Небольшая потасовка между питчером и кэтчером

      Стэн и Кайл всегда были особенно близки. Ближе, чем лучшие друзья, настолько близкие, что им пришлось создать свою собственную отдельную категорию (название плагиат с малоизвестного местного подразделения по борьбе с преступностью, которое сошло на нет, когда Мухаммед подписал эксклюзивное соглашение с «Гриффинами», Иисус снова умер, а Симан попал в реабилитационный центр).       И в силу того, что они были суперлучшими друзьями, они не сталкивались с потасовками, как в других дружеских отношениях. Конечно, у них были небольшие споры, например, о том, как назвать человека, замороженного во льду (потому что это, очевидно, более спорный вопрос, чем секс, религия и политика вместе взятые), и, конечно, была знаменитая неделя, когда Стэна «обревновали, потому что эта шлюха Венди пыталась украсть моего мужчину» (слова Кайла, быстро прокомментировал Стэн, и хватит говорить такое людям, чувак, это не смешно. Нет, правда. Не смешно. Хватит хихикать, придурок). Но это были мелочи, на самом деле, и они всегда мирились, делая отсылки к любимым сериалам, и жили прежней жизнью.       Первая настоящая ссора у них произошла, когда им было по шестнадцать лет.       Однажды, когда Картман и Кенни пили коктейли в торговом центре, речь зашла о геях, хотя, если подумать, никто из них не мог сказать, как такая тема вообще всплыла. Вопрос был задан: «Если бы вы были геями…?», но на этом всё, так как Картман громко всех перебил.       — О, мать вашу, нет. Ничего хорошего из этого вопроса не выйдет.       — Это гипотетически, Картман, успокойся, — сказал Стэн.       — Похоже, ты испугался, увалень, — поддразнил Кайл, явно забавляясь.       — Да пошли вы, ребята в жо… — подождите, не идите вы, ребята… ух. Неважно. Я не буду играть в ваши педерастические игры. Я иду домой, — и он тут же исчез из поля зрения.       Они хихикали и развлекали себя гипотетическими сценариями о мишуре, подходящих нарядах и кошмарах, связанных с оформлением интерьера, и вполне наслаждались собой, пока Кайл не сделал крайне неуместное замечание о том, что он должен быть сверху.       — Стоп, подожди, что? Я бы был сверху! Гипотетически.       — Стэн, перестань. Ты определённо гипотетический пассивчик.       — Я был бы питчером, — настаивал Стэн, — потому что я — питчер.       — Ух ты, блядь, ты можешь бросать бейсбольный мяч. Значит, у тебя не кривые руки. Ты бы всё равно был пассивом. Гипотетически.       — Ты был бы сукой — гипотетически — потому что у тебя более стервозный характер!       — И что? Кроме того, — самодовольно сказал Кайл, — я больше.       — Да кому ты заливаешь!       — Я не заливаю!       — Докажи!       — Ладно, вот здесь я провожу черту, — сказал Кенни, скорчив гримасу. — В этом я согласен с Картманом, ребята. Я иду домой.       Стэн и Кайл смотрели, как Кенни уходит, а затем снова повернулись лицом друг к другу, слегка переглянувшись.       — Ты не больше. И вообще, ты коротышка. Низкорослый.       — Ну и что, что я низкий? Ты играешь в театре! Ты расхаживаешь в трико!       — Я делал это ОДИН раз! И мне пришлось, я был Обероном…       — Королём фей.       Стэн нахмурился.       — Так! Это же Шекспир! Ты… ты носишь узкие штаны!       — Потому что я маленького роста, я тощий еврей-диабетик, а в свободной одежде я выгляжу ещё более тощим, чем я есть, и я устал от вопросов, нет ли у меня анорексии!       — Ну, у тебя более симпатичная задница!       — Хотя это и правда, но это никак не подтверждает твою точку зрения!       Стэн возмутился.       — Знаешь, Кайл, если ты думаешь, что я буду снизу, то пошёл ты!       — Пошёл ты! — рявкнул Кайл. Они оба посмотрели друг на друга и, не говоря ни слова, взяли свои коктейли и разошлись в разные концы торгового центра.       