парень, живший спортом, перед ним была вся жизнь, он только-только окончил школу. Весь мир был у его ног. Он нравился девушкам, играл на гитаре, постоянно впутывался в передряги и любил жизнь. И был несомненно, достоин жить. Одинокая слезинка обжигает щеку. За ней следует еще одна, и еще. Рэй поглаживает мои волосы, пытаясь успокоить, и я рада, что не расплакалась при Джее. Иначе бы сделала ему еще больнее. А может, он бы просто посчитал меня фальшивкой… Я всего две недели находилась здесь, но успела привыкнуть к ребятам, влиться в коллектив, и мы здорово проводили время, посещая различные вечеринки и гуляя после занятий. Будет ли теперь всё как прежде? Подняв глаза, замечаю слёзы и на лице Рэя, которые он пытается скрыть, опустив голову. Он католик и верит в жизнь после смерти. Я — протестантка, и, хоть редко посещаю церковь, ношу на шее крестик, подаренный отцом на десятилетие. И решаю помолиться за нашего общего друга. Будто бы без слов, сумев прочитать мои мысли, Рэй берёт за руку и мы молча отправляемся в ближайшую церковь, где, перекрестившись, каждый на свой лад, мы присаживаемся на деревянную, продолговатую скамейку, вдыхая запах ладана — тёрпкий, с нотками лесной хвои и лимона. Приглушённый свет не бьёт в глаза, не сбивает с толка, и я читаю молитву, обращаясь к Небесному отцу, возведя глаза к высокому потолку, пытаясь представить безоблачное, ясное небо, моля о том, что бы душа Эдварда нашла успокоение и моля о прощении его грехов со слезами на глазах. Мы сидим в тишине, каждый молчит о своём, и я не знаю, сколько проходит времени, прежде чем мы вместе выходим. Рэй придерживает дверь, пропуская меня вперёд, и мы оба выглядим опустошёнными. Не желаем верить в случившееся. — Ты знаешь, как он погиб? — Спрашиваю, глядя на друга. — Его смерть была ужасной. — Отзывается он. — Тело нашли изувеченным, на нём следы от побоев, ударов ножа… Видимо, всех пыток оказалось мало. Когда выродки поняли, что натворили, попытались замести следы. — За что с ним так? — Только и удаётся произнести. — Бедный Джей… Представляю, что творится у него на душе. — Он сильный. Справится. — Отвечает парень. — Знаешь… Думаю, он первым попадёт под подозрение. Его в последний раз видели с ним, но он не стал отвечать на вопросы и скрылся. — Его можно понять, учитывая его состояние. — Своим поведением он еще больше наталкивает на мысль, что он убийца. — Ты же не думаешь, что это так? — Нет конечно. — Рэй вздыхает. — Я знаю Джея со старшей школы. Он всегда держался несколько отстранённо, и у него было не так уж много друзей, но первым он никого не трогал. И Эдвард был его близким другом. Я замолкаю, пытаясь обдумать сказанное. Всё-таки, убийство, а не несчастный случай. Меня всё еще коробит и не хочется в это верить, но нужно смириться. — Рэй. Я могу тебя о чём-то попросить? — Смотрю своему другу в глаза, не желая ночевать самой в комнате. — Конечно. — Ты не останешься у меня? Хотя бы сегодня. Рэй мягко улыбается мне сквозь боль, отвечая согласием. Держась за руку, мы доходим до общежития, где, помимо громкой музыки, слышатся крики и споры студентов. Кто-то уже страстно мирится в соседней комнате, заставляя меня мысленно проклясть этих ребят за их стоны. Скинув кроссовки, я плюхаюсь на раскладной диван, застеленный клетчатым пледом, пока Рэй делает нам чай и тосты с сыром и тунцом. Моя комнатушка представляет из себя эдакую мечту подростка. Вся стена завешана плакатами рок-групп, но, скорее, не потому, что я люблю тяжёлую музыку, а потому, что в стенах имеются уродливые трещины, а еще, что бы было хоть немного теплее и не продувало так сильно. Вместо занавески, мои пластиковые окна украшают горизонтальные