Cherry flavoured

Соён определенно не стоило реагировать на слова Минни так серьезно. Минни просто сказала: тебе не хватает спонтанности. Оглядываясь назад, Соён понимает, что это довольно справедливое замечание: она привыкла организовывать и систематизировать абсолютно все, следуя своим планам и расчетам, а не зову сердца — а это не то, что в драматургии приветствуется. Но она вспылила и решила во что бы то ни стало доказать Минни, что и она может быть спонтанной — вместо тщательно распланированного «Цимбелина» в качестве курсового проекта она выбрала постановку «Венеры и Адониса». С танцами. А когда Минни говорит, что это чересчур спонтанно, решать что-то уже поздно — проект передан руководителю, и Соён предстоит написать сценарий для адаптации, набрать актеров и отдуваться за принятые решения — и все это за каких-то два месяца. — Ты поздновато спохватилась, — замечает Миён. — Всех нормальных актеров уже давно расхватали. Соён нервно дергает ногой, изо всех сил вцепившись в толстый, густо обклеенный стикерами блокнот — доказательство того, что она не ерундой маялась, зазря оттягивая прослушивание. Как у постановщицы, у нее был воз и маленькая тележка дел, которыми нужно заняться: написать сценарий к адаптации, добиться его одобрения, найти костюмера, кого-нибудь, кто помог бы ей с хореографией, распланировать визуал и заказать декорации… Ну, она все же немножко оттягивала (до такой степени, что начала создавать доски в Pinterest, убеждая себя, что это просто необходимо для рабочего процесса) — потому что прослушивать так, с нуля, было страшновато. Для «Цимбелина» Соён давно успела набросать план того, кто на какие роли мог бы подойти — чтобы сразу успеть завербовать их для своего проекта, пока ее не опередили. А теперь у нее ни плана, ни списка кандидатов, а только Миён и Минни по обе стороны, пришедшие, чтобы поддержать ее с прослушиванием и подсказать свое экспертное мнение. — Может, и правда, — говорит она жалобно. — Прошло почти полчаса, а никто до сих пор не пришел… А что будет, если я не найду актеров? — Возможно, тебе стоит отказаться от танцев, — замечает Минни скептично. — Где ты найдешь тех, кто может и танцевать, и правдоподобно играть одновременно? Соён опускает взгляд на свои пальцы с длинными черными ногтями, вцепившимися в обложку блокнота. — Я не могу. Я написала музыку и уже попросила Со Суджин поставить под нее хореографию. Она над ней работает, я просто не могу ее подвести. — Но тебе нужно снизить планку, если ты не хочешь, чтобы… — Та-да! — бормочет кто-то, и все трое немедленно оборачиваются к проходу между рядами. — А вот и мы. — Юнги! — восклицает Соён. — Приветик. И тебе, Чимин-а, тоже приветик. Идущий за Юнги Чимин расцветает улыбкой, поднимая руку в знак приветствия, и кланяется Миён и Минни. — Я погляжу, прослушивание в самом разгаре? — вскидывает брови Юнги, кидая сумку на кресло. — Как, кого-нибудь уже подыскали? — Ну не нагнетай, — упрекает его Миён. — Она и так уже извелась. Никто до сих пор не пришел. — У некоторых еще пары не кончились, — предполагает Чимин. — Не волнуйся, нуна, все еще впереди. Юнги — ее одногруппник. В качестве курсового проекта он актерствует в крупной постановке, но согласился помочь с ключевыми моментами — немного подсобить в написании музыкального сопровождения и оказать психологическую поддержку. Как только она сказала, что берет на постановку «Венеру и Адониса», он назвал ее сумасшедшей, но пообещал поспрашивать среди знакомых, не хочет ли кто-нибудь сыграть в ее постановке. Чимин — его парень, учится на курс младше на хореографическом, и он, наверное, самое прелестное существо, которое знает этот мир. — Серьезно, что ли? — переспрашивает Юнги. — Вообще никто? Соён уныло кивает, и Минни напоминает: — Реально, давайте не нагнетать атмосферу, это вообще-то серьезное дело… Юнги отмахивается. — Да нет. Я к тому, что первый кандидат у вас уже есть. Они втроем снова, как одна, смотрят на него с недоумением, и он театральным жестом указывает на стоящего в сторонке и зардевшегося как маковый цвет Чимина. — Что? — хмурится Соён. — Я же обещал, что подыщу кандидатуру, — пожимает плечами Юнги. — Так вот, как я уже говорил, та-да, прошу любить и жаловать… — Это называется «протекционизм», Юнги, — качает головой Минни. — Нельзя продвигать людей по знакомству. Ты не объективен. Юнги выставляет в воздух указательный палец. — Во-первых, я не продвигаю своего парня, как ты сказала, по знакомству — я же не беру его на главную роль в спектакль, а просто думаю, что он неплохо