Эта история о жестоких богах, их ужасных поступках и не менее страшных последствиях. Большая паутина событий, спустя долгие века, начинает сплетаться в единую нить.
***
В зале суда, месте, где решается судьба двух богинь, царил настоящий балаган. Эпицентром его был Аид. Утверждал, что Персефона не заслуживает серьезного наказания, а, наверное, и вовсе любой ответственности. Где-то на фоне, та самая несущая смерть, подавала голос и жалостью давила, что не хотела этого, а впоследствии даже пыталась всё исправить. Правда не ясно, каким образом, ведь поворачивать время вспять, насколько известно Зевсу, может только его отец, а воскрешать из мертвых способен только Владыка Подземного Мира — Аид. Шумиха, крики брата, свидетелей, скамьи присяжных осели грозовой тучей в голове Короля Богов. И он, не собираясь это больше терпеть, решил устроить настоящую бурю с грозой, раз по-хорошему никто не понимает. Что обычно предшествует любой грозе? Сперва раздались раскаты грома молоточком судьи и громогласный голос Зевса: — Тишина в зале суда! — голос его слегка дрогнул от крика. — Итак, подведем итоги. Из глаз его посыпались молнии, терпение бога подходило к своему концу. Он ещё раз обвел строгим взглядом зал. Задние ряды были полны репортеров, журналистов, а ближе всех к обвиняемым сидели олимпийцы и свидетели. А перед ними за двумя железными блестящими столами сидели Богини Урожая и Плодородия, мать и дочь. Геката и Деметра тихо сидели и внимали. Было видно, они смирились с тем ясным фактом, что это дело было проигрышным, у Гекаты не хватало доказательств, чтобы оправдать деяния Деметры. Богиня Природы, стоит признать, держалась кремнем всё это время, и виду не подавала, что она все больше и больше отчаивается. Но сейчас на её каменном лике повисла тень от сбившихся фиолетовых прядей из уложенной некогда прически, придавая Деметре драматичный, даже трагический вид. Где же та бунтарка, которая не боялась говорить Зевсу всё, что она думает? Растворилась в страхе за собственную жизнь, но в первую очередь — за жизнь дочери. Напротив них стоял другой стол, за которым сидели причины нервного тика Зевса. Злополучная парочка: Владыка Подземелья, Король Мертвых и Бог Богатств Аид и юная Богиня Весны и Плодородия Кора-Персефона. Сколько же проблем принесли эти голубки Зевсу на крыльцо, а сейчас ему приходится за ними прибирать. Воистину возмутительное неуважение. Но радовало Зевса, как был смирен самоуверенный пыл розовой богини, и какой смятенной она выглядела. Голову вжала в плечи, а красные глаза старались не пересекаться с испепеляющим взглядом Зевса. Явно чувствовала, что возлюбленный её не справляется, и близко торжество справедливости, которая, к превеликому сожалению, немилосердна по отношению к ней. — Аид, в лице адвоката Персефоны, и Геката, адвокат Деметры, не смогли убедить меня в невиновности подсудимых. Напротив, они занимались настоящим укрывательством преступниц, став соучастниками преступления. Деметра совершенно осознанно скрыла грехи своей дочери, подкупив Гермеса и, к тому же, создала неразбериху с огромным количеством погибших смертных. И виновница нашего заседания, Персефона. Знаешь, если бы ты пришла ко мне тут же с повинной — не было бы и половины сегодняшних проблем. Но, видимо, твоя матушка не объяснила тебе, как работает этот мир. У Деметры дрогнула щека, а брови на переносице практически срослись. Какое унижение. Геката положила руку на крепкое плечо богини Урожая, вложив в этот жест всю поддержку, которую могла оказать в данный момент. Зевс не обратил на это никакого внимания: — Что ж, сегодня я проведу тебе маленький экскурс. Нельзя просто так убивать смертных и выходить сухой из крови с новым именем. — Я не хотела их убивать! — Персефона нечаянно сорвала голос, громко и отчаянно воскликнув. Неведомые силы внутренним толчком заставили Персефону вскочить на ноги, но как только резкий порыв исчез, сесть обратно девушка не могла — ледяные оковы страха не позволяют. Глаза жгуче щипало, но нельзя было плакать, нельзя, когда твоя судьба на волоске. — Неважно! — твердо и властно оборвал её Зевс, подняв ладонь, и Персефона замолчала. — Произошло то, что произошло. Твои намерения в данный момент ничего не решают. Сейчас ты стоишь передо мной с тем, что имеешь. И, скажу я тебе честно, твой послужной список скуден. Кора сглотнула, но колючий ком в горле не прошел. Все смотрят на неё, ловят каждое её слово, взгляд, движение, готовы додумать и найти сакральный смысл, удобный лично им для газетных заголовков. Персефона была словно под прицелом снайпера, где в любой миг