деревянные жалюзи, на небольшом, письменном столе находится светильник в виде забавной панды, а слева сложено несколько учебников и пара книг, которые мне одолжила Маргарет. Рэй приносит мне зелёный чай и включает магнитофон, закрывая окна, что бы мы хоть немного согрелись. Он укрывает мои ноги пледом и обнимает меня, поглаживая мои волосы. — Моя сильная девочка. Всё наладится, вот увидишь. Злодеев посадят, восторжествует добро. — Парень подмигивает мне, отпивая немного чая. Я смотрю в его синие глаза, и сквозь расширенные, чёрные зрачки, вижу себя, положившую голову на его плечо. — Всё будет хорошо. — Повторяет он, целуя в макушку. — Ты так в этом уверен? — Конечно. Видимо, Эдвард просто нарвался на пьяных, а ты знаешь… Знала его характер. Он мог наговорить лишнего, и полезть в драку. Он просто оказался не в то время, не в том месте. Ну, не плачь, солнышко. Он поглаживает мою руку, не выпуская из своей, пока, наконец, усталость не берёт верх и пока я не засыпаю в его объятиях, рядом с ним. Наши отношения Маргарет охарактеризовала как «милые». И в правду, они, должно быть, милые. Рэй никуда меня не торопит, в отличии от шведских парней, которые не стали бы встречаться просто так, без близости. И, быть может, мы оба старомодны, но мне нравится тот трепет, с которым Рэй ко мне относится, оберегая от проблем. А еще, нам говорят, что мы красивая пара. И он, и я обладатели нордического типа внешности — светлой кожи, синих глаз, светлого оттенка волос. И смотримся вместе. А еще я, кажется, влюблясь. Или уже влюбилась?.. Джей не появляется на следующий день. Он не появляется и на дискотеке. Он не появляется нигде, он будто исчез. Провалился сквозь землю. Впрочем… Учитывая боль его утраты, это объяснимо. Он решил оградить себя от боли, прячась в своём доме на Бекер-стрит*(все названия улиц, заведений и города являются вымышленными, любое совпадение случайно), и я сама не знаю, что делаю сейчас, в восемь вечера в понедельник у него под дверью. Я стою в дурацком, жёлтом плаще, прикрыв капюшоном волосы, а на моих ногах не менее дурацкие, жёлтые резиновые сапоги. Я прячусь от порывов ветра, прищурив глаза и выгляжу как дура, впрочем, припереться в индейский район вечером, когда уже стемнело, и в правду не лучшая затея. Но я не одна, со мной Тодд, и мы взяли с собой печеньки, что бы задобрить нашего общего знакомого. Ведь Джей упрямо утверждает, что у него нет друзей и Тодд тоже ему не друг. — Он меня убьёт. Он меня убьёт. — Твердит Тодд, трясясь от холода. — Давай ты позвонишь, а? — Думаешь, меня он не убьёт? — Приподнимаю бровь. — Ну, не ты ведь спалила его адрес и явиться сюда было не твоей идеей, а моей. Нужно его спасать от депрессии, пока у нас не появился Курц 2.0. Маргарет поправляет волосы, отламывая небольшой кусочек печенья и закидывает в рот. Для храбрости. Затем отпивает пару глотков колы и любезно протягивает нам. — Предлагаю сыграть в камень, ножницы, бумагу. — Решаю я, глядя на друзей. Из них я самая невысокая и самая хрупкая. Соваться в логово зверя, не слишком хочется. Ребята переглядываются и уже через минуту я понимаю, что идея играть с двумя гениями, была провальной. Одна перечитала книг в своей жизни больше, чем я пересмотрела фильмов, в второй выиграл олимпиаду по шахматам несколько раз. Ладно, Эмбер, не нервничай. Вдох-выдох. Выставив перед собой печеньки, я поднимаюсь по лестнице, что бы нажать на звонок, уже готовая к тому, что сейчас выйдет Джей, выглядящий как разъярённый медведь и всех нас раскидает. Одно движение. Но звонок, кажется, не работает, а свет в доме выключен. Может, нам повезёт и Джей вообще не дома?! Попытка номер два. Стучу в дверь. Сперва