справился бы с ролью. Я читал «Венеру и Адониса», так что я объективен, Минни-я, Чимин-и хоть и не актер, но играл в школьном кружке и отлично танцует… Соён почти не слушает его пламенную протекционистскую речь в отношении своего парня, пока задумчиво смотрит на все еще ярко-красного от повышенного внимания Чимина. Пьеса сложна и интересна тем, что персонажи в ней совсем не такие, какими их чаще всего описывают: Адонис в ней — юнец, бойкий, неловкий, совсем не знакомый с проявлениями влюбленности, а потому относящийся к ним с досадой и непониманием. Чимин красивый совершенно по-юношески — острые черты лица, живые любопытные глаза — теперь Соён смотрит на него совсем другими глазами и видит в нем идеальную кандидатуру на роль. Боже, только бы он умел играть… — Прекрасно, Чимин-а, — выносит она вердикт. — Поднимайся на сцену, на подставке стоит текст. Можешь прочитать и немного подготовиться, а мы постараемся на тебя не давить. Минни вскидывает бровь, но ничего не говорит. Миён смотрит на нее с интересом. Взволнованный Юнги целует своего парня в щеку перед тем, как подтолкнуть его к сцене, а пальцы Соён на обложке блокнота наконец расслабляются. Как итог — стоит Чимину прочесть свои строчки, она уже готова расцеловать его в обе (все еще розовые от смущения) щеки: да, немного сыровато, нужно отшлифовать и доработать, а еще посмотреть на его работу в паре, но первый этап прослушивания он безоговорочно прошел. Правда, дальше прослушивание совсем не такое результативное. Как Чимин и говорил, нужно было немного подождать: спустя полчаса люди выходят с занятий и начинают потихоньку стекаться в зал — по одному-два человека, потом больше. Минни даже приходится записывать их, чтобы вставали в очередь. В основном приходят девушки. Соён уже набросала образ Венеры в своей голове (чувственная и томная, но немного отчаянная), но ни одна под этот типаж не подходит. Кто-то играет откровенно плохо, кто-то не может понять прописанного в строках персонажа, кто-то ей просто не нравится. Одна девушка тут же привлекает ее внимание: внешность у нее прямо под стать шекспировским пьесам, дикция громкая и четкая, да и в роль она входит просто волшебно. Соён не совсем нравится, как высокомерно она себя ведет, но на это можно прикрыть глаза, потому что она просто идеальная Венера. Ну, до тех пор, как: — На роль Адониса уже нашли кого-нибудь? — спрашивает она, когда Соён уже вот-вот собирается объявить, что она прошла первый этап прослушивания. — Скорее всего, это будет Пак Чимин, — отвечает Соён. — Лучшей кандидатуры пока не нашли. Она тут же меняется в лице. — Чимин? С второго курса хореографического? Соён тут же напрягается. — Что-то не так? — Он же гей, — морщится та. — А у нас будет сцена с поцелуем. Откуда я знаю, что еще делают эти губы? Я лучше собаку поцелую. У Соён падает челюсть. Минни, к счастью, находится со словами гораздо лучше нее: — Спасибо, свободна. Мне бы тоже не хотелось, чтобы «эти губы» касались твоего поганого рта. Иди и целуйся с собаками, если хочешь. Она презрительно фыркает, бормочет себе под нос, что все они жалкие, и удаляется, сопровождаемая взглядами ожидающих своей очереди. Как хорошо, что Юнги с Чимином уже ушли… — Я сейчас умру, — жалуется Соён. — Почему именно она должна была оказаться такой стервой? Было бы не так обидно, если бы она сыграла не так хорошо… — Ничего, найдем получше, — убеждает ее Миён, притягивая к себе лист, в котором записывались все кандидаты. — Смотри-ка, у нас еще восемь девушек, кто-нибудь обязательно подойдет. — Она повышает голос, обращаясь к ожидающим. — Сон Юци, на сцену, пожалуйста! — Ого, — бормочет Соён. — Она китаянка? — Только подумай быть к ней предвзятой по этому поводу, — шепчет Минни. — Иначе я тебя стукну. Конечно, Минни знала, о чем говорила — иностранцам было очень сложно попасть на роли, но не из-за ксенофобии, а из-за их акцента: основным требованием ведь была четкая дикция и идеальное произношение… — Здравствуйте! Чувственная и томная, но немного отчаянная, так ведь Соён описывала свою идеальную Венеру? Она немедленно забывает про типаж, как только эта девушка, Юци, поднимается на сцену. У нее копна выкрашенных в темно-рыжий кудряшек, круглые любопытные глаза и громкий низкий голос. Соён смотрит на нее, застыв и не заметив недоуменных шепотков от немногочисленных присутствующих. — Привет, — говорит Минни вместо нее. — Ты китаянка, так? — Угу, — отвечает Юци живо. — Я переехала сюда шесть лет назад. Я… э-э, это же не проблема? Мне стоит приступать? Ее корейский просто