готовы запустить пулю в голову, от которой она треснет и пойдет по швам. Набравшись сил и смелости, девушка подняла глаза на Зевса и больше не посмела их отводить. Смотрела на него со всей имеющейся в ней мольбой, взглядом просила прощения. Но угрюмое, угрожающее выражение лица Зевса давало понять, что пощады не будет. Моргнула и мимолетно посмотрела на Повелителя Морей и Океанов, Посейдона. Он смотрел в никуда, но постарался сделать вид, что погружен в пучину тяжелых дум, но на самом деле Посейдона не волновала ни судьба Персефоны, ни Деметры. Его тяготил лишь один вопрос: «Как бы тяпнуть пива, чтобы никто не заметил?». От него ждать поддержки бесполезно. — Ты серьёзно собираешься отыграться по полной программе на маленькой испуганной богине из-за убийства смертных, что совершили богохульство и сами спровоцировали Персефону? — встрял посреди монолога брата Аид, вскипая и прожигая на Зевсе своими алыми глазами пару дыр. — Вот не надо мне тут зубы заговаривать, братец! Припоминаю, как недавно Эрос осознанно совершил массовое убийство смертных, и что-то не похоже, чтобы ты его как-то наказывал. У него же тоже не было разрешения, — возмущенный в начале возглас Аида постепенно затихал, переходя на шипение, словно змея, и последнее слово Владыка Ада практически выплюнул в лицо брата. Персефона про себя благодарила великодушного Короля Подземного Царства за бесконечную поддержку. — Эрос, в отличие от Персефоны, прекрасно восстановил все причиненные им убытки упорным трудом, — Зевс был втайне раздражен, но постепенно возвращал себе невозмутимый вид, — и попрошу тебя не поворачивать стрелки, мы занимаемся конкретно делом Персефоны, поэтому будь хорошим адвокатом и выслушай речь верховного судьи. Аид обомлел и потерял дар речи. Он уже и забылся, что лишился привилегий судьи, и что он теперь не более чем адвокат, который с позором проигрывал это дело. Зевс продолжил: — Персефона… или мне лучше называть тебя Кора? Кора, твои чудовищные действия привели к ужасным последствиям, которые потом исправляли другие, пока ты развлекалась. И потом, когда правда всплыла, ты предпочла не покаяться в содеянном, а спрятаться у Короля Мертвых, заполучив его расположение. И даже в Подземелье ты умудрилась учинить беспредел: превратила нимфу в растение! Ты вообще себя хоть как-нибудь контролируешь?! — задал риторический вопрос Король Небес, на который никто не мог дать ответ. Персефона чувствовала, как ее ноги подкашиваются и, кажется, стали тонкими соломинками, которые вот-вот переломаются. Но она продолжила стоять, не в силах пошевелиться. Быстрым взмахом пушистых ресниц Кора посмотрела на свою бедную матушку. Персефона хотела попросить у неё прощения за все: за всю её импульсивную грубость, о которой она впоследствии сожалела, за недомолвки, за непослушание. Прости, Деметра, свою дочку-бунтарку, на то она и подросток. Сама-то ты какой была в юности? — Она ещё не владеет в полной мере силами Богини Плодородия, кто из нас случайно не ранил людей своими способностями, да, Зевс? — попытался сделать еще один безуспешный выпад в сторону защиты Аид. — Я что-то не припомню вспышек жестокости у Метиды, например, а ведь она тоже была Богиней Плодородия. Что уж говорить о нашей матери, да, Аид? — ловко парировал Зевс, отчего на лбу Бога Богатств вздулась пульсирующая вена. — Я прошу тебя, как брата, оставить эту сумасшедшую ситуацию и найти компромисс, а не линчевать оступившуюся раз молодую, неопытную девушку, — прозвучало это двусмысленно, и Персефоне стало смущающее неприятно. Аид заметно терял контроль над собой и подбором выражений. — Лучше оставим эти фамильярности. Я не буду прощать преступницу лишь потому, что ты мой брат, который недавно мне в лицо сказал, что терпит меня лишь за спасение тысячу лет назад, — припомнил Зевс, лихо пряча доставленное удовольствие этим ударом. Аид прикусил со злобы себе язык, и рот его скривился в отвратительной гримасе. — Нет уж, премного благодарен. Я думаю ни для кого не секрет, что твоё упорное благородство вызвано не иначе как помешательством на малолетней девчонке, с которой ты знаком не больше месяца, но уже женой её называешь. Весь зал ахнул и пошла волна перешептываний. Персефона больше не смотрела на Зевса, сейчас она глядела в упор на Аида. И во взгляде ее был чистый, неподдельный страх. Король Мертвых перехватил его и сам забился мелкой дрожью. Все говорили о них. Со стопроцентной вероятностью на следующее утро все журналы, газеты, новостные баннеры в интернете и везде, где есть хотя бы намек на заинтересованность событиями в мире, будут блистать