He knows

      Глухой удар в старое окно сопроводил вой холодного и неугомонного ветра, что давно гулял по улицам столицы, врывался в щели, скрёбся за стенами, валил деревья и уносил в даль последние опавшие листья. Хижина затрещала, пошатнулась и вновь встала на прежнее место, борясь с силами природы, которая, по прогнозам, в скором времени должна подарить первый снег. За стеной недовольно забурчал какой-то старик, всхлипнула девочка и зарычала собака.       Эдвард распахнул глаза, покрылся холодным потом и замер, выжидая. По стене поползла кривая тень, меняя очертания, дёргаясь, будто её током прошибло. По стеклу стукнули один раз, второй, третий. Сердце парня ушло куда-то вниз, замедлило ход, не желая подавать признаков своего существования. Ведь малейшая ошибка и он заметит. Взгляд переместился к потолку: там находилась тень. Всего лишь сухая ветка.       Скулёж собаки сменился слабыми, хриплыми визгами, царапаньем половиц и без того ветхой конструкции и странным, пугающим шуршанием. Вновь буркнул старик. Скрипнула старая деревянная кровать, раздались шаркающие шаги и удар, преследуемый руганью и писком девчонки: — Отец, не трогай Паппи! Он испугался ветра!       И вновь ругань, удары, плачь уже избитой соседки, стуки в окно, предвещающие дождь или ураган. Хотелось пить. Сушняк в горле не давал снова уснуть. Организм желал влаги, а разум зажёг красную табличку «Опасно». Рисковать не хотелось. Жизнь дороже. Потерпит пару часиков, пока рассвет не подоспеет.       Алхимик вновь прикрыл веки, ресницы мелко дрожали. То ли от холода, то ли от страха неизбежного, ведь как бы сильно Элрик не скрывался, как бы быстро не бежал, он найдёт его.       Сбоку прошелестела страница книги и разум парня успокоился. Альфонс рядом, он не спит. Он разбудит как только в его поле зрения появится кто-то подозрительный. — Братик? — доспехи подняли голову. — Я помешал? — Нет… Нет, что ты. Просто не могу уснуть.       Улыбка вышла измученной, но в темноте этого нельзя разглядеть. Кровать скрипнула и Эд перевернулся на спину, растягивая затёкшие конечности и устало втягивая стылый воздух. Рядом вновь зашуршала страница. Свечи не было необходимости зажигать: Луна давала достаточно света, чтобы можно было разобрать строки на бумаге.       На улице мелькнула тень. Тело алхимика мелко задрожало. Когда он придёт? Или решил бросить слежку и начать заниматься более важными делами? Бред. Он бы никогда не бросил то, что начал. В голове гулом раздались слова:       Я сделаю так, чтобы ты думал только обо мне.       О, как же Эдварду хотелось сбежать. Как же ему хотелось бросить пост государственного алхимика и уехать к чертям собачьим. Лишь бы не жить постоянно в страхе, что сковывает, не даёт нормально вдохнуть, утягивает на дно разума, призывая думать только об одном: как выжить?       Скрипнула дверь и в комнатушку вошло нечто громоздкое и шумное. Альфонс. Тогда кто..?!       На диване у противоположной стены никого не оказалось. Лишь раскрытая книга давала понять о недавнем присутствии кого-то ещё.       Элрик-старший судорожно задышал, с болезненным стоном свалился с ложа и всхлипнул. Он был тут. Он видел страх. Он всё знает. — Брат! — доспехи подбежали к упавшему, помогли сесть. — Альфонс, нам надо валить, — шепнул Эд и встал, накидывая плащ.       Действия были лишены смысла. Куда они пойдут? Да и как объяснить всем их шастание по всем возможным гостиницам, переулкам, деревням. Безумный мозг подкидывал картинки куда можно пойти. К Уинри? А если и ей достанется? В штаб? Глупо, зададут кучу вопросов, да и задание выдадут какое-нибудь. Ну же, думай, думай. — Как испуганный котёнок, — просвистело за окном и Эд остановился.       Действительно, чего это он? Разве он всегда бежал от опасности? Разве он трус? Ветка в подтверждение мыслей ударилась о стекло, разбивая то вдребезги, впуская порывы морозного ветра, что заставило поёжится и охладить пыл. Надо сразится. Убить эту тварь, что мешает спокойно жить. — Куда? Братик, ты в порядке?       Голос из доспехов налился тревожностью и заботой. Альфонс не должен тут находится. Его может задеть. Алхимик больше не хочет никого терять. — Ал, у меня есть просьба. Езжай к Уинри. Я кое-что сделаю и тоже приеду. Давно мы не виделись.       Вопросы «почему?», «зачем?» и «надолго?» Эд пропустил мимо ушей, вытолкал брата за дверь и, убедившись что тот сел в поезд, — станция находилась напротив окна их номера — встал посреди комнаты, превозмогая холод и страх.       Нарушитель спокойствия не заставил себя долго ждать. Через разбитое окно в комнату бесшумно нырнул силуэт. Сердце ударилось о рёбра и ускорило ритм.       Фигура выпрямилась. Зелёные пряди упали на короткий тёмный топ, что во тьме казался чёрным. Лиловые глаза усмехнулись, заметя напряжение.       Я заставлю тебя дрожать в страхе, предвкушая мой визит. — Правильный поступок.       