тихо, но, не увидев реакции, стучу уже во всю силу, и тут же слышу глухие шаги. Тяжёлый шаг Джея, его походку, не спутаешь ни с чем. Шаркая тапками по паркету, парень открывает замок. — Чего надо?! А голос у него не самый дружелюбный. Я заставляю себя мило улыбнуться, выглядывая из-за двери, и, увидев его заспанное, уставшее лицо, протягиваю печеньки, выставив их впереди себя. Джей протирает глаза, окидывает меня удивлённым взглядом, а затем смотрит на Тодда, и, с криком «я тебя сейчас убью» выходит из дома, проходя мимо меня, пока Тодд испуганно прячется за спиной у Маргарет. Я бегу к Джею, пытаясь встать у него на пути, но он не реагирует на моё присутствие, просто взяв за плечи и отодвинув в сторону. — Джей! Ну Джей, прекрати! Не станешь же ты его бить, правда? — Спрашиваю я, надеясь образумить парня, но здоровяк несётся в сторону Тодда, и Маргарет испуганно отходит от греха подальше. — Кажется, станет. — Раздаётся голос девушки. Тодд быстро забирается на дерево, пока мы пытаемся догнать Джея и остановить его, но наши попытки обречены на провал. В конце концов, мне удаётся схватить парня за плечи, а Маргарет стоит у него на пути, пытаясь воззвать к справедливости. Но Джею плевать на наши доводы о том, что насилие это не решение проблемы и нужно решать всё мирно. — Какого хрена вы припёрлись?! — Бормочет он. По голосу понимаю, что он выпил, и не совсем отдаёт себе отчёт. — Я вас не звал! — Джей, успокойся. Мы просто хотели тебя проведать. — Маргарет улыбается ему. — Ага. Проведали?! Вот и валите. Забирайте этого обезьяну и валите. — Указав взглядом на Тода, сидящего всё еще на дереве, произносит здоровяк без особого энтузиазма. — И ваши кексы засуньте себе знаете, куда?! А ты вообще… Слезь уже с меня. Ты меня щекотишь. Щекочу! Видете ли, я его щекочу, обняв сзади за шею, что бы не рыпался и оставил в покое Тодда! Теперь, когда Джей расправил плечи, мои ноги болтаются на ветру, а я болтаюсь на его шее. — Джей, мы не уйдём, пока не убедимся, что ты в порядке! От тебя разит алкоголем! Ты же не пьёшь! — И не курю. Ага. — Хмыкает парень, достав из кармана спортивок сигареты. Видеть его, обычно бодрого и спокойного в таком состоянии, подавленного и убитого горем, вообще не хочется. Джея не узнать. Он вырывается из моей хватки и отходит от нас, испепеляя взглядом всю нашу компанию. — Валите. Я серьёзно. — Повторяет он, и в его глазах читается одна лишь боль. — Он умер! Его убили! Убили, и этот чёртов сукин сын на свободе! — Кричит он, обхватив руками голову. — А все делают вид, будто всё ок! Будто так и должно быть, мать вашу! Вы, мать вашу, ходите на дискотеку, будто ничего не случилось и продолжаете радоваться жизни, пока Эд в могиле! Что вы от меня хотите?! Что вы хотите?! Вы не понимаете, что можете быть следующими?! Что каждый из нас может стать следующим, а?! Я впервые вижу Джея таким… Раненным. Уязвимым. Напуганным? Его лицо багровеет от злости, от боли утраты, от осознания, что Эда больше нет, и Джей смотрит на меня совершенно растерянно, мотая головой. — Джей… Успокойся. — Пошёл нах**! — Орёт он, отталкивая от себя уже слезшего с дерева, Тодда. Да так, что парень головой ударяется о стену соседнего дома. — Ну, знаешь ли, это уже слишком. — Говорю я, следуя за ним. Джей уходит в дом, а я бегу за ним, что бы отчитать, что бы поговорить, что бы предложить помощь и успеваю втиснуться в дверной проём до того, как Джей закроет дверь. Живёт он бедно. И живёт не один. Я замечаю несколько пар обуви, на пару размеров меньше лап Джея, и делаю вывод, что обувь эта принадлежит его отцу. В доме Джея царит полный хаос, бутылки от рома и виски валяются прямо на полу, вместе с одеждой, которая