Skater In The Ocean

      В аудитории жарко. В аудитории шумно. Шум и суета льются из открытых окон, призванных спасти экзаменуемых от смерти от нехватки воздуха. В аудитории остро пахнет летом и лилиями, на запах которых у Влада, вообще-то, аллергия, и он постоянно сдерживает себя, чтобы не чихать. У него кружится голова от солнцепека и удушливого запаха, а у парня за соседней партой постоянно урчит живот, и это раздражает. Влад обреченно вздыхает и смотрит на последний вопрос.       Генетика никогда не была его выдающимся коньком, а от постоянных мохнатых крольчих или разноглазых мужчин, которыми его пихали репетиторы последний год, хотелось блевать. Но зубрежка сделала свое дело — Влад хотя бы понимает, что написано в задании. Решение идет на удивление гладко, поэтому он из опасений перепроверяет его трижды, а потом с громким облегченным выдохом сдает бланки.        Результаты придут через десять дней, но Владу как-то по барабану. У него впереди лето, подготовка к чемпионату мира и усиленные тренировки. А в Лесгафта его должны принять по спортивным достижениям. Он на это надеется, по крайней мере.       В коридоре лицея ничуть не прохладнее, чем в аудитории, но дышится легче. Юноша пару раз глубоко вдыхает и выходит из школы, чувствуя себя поебанным жизнью. Биология почему-то далась тяжелее всего, хотя больше всего Влад боялся математики.       — Но зато, — невнятно бубнит он, вытаскивая из рюкзака наушники, — он был последним.       Однако когда в поле зрения попадает знакомая статная фигура, наушники выскальзывают из пальцев обратно в портфель: нужды в них больше нет.       Даже за три метра от себя несложно рассмотреть эту улыбку: искреннюю, но слегка искривлённую от бессмысленных попыток сдержать её. Матвей поджимает губы и старается потерять свой взгляд в молодой, совсем недавно позеленевшей листве берёз, однако желание ещё раз взглянуть на Влада по итогу побеждает.       Желание стоять на месте в горделивой насмешливой позе тоже было побеждено: не прошло и трёх секунд, как Матвей всё же сорвался с места и огромными шагами пошёл навстречу к парню.       — Ну чё? — Усмехнувшись, спросил он и обнял Влада «по-мужски»: с силой хлопая по тонкой спине и не смея касаться талии. Всё-таки вокруг полно посторонних глаз.       — Ну хуй через плечо, чё, — Сдавленно бурчит тот в чужую шею и хлопает парня в ответ: по ребрам, чтобы отпустил. — Что смог, то написал. Что не смог, то пошло нахуй. Устал как сука.       — Принято, — Матвей сочувствующе оглядел фигуриста, после чего наконец-таки отметил, что тот действительно выглядит измучено. Однако от этого он ни на мгновение не стал казаться ему менее привлекательным: таким он был всегда, в независимости от эмоций и обстоятельств. — Пошли отдыхать?       — Мы идем спать? — Влад поднял полные веселья глаза на пловца, но где-то на краю сознания такая надежда действительно была. — А у меня как раз мать уехала. И тренировок нет ближайшие два дня.       Он намекающе посмотрел на парня перед собой и, не дожидаясь заторможенной реакции, сам за руку потащил его в сторону автобусной остановки.       Матвей шёл за Владом, постепенно чувствуя, как что-то до одури сладкое переполняет его грудную клетку. Словно лёгкие внезапно стали пропускать сквозь себя тягучий мёд, от которого сперва становилось тяжело дышать, а позже, когда трепетное осознание безусловного счастья ударило в мозг, вся тяжесть спала и растворилась. В груди осталось лишь громкое, но ровное сердцебиение. Он и забыл, когда они в последнее время проводили вместе в помещении, в котором не было никого, кроме них самих.       Они садятся в самый хвост полупустого автобуса, благо, количество свободных мест позволяет, и, пока никто не видит, Влад украдкой гладит кончиками пальцев ребро чужой ладони, вызывая щекотку и приятное покалывание в руках, с легким румянцем глядя в окно. Он даже не предполагал, что может так соскучиться за две недели. Он даже не предполагал, что в принципе может так соскучиться по кому-то, кроме сестры.       