Тихий, обволакивающий разум голос в обычной ситуации можно было бы описать мягким. Будто мать поёт колыбельную своему ребёнку, которому приснился страшный сон. Эд был бы безумно рад, если бы это было сном. — Ты ждал меня. — Отрицательный моток головой вызвал смешок. — Ждал, я знаю.       Силуэт двинулся вперёд, вынуждая отступить, запнуться о бортик кровати и упасть. Эдвард сглотнул и панически огляделся ища выход. — Снова убегаешь? — Голос бархатный, тихий, немного хриплый и насмехающийся. — Зачем я тебе, Энви?       Гомункул хохотнул, подошёл вплотную, навис над юношей и мягко улыбнулся. В фиалковых глазах читалось «Скоро поймёшь». Алхимик попятился. Он ждал сражения, так почему же его тело отказывается нападать? Почему всегда, когда парень видел Зависть, он не мог унять сладкое предвкушение? Вопросы, вопросы, вопросы, но где же ответы? У Энви. Этот гад всё знает.       Кровать в который раз жалобно заскрипела, принимая вес ещё одного тела, и старик за стенкой зашёлся руганью на тему «Когда же вы, бляди, угомонитесь?!».       Хищный блеск в фиолетовый глазах, устремлённых на стену, преобразование руки в когтистую лапу и замах — всё это произошло практически мгновенно, лишь мелькнув перед взором. — Не смей! — истерически Элрик схватил гомункула за волосы и с силой дёрнул в сторону.       Но что он надеялся сделать? Задержать? Гомункула? Смешно. Максимум, что он сейчас сделал, так это вызвал себе боль в виде заломленных рук. И всё же Зависть остановился, не убил того жалкого и надоедливого человека, хотя в глазах до сих пор виднеется жажда крови. — Защищаешь незнакомцев, — мурлыкнули над ухом, — даже не зная кто они. Тогда отыграюсь на тебе.       Ветер хлестнул по телу, занёс в комнату капли дождя, зашумел под потолком. Деревья криво наклонились.       Треск.       Ствол не выдержал напора природы и сломался, ветки с шумом влетели в помещение, разметались по полу вместе со стёклами. На улице и в коридоре послышались крики — все жители гостиницы покинули её вместе с хозяином. Даже тот старик в панике выбежал и метнулся искать новое укрытие.       Район опустел. Люди покинули дома и перебрались в центр по понятным причинам. Дома сносило один за другим. Удивительно, что эта конструкция до сих пор держится на месте и не отправилась в полёт.       Эд проводил взглядом пролетевшую мимо черепицу и судорожно выдохнул. Гомункул, пользуясь моментом, лизнул шею парня.       Удар коленом, шипение, барахтанье в кровати, и вновь та же поза, но уже с зажатыми ногами. Энви возвышался над алхимиком, скалился и крепко сжимал чужие запястья у изголовья несчастного предмета мебели.       Элрик знал, что сулит эта встреча. Знал и желал, чтобы всё побыстрее закончилось. И только гомункул мог с уверенностью заявить, что парень хочет этого. Хочет вновь вкусить это наслаждение, растаять в объятиях, отдаться страсти. И Энви даст ему это наслаждение.       Алый язык нетерпеливо прошёлся по губам. Лиловые глаза пожирали лежачего. Мозг подкидывал позы, в каких можно будет взять Эдварда, но не сегодня. Рано.       Губы жадно прижимаются к другим, волосы спадают на подушку. Зубы прикусывают, вызывая слабое мычание, и гомункул усмехается, слизывает кровь, вторгается внутрь, давая почувствовать металлический привкус, и переходит на скулы.       Поцелуи, больше похожие на укусы, спускаются ниже, и ниже, и ниже. Доходят до шеи, ключиц, остаются кровавыми следами и жутко болят. Алхимик недовольно ёрзает, шипит, но он хочет этого. Энви знает.       Холодные, бледные пальцы скользят вдоль рук, очерчивают подбородок и опускаются к груди. Расстёгивают рубашку, откидывают в сторону ненужный плащ, стягивают ремень.       Эд уже пропустил тот момент, когда холодная рука накрыла его член одновременно с укусом в плечо. — Энви..! — полукрик полустон и Элрик поплыл. — Тише, Эдо, — мягко шепчут около уха.       Этот нежный бархатный тон, эти ритмичные движения ладонью, эти поцелуи-укусы — как же это сводит с ума. Гомункул знает, как Эдварду нравится. Он знает, как ему хочется стонать в голос, рвать глотку. Он всё знает.       Большой палец очерчивает головку, проходит по венам, словно рисует картину. Пальцы второй руки зарываются в волосы, оттягивают с силой назад — месть за недавний инцидент.       Элрику некуда себя деть. Ласки, такие желанные в глубине души, наконец снова тут. Худые руки сжимают плечи, ногти впиваются в кожу. Голова откинулась назад. Хриплые стоны отражались от стен, из-за чего алхимику потом будет стыдно. Но кого, чёрт возьми, это сейчас волнует?       Энви усмехается, ускоряет темп, вынуждая метаться из стороны в сторону, дрожать каждой клеточкой тела, желая выпустить всё. У Эда искры перед глазами пляшут, сливаются в калейдоскоп, и он, словно кошка, выгибается, доходя до пика.       Дрёма накатила сразу. Парень из последних сил пытается сфокусировать взгляд на тени, что ускользает, не желая показываться на глаза. Сон погружает человека в спокойствие и умиротворение только ради того, чтобы тот очнулся в мягкой кровати рядом с Уинри и Альфонсом и услышал в песне ветра до дрожи знакомую фразу:       Ещё увидимся, Эдо.