И лишь наша любовь имеет значение.

держи меня

Это больно. Очень и очень больно. Ванцзи гладит рыдающего мальчика по волосам, прижимает ближе и хочет что-то сделать, как-то укрыть его, успокоить. Но начинать нужно вообще не с этого. Успокоить для начала стоит его отца, который в очередной раз что-то вбил себе в голову и, вот, довел малыша до слез. — А-Лун, где папа? Мальчик молчит, крепче прижимается к своему дяде. Ванцзи всё же подзывает женщину, которая следит за ребёнком. — Молодому господину нужно поспать. Вы не знаете, где мой брат? — Ох, господин Лань, — она поднимает А-Луна на руки, накидывает на плечи длинный плащ. — Глава сейчас у себя. От чего же плакал маленький господин Цз... — Лань. Его имя - Лань. В голосе сквозит холодом, и тётушка даже пугается, прижимает ребёнка сильнее. — Прошу простить меня, Хангуань-Цзюнь. Простите. Лань Чжань в последний раз гладит его по голове, а потом уходит к комнатам Сиченя. Ему совсем не нравится это. Полумрак, духота и что-то пряное. Лань Хуань сидит за столом, рассматривая какие-то свитки. На первый взгляд - ничего плохого. Но Ванцзи знает, тот недавно вышел из истерики. — Ты снова довел его. — Я знаю. Я не могу... — Раньше же мог. — Ох, прошу тебя, это трудно. Ты понимаешь ведь, раньше я не знал. — Но это не значит, что ты должен вести себя так. — Он просто его отражение. Я боюсь, он будет таким же. — Теперь это зависит от тебя. От нас. Сичень прижимает руку к животу, слегка сжимает ткань дрожащими пальцами. — Если бы я не знал правды, этот ребёнок был бы благословением. Ванцзи шумно выдыхает. Ему больно. — Не смей говорить так. Этот мальчик и есть благословение. В чем виноват он? В том, что его отец - Мэн Яо?! — Не называй его имени! — Хуань взрывается, подскакивает из-за стола. В его походке и движении явный нервоз. Глава ходит от окна к окну, высматривает что-то, хмурится, а потом всхлипывает. — А-Яо был так добр ко мне, мил. Я и помыслить не мог, что он такой! И тогда, А-Чжань, я ещё ни разу не испытывал такого наслаждения. Ты же сам видел, как он радовался, когда узнал, что я понес от него. Но... Но теперь. Он убил Минцзюэ, он убил Главу Цзинь, он убил меня! И этот мальчик, Ванцзи, смотрит на меня его глазами. У него нос и губы - его. Он ещё очень мал, но его привычка хмурить лоб... Я не могу. Не могу, Ванцзи!!! — Но раньше мог! — снова повторяет брат, хватая старшего за рукав одежды. — Ты души не чаял в этом малыше. Что ты делаешь теперь?! Он твой ребёнок, твой сын. Ты носил его под сердцем! И ты дал ему жизнь. А сейчас избегаешь собственное дитя. — Не могу. Не хочу, А-Чжань. Оставь меня в покое. Всё, что я хочу - умереть. Я хочу умереть! Оставь меня, просто уйди. Ванцзи уходит. Он возвращается в домик той женщины, ложится на кровать к маленькому племяннику и долго всматривается в красивое личико. — И вовсе не похож на него, — шепчет отчаянно, а потом улыбается, когда А-Лун тянет ручки к нему. — Дядя! — Госпожа Чу, — зовёт он тётушку, которая тут же прибегает на зов. — Погрейте нам немного молока. Она кланяется и снова исчезает. Мальчик вертится на коленях, что-то сбивчиво шепча. Ему уже четыре, он замечательно разговаривает и все понимает. И ему тоже больно. — Где папа? — спрашивает он, слизывая молочную пену с губ. — Папа сейчас занят. Ох, как мерзко, боже-боже. Лань Чжань хочет рассмеяться: когда-то давно Лань Цижэнь говорил это им с братом. — Его уже так долго нет. Ванцзи резко понимает: вопрос не о Сичене. Мэн Яо... Ну, не скажешь же ребёнку, что его отец мёртв? Тем более, что мертв он от руки папы. — Молодой господин Лань скучает по отцу, — квохчет появившаяся тётушка, чтобы собрать посуду со стола. — И много говорит мне о золотых розах и больших башнях. — Лань Линь Цзинь? — одними губами