***
— Слава, стой! Подожди! Слава! — Мирон останавливается и кричит ему в спину. Слава не отвечает и не оборачивается. Между ними несколько метров, усыпанных белоснежными хлопьями, и пронзительный ветер. Он такой холодный, что забирается через все куртки, свитера, толстовки и футболки. Мирону кажется, что у него все тело изрезано этим холодом. — Мирон, достаточно. С меня достаточно.***
05:00 — Мирон Федоров, — подсаживается рядом и представляется, улыбаясь самой обезоруживающей улыбкой. — Слава. Машнов, — сам удивляется, почему ведется на это. Замай больно пинает его в коленку, но представляется и сам: — Андрей Замай, — в ответ его даже не удостаивают взглядом — Федорова интересует исключительно Слава. Глаз от него не отрывает. Что задумала эта лысая карлица и к чему весь этот цирк? — Ну и жара, кто бы мог подумать, что вечеринки еще делают и на них собирается такая публика обширная. Думал, все по домам сидят и не высовываются никуда, — не дает никому опомниться и продолжает лепетать. В руке у него стакан с каким-то мутным напитком со льдом — сразу и не разобрать алкоголь это или нет. Делает вальяжный глоток: — А ты что? Не боишься? — А я вакцинировался. И болел, — Машнов щурится внимательно в ответ. Мирон ставит стакан на стол и, вроде абсолютно в порядке вещей, кладет руку на его бедро так, словно это подлокотник, а не Слава, опирается на него, чтобы придвинуться ближе. — Выходит, вечеринка для победителей? — Не помню, чтобы ты был среди победителей. — А я в твоих лучах и с твоими антителами, — только шире ухмыляется и взгляд этот свой не отводит. — Мы уходить как раз собирались, — подчеркивает «мы» Замай. — Вот и отлично, я тоже, — все еще не отводит от Славы взгляд Мирон. — Вместе уйдем. Его рука соскальзывает с ноги Славы, он ловко подхватывает куртку, встает и удивительно изящно кланяется, подавая руку: — Моя… — начинает Мирон, но его резко обрывает Андрей, перехватывая ладонь и быстро поднимаясь, чтобы занять стратегическую позицию между ним и Славой. — Вот спасибо, услужил. Мирон сразу становится холодным и безразличным, он упорно игнорирует Андрея, убирает руку, одним глотком выпивает остатки в своем стакане и отстраняется, пропуская его вперед. Слава не дожидается повторного жеста и встает сам. На секунду задерживается около Мирона, смотрит ему в глаза, сам удивляется тому, что тот не отводит взгляд, хмыкает в ответ на улыбку и проходит вперед. Мирон невзначай проводит рукой по его пояснице, словно направляя, и идет вслед за ним. 06:00 — Вообще на эту тему существует очень много исследований, — Мирону разговор нравится и по нему прям видно, как он начинает заводиться. — О контроле над человеком при помощи проектов панелек в советское время? — уточняет Слава. Они уже какое-то время идут втроем. Мирон все не умолкает и так и эдак обхаживает Славу, словно дорогую эскортницу, к которой так просто не подступиться. Слава же ведет себя как эта самая эскортница, к которой вроде и так просто не подступиться, а вроде уже и вечер оплатили и хули ему. Замай же чувствует себя явно каким-то сутенером, который так просто не готов оставить свою лучшую девочку с каким-то мутным жидом. При этом решать что-то надо. Через квартал Андрею предстоит сворачивать, если он хочет сегодня попасть к себе. А до этого желательно усадить Славу в такси и отправить домой — ему ехать еще хороших минут 40 на другой конец города. И желательно без жида. Что он вообще увязался за ними? — Ну да, — Мирон упорно не замечает прожигающий взгляд Андрея. — Не совсем панелек, вообще многоквартирных домов. Например, кухни очень маленькие потому что честный и порядочный советский человек должен есть в столовых и кухни ему ни к чему. Есть немало проектов, где и ванн нет, а просто общие умывальники на этажах. — Потому что честный и порядочный советский человек ходит в баню? — улыбается Слава. — Именно! Ему нечего скрывать. Все на виду общества. Коллектив. — Да они просто ресурсы экономили, вот и все, — раздраженно вставляет Замай и останавливается. Они уже подошли к нужному