валяется у дивана, скомканная и помятая. Чёрно-белый, квадратный телевизор явно уже прожил свои лучшие годы, а лампа постоянно мигает. Неудивительно, что Джей сидел без света. Честно говоря, я готова к тому, что сейчас он просто вышвырнет меня через окно, но вместо этого, Джей, скинув с себя шлёпанцы, устало садится на диван, закрыв руками голову, вероятно, желая спрятаться от шума, своих мыслей и моих осуждений. От меня самой, от моих слов. Легко давать советы, когда горе не затронуло лично… Я присаживаюсь рядом, не зная, что сказать или сделать, лишь бы ему помочь. Невольно замечаю рельеф мышц на его животе, скрытом под футболкой и замечаю штангу на полу. Несколько гирь и гантей, к которым, должно быть, не притрагивался несколько дней. Посреди комнаты стоит боксёрская, изорванная груша красного цвета, а костяшки пальцев Джея стёрты в кровь. Вероятно, еще один его способ справиться с агрессией и эмоциями, пережить боль и потрясение. — Ты бы мог добиться успеха. — Не зная, с чего начать, говорю я. — Стать спортсменом. — А ты бы могла уйти домой. — Даже не глядя в мою сторону, отвечает он. — Но я не ушла. Я здесь, рядом. Джей, то, что случилось… Нам всем очень жаль, правда. Да, возможно, я не знала Эда так хорошо, как его знал ты, но я знала его лично, и его смерть потрясла меня. — Ага. — Мне правда жаль. Но замыкаться в себе, не выход. Ты делаешь только хуже, не выходя из дома. Хуже себе. Поверь, я знаю, каково это. Несколько лет назад умер мой отец. Джей переводит взгляд на меня. — Ему было всего сорок. Несчастный случай. Мы были очень близки. — В доказательство своих слов, достаю крестик и показываю ему. — Мне не хватает его. — Сожалею. На этот раз, его голос звучит искренне. Джей смотрит на меня уже без раздражения, без холода во взгляде. А после, и вовсе присаживается ближе. — Джей… Можно, я тебя обниму? — Чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы, я не решаюсь посмотреть парню в глаза. — Ну… Наверное, можно. Я осторожно обнимаю парня за плечи, и он обнимает меня в ответ, и в его объятиях так уютно… Становится мгновенно тепло. И плакать совсем не хочется. Но слёзы сами бегут по щекам, и я понимаю, что скучаю по маме. По бабушке. По Швеции. По дому. Мы сидим молча некоторое время, пытаясь переварить смерть наших близких. — Меня допрашивали. Меня пытаются обвинить в его смерти. — Сквозь боль произносит Джейкоб, глядя на потрескивающие дрова в зажённом камине. — Бред. Ты бы не стал убивать его. — У меня нет алиби. — Признаётся Джей. — Я и в правду видел его последним. Дела плохи. — Я могу сказать, что ты был со мной. — Решаю, глядя Джею в глаза. — И что же ты делала в час ночи со мной? — Холодно спрашивает Джей. — И что на это скажет твой… Парень? — Он почему-то запинается при этом слове, и я замечаю во взгляде Джея некоторую неприязнь. — Мы гуляли вместе. Просто гуляли. — Ты правда солжёшь следствию? — Я знаю, что ты его не трогал. И верю тебе. А еще, Джей… Ты неплохой парень. Мне так кажется. — Я замечаю в стекле камина наши отражения. То, как мы сидим вместе, обняв друг друга. И это кажется неправильным. То, что я здесь, кажется неправильным. — Обычно, считают, что я плохой. — Я так не считаю. Мы смотрим друг на друга. Он на меня, я — на него. И он вдруг отдаляется так же резко, как подсел, пробормотав «прости». Он решает проводить меня. И выходит на воздух впервые, за пару дней. Мы идём вдоль реки, молча. А напоследок, Джей молча меня обнимает и я захожу в комнату, где на столе нахожу записку от Рэя. «Я часто думаю о тебе в последнее время. И ты мне нравишься. Может, начнём встречаться?» Улыбаюсь, прижав записку к груди и засыпаю, положив её под подошку.