Так началась неделя, в течение которой Стэн и Кайл отказывались разговаривать друг с другом. В первый день любой, кто проходил мимо дома Брофловски, увидел бы, что Кайл выбросил всё, что Стэн когда-либо дарил ему, из окна своей спальни в снег. На второй день, если бы кто-то оказался на заднем дворе дома Маршей, он узнал бы, что Стэн сжёг всё, что когда-либо дарил ему Кайл, и выпил огромное количество колы, после чего зашёл в дом в кофеиновом ступоре и вырубился на диване.       Некоторым — ну, ладно, всем — может показаться глупым, что два парня будут так яростно ссориться из-за чего-то, что на самом деле было обсуждением гипотетической ситуации, но подразумевать, что кто-то давал в задницу, было довольно серьёзным оскорблением среди мальчиков-подростков (и, чёрт возьми, взрослых тоже), и именно по этой причине Стэн и Кайл вели себя так, будто другой поджёг посевы и украл семейную корову.       Картман не вмешивался, только разве что он дразнил их обоих за то, что они до такого докатились, и вбрасывал «Я же говорил» при каждом удобном случае.       Стэн и Кайл вскоре прибегли к разговору через Кенни, что было не совсем продуктивно, учитывая приглушающий эффект его капюшона. Ситуация достигла пика «раздражающая неприятность», когда они вчетвером спустились в фуд-корт, чтобы купить гамбургеры и картофель фри.       — Кенни, — сказал Стэн, — будь добр, скажи этому засранцу, что некоторые из нас хотели бы поесть кетчуп как-нибудь в этом веке.       — Кайл, чувак, — сказал Кенни, — передай кетчуп.       — Сначала ты можешь сказать непревзойденному мудаку, бредящему о всякой пакости, чтобы он перестал забирать соль.       — Стэн, чувак, — сказал Кенни, — передай соль.       — Ну, ты можешь сказать этому дезинформированному болвану, что я держу соль у себя только потому, что он забирает салфетки. Кроме того, его шапка похожа на задницу, потому что он и есть задница, и демонстрирует уровень жополизства, не имеющий себе равных…       — Мать вашу, хватит! — закричал Кенни, хлопнув в ладоши. — Я не собираюсь быть в центре этого гейской…       — Гипотетической! — Стэн и Кайл быстро вмешались.       — Маленькой ссоры, которую вы двое затеяли!       — А я не против, — с нетерпением сказал Картман. — Кайл, Стэн говорит, что ты ублюдок и твоя шапка уродлива.       — Это не то, что я сказал, Картман! — огрызнулся Стэн.       — Ну и что, я приукрашиваю, заткнись, — сказал Картман.       Кайл нахмурился.       — Ну, ты можешь сказать Стэну…       — Нет, мать твою, я не буду передавать сообщения от тебя, еврей.       — Ладно, — сказал Кайл, — тогда не мог бы ты передать Стэну кое-что? — спросил он и ударил Картмана по лицу.       — АУ! СУКИН СЫН!       Первоначальный гнев Стэна и Кайла утих, и первая неделя превратилась во вторую, или, как её называли некоторые (Кенни), неделю, в течение которой Стэн и Кайл сидели дома и сокрушались о собственной глупости (хотя каждый из них думал, что сокрушается о глупости другого). Картману показалось, что это было глупо и неоправданно долго, и он просто назвал это тем, что они оба вели себя как педики, которыми они всегда были.       Поскольку Кенни не был таким нечестивым, беспечным засранцем, каким был Картман, он беспокоился за них. В пятницу, когда закончились две недели, в течение которых они не разговаривали друг с другом, Кенни позвал Картмана в сторону во время обеда. Кенни занял его чашкой с пудингом, чтобы тот сидел спокойно, пока он предлагал им вытащить Кайла и Стэна из их нынешнего застоя.       Реакция Картмана была предсказуема.       — Нет, мать твою, я не буду помогать этим засранцам, мне нравится, когда они ссорятся. Они оба несчастны, и мне даже не пришлось ничего с ними делать, чтобы им помочь.       Кенни был готов к такому сопротивлению.       — Картман, если ты не поможешь, я расклею по всей школе твои фотографии в женских шмотках.       Картман фыркнул.       Давай. Все их уже видели.       Кенни нахмурился.       Тогда я расклею голые фотки…       — Опять же, не стесняйся.       — Твою мать, почему ты всегда выставляешь себя на показ как урод? — выругался Кенни. — Ладно, я заплачу тебе.       — У тебя нет денег.       — Картман, ёб твою, просто сделай это! Мы все дружим уже больше десяти лет — не пора ли тебе прекратить эту незрелую вражду?       — Прекратить? — повторил Картман, фыркнув. — Я всегда планировал, что моя незрелая враждебность будет расти экспоненциально каждый год, пока я не стану конченым засранцем, потом сенатором, и тогда я начну продвигать какой-нибудь анти-Стэн и Кайловский закон… Боже, как я ненавижу этих придурков…       — Угх, — сказал Кенни, потирая лоб. — Слушай, я даже возьму Кайла!       — С ним легче, и ты это знаешь! А Стэн нытик.       — Ладно, я беру Стэна, а ты разбирайся с Кайлом…       — Нет, блядь, я ненавижу Кайла.       — УГХ, — сказал Кенни. — Тогда бери Стэна!       — Я ненавижу и Стэна!       — Но Кайла ты ненавидишь больше, верно?       — Конечно, — сказал Картман.       — Ну, сейчас Стэн очень зол на Кайла, так что считай, что это шанс для вас двоих перемыть ему косточки.       —… Хм, — сказал Картман, потирая подбородок, — это хорошая мысль…       — Так ты сделаешь это? — спросил Кенни.       — Дай мне ещё чашку пудинга, и я подумаю.       В субботу рано утром Кенни отправился домой к Кайлу, предполагая, что Картман отправится к Стэну. Когда он постучал в дверь Брофловски, Шейла ответила ему возмущённым «Почему ты так долго!» и практически швырнула его на лестницу. Кенни поднялся с верхней ступеньки, потёр лоб, которым ударился о перила, и направился в комнату Кайла, размышляя о том, какая же миссис Брофловски шлюха. Как будто это его работа — вытаскивать её сына из постели…       — Йоу, чувак! — громко сказал он, распахнув дверь. — Проснись и пой.       Комок одеял на кровати Кайла только хрюкнул и перевернулся. Кенни осмотрел комнату. Жалюзи были опущены, свет выключен, пол завален обёртками от конфет, а в CD-плеере на повторе звучала песня Бон Джови «You Give Love a Bad Name». Кенни вздохнул.       — Ладно, Кайл, это неприемлемый уровень слабости. Вставай с кровати.       — Нет.       Ну, по крайней мере, он разговаривает, подумал Кенни. Он выключил CD-плеер и задернул жалюзи, от чего лучи солнца попали прямо в лицо Кайлу. В ответ Брофловски застонал и прижал подушку к голове.       — Оставь меня умирать, — пробормотал он в матрас.       Кенни закатил глаза.       — Давай, Кайл.       Молчание.       — Кайл, это нездорово. То, что Стэн — тупая задница, не повод для того, чтобы ты хандрил.       Опять тишина.       — Кайл, если ты не встанешь с кровати, мне придётся тебя вытащить.       Вызывающее молчание. Кенни вздохнул и засучил рукава.       Далее последовала эпическая битва, великолепие которой было бы скомпрометировано, если попытаться её описать. Каким-то образом, несмотря на то, что Кенни был стереотипным ирландцем, а Кайл — стереотипным евреем, Кайлу удалось зажать Кенни в тисках рук.       — О, Боже! — пробурчал Кенни. — Ты воняешь, чувак; когда ты в последний раз принимал душ?       Кайл задумался.       — Неделю назад или около того…       — Больше недели не мылся? Чувак, я нищий, но я хотя бы принимаю душ каждые несколько дней!       — А в чём смысл. Стэна нет рядом, чтобы понюхать меня, — угрюмо сказал Кайл.       — Что, у него вошло в привычку периодически нюхать тебя? — спросил Кенни, скорчив гримасу и освобождаясь из его захвата. — Иди в душ, чувак.       — Нет, не пойду. Я выпровожу тебя, а потом вернусь в постель.       