совершенен: не знай Соён, что это не ее родной язык, она бы ни за что не догадалась, что она не кореянка. — Да, бумаги с текстом на кафедре, можешь пока подготовиться… Она вчитывается в несколько строчек с текстом дольше положенных пяти минут: между её бровей залегает складочка, губы плотно поджаты, пока она бегает глазами по словам. И потом она начинает читать, мгновенно изменившись в лице: вот уже никакого невинного выражения широко распахнутых глаз — в выражении ее лица сплошная горечь. Ее Венера не томная и отчаянная — она задета и оскорблена отказом, и Соён понимает, что она хочет донести, за какие-то три прочитанные строчки. Это потрясающе. Она заканчивает чтение, лицо у нее снова оживленное и ожидающее, пока все смотрят на нее с отвисшими челюстями. Соён приходится отмереть первой, потому что ей все же нужно что-то сказать. — Спасибо, Юци. Отлично получилось. Сможешь прийти завтра в шесть для следующего этапа? Юци сверкает яркой улыбкой и кивает, пока ее темно-рыжие кудри подпрыгивают в такт. Прослушивание оставшихся кандидатов проводится чисто ради приличия, потому что Соён все для себя уже решила — было бы неправильно не дать им шанса хотя бы попробовать. Миён, когда уходит последняя девушка, и в зале они снова остаются втроем, подводит итог: — Что это получается, Чимин и Юци? — Юци не похожа на Венеру, — качает головой Минни. — Скорее, на щеночка. — А откуда тебе знать, что Венера не была похожа на щеночка? — возражает Миён. — Она хорошо играет, а внешность — дело десятое. И почему я до сих пор не видела ее ни в одном выступлении?.. Соён их уже не слушает. Вся тревожность как будто улетучилась: у нее есть сильный актерский состав — какой-никакой гарант успеха, а все остальное уже тщательно распланировано. Она превратит это в лучшую студенческую постановку «Венеры и Адониса» из всех существующих. Обычно второй день прослушивания означает, что из предварительно выбранных кандидатов отбираются те, кто смог бы сработаться в команде — а в этом случае, кто проявил бы какие-никакие навыки танца. Для Юци то, что она единственная отобранная кандидатка, оказывается сюрпризом, Чимин же вообще не удивляется — что неудивительно, Юнги ему наверняка все разболтал. — Ого, — говорит она и широко улыбается. — Вот это да, спасибо! Постараюсь вас не разочаровать. Всех все еще немного смущает то, какая она — громкая и искренне всем восторгающаяся, но Соён думает, что с этим проблем не возникнет. Второй этап проходит быстро и скорее ради формальности: Юци и Чимин отыгрывают небольшую совместную сцену — очень неловко и немного зажато, но это поправимо, — и демонстрируют навыки танца. Соён уже была на танцевальном выступлении Чимина, так что все её внимание приклеено только к Юци. Соён только смотрит и смотрит — так, наверное, чувствует себя скульптор, когда понимает, что в его руки попал отменнейший кусок мрамора, теперь бы только выточить из него что-то еще более прекрасное. С танцами они с Суджин решили не заморачиваться: в конце концов, это ведь не балет, так что в пьесу можно включить только парочку танцевальных вставок между самыми драматическими моментами… В остальном она все расписала по минутам: снять мерки для пошива костюмов, декорации уже изготавливаются, идеи для макияжа и укладок лежат в отдельной папке, распечатанные… Процесс подготовки идет как по маслу: Соён довольна. Она ставила пьесу на прошлом курсе, так что со всеми тонкостями уже знакома (и на те же грабли наступать не собирается), но даже в прошлом году, когда ее актеры уже были с опытом, все было не так гладко. Чимин очень хорош в запоминании текстов; Юци это дается чуть сложнее, но она, как и на прослушивании, компенсирует это превосходной экспрессией — хоть сейчас бери и выпускай на сцену… На одной из репетиций, когда они не просто проходятся по тексту, а уже частично отыгрывают его на сцене, присутствует Юнги. Вместе с ним пришла и Минни; обычно студенты театрального не пускают друг друга на репетиции, но Соён нужно мнение со стороны. А еще ей немного неловко сидеть с Чимином и Юци наедине, так что знакомые никогда не помешают. — Ага, а теперь мы целуемся, и… — бормочет Юци, не отрывая взгляда от листа со сценарием. — А потом… — Нет-нет-нет, стой, — качает головой Соён. — Нам нужно пройтись ко сценарию целиком. Юци опускает бумажку и смотрит на нее, Чимин тоже опускает бумажку и смотрит на нее — оба такие неловкие, что Соён действительно хочется пропустить эту сцену и пока не отрабатывать ее, а оставить ближе к концу, когда всем станет друг с другом