Матвей по началу воровато осматривается по сторонам в поисках осуждающих взглядов, вперившихся в них, но вскоре вспоминает, что людям попросту нет до него дела. Впрочем, как и ему до них. Расслабление от кончиков пальцев поднялось к грудной клетке. Дыхание полностью нормализировалось, чему он широко улыбнулся, повернув голову в сторону парня. Казалось, нужно что-то спросить у него: всё-таки прошло не так уж мало времени с их последней живой встречи. С другой стороны, хотелось просто молчать, глядя в окно и чувствовать чужие невесомые касания.       Солнечный свет бил в лицо, приятно ослеплял и приветствовал всё распускающееся окружение. Матвею казалось, что только этой весной в городе стало по-настоящему красиво. А может, до этого он просто многого не замечал. А может, всё дело в другом солнце.        Мягкие поглаживания превращаются в рывок, когда, задумавшись, они чуть не пропускают нужную остановку. Владу смешно и весело, и даже усталость после экзаменов почему-то не портит ему настроения. На сердце как-то невероятно легко. Он тихо пофыркивает от нападающих на него смешинок (или пыли) и вновь молча тянет Матвея за руку в сторону нужной парадной. Матвей сжимает его руку в ответ, и это греет душу еще больше.       В светлой парадной пыльно, пыль тут же забивается в нос, от чего Влад чихает, но зато общая жара здесь слегка спадает. Фигурист, не доходя до квартиры, падает на общий подоконник рядом с полузасохшим фикусом и громко выдыхает. На его губах появляется легкая озорная улыбка, и он разводит руки.       Матвей опять не в силах поддаться своему желанию поиграть в «крутого парня» и хотя бы пару минут поделать вид, что он тут не за нежностями пришёл, и вообще не царское это дело — на подоконниках обниматься. Он в то же мгновение сковывает фигуриста в таких крепких и жадных объятиях, что на какое-то мгновение ему самому показалось, что Влад расплещется на атомы прямо в его руках.       — Как же я давно тебя не видел, — фраза вылетает практически без осознания, на выдохе.       — Ну-ну, ребенок, — шутливо кряхтит фигурист, но в противовес своим словам сам крепче сжимает руки на чужом торсе, прижимаясь всем телом и едва не вешаясь на парня, — та бабка, которая вечно в глазок лупит, уже инфаркт схватила, наверное. Пойдем в квартиру.       Слова получаются мягкими, на грани шепота, что смущает даже самого Влада. Мог бы уже привыкнуть, но фиг к такому привыкнешь. Он жмурится и качает головой.       Матвей понимающе отстраняется. С новым воодушевлением он следует за Владом, ощущая, как внутреннее спокойствие смешивается с нетерпением. Улыбаться хочется, скоро щёки разорвутся к чертям от улыбки, но и остановить безумный прилив радости он не может.       Воздух мигом покидает лёгкие, когда они наконец-то оказываются в помещении. Внутри отчего-то всё замерло, словно время остановилось на миг, и всё — частички пыли в воздухе, органы дыхания, кровоток — остановило своё движение. Влад на пробу окликает мать, и, не найдя ответа, с щемяще-нежной улыбкой поворачивается лицом к слегка покрасневшему лицу Матвея.       Тот внезапно чувствует себя восьмиклассником: смущение, которого он не помнил со времён начала пубертата, захлестнуло его. Кажется, даже будучи в отношениях с Владом он ощущает такое впервые, хотя они встречаются уже год, четыре месяца и тринадцать дней. Не то чтобы он считал.       Пловец старается спрятать взгляд в декоре коридора, пока наспех снимает обувь. Но сразу же после того, как лишняя кофта, ботинки и вездесущий портфель оказывается на полу, он тут же плюёт на окружение и идёт прямиком к Владу, напористо обнимая его снова.       — Эй, — фигурист поддается порыву, запуская руку в непослушные вихры парня. Чтобы дотянуться до чужого уха, ему приходится встать на цыпочки, но приподнявшиеся от тихого шёпота волосы на затылке явно того стоят, — я скучал.       