всеми софитами и эпитетами информация о бурном романе Короля Подземелья и юной дочери Деметры. Больше всего Аид переживал не за свою репутацию, а за наплыв грязных слухов о Персефоне. Она итак уже мелькала в новостях, как любовница Аида и ветреная девушка, пробивающая себе дорогу наверх через постель, а сейчас, сказанное Зевсом, будет репортерам, как красная тряпка перед носом. Нужно срочно найти что-то в сторону младшего брата, иначе дело будет совсем плохо. — Я всего лишь проявлял сострадание и сочувствие к той, кого я нашел на автопарковке дешевого мотеля, замерзшую и чуть ли не впавшую в кому, по твоей вине, — с каждым новым словом Аид говорил всё тише и злее. — А в чем конкретно я виноват? Я дал объявление, что Персефона и Деметра совершили преступление, и начал розыск, но Персефона сама запаниковала и как всегда решила уйти от ответственности. Она предпочла поддаться своим буйным эмоциям, нежели здравому смыслу, — вкрадчиво, с издевательским надменным спокойствием, растягивая каждое слово своего безупречного ответа, говорил Зевс. — Будем честны, братик, ты просто хочешь быть спасителем в её глазах. Аид, в кое-то веки, промолчал. Глаза его застилала алая пелена гнева и безумной ярости, но он лишь покрепче стиснул зубы. А хотелось, конечно, вцепиться этими зубами брату в глотку, как пес, сорвавшийся с цепи и раздразнённый до ужаса. Ему совершенно было нечего сказать в качестве контраргумента. Нужно успокоиться, посчитать до пяти. Один… — Создал иллюзию, что только ты её опора и стена. Два… — Стал её центром мира. Три… — Я сам не понаслышке знаю, как легко впечатлить молодых наивных девушек. Четыре… — Самое главное — хорошо спрятать свои недостатки. Пять… — Скажи мне правду, дорогой братец — я и в самом деле черный фон, где твои мизерные достоинства сияют аки бриллианты, которыми ты подкупаешь всех? — Это все ложь! — заорал Аид на всё помещение, да с такой силой, что люстры пошатнулись и свет быстро замигал. Он даже не заметил, что ударил стол крепко сжатыми кулаками, и сейчас под ними образовались два кратера. В зале воцарилась секундная тишина от всеобщего шока. — И именно так должен реагировать на якобы «клевету» тот самый разумный правитель? — прервав молчание, саркастично заметил Зевс, но ему уже не было никакого дела до истерик старшего брата, он повернул лицо к скамьям присяжных. — Господа присяжные, готовы выносить приговор? Я думаю, тут всё предельно ясно. Присяжные из самых разных представителей слоев общества Олимпа, Подземного Мира и Подводного Царства напоследок минуту совещались, но эта минута, казалось, длилась вечно. Адвокаты и их клиенты считали секунды, нервно перебирая большими пальцами или постукивая костяшками пальцев по столу. Когда все вернулись на свои места и затихли, раздалось негромкое, но до костей пробирающее: — Персефона и Деметра виновны. Наказание выбирает Король Богов и Небес, Зевс. Кто-то в зале негодовал, а Персефона, хоть и хотела нормально присесть, но поразивший сознание яркой вспышкой, будто сверхбыстрая молния, шок заставил её неуклюже упасть на свой стул. Деметра потеряла всю свою гордость и самообладание. Её некогда прямая осанка, говорящая всем, что она без боя не сдастся, превратилась в сгорбленный стан. Деметра склонила голову, чтобы никто не видел её блестящих ресниц и дрожащих губ. Она не жалела себя, она боялась за дочь. — Это несправедливо… — последним рваным выдохом Аид не мог уже ничего сделать. — Приговор окончателен и обсуждению не подлежит! — перебил его Зевс, метнув на брата разгневанный взгляд. Он был неимоверно зол, ему хотелось назначить наказание прямо сейчас, чтобы эта троица больше не посмела дурить его. Но какое же наказание придумать? Думай, Зевс, думай. Что-то кровавое может быть? Например, подвязать руки к небу, а ноги притянуть к земле. В прошлый раз это быстро и эффективно подавило мятеж… Нет, нужно что-то мучительное, долгое. И чтобы насолило всем сразу. Может это озарение, а может удачное совпадение, но Зевсу пришла гениальная в своей жестокости мысль, которая решит все его проблемы, стоило ему скользнуть взглядом по знакомой фиолетовой физиономии. Да, это прекрасное решение. Аполлон ощутил всем своим нутром на себе взгляд Зевса, недобрый, хитрый, замышляющий нечто, точно связанное с ним. Шестое чувство обычно его не подводит, да и Бога Предсказаний сложно обвести вокруг пальца насчет будущего. — Я готов назначить наказание прямо сейчас! — объявил Зевс, не забыв постучать молоточком для тишины в зале. Как только продолжительный шепот в толпе утих, он объявил: — Начнем от меньшего к