комфортнее. Чимин чешет затылок и бросает неловкий взгляд на Юнги. — Нам нужно поцеловаться? — Просто… эта сцена очень сложная. В эмоциональном плане. И было бы неплохо прогнать ее побольше раз, чтобы на сцене все прошло как нужно… Юци заливается краской, когда Чимин подходит к ней (в такой же степени покрасневший) и цитирует сценарий: — Ты должна «вцепиться в Адониса и умолять его остаться», а потом поцеловать меня насильно. Юци смотрит на Соён умоляющими глазами. — Может быть, не сейчас?.. — Что-то не так? — Не знаю, это неловко… — Сейчас у вас три зрителя, — напоминает Минни. — А будет целый зал, знаешь, сколько он вмещает? Больше тысячи человек. Тем более, «Венера и Адонис» в целом эротическая поэма, это просто Соён выбрала самый невинный отрывок, так что… Чимин нервно смеется. — Не стесняйтесь, — подытоживает Соён. — Все свои. Давайте эту сцену сначала, договорились? Они возвращаются на свои исходные позиции — Чимин садится, прикрывает лицо руками; его лица не видно, но все в его позе кричит о досаде. Юци подходит к нему — осторожно подбирается, как будто прячась… Соён не терпится забрать летящее платье Венеры из ателье, чтобы посмотреть, как это будет выглядеть, наверняка потрясающе… Она опускается перед Адонисом на колени, осторожно отнимает его руки от лица… Полному погружению мешает то, что они все еще читают все реплики с листа, но Соён уверена, что с запоминанием текста проблем не возникнет. — Отпусти мою руку, — качает Чимин головой. — Зачем ты ее жмешь? — Отдай мне мое сердце, и тогда получишь ее обратно… Соён подается ближе; прекрасно, вот Адонис вырывает руку и поднимается, Венера подрывается следом, хватает его за локоть и разворачивает к себе. — Сжалься! — молит Юци, и Соён одними губами проговаривает реплику вместе с ней. — Хоть какую-нибудь ласку… какое-нибудь раскаяние… Юци обхватывает лицо Чимина руками ровно с той степенью отчаяния и желания, которую Соён от нее и хотела, но в последний момент тушуется и закрывает лицо руками, смущенная. — Извините. — Ладно, — вздыхает Соён. — Поработаем над этим как-нибудь еще. Юци бросает на нее извиняющийся взгляд — уши у нее ярко-алые. — Мне жаль, но просто… Все смотрят, и это смущает. Юнги, вот тебя вообще не напрягает, что твой парень с кем-то целуется? — Нуна, — напоминает Чимин. — Я гей. Юнги, до этого момента хранивший молчание, пожимает плечами. — Да вообще плевать, — улыбается он кривовато. — Вы там продолжайте, не стесняйтесь. — О, — понимает Минни. — У тебя есть парень? Ты думаешь, что это будет изменой по отношению к нему? Наша одногруппница, Миён, столько парней перецеловала на сцене перед своим бойфрендом, и ничего. Мы в театральном такое всерьез не воспринимаем. — Ну, вообще-то, парень Миён из-за этого ее и бросил, — напоминает Соён. — Но да, это же просто игра, ничего серьезного. — Нет у меня парня, — бормочет Юци раздосадованно. Атмосфера становится какой-то совершенно некомфортной, поэтому Соён хлопает в ладоши и объявляет перерыв.

***

— Соён-ши? Можно тебя на минуточку? Соён как раз направлялась на обед («обед» — это сжевать сэндвич, спрятавшись в какой-нибудь пустой аудитории за повторением домашки), когда Юци поймала ее в коридоре. Ей немного неловко от того, как она выглядит — никакого макияжа, в руках ворох тетрадок и ланчбокс, на носу очки, потому что с утра забыла надеть линзы… — Мы же одного возраста, можно просто Соён, — вздыхает она. — Конечно. Что-то случилось? Сама Юци выглядит как всегда прелестно со своей львиной гривой кудряшек; на ней нет косметики, но глаза у нее такие яркие и выразительные, что она отлично выглядит и без нее. Надо сказать, Соён завидует. — Ты же не торопишься? Я просто хотела задать пару вопросов по тексту… Соён задумывается на минутку. Торопится ли она? Если дело касается ее пьесы, то все проблемы нужно решать незамедлительно. — Знаешь… я думаю, малый репетиционный зал сейчас свободен, не хочешь поговорить там? Соён нравилось отсиживаться в репетиционном зале — пообедать там или даже вздремнуть; его очень редко использовали по назначению, потому что сцена в нем была просто крохотная. Но у нее были от него ключи, так что почему бы и нет? Они усаживаются прямо на ковер, Юци достает свой сценарий, и Соён с удовлетворением отмечает, насколько стопка бумаги потрепанная и исчерканная множеством пометок: так приятно, что она относится к этой пьесе с такой же серьезностью, как и сама Соён… — Вот, — говорит Юци и протягивает ей одну из распечатанных страниц. Соён улыбается: на поле нарисована мордашка мультяшного