Lavigne Aurora

Александр, заметив, как направлялся к выходу его друг вместе с сыном Графа, перевел на того самого Графа многозначительный взгляд в немом вопросе. Тот же в свою очередь просто положил руку на плечо юноши, как бы давая понять, что все хорошо. Успокаивая его таким образом, он повел винодела дальше, до центра зала, чтобы присоединиться к новой волне танца, которую громко объявил ответственный за бал человек. Пару недоумевающих взглядов упало на них почти сразу, а как только они встали в центр и дождались игры оркестра, число этих взглядов увеличилось в разы. Заиграла торжественная музыка, и мужчины начали двигаться ей в такт, помня наизусть каждое движение. Каждый шаг, что следует друг за другом. Кружась в танце по центру зала с высоким, прекрасным по всем параметрам, мужчиной, Лавин совсем не обращал внимание на возмущенные, напудренные лица приглашённых господ и дам, празднично разодетых в пышные платья из тяжелой цветастой ткани, и изящные, дорогие костюмы, скроенные словно по единому эталону. Он элегантно ступал по мраморному полу в такт музыке и движениям партнера, отдаваясь в его власть, позволяя вести себя, словно не только в танце, но и в их собственном урагане чувств. Шаг за шагом, он выписывал легкий оборот на каблуках. Эта сцена выглядела довольно эффектно: под ярким светом золотой, огромной венецианской люстры, что будто бы кричала о богатстве хозяина. Когда затихла музыка, он прижался к груди мужчины, опаляясь собственным, горячим, чуть сбитым дыханием. 18 лет назад После смерти родителей, Александр стал скитаться по улицам. Он еле выживал, прося милостыню, стараясь не пропасть в этом огромном, холодном, жестоком мире. Он дрался с другими уличными мальчишками — за еду, за скудное холодное жилье в грязных переулках, за возможность попрошайничать. Каждый день бедного ребенка был похож на повторяющийся ночной кошмар. Лавин всегда мечтал однажды пробудиться от этого ужасного сна. И действительно, все изменилось в одну холодную ночь. Снег плотно застелил землю города, словно теплое одеяло из ваты, но к сожалению, на самом деле, он лишь обжигал ледяным огнем босые ноги ребенка. Ветер задувал снежинки в изорванную одежду. Собаки, которые временами шастали по неблагополучным районам в поисках добычи словно волки, загнали его в торговый район. Эти животные никогда не нападали на старших детей или на тех, кто выглядел сильнее. Они всегда скалили зубы лишь на слабых одиночек. Сегодня собаки, похоже, твердо решили не отпускать мальчишку. В голову ему пришла идея спрятаться хоть где-нибудь, к примеру, в единственной лавке, где горел свет. Из окон лился теплый свет, потому и снег рядом со зданием подсвечивался этими проблесками, привлекая детское внимание. То была лавка винодела. Юноша аккуратно юркнул в приоткрытую дверь, пока никого не было поблизости и забился под стол, ближе к дровяной печи, что уютно потрескивала почти так же, как было в его родном доме. Дрожа от страха и холода, он лишь сильнее сжался, походя на маленький комочек. Мальчишка просидел там около получаса, и лишь тогда его приметил сам винодел. Сначала он подумал, что это кошка вновь пробралась погреться, но присмотревшись, мужчина понял, что это совсем не один из бродячих котов, а ребенок с маленьким и хрупким телом. Мужчина понаблюдал за мальцом, да и решил не гнать бедняжку. Винодел был добротным дядькой в теле, с большим красным носом и широким ртом, что выдавало в нем человека довольно наивного, но не глупого. Хозяин лавки дал Александру одеяло, успокоил и предложил работать в его лавке вместо того, чтобы слоняться беспризорником по улице. В первое время мальчик выполнял тяжёлую, чёрную работу вместе с другими сиротами. Таскал виноград, мыл бочки, бегал по лавкам с поручениями… У винодельщика почти не было взрослых