перекрестку — пришло время непопулярных решений. — Слава, стой. Давай я тебе такси вызову. — Что? — удивленно оборачивается. — Шесть утра, пора по домам. Я вызову тебе такси. Давай, вон и Окси пора в кроватку, глаза какие красные. — Слушай, ты, если хочешь, иди домой. Я еще пройдусь. — С ним? — кивает на Мирона. — Я прослежу за тем, чтобы Слава оказался в постели в кратчайшие сроки, — неужели наконец обратил внимание на присутствие Андрея? — Ему ещё ехать на другой конец города. — В конце концов он всегда может воспользоваться моей. — Что? — Всего 15 минут приятной прогулки по утреннему Питеру, и моя кровать в его распоряжении. — Блять, жидок, у тебя кукуха совсем поехала. Слав, подумай хорошенько и едь домой. — Все нормально. Выйду на проспект и там вызову машинку, не парься, — Слава поспешно обнимает его, демонстрируя всем видом, что тут больше нечего обсуждать. — Делай, что хочешь, давай, — хлопает на прощание Славу по плечу и демонстративно разворачивается, не попрощавшись с Мироном, но того это и близко не задевает. Стоит с руками в модном бомбере. — Значит, все на виду общества? — Поворачивается к нему Слава. — Угу, наблюдать и доносы писать, — широко улыбается в ответ. 07:00 — Меня что-то рубит. Буду ехать домой. Вместо проспекта они свернули в сквер, час наматывали по нему круги, наблюдая за сонными собачниками и их подопечными. Они уже успели обсудить всех домашних питомцев: и реальных, и тех, которых старательно, но безуспешно выпрашивали у родителей в детстве. Ни к чему этот разговор, ни о чем он, понять было сложно. Видимо, Окси просто изрядно набрался вот и липнет к знакомому. Впрочем, пьяный он или обдолбанный, Слава определить никак не может. — Ты можешь остаться у меня. — Что? — Ты можешь остаться у меня. Я живу рядом, никуда не придется ехать. Видишь этот дом? Это мой, — указывает куда-то за дерево. — Кукуха совсем отлетела, я смотрю? — Слава останавливается и внимательно смотрит на Мирона. Но тот никак не реагирует на колкость. И терпеливо объясняет. — Да брось, ничего такого в этом нет. Ты устал, я живу рядом, мне не зашкварно пригласить к себе. Не монстр ведь какой-то, не чужие люди. От последней фразы Слава зависает на какое-то время. Действительно. Вроде не чужие люди. Как посмотреть, конечно, но все равно. Да и разве сам бы Слава не так поступил? Он и более чужих у себя ютил, если надо было. И кров и хлеб делил — не жалко ведь. А так ещё час трястись в такси, ждать машину три часа, пробки, небось, начались уже. Не будут ведь они в одной койке спать валетом. Может, и вовсе спать не будут. Так, опрокинут по чашечке крепкого чая и разойдутся. Чего бояться в самом деле? — Я с пустыми руками, так нельзя, когда первый раз в гости приходишь. — А ты только с хлебом и солью ходишь? — уточняет Мирон. — Ну не прям с хлебом и солью, какие-то гостинцы покупаю. Мама так приучила, — почему-то неловко объясняет, от чего Мирон начинает действительно искренне улыбаться. — Понимаю. У меня тоже мама такая. Идём тогда. Совсем рядом только пекарня и магазин. Проверим, что уже работает. 8:00 Пекарня оказывается закрытой, хоть ароматы от нее уже разносятся сумасшедшие. От этого им приходится идти в небольшой круглосуточный магазин в подвале дома. Слава долго изучает полки, преимущественно заполненные снеками, шоколадками и алкоголем — и для свиданий, и с пацанами посидеть. Мирон с интересом наблюдает за ним — уж больно интересно, что выберет для него Слава. Сам бы он выбрал бутылку чего-то покрепче, чтобы слова покороче и так проще так легче стирались бы ночи. Или там о расставании Звери пели? Расставаться со Славой Мирон как раз не собирается. Поэтому лихорадочно обдумывает все возможные варианты, как бы все не обошлось чаепитием. Тем временем Слава, перечитав состав и проверив срок годности всего ассортимента, скромно остановливает свой выбор на коробке фруктов в шоколаде. Уже на улице Мирон все же не выдерживает: — Фрукты в шоколаде? — А ты видел какой там выбор? Ничего веганского. В ответ Мирон начинает хохотать. После всего. Вот