щенка. — Я вроде бы запомнила текст, но пока не совсем уверена, с каким выражением стоит его читать… Послушаешь? Обеденный перерыв так и протекает — они сидят на ковре в пустом зале, расположившись в эпицентре разбросанных листков со сценарием, и долго прорабатывают реплики, оттачивая их до совершенства. Соён и правда повезло с актерами: до показа осталось еще больше месяца, а они уже делают такие успехи и прилагают для этого все возможные усилия… В конце концов, правда, Соён не выдерживает: — Ты не против, если я перекушу? — Она указывает на свой ланчбокс в форме Рилаккумы. — Я не завтракала, боюсь, если я пойду на философию без обеда, то просто откинусь. Юци ахает. — О боже мой, извини. Я думала, ты уже пообедала — ты просто шла от кафетерия, вот и… Да, конечно. У меня есть с собой шоколадные чипсы, хочешь? И, возможно, Соён совершенно не жалеет, что даже не притронулась к домашке, как планировала. Когда обеденный перерыв и пачка чипсов подходят к концу, Юци достает из сумки бальзам для губ. Он пахнет вишней и слегка оттеняет ее губы соответствующим вишнево-розовым, и у Соён немедленно созревает ассоциативная цепочка. — Кстати, если не секрет. Почему ты все-таки не захотела целовать Чимина? Юци щелкает крышкой флакончика и смотрит на нее, неловко улыбаясь. — Я же сказала, смущает. — Просто… нет, не подумай, что я на тебя давлю, но ты так хорошо погружаешься в роль, что кажется, что ты больше никого не замечаешь… Юци пожимает плечами. — Это же другое. — Почему? — Потому что… Черт, прозвучит странно. — Она прикрывает лицо руками. — Я раньше никогда не целовалась, вот и… Соён ахает. — Не может быть! — Почему? — Ты ведь такая хорошенькая… В смысле, я не имею в виду, что это решающий фактор, но все же… Юци хихикает. — Ну, желающие были. Но я как-то не подыскала никого, кто был бы в моем вкусе. Соён кивает. Она отлично понимает это — у нее тоже были проблемы с тем, чтобы найти кого-то, кто привлекал бы ее в ответ. И она тоже не захотела бы отдать свой первый поцелуй на растерзание публике. — Я понимаю, но все же… Это действительно очень важная часть для пьесы. Я не буду давить, но как-нибудь отрепетируйте это с Чимином, окей? Можете наедине, если тебя смущает внимание. — О боже. Это будет еще страннее. — Есть немного… Тогда можете взять с собой Юнги, чтобы контролировал ситуацию. Юци смеется. — Звучит гораздо лучше.

***

Соён привыкла проводить обеды не в кафетерии, а где-нибудь в одиночестве, чтобы можно было посидеть в тишине и привести мысли в порядок. Однако в последнее время все чаще эта тишина разбавляется Юци — ее громким голосом и громким смехом. Они занимают репетиционный зал, неизменно располагаясь на ковре и прорабатывая все части, с которыми у Юци возникли затруднения. Пару раз они даже затаскивают в зал Суджин, чтобы прогнать танцевальные вставки, но в основном они занимают его только вдвоем. Поводится так, что обе приносят что-нибудь съестное и обедают вместе, чтобы потом «незаметно» стряхнуть крошки с ковра на пол — делятся закусками и читают сценарий, попеременно закидывая конфеты в рот. Конечно, они не все время занимаются подготовкой — временами болтают о всяком, временами просто лежат на ковре и молчат, сидя в соцсетях. Вместе — потому что так комфортнее. Соён нравятся их посиделки. Они кажутся такими особенными, полные смеха (Юци удивительно легко заставить рассмеяться) и запаха вишневого бальзама для губ. Подготовка идет поразительно гладко. Чимин справляется на отлично (Соён подозревает, что Юнги приложил руку к его подготовке точно так же, как она помогала Юци), они отрабатывают хореографию, прогоняют всю пьесу бесчисленное количество раз, и раз за разом на том самом моменте Юци целомудренно целует Чимина в щеку. Они с Соён больше не говорили о том, что будут с этим делать, но она надеется, что Юци с этим что-нибудь решит. За одну неделю до показа наконец приходят костюмы. Для Чимина — костюм охотника, выгодно показывающий его крепкую фигуру танцора; для Юци — летящее длинное платье. Надо сказать, оно вышло даже лучше, чем она задумывала: полупрозрачный подол расшит цветами из лент, талию стягивает такой же цветочный пояс, плечи открыты… — Я сама накрашу тебя, — говорит Соён, загоревшись идеей. — Ты же не против? Юци улыбается. — Не против. Соён прямо так и видит сочный вишневый на ее губах, подчеркивающий скулы румянец, возможно, естественные накладные ресницы… Главное, выбрать стойкую помаду, чтобы не смазалась при поцелуе с Чимином. Вряд ли Шекспир такое подразумевал. За несколько дней до