произносит Второй Нефрит и тяжко вздыхает. — Неужели он так хорошо помнит... Последний раз он был там два года назад. — У детей, на самом деле, очень прекрасная память, Хангуань-Цзюнь. И то, что рядом нет родителей, он запомнит надолго. Слова тётушки делают больно. Ванцзи переодевает А-Луна, специально натягивает все белое, повязывает ленту на голову, а потом целует в лоб. Он - сын Мэн Яо и Лань Сиченя. И Лань Чжань уважает их обоих, ведь от племянника без ума. Всё это снова напоминает ему времена, когда дядя водил их с А-Хуанем на встречу с матерью или отцом. Тоже вот так же одевал их, давал напутствия, а потом вел по узкой тропинке к домику. И сейчас, он ведёт малыша той же дорожкой. Сичень ушёл в уединение, спрятался от всех, от мира, от брата, от сына. От клана. От сына!!! А-Лун очень любит его. Бросается к нему, не успевая толком совершить поклон. Сичень без эмоций подхватывает его, сажает на постель. — Чем занимался этот господин сегодня? Ребёнок воодушевленно рассказывает какую-то историю, а Ванцзи опять больно - Лань Хуань не слушает. Он просто смотрит в пол, отводит глаза от сына, читает записки в свитках, прослеживает дорожку пыли, да что угодно, только не А-Лун! Второй Нефрит резко хватает его за подбородок и силком поднимает голову вверх. — Посмотри же на него! И Сичень, вздрогнув, смотрит. Маленький, красивый до великолепия ребёнок, с длинными ресницами, с карими глазами, ямочками на щеках и подбородке, с розовыми губами и чёрными волосами сидит на краю постели и очень сильно старается рассказывать что-то своему папе, которого так любит, от которого ранее получал всё, а теперь только холод и отчуждение. А ведь, опять же, ему не объяснишь: папе плохо, папу сломал твой отец. Папа хочет заснуть и не проснуться. Но папа любит тебя. Просто немного запутался. Воробушек замирает, затихает история, а потом с мягких губ срывается: — Когда мы увидим отца? И Сичень ломается окончательно. Он смеётся хрипло и громко, запрокидывает голову, вцепляясь в волосы руками, а потом резко смотрит сыну в глаза: — Никогда! Малыш дёргается, но не спешит слезать с кровати. Ему хоть что, но лишь бы немного побыть с папой. — Не пугай его, — Ванцзи злится. — Помнишь, мы спрашивали у учителей, когда мы увидим родителей? Они тоже говорили: никогда. Потому что вместе мы их больше не видели. Только по раздельности. А мне всегда хотелось сесть между ними, взять их за руки и просто посидеть! Лань Чжань не понимает, к чему тот начал это, оно ведь не относится к ситуации. Но потом понимает, ему тоже больно. Просто тупая боль. Наверное, родиться в ГуСу, - значит страдать. Хотя, милый А-Лун родился в Лань Линь Цзинь и, по идее, носит фамилию отца, являясь прямым наследником. Однако, Сичень сам упрямо отрицает этот факт и называет сына своей фамилией: Лань Лун. О Цзинь Луне и речи не идёт, а тем более уж о Мэн Луне. — Папа. Не плачь. Хочешь, я спою тебе песенку и всё пройдёт? Мальчик перебирается к нему на колени и тихо мурлычет что-то явно изученное с Цзинь Гуанъяо. И Лань Чжаню, Лань Сиченю, всему миру больно. Они вдвоём обнимают его, прижимаются близко-близко и Хуань просит: — Спой песенку, которой обучил тебя дядя. И А-Лун послушно поёт. Всё, что угодно, лишь бы быть рядом. Ванцзи прижимается лбом ко лбу брата, прикрывает глаза. — Не делай ему больно. — Я не могу. Я причиняю боль всем, кого люблю. — Тогда, пускай он будет тем, кто будет счастлив. Единственное исключение. Мальчик между ними затихает, видимо, наслаждаясь родным теплом. Лань Сичень зарывается лицом в его волосы, целует макушку. — Не будь для него нашим отцом, — просит Лань Чжань, поглаживая плечо брата. — Люби нас. Прошу. Ведь мы так сильно любим тебя. И Сичень заходится плачем, от которого становится легче на сердце.