Он прижимается щекой к чужой щеке, не упуская возможности до этого по-детски боднуть пловца лбом в висок, и так и замирает на пару секунд, ожидая реакции. Хотя вряд ли он ожидал, что в наказание за свою дерзость ему придётся почувствовать жёсткую хватку на правой ягодице. И Матвей всегда чётко обозначал разницу: сейчас этот жест лишён любой пошлости и подтекста. Просто дурачество в ответ на дурачество. Да и разве можно желать о чём-то большем, если прямо сейчас можно позволить себе без стыда и ущемления гордости чувствовать себя беззаботным пятиклассником?       — Ну ты и… — Влад с силой втягивает носом воздух, а после, не думая, совсем не шутя кусает парня за скулу, оставляя на ней едва видные следы от зубов.       Матвей аж выдыхает громко от подобного безобразия. Вонзается недовольным взглядом в озорные глаза Влада, которые он так давно не видел из-за бесконечных экзаменов и подготовки к ним.       — Страх потерял?       — Может быть немного. Зато у тебя, — он проводит пальцем по следу, — есть моя метка.       Немного обдумав, он сам морщится:       — Фи, какую слащавую хрень я сказал.       Матвей не выдерживает: громкий смех вырывается сам собой. Он отстранился на всякий случай, схватившись за живот. Даже не помнится, когда он в последний раз смеялся так над кем-то, без единой ноты желания унизить собеседника.       — Ну и что ты смеешься?       Влад бьет парня по спине, не жалея силы и оставляя пятнышки синяков (он надеется), и отходит на кухню. Матвей слышит звук включенного чайника и тихое невнятное бормотание, а после мотив какой-то песни. Как оказалось, фигурист в принципе любит петь, пусть и получается у него, как у раненой мыши. То и дело Матвей слышит рядом с собой напевы из выступлений или просто из чужой музыки.       Он с любопытством крадётся на кухню, чтобы понаблюдать за фигуристом. Тот всегда двигался так удивительно и завораживающе для Матвея: к этому было невероятно сложно привыкнуть. И каждый раз наблюдая, как Влад чем-то занимается, то и дело передвигаясь по помещению, словно на невидимых коньках, пловец с замершим дыханием не мог оторвать взгляда.       — Опять будем вести дискуссию насчёт чая? — Матвей усмехается.       — Можем просто попить кофе, — философски замечает в ответ Влад.       — Вот в кофе я не силён, — Матвей выдохнул с сожалением. — Я полагаю, ты специально хочешь просраться перед…       Собственный кряхтящий смешок не позволил закончить шутку.       — Фу, боже, заткнись.       Фигурист некоторое время боролся с желанием кинуть в Матвея кружку. Его лицо скукожилось так сильно, словно он съел кислющий лимон, и Матвею хочется смеяться еще и с этого.       — Как так вышло, что мы поменялись ролями в пошлых шутках?       — С кем поведёшься, — деловито заключил пловец и всё-таки сел.       Кофе на вкус казался ему таким странным. За последнее время он слишком привык к однородным ядерным энергетикам и сладкому чаю. Кофе же нравился и вызывал отвращение одновременно: горечь стегала язык, но со временем привыкание и нотка сладости сделали своё дело.       — Я, к слову, — Влад буднично помешал сахар в своей кружке, — в твою чашку плюнул.       Матвей наигранно скривился:       — А я тебе в рожу.       — Не-а, не правда. А вот я тебе — да. И в рот тоже.       — В рот? — Матвей хитро поднял бровь. — Раз плюнул, может, ещё и возьмёшь?       Матвей осознал, как много отвратительного перенял от Влада. И осознал с ещё большим ужасом, что его это практически не смущает.       — Конечно, спускай штаны.       Влад не выглядит особо смущенным или зажатым, наоборот — спокойно отхлебывает кофе, громко серпая при этом, и лишь над краем кружки сверкают два веселых огонька. Игра «Кто кого засмущает». В которой Матвей очевидно проигрывает, хоть и опыта за последнее время набрался немало: даже отпор может дать.       — А если реально спущу?       Матвей выразительно выгибает бровь и уже собирается пальчиками потянуться к ширинке, ожидая, что же скажет соперник.       