показа, когда весь сценарий отработан вдоль и поперек, они снова встречаются в репетиционном зале, но теперь уже чтобы Соён попробовала ее накрасить. Она притащила в универ свою массивную косметичку, и теперь они сидят уже в эпицентре флакончиков, тюбиков и палеток теней. Соён почему-то не может перестать думать о том, как близко друг к другу они сидят — само собой, не получится держать расстояние, пока она наносит тени или выводит тонкие стрелки, но все же… Их ноги соприкасаются, а Юци наверняка может почувствовать ее дыхание на своем лице. Ее ресницы трепещут, губы мягко разомкнуты, как будто она ждет поцелуя. И правда, такая хорошенькая… Напоследок Соён наносит идеальную вишневую помаду, которую купила специально для этого случая — не слишком яркая, не слишком темная, но очень уж красиво контрастирующая с ее рыжими волосами. Она растушевывает помаду подушечкой пальца, и Юци открывает глаза, чтобы посмотреть на нее. Они смотрят друг на друга определенно дольше, чем полагалось, прежде чем Соён отодвигается назад, закручивая помаду и вытирая палец салфеткой, и протягивает ей зеркало. — Что думаешь? Юци вскидывает брови, рассматривая себя в зеркале. — Ого. Так… ярко. — Обычный театральный макияж. В ярком свете черты лица стираются, а с задних рядов их вообще не разобрать. Так что Чимина я тоже накрашу. Юци кивает. — Мне нравится оттенок помады. Какую ты использовала? Соён протягивает ей тюбик. — Можешь забрать себе после выступления. Мне такой оттенок все равно не пойдет. Юци широко улыбается и благодарит ее, тогда как Соён думает, что ей гораздо больше нравится тот вишневый бальзам, из-за которого ее губы выглядят такими мягкими и блестящими, словно она их искусала.

***

Вечером перед днем икс они задерживаются допоздна, настраиваясь на следующее утро: контрольный прогон, а потом еще один, еще одна примерка, чтобы убедиться, что все сидит идеально… Соён перфекционистка. Ей жизненно необходимо, чтобы все до последней детали было идеально, и даже после того, как она убеждается, что все шероховатости сглажены и дважды заполированы, ее все равно что-то волнует. Она практически не может заснуть от беспокойства, а когда все же засыпает, то… На часах девять утра. В уведомлениях — двадцать четыре пропущенных вызова от Чимина, Юци, Суджин и Миён, сообщения во всех мессенджерах; будильники сработали, но она, кажется, бессознательно отключила их и продолжила спать. Боже. Сбылся ее худший ночной кошмар. Она буквально за несколько минут умывается и чистит зубы, собираясь с зубной щеткой во рту: накинуть какие-то шмотки, найденные на сушилке, взять с собой косметичку… По пути она, едва не плача (выступление уже в десять!), принимает входящий звонок от Чимина. — Я еду, — тараторит она. — Боже мой. Простите, я скоро буду, у вас там все в порядке? Могло случиться что угодно: проблема с костюмами, проблема с укладкой, проблема с макияжем (боже, она же не успеет их накрасить!), кто-то не пришел, кто-то еще опоздал, электричество отключили… — Да, нуна, — говорит Чимин. — Все нормально, мы еще раз проработали все, Миён-нуна нас скоординировала. Соён закрывает глаза рукой. — Я так вас подвела. Если я не успею к началу, пожалуйста, передай всем мои извинения… — Ну чего ты… Будь осторожнее на дорогах, не торопись. Все будет хорошо. Соён влетает за кулисы на скорости молнии, выискивая глазами своих актеров. Миён выглядит взволнованной: она хватает ее за плечи и раз двадцать повторяет, что все хорошо и она успела. Боже, у Миён ведь с часу на час собственная пьеса, а она вынуждена выполнять ее, Соён, обязанности… Просто прекрасно. — Где Юци? — выдыхает она. — Она же не накрашена… — Накрашена, — говорит Суджин спокойно. — Я принесла косметику из общаги и нанесла ей макияж. Чимин-и накрасился сам, так что все чики-пуки, по времени укладываемся. Соён обнимает ее, горячо благодарит и уносится на поиски своих актеров. Чимин стоит в коридоре и разговаривает с Юнги (оба приветственно поднимают руки), тогда как Юци находится сразу же за дверью у лестницы, ведущей к сцене. Соён выглядывает из-за занавеса — полный зал зрителей, ждущих начала, каждый раз волнует ее, как в первый, — и подходит к Юци. Ее волосы красиво струятся кудрями по спине, открытой платьем, пока она зябко обхватывает себя руками. И правда, тут слишком прохладно, чтобы стоять в одном только тонком платье… Суджин проделала хорошую работу, накрасив ее, только вот помада не такая нежно-вишневая, а потемнее, оттенка бордо. Так тоже красиво, но… — Извини, — вздыхает Соён. — Я проспала. Юци