«минут двадцать назад»
«завтракал?»«ел кофе пил сыр»
«где нормальный завтрак»«слушай, я наелся, окей»
«чувак ты знаешь что ты не наелся»«матвей.»
«Влад» «имирский централ вечер северный» «давай по серьезке» «иди поешь»«иди на хуй)»
«мне тебя силком кормить опять» И Влад ел. Первое время давился, отказывался и постоянно ругался с Матвеем, таки приходившим и насильно кормившим его, потом смирился. Или привык. Ел мало, меньше чем девчонки во время диеты, но несколько раз в день, и потихоньку добирал вес до нормы. И Ярский, иногда приходивший к нему домой в отсутствие его матери, просто любовался тем, как он сидит и уныло жует. Лишь изредка незлобно подшучивая, потому что и сам Матвей тоже изменился. Стал добрее, что ли. Пропала куда-то первичная (и вторичная, и третичная тоже) агрессивность и острое желание доминировать над этим человеком. «Сгладилась под напором любви» — ухмыляется про себя он, покачиваясь с пятки на мысок и обратно. Буе, это даже в мыслях звучит бредово, просто помогли сеансы с психологом, проработка проблем, наверное. Он не задумывался об этом раньше. Он уже привык не знать, что делает и почему. Полностью отыгрываясь на соперниках на плавании, он приходил к Владу на каток до ужаса расслабленным, спокойным и мягким. Как разогретый пластилин. Можете катать фигурку любой формы и размера. Злая язвительность тоже сменилась легкой насмешкой, за что, если честно, Матвей себя ругал. Слегка. Потому что фигурист в ответ на это приподнимал брови, делая такой удивленно-насмешливый взгляд, что можно было пойти обратно в бассейн и утопиться там к чертям. И улыбался смущенно, неловко и уязвимо, так, что до бассейна можно было и не идти — сердце у Ярского останавливалось прямо на катке. Матвей упорно уверял себя, что у него ранний инфаркт и дело вовсе не во Владе. Отвлекаясь от мыслей, Матвей наконец-то видит причину, по которой он всё еще мерзнет здесь. Влад выходит из раздевалки, легко встряхивая слегка отросшей челкой, спадавшей на глаза. Пловец все еще жалеет, что тот отрезал свои патлы, доходившие едва ли не до плеч, почти под ежик. Но он никогда не скажет об этом самому Владу (тогда он ограничился едким «девчонка исчезла, с кем я вообще сейчас общаюсь?»). Он, хоть человек и не очень, по своему объективному мнению, но не конченый мудак. А Влад, пусть первое время и ходил, пытаясь перекинуть хвост за спину и зависая, когда не находил его, но выглядел таким довольным и счастливым, что сказать об этом язык бы не повернулся даже у самого черствого человека. А волосы отрастут в любом случае. (Если совсем честно, пловец иногда любил путаться пальцами в шевелюре Влада и плавно перебирать короткие волоски.) Матвей пишет ему сообщение и усмехается, когда фигурист забавно вздрагивает от звука уведомления: «хуй» «я около выхода как ты мог меня не заметить» Влад оборачивается и на секунду показывает острые клычки, широко улыбаясь. Подходит уже более сдержанно, потягиваясь, и показательно зевает. Матвей быстро оглядывается по сторонам и, не сдержавшись, быстро притягивает к себе в крепком объятии. Не которое «чисто мужское», с тремя похлопываниями по спине, а больше уютное, укрывающее от проблем всего мира. Он силой отгоняет от себя очередное желание оглядеться. Григорьев сдавленно пищит, задыхаясь от того, как крепко его сжимает пловец, и быстро целует в уголок губ, параллельно с этим пытаясь побольнее ткнуть между ребер. Опять язвит: — Уже успел по мне соскучится, милый? Привычное прозвище уже не корежит и вызывает не отвращение, а скорее привычное закатывание глаз и острый тычок в бок, чтобы не веселился особо. Потому что называет его Влад так ни в коем случае не по настоящему. Дурашливо прикалываясь. Матвей в отместку сжимает его еще сильнее и отрывает его от пола. — Хочу посмотреть, как на твоей заднице появляются новые синяки, это выглядит ржачно. Ты еще так забавно ногой топаешь, когда у тя не получается, как перс детских мультиков. Ты не замечал? Пловец привычно растягивает губы в усмешке, но ласковой, потому что Влад показушно дует губки и