большему. Аиду, Королю Мертвых, запрещается на месяц появляться на землях Олимпа и Мира Смертных. Тоже самое касается Гекаты. Аид гадко цыкнул, но наказание его не пугало — он и так практически не выбирается на поверхность, так что ему это как с гуся вода. Не давало покоя Аиду одно: слишком легко он отделался, а это значит, что худшее обрушится либо на Деметру, либо, упаси милосердная Гейя, на Персефону. За неё он переживал больше всего, то и дело поглядывая в её сторону. Девушка побледнела, а лицо пошло красными пятнами с хрустальными, заметными лишь на свету, капельками пота. Она и до этого была мала, но сейчас кажется ещё сильнее сжалась до крошечных размеров. Так Кора была ещё больше напоминала ребенка, испуганного и брошенного на произвол судьбы. — …Деметра же должна в кратчайшие сроки восстановить свою работу в Мире Смертных и на Олимпе, — диктовал Зевс дальше. Деметра шумно выдохнула. Не самое худшее, что она могла получить от Зевса, зная, как он злопамятен. Но сердце матери было неспокойно и шумно билось, ведь сейчас подошла очередь её дочери. Вот на ней уж Зевс отыграется по полной программе и с особой жестокостью, которую даже в Тартаре не видали. Деметра скрестила пальцы и молилась всемогущей Гейе, только на нее вся надежда. Пусть в Боге Грозы проснется жалость. — …И Персефона, уничтожившая целую деревню и всех смертных в ней, я думаю, заслуживает особого наказания. Я бы выразился «поучительного». Ты же у нас рвешься замуж, не так ли? Аид приподнялся на своём стуле, желая совершить точный бросок кулаком в лицо бога, которого он когда-то называл братом, но мягкие пальчики Персефоны в перчатках крепко ухватили его за плечо, заставляя застыть, как вкопанного. В этот жест она вложила весь свой страх, всю крупную дрожь, которая билась в её теле — всё просило его остановиться и не злить Зевса пуще прежнего. — Я дам тебе такую возможность, а именно, я приказываю Аполлону взять тебя в жены! — если до этого было шумно, то сейчас начался настоящая анархия. — Нет! — взревела Персефона, и из глаз её брызнули ручьем слезы, быстро стекающие по дрожащим щекам и губам. Зевс почти разбил молоток, заставляя народ замолчать, но это было почти невозможно: — Тишина! На все про все даю три дня! Заседание суда объявляю закрытым, все свободны! И Зевс поспешил скрыться, пока Аид самолично не прикончил его. Посейдон отошел от транса и последовал за младшим братом. Папарацци повыскакивали изо всех щелей, ослепляли вспышки камер, пытались пробраться к адвокатам и ныне осужденным. Больше всего они рвались взять интервью у юной преступницы и узнать её мысли по поводу наказания. Но для Коры же весь поднятый гвалт перестал осмысливаться. Мир расплывался вместе с лезущими лицами; вспышки камер заполнили всё пространство, поэтому перед глазами стояла белая пелена; становилось все тише и тише, пока уши не заполнил противный тонкий звон. Тело Персефоны безвольно обмякло, а налитые алой кровью глаза закатились под веки. Последнее, что она видела — два желтых пятна, которые следили за ней и преследовали до конца её пребывания в сознании.***
Голова гудела и кружилась, а перед глазами в полном мраке плыли разноцветные пятна. Персефона, с вырвавшимся мучительным стоном, не до конца чувствуя свое собственное тело, приложила руку к голове, а потом и к макушке. Прически и шапочки её как ни бывало — волосы за этот промежуток времени значительно выросли. А сколько времени вообще прошло? Час? Два? Девушка совершенно потерялась в пространстве. Сделав над собой усилие воли, богиня сожмурила глаза и начала ворочаться. Её тело укрывало что-то легкое и скользящее в пальцах. На ощупь Персефона поняла, что это атласное покрывало. Значит, она точно уже не в здании суда. На губах мелькнула сладкая улыбка, стоило ей подумать, что она лежит в своей постели дома её матери. Да, после обрушившегося на неё кошмара наяву и во снах Персефоне хотелось лишь как можно быстрее оказаться в родном и безопасном доме, под мягким крылом своей любимой матушки. Но как только тяжелые веки её разлепились, и сошла на нет туманная пелена, Кору ослепило убранство незнакомой комнаты. Не было привычных и родных бело-каменных стен, не было голубого неба за окном и зеленого плюща, расползавшегося по всей плитке. Невиданная ей ранее комната была полностью украшена золотыми оттенками: золотисто-дымчатые блестящие стены, богато украшенная хрусталем золотая люстра под потолком, медового цвета начищенный пол и сияющая в свете солнца рама большого окна. Всё здесь кичилось изысками эпохи Ренессанса. Длинные розовые локоны Персефоны распластались