качает головой. — Не извиняйся. Ты заработалась — все мы это понимаем. Главное, ты успела к началу. Соён морщится. «Заработаться» — разве это оправдание? — Волнуешься? — Ужасно. Как будто выйду на сцену и сразу же упаду. — Главное — не обращай внимание на публику. Представь, что на местах зрителей опять мы вчетвером, хорошо? Юци кивает. — Хорошо. — И насчет поцелуя… — Да? — Ты не обязана целовать Чимина, если не хочешь. Ты можешь только сделать вид — обхватить его лицо руками и положить большой палец на его губы. Если сделать это под небольшим углом, то никто и не догадается. Со зрительских мест не будет видно. — Как именно? Вот так? Она берет лицо Соён в свои прохладные ладони, прижимает большой палец к ее губам, а потом наклоняется, но в самый последний момент убирает палец и… Соён немного клинит, а глаза закрываются сами собой, когда она чувствует, как Юци целует ее. Это совсем легкое прикосновение, мягкое-мягкое, но Юци не спешит отстраняться; в эти несколько секунд кажется, что шум толпы затихает, а все волнение как будто рукой снимает. — Вот, — шепчет Юци. — Так мой первый поцелуй будет много для меня значить. Соён смотрит на нее во все глаза, на свою Венеру — не томную и отчаянную, а громкую, смешливую, пахнущую вишней и шоколадом, и такую прекрасную… На часах без двух минут десять, поэтому Соён приходится взять себя в руки и позвать Чимина из коридора. — Давайте, ребят, — шепчет она и крепко сжимает их руки. — Я уверена, вы справитесь на отлично. Чимин и Юци улыбаются ей, а затем свет в зале гаснет, освещая только сцену. Соён неотрывно следит то за выступлением, то за реакцией публики, незаметно выглядывая из-за занавеса. Все молчат, зачарованные разворачивающейся на сцене трагедией — и есть причина, потому что она отыгрывается просто превосходно. Чимин и Юци превосходят самих себя, и Соён, затаив дыхание, погружается в их игру настолько, что словно сидит с остальными в зале и следит за развитием событий, как будто не знает каждое слово наизусть. — Не волнуйся так, — говорит Миён, поглаживая ее по плечу. Удивительно, но это действительно заставляет Соён волноваться чуть меньше — и слава богу, еще чуть-чуть, и она начала бы грызть ногти, а она их совсем недавно нарастила… — Перестану, когда они сойдут со сцены. — Они великолепно справляются. — Да, но все же… Миён вдруг хихикает. — Ну ты даешь. И когда успела? — Ты о чем? — хмурится Соён. — Украла-таки первый поцелуй Юци? Соён смотрит на нее круглыми глазами. Она что, все видела? — Но как?.. Миён указывает на свои губы. — Помада не стойкая. Отпечаталась. Соён смущается настолько сильно, немедленно утирая следы помады ладонью, что едва не пропускает момент, которого ждала, наверное, больше всего. Вот Чимин встает, яростно вырывает руку из рук Юци, она разворачивает его к себе… Они целуются по-настоящему, и кто-то в зале ахает. Отчасти Соён довольна, потому что это действительно важный для пьесы момент, чувственный и напряженный, а отчасти и ревнует. Но это всего лишь постановка и игра перед этой тысячей человек, ни в какое сравнение с тем поцелуем украдкой за кулисами… И что это вообще значило? Почему ее первый поцелуй будет значить для нее многое — потому что она поцеловалась перед своей первой пьесой, потому что она поцеловалась со своей режиссеркой, потому что она поцеловалась с девушкой? Потому что она поцеловалась с Соён? Но все же, какая неправильная формулировка: Соён не крала первый поцелуй Юци — та сама подарила его ей, сочтя ее подходящей кандидатурой… Пьеса достигает своей кульминации: Адонис сбегает, униженная Венера читает свой монолог, короткая танцевальная вставка, а затем неожиданная развязка — Адонис погибает, пораженный вепрем. Юци читает свои последние слова, и свет на сцене гаснет. Это в самом деле удивительное чувство: слушать то, как толпа аплодирует ее актерам, осознавать, что то, к чему они готовились так долго и усердно, наконец показано публике и воспринято так хорошо… — Ну же, — шипит Миён, подталкивая ее в плечо. — Выходи на поклон! Соён морщится. Она не накрашена, одета как на пробежку, волосы не уложены и наверняка грязные — отличный видок для презентации курсовой постановки, ничего не скажешь. — О боже, нет. Может, ты выйдешь вместо меня?.. — Ну Соён-а! Миён выталкивает ее силой, и она оказывается на сцене, щурясь с непривычки от яркого света. Юци и Чимин буквально светятся — усталые, но ужасно довольные собой. Они берут ее за руки с обоих сторон, и они кланяются. И в этот момент — руки ее актеров в ее руках, зрители перед глазами