пытается отвернуться, все еще зажатый в медвежьи тиски. — Будешь смотреть как я прокатываю? — Ага, говорю же, — Матвей отпускает и разворачивает фигуриста за плечи, тихонько подталкивает его к заждавшемуся тренеру. Силой воли пытается сдержать глупую улыбку. Как завязались их отношения странно, так и продолжались странными все время. Основанные на большей доле подколов и ироничной язвительности, они таили в себе столько нежности и заботы, что позавидовали бы любые семьи из интернетов и реклам. Правда ни один из них не признавал этого. Они даже никогда не говорили об отношениях, если быть точным. Просто в какой-то момент они стали вместе есть, проводить время, иногда спать (первое время Владу было тяжело уснуть одному). Стали друг другу очень близки, и спокойно обнимались, чуть реже целовались. Под воздействием момента пару раз помогали друг другу с самоудовлетворением, после заливаясь багряным румянцем от смущения и стыда. Но о своих отношениях они никогда не говорили, да. Провожая Влада взглядом на лед, Матвей думал, что парень отличался от всех его предыдущий пассий не только наличием члена между ног. Все мужчины отличаются и характером и внешностью от девушек, но Влад… был просто другой. Объяснить свои сумбурные мысли и чувства Ярский тоже не мог, но они накрывали его с головой, заставляя барахтаться в непривычной нежности, прикрытой привычной грубостью. Но: жалел ли иногда Матвей, что спутался с Владом? Примерно каждый второй день. Спутался ли бы он с ним, зная, чем всё закончится? Дайте два. Амбивалентность, ёпта. Ярский устало запускает руку в волосы, дергая, и поднимает взгляд на каток, когда слышит первые ноты. Эту песню он слышал уже раз двести. Григорьев любил выстукивать её на различных поверхностях, будь то стол, кружка или чужая коленка, и тихо напевать по-английски. Он слышал её раз шестьсот, если учитывать, что он слышал музыку почти каждый раз, когда проходил мимо ледовой арены. Но он всё еще ни разу не видел самой программы Влада. Фигурист, еще до начала мелодии прокативший неполный круг, в итоге опирается на бортик, совсем недалеко от Матвея. Зал погружается в полную темноту, не считая угрожающего (эротичного) красного света прожектора, освещающего слегка сгорбленную фигуру, и это… эффектно. С первого бита Влад бьет руками по стенке, тут же откатываясь от нее спиной вперед. И тут же, не разворачиваясь, даже не смотря, кажется, крутит тройной лутц, выходя из него в ровную аккуратную ласточку. По крайней мере, Матвею кажется, что это лутц, потому что за всё это время он так и не научился полностью разбираться в прыжках. Он видит, что фигурист прыгает с левого ребра, но вот с внешнего или внутреннего — черт его знает. Главное, что красиво, аккуратно и, видимо, правильно, потому что Александр Филиппович довольно качает головой. Влад прыгает этот лутц и выглядит таким довольным и пушистым при приземлении, даже не смотря на резкость движений и текст песни. Кстати о тексте. Матвей, может, и не выдающийся переводчик, но песня явно не очень добрая. Слушая мат на мате, пловец задумывается, пустят ли его парня вообще на соревнования. Потом задумывается, о том, как давно начал называть Григорьева своим парнем. Перекатывает на языке несложное словосочетание: «Мой парень. Мой пар-р-рень. Мой возлю… Блять». Чувствует, как горят кончики ушей и даже смущается своих мыслей, но продолжает бесстыдно разглядывать Влада. Тому вообще видимо чхать на смысл песни и он им даже доволен. Он тихо подпевает, пока выкручивает бильман и прокатывает полкруг. И это еще раз показывает, что все изменилось. Радует. Если честно, Матвей особо не следит за самим выступлением. Он видит сосредоточенное лицо фигуриста, его аккуратные руки, загибающиеся в разнообразных элементах, тонкие ноги с проступающими во время прыжков мышцами, рассеченные борозды от коньков, видит сами элементы и прыжки. Видит Влада, поглощает Влада, утопает во Владе. Хмурится и задумывается, но продолжает взглядом скользить по тонкой фигуре на льду. Ну не может всё так измениться за полгода, особенно