на большой кровати с черным постельным бельем, обшитым золотистой бахромой. Девушке стало не по себе, и она начала активнее смотреть по сторонам, в поисках чего-нибудь, за что бы можно было зацепиться. Но всё здесь было неведомым для молодой Богини Плодородия. Казалось, будто она продолжала спать, что это очень реалистичный кошмар, но к своему ужасу, Персефона обнаружила, что щипки не работают. Также она заметила, что привычной её одежды не было и в помине. Вместо своего нежно-розового строго костюма для заседания на ней был простейший ванильный хитон. Персефона содрогалась от ужаса, но она собрала все жалкие остатки своих сил и сделала глубокий, успокаивающий вдох. Паника ещё никогда не приносила ничего хорошего. Девушка решила осмотреть повнимательнее комнату в поисках подсказок. Наступив на чистый пол босыми ступнями, Персефона робко, непонятно чего страшась, сначала осмотрела черный, лакированный, деревянный шкаф. Может быть там её одежда? Но ручки не поддались. «Что ж, нет так нет», — пожала плечами Персефона, решив не концентрировать внимание на какой-то мебели. Следом она подошла к широкому подоконнику. Из распахнутых окон в лицо подул свежий вечерний воздух, всколыхнувший прозрачные, цвета позолоченной скорлупы, занавески. Выглянув наружу, Персефона поняла, что она не в родной Сицилии, а в каком-то другом месте, напоминавшем глушь. Особняк окружала зеленая гуща лесов, и только вдалеке на линии горизонта виднелась сверкающая полоска рыжей воды, являющаяся океаном. Где же она находится? Паника нарастала, и Кора стала чаще и глубже дышать соленым воздухом, пытаясь наслаждаться видом из окна. Вокруг ярко-оранжевого диска небо окрасилось алым, отчего облака отражались розовым, а все дальше от солнца на фиолетовом небе зажигались одна за другой точки-звёздочки. Солнце уходило вниз, и его лучи спускались по окну девушки, отчего она прикрыла рукой глаза, чтобы не ослепнуть. Так давно Персефона не любовалась подобным красочным закатом, из-за чего складывалось ощущение, словно это была не её жизнь. Кожа девушки наслаждалась нежным солнечным прикосновениям. Но в голове внезапно и обрывочно промелькнули воспоминания с суда, а именно репортеров и журналистов. Вспышки фотокамер, наглые расспросы об её деяниях. Сердцебиение участилось, когда прогремел страшный для Коры выкрик: «Аполлон просил вашей руки у Зевса! Ваше мнение?» Есть! Паззл сложился! Вспомнила она и ход суда, и своё наказание, а одержимость этого места золотом открыло Персефоне гадкую правду — она в доме Аполлона. Он принес её сюда. Персефоне стало дурно от одной только мысли, что он нес её на руках без сознания, и, возможно, переодевал. Девушка обхватила себя за плечи в попытке успокоиться. Она чувствовала себя грязной. Хотелось помыться, но эта грязь не на теле, она в голове, и так просто её не вымоешь. Дышала она рвано и часто, тошнота подступала к горлу, как и слезы на глазах. Беги. Беги! Беги! Персефона отчаянно хотела бежать отсюда, куда глаза глядят, бороться за свою жизнь, как никогда. Неожиданно для себя самой, Кора на адреналине рывком бросилась к резной смоляной двери, но также внезапно впала в ступор. Тяжело дыша, она дрожащей рукой медленно тянулась к ручке. Что её сдерживало? Только страх перед неизвестным. Вдруг она повстречает Аполлона там? Что будет? Что он сделает на сей раз, когда они совершенно одни? Но мысли об этом пробудили в Персефоне и параллельное чувство — гнев. Плевать, если там будет Аполлон. Хоть Кронос и прочие чудовища старых времен, о которых рассказывала мама, будто сказку на ночь. Персефона выберется из этого Тартара на поверхности, пусть ради этого и придется расшибиться в блин. Кора собрала всю волю в кулак и повернула золотую круглую ручку. Дверь оказалась открытой и вела в длинный коридор. Оглядевшись то влево, то вправо, и поняв, что горизонт чист, Персефона тихо и крадучись вышла за порог комнаты в темный коридор, который ярко контрастировал с освещенной комнатой. Еще раз повертев головой, Персефона решила пойти налево. Но не успела сделать она и пару шагов, как позади неё раздался до боли знакомый голос: — Куда-то спешишь? У девушки задрожали пальцы рук, и она робко, всё ещё надеясь, что это всего лишь слуховая галлюцинация, обернулась. Тьма будто сгустилась, и из неё на Персефону глядели два горящих, ярко-желтых, словно лампы, зрачка. Плотная чернота узкого коридора немного расступилась, дав Коре разглядеть хозяйку дома и содрогнуться от страха. Лето на сей раз предстала в белоснежном хитоне с длинным подолом и шлейфом позади, а на голове, покрывая лицо, волосы, плечи