Кенни схватил его за руки и потащил в ванную. Поскольку Кайл уже потратил всю свою энергию на то, чтобы зажать Кенни в тисках, единственное сопротивление, которое он мог оказать, напоминало сопротивление разъярённого котёнка. Кенни затолкал его в ванную и запер дверь, навалившись на неё всем своим весом, пока Кайл колотил по ней.       — Выпусти меня на хрен отсюда, придурок! Я просто хочу послушать Бон Джови и молча проклясть Стэна за то, что он такой невыносимый!       — Я не выпущу тебя, пока ты не примешь душ и не переоденешься, — отозвался Кенни через дверь. — А ты говоришь, что Стэн невыносимый…       — Ладно, — огрызнулся Кайл, — я просто вылезу через окно.       — Ты не сможешь пролезть в окно.       — Поправка: ты не можешь пролезть в окно. Я еврей-диабетик.       — … Господи, он прав, — выругался Кенни, повернулся и распахнул дверь. Но вместо того, чтобы увидеть Кайла, наполовину высунувшегося из окна, как он ожидал, он увидел его стоящим перед зеркалом, держащим зубную щетку и придающим ей самый удручённый вид.       Кенни прислонился к дверной раме.       — Я почти боюсь спросить, — сказал он с покорным вздохом, — что не так с зубной щёткой, Кайл?       — Это Стэна, — фыркнул Кайл.       — … А почему у тебя зубная щётка Стэна?       — Ну, мы так часто ночуем друг у друга, что решили, что будет проще, если купим зубные щётки и оставим их друг у друга дома, — объяснил Кайл.       — …Вашу мать, вы двое такие педики.       — ГИПОТЕТИЧЕСКИЕ! — огрызнулся Кайл, метя зубной щёткой в голову Кенни. Кенни увернулся, толкнул Кайла спиной вперёд в душ и выкрутил ручку крана, пока Кайл пытался выбежать из кабинки.       — Придурок! Вода ледяная, а я всё ещё в одежде!       — Ну, если ты не хочешь принимать душ по-моему, тогда принимай по-своему! Просто прими этот чёртов душ!       — Отлично! — сказал Кайл, нахмурившись и скрестив руки, пока холодная вода намочила его одежду. — Тогда убирайся к чёрту, я не буду раздеваться перед тобой.       Кенни вышел, вернулся в унылую каморку, которая была комнатой Кайла, чтобы принести ему одежду, а затем вернулся в ванную. Вода всё ещё текла, так что Кайл либо перестал бороться и принимал душ, либо оставил воду включённой, чтобы обмануть МакКормика, вылез через окно и сейчас бегал по снегу в мокрой одежде.       — Эй, дружище, я оставляю чистую одежду у двери, — позвал он, постучав в дверь. Он внимательно прислушался к ответу и услышал подтверждающее ворчание. Хорошо. Значит, Кайл не готов сойти с ума только потому, что Стэна не было рядом, который мог бы сказать: «Может, бегать по снегу, пока ты мокрый, — плохая идея. Ну, знаешь. Это логично».       — Эй, когда ты в последний раз ел? — сказал Кенни. — И я про нормальную еду, а не шоколадки.       — Я не знаю… — пробормотал Кайл.       — Чувак, как ты можешь не знать? — спросил Кенни. — Господи, тебя же в больницу запекут, разве диабетики не должны знать такие вещи? Ну всё, после душа я отведу тебя в фуд-корт в торговом центре.       Настоящей основой суперлучшей дружбы Стэна и Кайла всегда было то, что Стэн из кожи вон лез, чтобы сделать всё возможное для Кайла. Но единственное, что удерживало Стэна от полной жалкости, было то, что на самом деле Кайл ему не был нужен. У него был отточенный детектор дерьма и больше здравого смысла, чем у всего Южного Парка вместе взятого, так что он мог прекрасно функционировать и без Кайла. С другой стороны, Кайл был обычным, глупым, безрассудным подростком, и он совершал глупые, безрассудные поступки, хотя они и были нередки. И если бы у него не было Стэна, он бы наверняка погиб десятки раз.       Так что Картману действительно повезло. Потому что, пока Кайл был дрожащей немытой голодной массой с зубной щёткой, которая просто хотела, чтобы Стэн признал, что он гипотетически был бы снизу, если бы они гипотетически были геями, чтобы они могли помириться и снова стать лучшими друзьями, Стэн сидел за своим столом и делал домашнее задание, когда Картман ворвался в его комнату.       