у них. У них далеко не любовь с первого взгляда, у них первый поцелуй закончился дракой, да и второй был в слезах, в них романтики не больше, чем в старом чайнике с поломанной проводкой. В Матвее всё еще плещется частичка отвращения и старые настройки его отца, в нём гомофобности было больше, чем воды в океане. И всё же. Матвей, кажется, влюблен в парня, и сейчас, глядя на его чистый, практически идеальный и потрясающий прокат, он понимает это так явно, как никогда за эти полгода. Он не следит за выступлением, он следит за своим парнем и громко хлопает, когда тот чисто прыгает четверной аксель, не удавшийся в том году. Тушуется под насмешливо-добродушным взглядом тренера, но продолжает хлопать даже несмотря на это, и Влад от простой похвалы светится, как флуоресцентная лампочка, на радостях, наверное, спотыкаясь на простой перекидке и тут же получая нагоняй от тренера. Программу он заканчивает, имея ошибку только в этой перекидке (по непревзойденному взгляду не разбирающегося Матвея), но тренер долго и вдумчиво вдалбливает ему что-то в голову нравоучительным тоном, пару раз легонько хлопнув его планшеткой по макушке. Влад, вообще-то, расстроенным не выглядит вообще, поэтому, махнув в сторону пловца, коротко спрашивает о чем-то. Александр Филиппович горестно вздыхает и произносит так громко, что это слышит даже Ярский: — Я даже не знаю, когда было лучше: когда у тебя не было парня или когда он появился! Где твой убийственный настрой? — Но в противовес своим словам, он мягко треплет покрасневшего ученика по макушке и безразлично кивает, — перерыв десять минут, чтобы на льду потом был, как штык. Григорьев плавно подкатывается к Матвею, совсем рядом с бортиком без разгона выкручивая сальхов. Пловец усмехается — ну и выпендрежник — и фигурист тут же отражает его ухмылку, театрально всплескивая руками: — Да у тебя уже по лицу видно, что ты думаешь, что я выпендриваюсь! Да, я хочу похвастаться, какой я красивый и дохуя всего могу, давай, рукоплещи и восхищайся. Он подъезжает совсем близко и плавным движением перемахвает через преграду, сталкиваясь нос к носу с Матвеем. Ну как нос к носу — скорее нос к шее или даже нос к ключицам, если пловец соизволит выпрямиться. От холода, что ли, скукожился? Влад бьет его между лопаток. — Алё, ты офигел? — Матвей дергается, но выпрямляется и расплывается в ядовитой улыбке. — Чел, чё за дурацкая ошибка? Так обрадовался моим хлопкам? Обойдешься без них значит, лошара. Рассчитывая на ответную язвительность, Матвей аж теряется, когда в ответит слышит слегка простодушное: — Ну да, обрадовался. Хлопай чаще. Ярский некоторое время молчит, пиная носком кроссовок пустоту, и говорит: — Ты так ровно начал прыгать аксель. Молодец. Отворачивает голову в сторону трибун, ожидая какой-нибудь насмешки или удивления, но вместо этого чувствует, как ему в костяк груди упираются носом, зарываясь поуютнее в мягкую байку и обхватывая руками за талию. Влад сдавленно бурчит, горячо выдыхая в кофту: — Спасибо, коть. Становится жарко, и вряд ли от дыхания фигуриста. Обращение Влада звучит на удивление честно, обыденно и правильно. Пловец вздыхает и привычно запускает руку ему в волосы, пропуская прядки сквозь пальцы. Аккуратно дергает, за что получает по бедру, и усмехается. — … Уверен. — Что? — Просто мысли вслух, не парься. — Ты что, умеешь думать? Ха-ха. — Пшел нафиг. Вон, тебя уже тренер заждался, сожрать меня готов. Когда Григорьев оборачивается назад и действительно видит тренера, Матвей быстро целует его в макушку и отходит назад, приподнимая руки. — Чувак, я все еще жду пока ты упадешь. Получая в ответ оттопыренный средний палец и ядовитую улыбку, он смотрит, как Влад быстро и аккуратно прокатывает круг, подъезжая точно к тренеру, внимательно слушает его и кивает, выходя на позицию снова. Смотрит и убеждается точно. В этом году Владислав Григорьев точно одержит победу на Чемпионате Европы. Как и в следующем, и через год. А через два года он победит и в Чемпионате мира, и в Олимпийских играх. И Матвей в этом реально уверен.