The Key

Ключ не подходил. Бак удивлённо опустил взгляд вниз, подвигав его в разные стороны, после чего вытаскивая и вставляя обратно в замочную скважину. Тот не проворачивался. Медленно, он вынул ключ из замка и уставился на него, пытаясь понять, что всё это значит. Он знал, что это значит. Это был выходной Эдди, однако время было достаточно поздним, чтобы любые дневные прогулки уже должны были закончиться. Но так или иначе, он просто хотел приехать, чтобы передать поздравительный подарок для Кристофера. Наверху даже всё ещё горел свет, так что… он мог постучать, если бы захотел. Костяшки его пальцев побелели, сжимаясь вокруг ключа в его ладони. Он мог постучать, и его бы впустили внутрь, и всему этому, вероятно, нашлось бы замечательное, разумное объяснение. Только это был первый раз, когда он вернулся сюда после их ссоры; после того, как Эдди простил его. Возможно, он не был приглашён, но ему никогда не требовалось приглашение раньше. Потому что у него был ключ. Ключ, который теперь не подходил. Что-то внутри него свернулось в узел, что-то затряслось и сжалось в комок, а его глаза, к величайшему ужасу, начали наполняться влагой, и ключ. Просто. Не. Подходил. И всё… всё было в порядке. Вероятно, он заслужил это. Наверняка. Он был прощён, но ещё не заработал назад данную привилегию. Осторожно, Бак опустил коробку с подарком в сторону – так, чтобы ту невозможно было увидеть с подъездной дороги. И так же осторожно сверху он положил неработающий ключ. Он сделал быстрое фото подарка, но не стал отправлять его до тех пор, пока не отъехал от дома. Его пальцы дрожали, когда он набирал на телефоне поздравительное сообщение. Мир внезапно стал холоднее. Искажённая реальность и болезненная потеря, с которой он не знал, как смириться. Он остановился у первого бара, который попался ему на глаза. Конечно, возможно, он вёл себя слишком драматично: это всего лишь ключ. Просто… он чувствовал себя ошеломлённым. Его простили, и всё же. Они все помирились, и всё же. Это было почти жалко – то, как он чрезмерно перегружал себя на работе, однако он ничего не мог с собой поделать. Ему до сих пор снилось то, как перед ним закрываются двери лифта, за которыми находятся эти рассерженные лица; как он стоит посреди пожарной части, пока все игнорируют и не замечают его. В действительности же он стоял в середине пожарной станции, видимый и узнаваемый, и каким-то образом это было даже хуже. Улыбки казались чуть холоднее. Разговоры чуть тише. Всего лишь крошечные, мелкие детали, которые приносили сильную боль, когда ты сталкивался с ними лицом к лицу. Какая-то часть Бака была возмущена из-за несправедливости происходящего. Он так сильно трудился, чтобы попасть туда, чтобы вернуться назад, и ему всё равно приходилось платить за это. В короткие моменты, о которых он никогда не признался бы себе при свете дня, он считал, что было бы лучше, если бы он погиб в том взрыве. Как сейчас, например, когда три стакана алкоголя были уже в нём, и это не такое уж большое дело, и всё же эта ноющая яма утраты внутри него разрасталась лишь глубже, беспощадно становилась лишь шире – рана, которая никак не могла залечиться, потому что удары не прекращались. Он заслужил это. Его изгнали. Понизили в должности. Коллега. Гость. Он осушил свой виски и заказал новый. Стекло перед его глазами начало расплываться. Ах, как унизительно. Взрослый мужчина плачет из-за какого-то ключа. (Это не просто какой-то ключ, чёрт возьми). Он допил остаток своего виски, оставил деньги и вышел из бара. Дойдя до своего парковочного места, он сел в машину и уставился на приборную панель, думая, что да, вероятно, ему и впрямь следовало умереть от той бомбы. На его пассажирском сидении экран его телефона загорелся, и ему показалась фотография улыбающегося Эдди. Бак опустил голову на руль, наблюдая за тем, как вибрирует его сотовый, отмечая поток текстовых сообщений, пропущенных звонков и уведомлений о голосовой почте, мелькающих вверху экрана. Надежда и тоска рука об руку затрепетали внутри него –сложная битва на истоптанной земле его израненного сердца. Прежде чем телефон успел потухнуть, его пальцы сами протянулись к нему и почти неохотно провели по экрану. Однако он не мог заставить себя говорить, и на момент на линии повисла тишина. Секунды шли вперёд. – Мне жаль, — голос Эдди был тихим, мрачным. Баку тоже было жаль. Ему было жаль так долго. Так чертовски жаль.И всё же. – Мне жаль, Бак, — повторил Эдди, и в его словах ясно слышалась искренность. Раскаяние. Сожаление. – Я… — громкий выдох. – Я правда забыл об этом. На лице Бака появилась ухмылка – искривлённая, оправданная, потому что он обо всём знал, не так ли? – Но я не собирался держать тебя в стороне, — поспешно добавил Эдди. – Я просто… я забыл. Я просто был. Я был так зол. И я думал… это просто… Тогда это казалось хорошей идеей. И ох, двойное лезвие этого ножа медленно вошло в грудь Бака, и он почувствовал, словно задыхается. Он не знал, что было хуже: тот факт, что это было обдуманное решение, или последствия, где ему – предполагаемому лучшему другу, семье, кому-то большему – не было уделено даже задней мысли. Это приносило такую же сильную боль. Он успел отстраниться от них так далеко, не правда ли? И всего за несколько недель. Он прочистил горло. – Всё в порядке, Эдди. Я понимаю. Снова тишина. Секунды тикали, проносясь мимо. – Бак… – Я устал, – произнёс он. – И ещё я, вероятно, пьян. Увидимся завтра. – Бак…! Так что да, возможно, он всё-таки вёл себя слишком драматично. Возможно, в ясный день это всё будет выглядеть не так уж плохо, и искренность Эдди наконец дойдёт до него. Возможно, это не будет похоже на предательство, которое так знакомо по своей горечи. Да, завтра он затолкает это чувство поглубже; притворится, что его не ранит глубоко и беспощадно тот факт, что Эдди так легко решил закрыться от него, а затем забыл об этом. Что Эдди тоже решил оставить его позади. Завтра всё будет хорошо. Это не так уж и важно. Это всего лишь ключ.