Вместо ожидаемого ответа Влад встает. Через секунду в ухо Матвею льётся горячий шёпот:       — Смотри, я уже перед тобой. Откроешь ширинку, достанешь свой член и начнешь медленно и нежно его гладить. Я, как всегда, буду смотреть на это с горящими от вожделения глазами, а потом плавно опущусь перед тобой на колени… И откушу его нахуй.       И если от первой части высказывания Матвей, очевидно, вылетел за грань этой вселенной и потерялся в необъяснимо приятном тембре чужого голоса, то к концу он был вынужден согнуться пополам от немножко мерзкого даже для себя самого смеха.       — Пошёл в пизду, — сквозь смех умудряется прокряхтеть он и откидывается на спинку стула, продолжая испускать в воздух звонкие смешки.       На самом деле весьма приятно смеяться до невозможности вдохнуть (хотя тут и умереть от смеха недолго). Особенно рядом с очень близким тебе человеком.       — Не интересует, котик, не интересует. Пей кофе, борись со стояком, радуйся жизни. Пойду сгоняю в душ, пропотел на этом экзамене больше, чем на тренировке.       Влад выходит, мягко покачивая бедрами и на ходу стягивая неприятно влажную футболку. Перед тем, как завернуть в ванную, он хитро подмигивает парню. Щелчка замка Матвей не слышит. Или предпочёл не услышать: кто знает, чего там этот Влад задумал.       Пловец неловко плетётся следом, сперва подождав пару секунд. Что в таких ситуациях делают воспитанные люди? А он?       — Ты чё там делать собрался? — Глупый вопрос, но единственный, который всплыл в голове.       — Мыться, — доносится из ванной голос, приглушенный шумом воды, — пока что. А ты чё делать собрался?       Влад за дверью хитро улыбается. Нарывается, ой как он нарывается. Минимум на хороший шлепок по заднице (от избиений они ушли не так уж далеко), максимум… на хороший шлепок по заднице. Никакой непотребщины. Пена с отросших волос противно скатывается на лицо, и он резким движением забирает надоевшую прядь за ухо и смывает мыло с глаз. Руки мягко переходят с лица на шею и ключицы, и с одной стороны Влад хочет, чтобы Матвей увидел это своими глазами, а с другой он совсем не уверен, что выглядит хоть как-то привлекательно и сексуально.       — Вот я и хочу тебя спросить, что мне делать в твоём доме пока ты там всякими извращениями занимаешься, — Хмыкнул Матвей, чувствуя, как что-то очень горячее и нетерпеливое разливается под разгорающейся кожей. Как будто на инстинктивном уровне он тянется к ручке.       Ну нет, порядочные люди так не поступают. Порядочные люди смиренно ждут хозяина дома, сидя на диване. Порядочные люди не допускают даже мысли о том, чтобы нарушить чужое неприкосновенность. Порядочные люди…       — Салам пополам, — Матвею даже показалось, что дверь распахнулась сама. Ведь не успел он моргнуть, как ванная (наверняка очень уютно устроенная, хотя на это он обратить внимания, конечно же, не успел) предстала перед его взором с бледноватым худощавым телом в самом центре.       — Аллах в амбар, дорогой, — Влад неторопливо смывает пену с живота, ненароком задевая основание еще мягкого члена, и Матвею это кажется… эротичным? — Присоединишься, или просто посмотреть зашел?       — Вот ты шутишь, а ведь некоторые за такое платят.       Матвей, снова не отдавая себе отчёта, подходит ближе душевой кабинке. Ему сперва казалось, что он чувствует себя абсолютно спокойно, пока чистое неотполированное осознание не стрельнуло прямо в мозг: у него температура, и он в совершенном оцепенении от происходящего.       Ярскому приходилось иметь дело с гетеросексуальной эротикой в жизни, а вот мужское тело впервые привлекло его не так давно, когда он до начала отношений с Владом решился проверить свою ориентацию, посмотрев странного качества ролик с очевидным содержанием.       И теперь Влад казался ему чем-то по-новому возбуждающим и необъяснимым. Тем, что завораживало и жаждало изучения прямо сейчас.       — А мне бесплатно досталось…       Парень не замечает, как пальцы начинают сжимать карманы: просто ради того, чтобы руки не понеслись в действие без контроля владельца.       