рабочих, все они были детьми от 12 до 16 лет. Все это потому, что был заключен договор с тамошним епископом: Мальчишки, воспитанники церковного прихода, работают у него, зарабатывают себе на жизнь, а винодельщик поставляет им кагор по довольно божеской цене. Так прошел год. Винодельщик задумался о том, чтобы выбрать себе ученика. Он был уже стар, здоровье стало подводить, да и он перестал выдерживать конкуренцию. У него не было детей, а пропадать мастерству зазря было негоже. Он присматривался ко всем, но все же остановился на Александре. Мальчик был трудолюбив, воспитан, умел намного больше ровесников, да и проявлял недюжие смекалку и фантазию. Так, Александр переехал из тёмной холодной каморки, где битком были набиты все дети, прямиком в отдельную комнату в самой лавке. Он начал учиться мастерству винодела. Как правильно добывать виноградный сок, как сделать так, чтобы вкус стал более насыщенным, чтобы вино было ароматным, как правильно выдерживать готовое вино и все остальные знания о новой профессии ему давались с лёгкостью, чему его учитель был бесконечно рад. Вот и вышло, что вскоре уже юноша, начал экспериментировать. С того времени он создал пару новых сортов вина, достаточно популярных, чтобы представить их одному влиятельному графу, а затем через него, и всей части аристократии в городе. Постепенно, каждый знатный господин очаровался вкусом этого прекрасного алкоголя и стал клиентом Винного дома Александра. Юноша открыл новые лавки, запросил пошлину на вывоз вина во Францию, где оно тоже снискало некую популярность, несмотря на обилие и качество французских вин. И вот, из обычного попрошайки, Александр стал частью общества аристократов, хотя они презрительно щурились у него за спиной, кидая в спину гнусавое: «Нувориш»… Александр почувствовал, что мужчина остановился, это вырвало его из воспоминаний, танец был уже окончен. Пора уходить с паркета. Подняв взгляд на своего партнера, юноша огляделся потом по сторонам, и тут же отвернулся, смотря в пол перед Графом, наблюдая за его начищенными до блеска сапогами, всяко лучше чем глядеть на скорченные рожи окружавших их лицемеров. Леонайд понял его настроение, и, держа крепко руку парня в своей большой ладони, повел того в сторону, чтобы избавить их обоих от дискомфорта, вызванного слишком настырными людишками. Отойдя в угол подальше от всех, они стали отдыхать, не обращая внимания на то, что через несколько минут заиграла новая мелодия, под которую дамы и господа танцевали более спокойно, размеренно и нежно. Пока Лавин успокаивался, Леонайд гладил его по спине, показывая, что юноша не одинок, он ждал, пока тот придет в себя. Так они и стояли у стены, словно в дали от всей суеты праздной жизни. Вскоре парню захотелось какой-то близости и он вновь прижался поближе к мужчине, положил голову ему на плечо, хватаясь за другое одной рукой а оставшейся гладил его ладонь. Граф же в свою очередь не отставал и положил свою руку на талию юного винодела, второй сжимая ладошку юноши, облаченную в черную перчатку. Оба они покачивались в такт музыке, танцуя что-то свое, несвязанное с этим балом, словно пребывая в абсолютно другом мире. Александр прикрыл глаза. Он по-настоящему наслаждался этим коротким мгновением. Мужчина, взяв за край пальца перчаточку партнера, тут же стянул её, пряча после куда-то за створку костюма, и, вновь касаясь ладонью уже обнажённой руки, сжал её в своей. Мужчина аккуратно прошелся кончиками пальцев по теплой ладони, сплел свои пальцы с чужими, приближая руку к своим губам, целуя с осторожностью тыльную сторону ладони парня, с небольшими мазолями на внутренней стороне, но, в то же время, с длинными изящными пальцами и мягкой кожей. Они покачивались на месте в такт музыке, и на лицах обоих присутствовала слабая полуулыбка, и будто бы влюбленное, нежное