Картман сразу же воспринял выполнение школьных обязанностей как признак глубокой депрессии и, будучи хорошим другом, решил помочь Стэну, выбросив его учебник истории в окно.       — Эй! Картман! Какого чёрта! — вскричал Стэн, крутясь на своём стуле.       — Я пришёл, чтобы подбодрить тебя, — сообщил ему Картман. — Тебе уже лучше?       — Ты только что выбросил мой учебник истории в окно! Конечно, я не чувствую себя лучше!       — Ладно, — сказал Картман, поднял учебник по математике и направился к окну. Стэн вскочил со стула и стал перетягивать книгу, пока Картман внезапно не выпустил её из рук, и Стэн, споткнувшись, упал на кровать.       — Так, парень, пойдём на улицу и выманим у каких-нибудь бродяг деньги.       — Я больше никогда не выйду из своей комнаты, — прорычал Стэн, поднимаясь с кровати и скрещивая руки.       — Не будь дураком, тебе придётся выйти. Ну. Надеюсь.       — Картман, ну твою же…       — Хватит дуться, пока делаешь… — Картман взял со стола тетрадь и посмотрел на неё, чтобы узнать, что за домашнее задание он делает, выгнув бровь от увиденного. Стэн вырвал тетрадь у него из рук, распаляясь, когда Картман бросил на него взгляд. — Как это можно написать имя Кайла на листе бумаги и нарисовать фигурки вас двоих?       — Я делал домашнее задание! Я… просто… сделал небольшой перерыв… Да пошёл ты, Картман! — прорычал Стэн, слегка покраснев.       Картман фыркнул.       — Стэн, смирись с этим. Чем меньше у тебя контактов с евреем, тем лучше для твоего здоровья. И я уверен, в школе полно придурков с комплексами Наполеона, которые с удовольствием стали бы твоими лучшими друзьями.       — Мне больше никто не нужен, — проворчал Стэн.       — Слушай, давай сходим в торговый центр. Ты можешь рассказать мне, какой Кайл мудак, я обещаю выслушать тебя с пониманием.       — Я не хочу говорить о Кайле, — прорычал Стэн, поднимаясь с кровати и скрещивая руки.       — Хорошо, тогда ты можешь просто слушать, пока я рассказываю тебе, какой Кайл мудак…       — Я не хочу даже думать о нём, ясно? Я просто хочу сделать домашнее задание!       — Всё хуже, чем я думал, — сказал Картман. — Ты хочешь делать домашнее задание? От напряжения, вызванного потерей твоего педерастического еврея-друга, ты просто раскалываешься. Надевай ботинки, мы идём в торговый центр.       — Я не хочу…       — Я не спрашивал, придурок. Я хочу развеселить тебя, мать твою, так что надевай ботинки, пока я не дал тебе по яйцам.       Они бродили по всему торговому центру, Стэн шёл на шаг позади Картмана, пока Эрик приводил ему невероятно длинный список причин, почему Кайл — еврейский ублюдок, но если Марш собирается превратиться в одержимого домашней работой человека из-за отсутствия Кайла, то ему следует просто пойти и помириться с некогда другом.       — Стэн, это глупая — хотя и невероятно увлекательная — ссора. Конечно, ты в пять раз лучше Кайла, но Кайл — еврей, а евреям запрещено быть активами. Обрезанному члену не разрешается долбить задницу. Кайл слишком слаб, чтобы нарушить закон, так что просто смирись с этим и… — Картман прервался, поняв, что остался один. Он посмотрел по обе стороны от себя, а затем оглянулся назад. Стэн стоял несколькими магазинами позади, прижавшись к витрине с убитым горем выражением лица.       Картман бросился к нему. До сих пор Стэн вёл себя хорошо; стоило догадаться, что это временно. И хотя Стэн не развалился на части, как Кайл, его нытьё с лихвой компенсировало это.       Он хмурился на Стэна, хмурился на витрину, хмурился на название магазина — «Большой магазин русских шапок Большого Боба».       — Чёрт побери, — выругался он. — Кто, бля, просыпается однажды утром и решает, что хочет построить магазин с ушанками?       — Кайл носит ушанку, — всхлипнул Стэн.       — Ого, правда? — с сарказмом сказал Картман, закатывая глаза. — Спасибо, а то я никогда не замечал.       — Она зелёная, — продолжил Стэн тем же тоном.       — Стэн, твою ж налево, твои страдания гораздо веселее, когда ты не подвергаешь им меня.       — Зелёная, как… другие зелёные штуки, — печально сказал он.       — Это чистая поэзия, — сказал Картман, продолжая язвить и пытаясь оторвать Стэна от витрины.       — Будь ты проклят, Кайл Брофловски! — воскликнул Стэн с неожиданным драматизмом, раскинув руки по обе стороны от себя и ударив Картмана по голове. — Теперь я никогда не смогу есть зелень, не думая о тебе! Ты испортил зелёную фасоль, придурок!       — Ну всё, — прорычал Картман, массируя висок, — мне нужно выпить. Мы идём к тележке с апельсиновым смузи.       — Я не хочу смузи. Там… ЭТО случилось.       — Что ж, очень жаль, засранец. Я не хочу, чтобы ты больше дышал. Но не всем желаниям дано сбыться.       По предсказуемому стечению обстоятельств Стэн и Картман пришли в фуд-корт в то же время, что и Кайл с Кенни. Они оба замерли и уставились друг на друга. Напряжения, витавшего в воздухе, было почти достаточно, чтобы убить Кенни; на самом деле он несколько раз кашлянул и потёр горло. Затем Кайл наконец прорычал: «Гипотетически ты мог бы быть моей сучкой!».       — Ты был бы моим гипотетическим мальчиком-рабом! — прорычал Стэн.       Затем они оба зашагали в разные стороны, стукаясь плечами на ходу.       — Это так глупо, — сказал Картман кивающему Кенни. — Только потому, что Кайл не может признать, что дал бы в задницу…       — Что? — спросил Кенни, скорчив гримасу. — Это Стэн дал бы в задницу.       — Да блять, сколько раз я должен это повторять? Белые всегда побеждают меньшинства, потому что белые лучше.       — …Это, наверное, одна из самых расистских вещей, которые я когда-либо слышал от тебя, — сказал Кенни, качая головой в оскорблённом изумлении. — И в любом случае, не внешность парня определяет, как ему нравится вести себя в спальне, а его характер. Те, кто тискается с животными, хотят любви с чёрного хода. Просто им нравится.       — Это полный бред!       — Ты — полный бред!       Они смотрели друг на друга какое-то время, пока Кенни не нахмурился.       — …Давай не будем это обсуждать.       — Хорошая идея, — согласился Картман.       — Давай пойдём в зал игровых автоматов и поиграем в жестокую видеоигру, посмотрим на девчонок и займёмся другими мужскими делами и не будем обсуждать это.       — Отличная идея, — согласился Картман. — Ты платишь.       В следующий понедельник Стэн и Кайл подошли друг к другу в коридоре и нахмурились.       — Я, — сказал Кайл, очень драматично ткнув пальцем в грудь Стэна, — пиздец как устал тебя терпеть!       — А мне, мать твою, надоело твоё дерьмо! — сказал Стэн, сделав не менее драматическое движение рукой.       — Я покажу тебе, что не я буду снизу! — прорычал Кайл.       — Я покажу тебе, что я не буду тем, кого будут трахать! — крикнул Стэн.       Кайл схватил Стэна за рубашку и потащил его к удобно расположенной и незанятой кладовке уборщика. Стэн затолкал Кайла внутрь, запер дверь, и они оба набросились друг на друга с такой страстью, какую можно получить, только если взять суперлучшую дружбу на всю жизнь, заставить друзей подраться из-за гипотетической ситуации, заставить их огрызаться друг на друга всю неделю, плакаться из-за произошедшего ещё неделю, а затем оказаться в объятиях перед одноклассниками, школьной администрацией и одним очень травмированным уборщиком.       Затем они продолжили делать друг другу минет, таким образом, ничего не решив, но при этом попробовав чрезвычайно горячий секс в состоянии гнева/примирения. И это было действительно важно, в конце концов.