все еще аплодируют, а жюри в первых рядах одобрительно кивают — она перестает заботиться о том, как она выглядит. Она слишком для этого счастлива. Когда занавес закрывается, она успевает только похвалить Юци и Чимина и поблагодарить их за прекрасную игру, прежде чем спуститься к оценочной комиссии, чтобы узнать свои результаты. Они разбирают ее ошибки и недочеты битые десять минут, но в конце концов все равно ставят ей практически высший балл. Соён так счастлива, что готова петь. Тем временем, какая-то часть зрителей уходит, а какая-то остается — ничего удивительного, на это утро поставили четыре студенческие пьесы, а следующая должна была начаться уже через полчаса. За занавесом наверняка расставляли другие декорации, а за кулисами готовились другие актеры, найти бы теперь своих в этой суете… Чимин, как оказывается, помогает Юнги с подготовкой — его постановка (они ставили отрывок из «Нового путешествия на запад») была третьей на очереди, тогда как Миён убежала, чтобы забрать костюмы для своих актеров, которые были готовы в самый последний момент. В этой суматохе, которая была известна каждому, кто хоть когда-нибудь пытался скоординировать спектакль, свободной оставалась только Юци. И, наверное, им правда стоило поговорить. Она обнаруживается в малом репетиционном зале: макияж она уже сняла (но ее губы вишнево-розовые из-за ее извечного бальзама), уложенные лаком буйные кудри собраны в объемный пучок на затылке. Она улыбается Соён, сидя на их привычном месте, и хлопает по ковру рядом с собой, приглашая присесть. — Ну, как все прошло? — Нормально, — пожимает плечами Соён, опускаясь на ковер рядом с ней. — Комиссия разнесла в пух и прах композицию, но оценка вышла нормальной. Тебе бы тоже стоит подойти к ним, слышала, они добавляют дополнительные баллы к экзаменационным оценкам актерам с других факультетов. — О, правда? Мне бы это не помешало… — Я думала, ты знаешь. Многие вызываются участвовать во второстепенных ролях, чтобы выбить себе несколько баллов… Но ты проделала хорошую работу. Публика была в восторге. Юци опускает глаза. — Я не заметила. Я сделала, как ты сказала — представила себе, что в зале сидите только вы. Думала, откинусь от волнения, когда свет погас и я увидела столько людей. — Вот поэтому я не участвую в спектаклях в качестве актрисы, — улыбается Соён. — Кстати об этом. Останешься посмотреть выступление Юнги? Юци кивает. — Да, мы как раз успели договориться, что после всех выступлений пойдем и посидим где-нибудь, чтобы отметить успехи. У тебя же получается? — Да… если перед этим я заскочу домой, переоденусь и накрашусь. — Соён чешет в затылке и неловко улыбается. — И помою голову. Боже, надеюсь, нас никто не фотографировал… — А что с этим не так? — вскидывает брови Юци. — Я выгляжу ужасно. — А вот и неправда. — Нет, ну серьезно… для презентации своего спектакля некоторые даже делают макияж у профессионалов, чтобы выглядеть перед зрителями на все сто. — Но ты и без макияжа красивая. — Юци… — Очень, очень красивая. Кажется, я немного в тебя влюбилась. Это странно, да? Соён смотрит на нее во все глаза, растерявшись — она понятия не имела, как подвести к тому, что Юци ее поцеловала, слишком уж неловким ей это казалось (а вдруг это ничего и не значило?). Но это в духе Юци, наверное. Говорить прямо и без стеснения. — Нет, — шепчет Соён. — Это не странно. — Правда? Просто… — Юци глубоко вздыхает и сводит брови к переносице, нервно перебирая пальцы. — Просто, знаешь же, не принято, вот и… Поэтому я не целовалась ни с кем до двадцати одного — потому что ни одна из тех девушек, которые мне нравились, не питала ко мне ничего подобного в ответ. Я не говорю, что уверена, что ты смотришь на меня по-другому, и… я запаниковала, хорошо? Соён подбирается ближе и берет ее руки в свои, чтобы она перестала так нервно заламывать пальцы. — Спасибо, что доверила мне свой первый поцелуй, — говорит она мягко. Юци сжимает ее ладони и смотрит на нее, робко улыбаясь. От нее пахнет вишней и лаком для волос. — На случай, если ты хочешь получить и третий… — предлагает она осторожно. И Соён ни на секунду не сомневается: — И четвертый по возможности. И пятый тоже. До спектакля Юнги остается полтора часа, и за все это время они уже перестают считать где-то на двенадцатом, заперевшись изнутри и расположившись на привычном уже ковре; а затем едва не опаздывают к началу, врываясь за кулисы, чтобы пожелать Юнги удачи. У обоих на губах один и тот же нежно-вишневый бальзам, волосы растрепаны, а глаза блестят. Все понимающе переглядываются.