Влад заметно даже при достаточно скудном освещении пунцовеет, слегка горбясь, но быстро возвращает себе невозмутимый вид, вновь наливая гель в ладонь. На горящие уши он старается внимания не обращать.       — Нравлюсь? — Он растирает пену по груди, задевая твердые от горячей воды соски, и ойкает от неожиданных ощущений. Щекотно. Он на пробу проводит по правому ногтем и сдавленно шипит. Чувствительные, больновато даже.       — Не… — Матвей не позволяет себе соврать. — Очень.       Голова даже приятно закружилась. С каждой секундой, несмотря на желание, парень всё больше прекращал надеяться на какое-либо продолжение. Одного этого безумного вида было достаточно для того, чтобы восхищаться им до последнего. Даже то, что ему позволили так бесцеремонно ворваться и глазеть на голое, до потери памяти изящное тело, уже казалось ему бесценным даром.       — Не очень? — Фигурист насмешливо приподнимает бровь и наигранно обиженно отворачивается, складывая руки на груди, — Ну и смотри тогда оттуда, не пущу тебя к себе.       И тут Матвей почувствовал, как из забытых недр собственного «я» ближе к рассудку подползает то, что он из-за многих факторов удалил. Вернее большую часть этой сущности он предпочёл отставить за ненадобностью, а оставшуюся просто ставил в игнорирование до поры до времени. Но пора и время, кажется, пришли.       Решимость, настойчивость, наглость — составляющие, которые, как ему показалось, на время смеркли и больше не касались его личной характеристики.       Вопреки словам Влада он в один большой шаг оказывается совсем близко: только лишь бортик душевой кабинки разделяет парней, предательски закрывая фигуриста от всё больше теряющего контроль Матвея.       — Ещё как пустишь, — цепкие пальцы сперва болезненно сжимают острое плечо, но хватка быстро сменяется на приятное поглаживание.       Матвей чувствует, как чистая мокрая кожа под ладонью покрывается мурашками, и это напрочь сносит ему голову.       — Разделся бы для начала, — для проформы бурчит Влад, впрочем, послушно отходя к дальней стенке и втягивая за собой парня.       Матвей, сперва одурманенный происходящим, впивается в чужие губы на пару секунд: просто от невозможности больше терпеть. Оторвавшись, всё-таки слушается и скидывает с себя вверх, напрочь забыв о собирающихся промокнуть насквозь джинсах.       — Ты такой, — Влад прерывается на вздох от недостатка воздуха: под горячей водой быстро становится невозможно дышать. — нетерпеливый. Непослушный щенок.       Он сам подставляет губы под глубокий влажный поцелуй. Отрываться от потресканных губ ему откровенно не хочется, поэтому он, нетерпеливо хватаясь за чужие плечи, размашисто лижет кромку чужих зубов, прерываясь на покусывания и поцелуи, до куда дотянется, а потом вновь прижимается губами к Матвееву рту, на секунду уставая и давая перехватить инициативу, чем пловец тут же пользуется.       И правда как голодный щенок он пытается облизать все, до чего дотянется — чужое нёбо, губы, язык, да даже кончик носа у Влада оказывается в слюне. Тот почти задыхается от эмоций и определенной горячности происходящего. Глубокие поцелуи всегда были его слабостью, пусть он никогда в этом и не признавался.       Влад нетерпеливо ерзает, неожиданно понимая, что хочется ему большего, чем поцелуи. Он отрывается от Матвея, утыкаясь ему носом в основание шеи, и загнанно пытается отдышаться. Температура в ванной раскаляется примерно до температуры солнца. Может больше. Владу кажется, что он сейчас сгорит к чертям.       Фигурист, кажется, вовсе не сдерживая силы, кусает парня в район сонной артерии, когда приоткрытой аккуратной головки касается горячая ладонь, накрывая и приятно потирая. В ответ он получает сдавленную ругань и чуть более крепкую хватку на члене, граничащую с болезненной, и от этого хочется минимум застонать, а максимум взвыть. Кто-бы знал, что ему будет так приятно от простой дрочки. Дрочки с ним. До дрожи и все-таки вырвавшегося сдавленного всхлипа. До подгибающихся почти коленок.       