с верхом груди и спину, был неизменный атрибут титаниды — полупрозрачная вуаль, только черная. Лица её почти не было видно, за исключением пугающих глаз. Персефона обомлела, чем и воспользовалась Лето, взяв невестку за руку: — Ну же, за мной, — потянула женщина её за собой в комнату. Персефона, как тряпичная кукла, поплелась, спотыкаясь за ней. Прошлый разговор Персефоны и Лето, мягко говоря, не задался, и богиня понимала, что сейчас разумнее всего будет вести себя повежливее и дипломатичнее. Может ей удастся переубедить Лето насчет Аполлона и женитьбы. А титанида тем временем открыла маленьким ключиком дверцы шкафа, в котором, оказывается, висело большое количество платьев разного фасона и цветов, но все, как одно, очень нежны и прекрасны. Она перебирала их, доставала то одно, то другое, примеряя взглядом на Кору, храня при этом молчание. — Извините меня, Лето, — скромно начала Персефона, но Лето словно игнорировала её и никак не отреагировала, — мне кажется, это всё — большая ошибка. — А я нахожу всё просто идеальным, — все-таки Лето слушает и даже удостоила девушку ответом, хоть и не таким, каким хотелось бы, не отвлекаясь от своего занятия. — Нет, вы меня неправильно поняли, я не люблю Аполлона и не хочу за него замуж, — мягко продолжила Персефона нарочито вежливым тоном. — Меня это не волнует, — все тем же преспокойным тоном отвечала титанида, кажется, найдя нужное платье. — Ты выйдешь за него замуж, хочешь ты этого или нет. — Почему вы так настаиваете на этом? Это вам Аполлон лапшу на уши повесил, что у нас любовь и прекрасное будущее?! — Персефона заводилась, держать себя в руках в такой ситуации переставало быть возможным, и волнение росло. На глазах навернулись слёзы, но она поспешно стерла их пальцами. — Мой сын мне ничего не говорил. Просто вам суждено быть вместе, вот и всё, — как же Кору бесил этот равнодушный тон, но в то же время — он вселял ужас. Она так безразлично это говорила, будто в этом, — и правда! — нет ничего страшного. — И да, ты права, у вас будет прекрасное будущее. Лето приложила к ней белоснежное, по краям расшитое золотыми розами, платье, от которого шел полупрозрачный плащ. Изысканная смесь современной и смертной моды. Персефона поняла — это свадебный наряд. Её губы задрожали, а глаза заблестели — девушке хотелось зарыдать в голос. От этого зрелища Лето скривила рот, но за темной вуалью было незаметно. — Даже не думай рыдать, — наказала титанида страшным голосом, но Персефоне легче не стало. — Так, платье подходит, замечательно. Ещё одолжу тебе свою фату и всё будет идеально. — Почему вы это говорите? — всхлипывая, тихо спросила Кора, но безумное отчаяние давало её голосу новую силу: — Почему вы это делаете?! Как вы не понимаете, я ненавижу вашего сына! Лето апатично, с отсутствием всяких эмоций, сложила платье два раза пополам и безмолвно глядела на девушку, но во взгляде её Персефона прочла насмешку и превосходство. Сочащееся ядом высокомерие, оно прожигало на сердце богини глубокие раны и покрывало язвами. Откуда столько злобы и ненависти в этих людях? Почему они так желают причинить ей боль? Это её крест за убийство? Тогда она понесет его с гордо поднятой головой и найдет способ получше искупить свои грехи. Персефона боится, её трясет от гнева и паники, но она упрямо смотрит прямо в жуткие глазницы Лето, редко моргая. — Ты закончила свою истерику? — надменно поинтересовалась Лето после продолжительного молчания и гляделок. — Нет, и никогда не закончу, — твердо стояла на своём Персефона. — Я ненавижу и буду ненавидеть Аполлона. — Что же он такого натворил для таких эмоций? — спросила Лето, но Богиня Весны знала, что ей все равно. И несмотря на это, свой шанс упускать она не хотела. Кора набрала в грудь побольше воздуха: — Он изнасиловал меня. Если даже это не будет для титаниды аргументом, то Персефона выбросится в окно. Повисла звенящая тишина. Этот шаг был труден для Коры, но она знала, что хватит об этом молчать. Она протерла глаза от накатившихся слез, пока Лето о чем-то размышляла. Женщина долго не реагировала, только потирала подбородок пальцем и о чем-то думала. Впрочем, другой реакции Персефона от Лето и не ожидала. Когда девушке это всё же надоело, она прервала тишину: — Теперь вы понимаете, почему я не хочу за него замуж? — титанида продолжала молчать. — Вы просто не представляете, как мне больно видеть его, слышать, чувствовать его присутствие. Мне становится больно от всего, что напоминает мне его. Я не смогу с этим жить! — Да что ты? — её лица не было видно, но Персефона всегда могла различить, когда над