что хотел сказать автор. И никаких тебе сексуальных фантазий и пошлых намеков. — Хочешь обратить в свою веру? — Это называется ласковое обращение. Когда человек ест веганскую еду и сам понимает, что это вкусно. — Обвинения в трупоедстве уже не работают? — смеётся. — Все работает, — абсолютно серьезно. Тему Мирон решает не развивать — очевидно, что она больная, он заведомо в проигрышном положении, и ни к чему в это все углубляться. Да и дело не в веганстве, конечно. — Спасибо, что выбрал и купил их, — абсолютно серьезно, и, очевидно, попадает в цель. Славе приятно, что его внимание, воспитание мамы и старания оценили. И от этого он улыбается широко и довольно. 9:00 Очевидно, что обставляя квартиру Федоров думал о таком себе минимализме и прагматизме, но не рассчитал — со временем обжился миллионом вещей и ещё большим числом книг, от чего теперь они хаотично заполняли собой свободное пространство, как, например, собрание Набокова не на полочке в шкафу, а подпирая стенку рядом с другими изданиями в спальне. В квартире абсолютно точно есть и другие комнаты, но Мирон сразу после мытья рук в ванной привел его именно в спальню. — Прям так сразу, не уверен, что готов, — пытается подобрать реакцию Слава. — Господи, Слава, я ведь действительно предложил тебе поспать у меня. О чем ты подумал? — Что мы выпьем чай с гостинцами и разойдемся? — Да ты едва на ногах стоишь, ложись уже. Что ты носом крутишь? — Прям в императорское ложе? — смотрит настороженно на с виду чистенькую постель. — Да, прям в императорское ложе. Все самое лучшее для гостя. — А… — А я в гостиной буду, не уверен, что хочу спать. Спальня вся твоя, я тебя не беспокою. Слава мешкает. Вроде ничего такого в этой ситуации нет. Ну встретил знакомого, ну загуляли до утра, ну предложил у него поспать. Объективно ведь ничего такого в этом и нет. И сам бывал в таких ситуациях, и других не раз выручал, но сейчас что-то в этой всей истории явно не то. Или все дело в самом Оксимероне? — Слушай, Мирон, в чем дело? Где подвох? — Какой подвох, — хмурится и словно обижается. — Никакого подвоха, приятельский жест. Не устраивает что-то — силой не держу, дверь открыта. — Ладно-ладно, не злись. Просто сам понимаешь. Неожиданно. Сто лет не виделись, а тут сразу так все. Не подумай, я благодарен, мне приятно, просто… — Ложись уже, потом поговорим. Мирон не дожидается ответа и быстро выходит из спальни, оставляя гостя в ней одного. Прикрывает за собой дверь. Слава совсем теряется. Но спать действительно хочется и он забивает на пустые размышления и ложится поверх одеяла в императорское ложе. Ему сразу становится так хорошо и уютно, что он моментально засыпает, даже не успев осознать свою последнюю мысль о том, что постель пахнет Мироном. 10:00 Мирон сидит у себя в гостиной, уставившись в стену. Если бы ее не было, он смотрел бы на свою кровать, точнее на того, кто в ней, на Славу, который наверняка уже спит. Кажется, желание оказаться в соседней комнате непреодолимо и сильнее всяких сил и здравого смысла, но увы. Не сейчас. Сейчас он все разрушит, напугает и тогда впору только умереть. Но умирать нельзя. Тоже не сейчас. Вся уверенность Мирона в предстоящей затее рушится словно карточный домик, когда пытаешься сделать что-то большее, чем пирамиду из двух карт. Это затащить к себе Славу оказалось просто, а вот с остальным совсем не факт, что получится тоже легко. Мирон изнывает — у него буквально ноет сердце, ноет тело. Хоть бери и иди буди в самом деле, но будить он, конечно, не станет. Он будет самым внимательным, самым галантным и харизматичным. Он будет рядом и собой, когда проснется Слава, когда наступит нужный момент. Мирон вздрагивает, глубоко вдыхает и выходит из комнаты. Теперь можно. 11:00 В комнате двое. Солнце уже давно высоко, но они оба спят. Один — любовно укрытый теплым пледом на мягкой постели. Второй — в сброшенных подушках у его ног. Император и шут поменялись местами. В комнате стоит такая тишина, что они могли бы услышать свое дыхание или биение сердца. И узнать, что у них один ритм.