выражение лица. Окончание бала Был глубокий вечер. Гости уже разъезжались по усадьбам, направляясь чинно в свои кареты под громкий цокот копыт лошадей. Граф с Лавином же мило беседовали под дверьми у входа в поместье и договаривались о следующей, такой же волнующей встрече. Винодел на протяжении всего разговора всячески играл с рукой мужчины, поглаживая ее, потирая, и сгибая как вздумается, рассматривая острые ногти, и ближе к концу сжимая его руку. Он совсем позабыл про свои перчатки, эта мелочь абсолютно вылетела из его влюбленной головы. Когда кучера уже теряли терпение в ожидании обоих, а на участке для карет осталось всего несколько экипажей, которые, скорее всего, принадлежали хозяевам или их близким родственникам, — их было настолько мало, что не составило бы труда пересчитать все по пальцам одной руки — мужчины наконец разошлись, но Александр, не удержавшись, подбежал обратно и, оставив быстрый поцелуй на губах Графа, так же быстро убежал обратно, чудом не падая на своих шпильках. Александр запрыгнул в свою карету и передал через окошко спереди парочку маленьких десертов, украденнных с праздничного стола перед самым уходом. Он пнул трость и она завалилась на соседнее сиденье, туда же, к ней, отправилось и пальто, снятое с плеч. Парень скинул порядком надоевшие ему каблуки на пол кареты и положил стройные ноги на сиденье напротив, более менее вытягивая их и расслабляясь после тяжелого вечера, поедая потихоньку свой ванильный десерт с ягодами. Леонард же зашел в свою карету, где его уже заждался заскучавший сын, положивший ногу на ногу, и подпирающий костяшками подбородок, изучающий свое отражение в окне, задумываясь о чем-то своем. Отец не обратил особого внимания на это, и спокойно сел напротив, принимая примерно такую же позу, только рукой, разве что, ничего не подпирал, а достал вино из-под сиденья. Сразу как Леонард наклонился за ним, он заметил небольшой след прлизошедшего ранее преступления, в виде полупрозрачных небольших капель на полу, а как только мужчина принял прежнее положение, он приметил на сиденье рядом с младшим сыном похожие. Поставив вино на столик с чуть гомким недовольным стуком, тот с вопросом глянул на сына. Леонайд же, хоть и не сразу, но почувствовал, как его сверлят убийственным отцовским взглядом, и отвлекся от мыслей. Посмотрев на отца с таким же немым вопросом, он сначала даже и не понял, чего от него хотят. Старший, в свою очередь, вздохнув, подал голос: — Ты бы хоть как-то постарался скрыть от меня то, чем занимался здесь, хотя, лучше всё-таки тебе делать это в каком нибудь другом, более подходящем месте. Тебе теперь выдавать свою личную карету, чтобы я не волновался за чистоту и сохранность своей? Леонайд, раскрасневшись, наконец сам заметил остатки былой страсти, достал платок и принялся быстренько все оттирать. — Я так и не услышал ответа.- громогласно проговорил отец. Леонайд пискнул. Отвлекся от скрытия следов, и быстро пробормотал: — Да. Пожалуйста. Хотелось бы свою, личную. Отец пренебрежительно хмыкнул и принялся открывать вино с этикеткой, на которой была четко выведена надпись «Lavigne Aurora», в окружении пышных роз и извилистых линий исходящих от них. Через некоторое время, когда юный Граф закончил с оттиранием, Леонард разлил вино по бокалам, пододвинув один сыну и отставив бутылку в сторону, обхватил пальцами свой бокал, и чуть-чуть отпив, прикрыл усталые глаза. Он вспомнил руки парня, которые так понравилось гладить и сжимать перед всей толпой знатных господ, а затем, так же внезапно вспомнил про перчатки, которые спрятал во внутренний карман фрака. Достав их оттуда, мужчина погладил изделие большим пальцем руки, расправляя, а после положил на столик короткие, черные, новые, лоснящиеся на свету перчаточки, как видимо, уже своего возлюбленного.