Влад плавно скользит дрожащей рукой по литым мышцам своего парня, задевая возбужденный сосок, очерчивая каждый проступающий кубик пресса (иногда он завидует, что у него таких нет), прижимаясь ладонью к возбужденному члену и на пробу проводя вверх-вниз. Матвей пошло улыбается: происходящее завораживает его и восхищает так, что остальные мысли буквально разбиваются и превращаются в блеклую пыль. Ему так хочется, хочется, хочется, чтобы всё это продолжалось как можно дольше. Обезумевший экстаз со временем побеждает разум.       Фигурист старается дрочить в такт движениям ладони Матвея, но у него все равно получается резче и дерганее, царапая ногтями и вызывая рваные хриплые выдохи, и Влад искренне не понимает, почему он чувствует себя таким нервозным и неспособным все сделать как надо, почему не может даже помочь в ответ, поэтому в один момент он просто сдается, и на активную ласку с чужой стороны отзывается лишь редкими всхлипами, закушенной губой и слабыми поглаживаниями, прямо показывающими, что сейчас он больше сосредоточен на своем удовольствии, чем на чужом.       Иногда фигурист будто вспоминает, что не он один должен достичь пика, и тогда Матвей чувствует как мягкие движения вновь становятся грубоватыми и сильными, иногда перекатывающимися на поджатую мошонку и сжимающими так, что аж глаза закатываются. Не удаётся сдерживать довольного рычания: слишком хорошо. Слишком возбуждающе. Слишком обжигает.       Ловкие пальцы гладят Влада именно так, как надо: быстро, с оттяжкой и сжимая до невозможного крепко, лишь изредка прерываясь на легкие касания для остроты ощущений. Матвей ни разу не касается поджавшейся мошонки, почти не трогает щелку уретры, но Влад и без этого в почти невменяемом состоянии. Хриплые выдохи, смешанные с стонами вылетают у него почти каждую секунду, и это звучит так громко, пошло и жалко, что ему самому стыдно. Матвей на это улыбается, как довольный кот, и по его глазам можно увидеть, как ему это все нравится.       В какой-то момент в душе становится до того душно, а движения чужой руки до того быстрыми и доставляющими удовольствие, что Влад чувствует себя как под наркотой. Тогда его руки только с силой впиваются в чужие плечи, а рот будто в удивлении приоткрывается, и из него вылетает лишь бессвязное мычание.       Он кончает с громким выдохом, похожим на скулеж, и пачкает свой и чужой животы в вязкой сперме, быстро смываемой струями воды. Немного приходя в себя Влад видит болезненное удовольствие на лице Матвея, и, к собственному стыду, понимает, что тот так и не кончил. Слегка дрожащими пальцами он вновь сжимает чужой член, на пробу проводя вверх-вниз, и улыбается, когда слышит низкий хриплый выдох и видит закушенную губу. Парень ускоряется, пытаясь доставить как можно больше удовольствия. Матвей кончает, до крови прокусив губу, в чужую ладонь. Влад завороженно проводит запачканной рукой по сокращающимся мышцам живота, пытаясь запечатлеть этот момент в сознании. Белесые капли сексуально стекают по оголённому рельефному бедру, прежде чем также раствориться в воде.       Из душа они выходят молча, не в силах произнести и слова из-за отдышки.             — Спасибо, — Матвей беззвучно шевелит губами, точно зная, что Влад всё равно его понял. Даже если ничего не услышал.       Влад кивает бездумно, топорно передвигая ноги, и задумчиво смотрит на парня.       — Пиздец в душ сходил, — он громко выдыхает, а потом начинает тихо смеяться, утыкаясь носом в ладонь. — Ты такой… мудак. Люблю тебя.       Не дожидаясь ответа, он притягивает Матвея к себе и мягко целует в уголок губ, так же быстро отстраняясь. Сам смущается своих слов.       Матвей устало потягивается, разрешая мышцам приятно растянуться. Недавняя разрядка подарила ему особое расслабление, которого он не помнил примерно столько же, сколько не виделся с Владом.       — Пошли полежим, — предлагает пловец, предвкушая. Он никогда в этом не признавался (даже себе), но иногда просто лежать на диване в обнимку (особенно после того, как низшая потребность была удовлетворена) и молчать нравилось ему чуть ли не сильнее, чем интимная близость. По идее, подрочить можно кому угодно, да и сам себе он мог доставить примерно похожее удовольствие. Но вот найти человека, с которым после тяжёлого дня можно разделить простое молчание и нежность?..       Конечно, в чёткую словесную мысль эту идею пловец оформить так и не смог, но концепция её теплом отдавалось в самом сердце.       — Я не уверен, что у меня на кровати не срач, — Влад устало плетется в сторону комнаты, едва переставляя ноги. Оргазм, несмотря на то, что подарил невероятное наслаждение и оглушающую разрядку, как-то высосал последние силы, которые оставались после экзамена. Честно, ему просто хочется завалиться спать. Но по планам сегодня разминка (а то совсем расслабился!), да и Матвея не оставишь на самого себя (хотя он, кажется, уже привык).       В комнате, ожидаемо, оказывается беспорядок, который фигурист просто не успел убрать, перед тем, как убежал на экзамен, но у него банально не хватает энергии начать все разбирать, поэтому он, наглея, валится в кресло-мешок и елейным голосом почти поет:       — Так как ты — беспринципная сволочь, которая лишила меня нравственной целомудренности и последних сил, то кроватку нам расчищаешь от завалов тоже ты.       Матвей пялится на Влада так, словно у того только что нарвал из груди вырвался. Наглость этого щенка иногда поражала его до глубины души: где-то же должна быть граница?       — Может тебе ещё жопу вылизать? — Матвей в знак протеста берёт первую попавшуюся под руки футболку и метко швыряет её фигуристу в лицо. — А ты хочешь? — Влад на секунду выглядит так, как будто сейчас сдохнет от желания, но он тут же одергивает себя, — Ладно, шучу. Ну правда, Матвей, тебе же не сложно.       И тут Матвей сдался. Он ни за что не прогнётся под кого-либо, кто пытается им командовать, но эти умоляющий глаза — самые красивые, какие он только видел, нежный голос, словно просящий о помощи… Против этого невозможно пойти. Да и не хочется.       Парень разгребает беспорядок на кровати. Забавно, в своей комнате он занимался этим дай бог раз в десять лет, а тут как шёлковый аккуратно складывает чужие вещи на стул и расставляет на стол неясно как оказавшиеся в одеяле фигурки.       — Ваш трон готов, принцесса, — хмыкает Матвей.       — Как будто это только мой трон, принц.       Влад шумно валится на кровать, блаженно жмурясь, и тут же призывно раскидывает руки в стороны, будто прося ласки. Матвей не ждёт ни секунды и наваливается сверху, носом утыкаясь во всё ещё влажные волосы, пахнущие ментолом.       — Погоди, разве принц и принцесса — не брат и сестра? — Буквально спустя пару секунд странно-удивлённый голос Матвея прерывает приятную тишину.       — Ну… — Влад задумывается, — Инцест — дело семейное.       — И то верно. Как там твоя стиралка? Проверить не хочешь?       — А может ты? У меня и так всё тело болит…       Влад, кряхтя из-за тяжести, навалившейся на него, пытается выкарабкаться на воздух из-под чужой грудной клетки, но в итоге только вяло утыкается в шею, руками обхватывая за плечи.       — Всё да не всё, жопы не хватает явно. Что за дискриминация очка?       Матвей переворачивается всë-таки и умудряется в одно движение разместить Влада на себе, а после с особой радостью устроить цепкую ладонь на чужой ягодице.       — Ну если ты хочешь, чтобы я откинулся прямо в процессе, то радости прошу, — Влад громко зевает, походя на того смешного кота, широко открывающего рот. — Но я что-то правда устал.       Он полностью растекается по пловцу, не боясь его раздавить. Ну серьёзно, ему даже тяжело не станет, наверное, качку проклятому. Утыкаясь носом в чужую шею и шумно дыша, как ёж, он прикрывает красные глаза и почти отключается. Матвей на секунду вздрагивает всем телом, горячий выдох вырывается прямо из груди. Громкое, раскаленное дыхание, ласкающее его шею приводит его в дикий восторг. Кажется, нет ничего интимнее, чем это. С каждым выдохом ему хочется отключиться к чёрту от окружающего мира, чтобы никто и ничто не посмел прервать этот момент.       — Когда ты так делаешь… — Ему не удаётся договорить. Дышать нечем становится.       — М-м-м? — Влад сонно поворачивает голову куда-то в сторону чужого лица, но лишь больше утыкается в шею, опаляя горячим дыханием кожу.       В качестве ответа Матвею удаётся лишь свободной рукой провести вдоль по позвоночнику, легко и убаюкивающе поглаживая. Хочется спать. Это та сонливость, к которой организм прибегает не просто от безысходности и изнеможения, а та, которую можно почувствовать только тогда, когда оказываешься в самом комфортном и безопасном месте именно с тем, с кем и нужно.       — Знаешь, — вдруг начинает Матвей, — ты так изменил меня…       — Просто до неузнаваемости? - Влад слабо хмыкает.       — Просто до неузнаваемости.       — Правда? И в чем это проявляется?       Влад пытается перевернуться, но у него ожидаемо ничего не получается из-за удерживающей в подобии объятий руки.       — Братан, я научился… говорить. Понимаешь?       В голове всплыл образ Олеси: тот самый разговор, когда она напрямую сказала ему самые важные слова. Научиться говорить. Однако учился он почему-то на Владе. И ведь выучился…       — Судя по твоей речи… Нет, не понимаю. Ты все еще разговариваешь как глупый мышь, — Влад мягко целует его в плечо, единственное, до чего он нормально дотягивается в таком положении, как бы показывая, что он просто шутит. — Разве что перестал меня пиздить.       — Брось, вспомни меня в начале нашего общения! Лично я не помню ничего, кроме ну, типа, ну, знаешь, ну типа, да, короче, ты понял. А пиздить тебя я не переставал, — в подтверждение своих слов, Матвей с упоением вмазал Владу по ягодице.       Влад слабо дергается, зубами прикусывая нижнюю губу, но с задумчивой улыбкой продолжает подначивать:       — Ну-у, это все равно не то. Ты до сих пор называешь меня братаном, какое тут нормально говорить. Но иногда даже ты способен выдавать дельные вещи, связывая больше трех слов подряд в целое предложение.       Ладонь на заднице специально сжалась сильнее, стремясь причинить боль. Владу часто приходилось отгребать за свои слова, потому что Матвей хоть и позволял ему в тысячи раз больше, чем остальным, некоторые вещи всё же безнаказанными не оставлял.       — Довыгребаешься ведь, падаль, — качая головой, игриво прошептал пловец.       — И что ты сделаешь? — Влад громко фыркнул. — Выпорешь меня?       — Посмотрим на твоё поведение, — ехидно хмыкает Матвей и закидывает руки за голову, с вызовом уставившись на фигуриста.       Влад снова фырчит, показывая свое мнение о невыполняемых обещаниях парня, а после приподнимает голову и сильно кусает того за щеку, оставляя краснеющее пятно засоса. Довольный своей работой, он гладит засос пальцем и валится обратно на грудь Матвея, тихо сопя. Не спит, притворяется, чтобы не получить, но по понурым плечам и напряженным мышцам можно понять, что и правда устал.       Тёплая сонливость снова подкрадывается так близко, что в какой-то момент мысли словно отцепляются от поводка и бегут, петляя и закручиваясь в хороводы, совершенно самостоятельно. Ныряют из ночных кошмаров к приятным воспоминаниям, время от времени возвращаясь к настоящему, такому трепетному моменту.       — Не спишь? — Матвей спрашивает это только для того, чтобы убедиться, что он может расслабиться: Влад тоже не настроен на диалог и просто хочет уснуть, забыв обо всём.       Пловцу кажется, что теперь он несёт ответственность за своего парня, словно бы в руках у него доверенное ему чужое спокойствие. Он вслушивается в сердцебиение, наблюдая за тем, чтобы оно ни за что не становилось тревожным. Матвей мягко касается тела и волос Влада, убаюкивающе поглаживая.       — Матвей, — Влад звучит сонно и умиротворенно, будто витает на грани сна и реальности, уже не понимая, что правда, а что нет, — люблю тебя.       — И я тебя, — так же бессознательно выдыхает Матвей.       Влад уже спит.