ней издевательски смеются. Это как удар под дых. — Кому ты это говоришь?! Богиня смутилась. Что это значит? Но подумать ей не дали, потому что в тот же миг, некогда улыбающаяся Лето, резким движением больно сжала Кору за кисть руки, заставив пригнуться. Ясно, откуда эта дурная привычка у Аполлона. Ухмылка исчезла из-под вуали, как и весь рот, тьма ткани сгустилась от сверхъестественных сил. Горели лишь два золотых зрачка, которые глядели прямиком в душу. Во взгляде читалось одно — неприкрытая ненависть, до этого незнакомая богине, такой она ещё не видела и не чувствовала на себе. Лето, паря над землей, возвышалась над Персефоной, заставляя девушку чувствовать себя ещё более ничтожной и слабой. Кору на секунду пробила ужасная мысль: «Она меня убьет». Но это было глупостью, вызванная скользким и холодным страхом, стекающим испариной на спине. Вдоволь насладившись агонией на лице невестки от боли в руке, ведь Лето чувствовала, что ещё чуть-чуть и затрещат кости, она зашипела: — Если ты думаешь, что я буду с тобой любезничать, как тогда, то ты глубоко заблуждаешься, девчонка, — лицо Лето приближалось всё ближе и ближе, а вуаль развевалась от силы её гнева. В один момент ткань так сильно задралась, что Персефона удостоилась увидеть оскаленную гримасу злобы и ярости на лице титаниды. — Ты будешь делать то, что я тебе скажу, а иначе я тебя заставлю, будь уверена. Глаза Лето недобро сверкнули, и в мыслях Персефоны мелькнул отрывок из той кошмарной ночи. Такие же глаза у Аполлона. Персефона билась в конвульсиях от дрожи, но держала губы сжатыми, чтобы не заплакать и ещё больше не взбесить Лето. — Я слишком долго ждала этой идеальной возможности, поэтому я ни за что не позволю разрушить все мои планы какой-то мерзавке, поняла меня?! — Лето рывком бросила запястье Персефоны, что девушка чуть не повалилась на пол, но чудом удержалась на ногах. — Поняла, я спрашиваю?! — Да, я вас поняла, Лето, — дрожащим от спрятанных слез и кома в горле голосом ответила Персефона, слегка приклонив голову. Лето этот вид удовлетворил и она спустилась на пол, а вуаль её успокоилась. — Называй меня «матушкой», так уж и быть, — потирая переносицу, титанида очень своеобразно «смиловалась». Персефона скорее съест свой язык, нежели назовет её «матушкой». На этом их тяжелый разговор подошел к концу вместе с хлопком двери после Лето. Щелкнула щеколда. «Заперла», — поняла Персефона, но ей уже было плевать на это. Она совершенно без сил рухнула на кровать, что концы покрывала взмахнули вверх, и громко, надрывисто зарыдала, выпуская всю боль своей души. Её крики были слышны на всем этаже и даже немного выше и ниже. Лето их, конечно, услышала, но решила спустить это невестке. Правда в следующий раз она терпеть этого не будет. Но пусть девчонка поплачет вдоволь, чтобы завтра никакого нытья не было. Женщина скользила по коридорам, под подолом платья было совершенно не видно, как она мягко шагала, из-за этого складывалось ощущение, что Титанида плывет по поверхности. Углубленная в собственные мысли, благоприятные и не очень, она не сразу заметила стук тяжелых входных дверей. Не успела Лето подумать, кто к ней беспардонно заявился, как на первом этаже послышался голос, который в последнее время стал радовать её особенно часто: — Я вернулся, мама! — принадлежал он Богу Искусств, Аполлону. Мать быстро спустилась в прихожую, чтобы увидеть своего сыночка и прочитать по его лицу хорошие новости или нет. А ждала она непременно хороших. Аполлон успел переодеться для визита к матери в простоватый с первого взгляда белоснежный хитон до колен, но на краях его был вышит золотом незамысловатый орнамент, и бархатный, роскошно-аметистовый плащ, перекинутый через плечо и подвязанный золотой бечевкой. Бог не излучал особой радости, чего Лето не ожидала, но также он не выглядел опечаленным и поникшим. Лето точно знала, когда сын пришел с плохими известиями. Сразу будет видно — он боится. Но в глазах Аполлона не было и капли страха, они бегали из стороны в сторону — признак волнения. — Ты поговорил с Зевсом? — С придыханием расспрашивала Лето. — Ну же, не томи! — Да, я успел его перехватить после собрания, — кивнул Бог Солнца и не за чем пригладил кудрявые волосы. — И что же он сказал? — не могла удержаться титанида. — Предположительно помолвка будет завтра вечером. К тому времени, — Зевс сказал — он успеет уговорить Геру, — Аполлона что-то отчетливо тревожило, но Лето была так счастлива, что не обратила внимания. — Боже, какое облегчение, — возложив руки на сердце, выдохнула она эти слова, — как же всё прекрасно сложилось. — Да, прекрасно… — невнятно повторил Аполлон за матерью, понимая, что она сейчас на своей недоступной волне. — Как там Персефона? Как она себя чувствует? — Ой, даже не спрашивай, — весь восторженный настрой Лето был сбит, и она брезгливо махнула рукой. — Трудная Богиня Плодородия нам попалась. Строптивая. Истерику закатила, посмотрите на неё. Ну ничего, я этот кратковременный бунт подавила, не беспокойся. И ты с ней будь построже, иначе совсем распоясаться. — Я тебя понял, матушка, — натренированным годами покорным тоном сказал Аполлон, но сердце его неумолимо ныло. Разбери из-за чего. — И вот ещё что, Аполлон, — припомнила Лето так вовремя, — вы же скоро станете мужем и женой, понимаешь? Аполлон кивнул, не понимая, к чему клонит его мама, но предчувствие у него было тревожащее. — Так вот, переезжай-ка ты тоже ко мне, — это был точный удар, а не любезное предложение для Аполлона. Необходимо выкручиваться, и причем быстро. — А нужно? — стараясь быть максимально вежливым, но при этом твердым, Аполлон чуть не заикнулся. Выбили его из колеи сильно. — У меня же на Олимпе работа, и я вас буду навещать каждый день. — Вы должны жить вместе, иначе ничего не сработает, — но Лето всегда стояла на своём и ни за что не уступит. — Или ты предлагаешь ей жить с тобой в доме, который ты делишь с тем дурачком — как там его? — Гермесом? — Нет, конечно, это было бы не разумно, — мама была права, это вызвало бы очень много проблем везде. Но Аполлон не хотел этого. — В моём доме она будет в безопасности, и я всегда за ней пригляжу, — у Лето свои понятия слов «безопасность» и «пригляжу», поэтому Аполлону заранее стало жалко бедную девушку. — Не упрямься, я же права. — Да, мама, — как всегда Аполлону пришлось подчиниться. К сожалению, он не может просто сказать: «Мам, я не хочу и не буду это делать!», потому что Аполлон лучше всех знает, что за этим стоит. — Замечательно, — подытожила Лето, чувствуя нездоровую эйфорию от того, что всё идет по её начертанной дорожке. — Но сегодня можешь переночевать у себя дома. — Хорошо, мама, — Аполлон был рад и такой жалкой подачке с рук матери, но не показал этого. Он потихоньку стал отступать к дверям. — Если этот Гермес попытается что-то выведать, помнишь, что делать? — напоследок спросила Лето. — Да, сразу же пресекать все допросы, я помню, мама, — умело замаскировав раздражение, ответил её сын. — Кстати, его, скорее всего, не будет дома. Слышал, что Геката собирается три шкуры с него содрать за фальсификацию душ, и теперь Гермес будет отрабатывать ошибки в отчетах. — Вот и хорошо, — довольная титанида проводила своего сына за дверь и помахала ему на прощанье. Тяжелые двери с грохотом затворились, стоило краю хитона мелькнуть взмывающим ввысь. Лето сделала глубокий вдох, затаив дыхание. И выдох. Её перебирали до сей поры почти забытые чувства, которых она не ощущала тысячелетиями. Монотонно тонкие пальцы спускались с резных ручек, но стоило рукам упасть с опоры, как Лето тут же всплеснула ими верх, специально зацепив подол платья, который моментально последовал за движением. Лето взмыла в воздух и пронеслась по коридору в зал. По просторному, даже огромному, помещению прокатилась волна разразившегося, гортанного, истеричного, безумно-пугающего смеха титаниды. Сколько лет она уже не смеялась от души? Долго, очень долго, несправедливо долго. Но теперь она и только она будет смеяться последней! Лето парила и кружила в хаотичном вальсе под музыку, слышимую только ей одной-единственной, напротив панорамных витражных окон. За ними уже пришло царствование ночи под предводительством титаниды Селены. Но Лето могла поспорить: сегодня именно она Королева! То, чем она сейчас была переполнена, называлось «счастьем», и женщина до этого дня никогда не чувствовала его в такой степени. Лето не была счастлива за столько лет её кошмарного существования. Она ни за что не позволит опять отобрать у неё это прекрасное ощущение, не позволит разбить её единственную радость вдребезги. Изящная и одинокая, Лето, Титанида Материнства, порхала под потолком, наслаждаясь в полной мере этим моментом. А Персефона, измученная собственными горючими слезами, коих пролито было страсть как много, не слышала, что происходило на первом этаже, потому что провалилась в пучины тягучего и туманного сна. Во мраке ночи, в неестественное для этого бога время, к Олимпу приближался Аполлон, который, кажется, глубоко ушёл в свои собственные, не утешающие мысли. Гадкое предчувствие засело в его грудной клетке и туго сжимало там же, предвещая беду, и совсем скоро. А оно его никогда не подводило.