***
Солнце ласково касалось своими теплыми лучами остроносого бледного лица. Его обладатель недовольно жмурился, пытаясь зарыться в пышную копну кудрей. Родион рядом сладко сопел и иногда немного дергался, крепче обнимая Бориса поперек туловища. Обреченно вздохнув, барин все-таки разлепил тяжелые веки и проморглся. Вся комната была в размытых пятнах и кругах, глаза все никак не хотели фокусироваться. Осмотревшись, Борис понял, что лежат они в комнате Родиона и досадливо подметил, что слишком слаб против обаяния Роди. Вот уже месяц у них шла борьба: у кого в комнате они будут спать. Каждый настаивал на своей спальне и не собирался отступать, но Родя имел козыри в виде невинных и умоляющих взглядов или страстных и жгучих взоров, в такие моменты мозг барина плавился и напоминал тягучую карамель, ему уже было откровенно все равно, где ночевать, главное — со своим Совенком. Вздохнув во второй раз, Борис принялся выпутываться из цепких рук и попутно искать взглядом что-то напоминающее одежду. Поднявшись с кровати и отыскав штаны на полу, Борис слегка пошатнулся от непривычки и присел обратно на кровать, протирая глаза руками, стремясь разогнать внезапную тьму. Но не успел он этого сделать, как сзади на барина накинулись холодные руки, что заставило неприятно вздрогнуть. — Родя! У тебя не ладони, а две жабы! Холодно же! — добродушно воскликнул Борис. — В отличии от жабы я не холоднокровное. — Родя подтянулся на руках, обнимая барина всем телом. — А ты куда собрался? Я тебя не отпущу никуда. — Никитична скоро придет. Как я объясню ей то, что валяюсь голым в твоей кровати? — Борис повернулся и звучно поцеловал Родиона в лоб. — Вот эта ее дурацкая привычка заходить в комнаты и открывать окна! Так скоро дом сдует! — Не дуйся, она это делает из лучших побуждений. — Боря коротко щелкнул пальцами по носу Роди. — Знаешь, мне уже надоело шугаться Авдотьи и всех дворовых. Прячемся по углам в собственном доме, даже поспать нормально не можем! Почему я просто не могу тебя поцеловать, когда захочу? — пшеничные брови Роди изогнулись с негодованием. — Ты же сам понимаешь, что мы вынуждены это делать. Никому здесь не понравится то, что происходит между нами. — Борис проговорил печально. — Тем более у меня всегда есть ключи от любой из множества комнат, никто нас под замком трогать не будет. — Ладно, иди, только мы с тобой еще вернемся к этому разговору. Борис встал, блаженно потянувшись, и покинул комнату, размышляя, как он до такого дожил, что сбегает из комнаты любовника поутру. Это знойное лето пробежало быстро, пусть и наполнено было не всегда светлыми событиями. Знакомство с Федором, вечера с князем Диким и маленькие, но блистательные сельские балы. Родион запомнит это уходящее лето навсегда, ведь именно тогда он впервые в жизни приобрел больше, чем потерял. И пусть иногда на душе скреблись кошки, когда он случайно встречался с Кристиной Витальевной или даже видел ее дорогую карету, жизнь продолжалась и была прекрасная в своем умиротворении. Да и тоска из-за графини нападала нечасто: видеться они стали ужасно редко, словно девушка всех избегала. Она стала появляться только на самых многолюдных балах, тихо стояла в стороне и курила турецкую трубку без мундштука, будто молодая печальная вдова. Своими громоздкими бархатными платьями исключительно темных оттенков она лишь дополняла этот образ. Иногда к ней подходила княжна Дикая, все спрашивала об отце, который вообще не выходил в свет после того самого пикника, на котором Борис согласился на брак с Разумовской. Старый граф все писал и писал извинительные записки, отправляя их со строгим статным посыльным. Часто жаловался на здоровье и занятость, сетовал на погоду и уверял, что компания его дочери ничем не хуже его собственной. По деревням ползли слушки о серьезной болезни графа Разумовского, а на молодую графиню бросали все больше взглядов, за ее спиной шепталось все больше людей. Однако Борис и не думал, что сельская жизнь его так затянет. Пестрая жизнь Петербурга казалась теперь блеклой акварельной зарисовкой. Жизнь в деревне теперь была вовсе не мучением, а спокойным ходом судьбы, которая решила так щедро подарить барину душевный покой. Отбросив тяжелые мысли о Кристине Витальевне и его отце, Борис вспомнил о завтраке и спустился в столовую, где его уже ждал Родя. Тот рьяно орудовал ложкой, заглатывая кашу. То, что Совенок не ждал и начинал завтрак без хозяина, было уже привычно: Борис долго просыпался и вставал, иногда сидел и отогревал холодные ноги в тазике с горячей водой, надевал мягкие турецкие тапочки и дорогой халат, который был черезчур велик, и спускался вниз тогда, когда Родя уже вовсю распивал чай. В столовой Борис обязательно обходил стул, на котором сидел Родион, воровато оглядывался, и, если в комнате никого не было, целовал Совенка в макушку. Ел Боря мало, но очень долго, попутно слушая о всех планах Родиона на день, увлеченно поддакивая. Усевшись напротив Роди и схватив ложку, Борис спросил: — Что сегодня будешь делать? — Хочу в лес сходить. Мне местные ребята сказали, что, если пойти на север, в сторону владений графа, можно найти лесное озеро. — Отчего же ты о нем раньше не знал? — Это раньше графские владения были, он продал их твоему отцу по дешевке лет двадцать назад, когда чуть не обанкротился. Все уж забыли про этот клочок леса. Думали, он графу принадлежит. Дуня вошла в столовую незаметная, словно призрак, поставила начищенный до рези в глазах самовар и сразу исчезла. Родя налил себе чаю и сразу неприлично им засербал. Боре это тоже было не в новинку. В далеке от светских раутов Родя становился до жути невоспитанным. Он булькал, чавкал, закидывал ноги на мягкую мебель и широко зевал. Конечно, он делал это не специально, а барин считал это особым знаком доверия, ведь перед близким человеком не обязательно держать лицо. — Не хочешь со мной сходить? — Родя откинулся на стул. — Говорят, там есть старая хижина с кучей хлама и даже лодка. Борис хотел было ответить, что ему не десять лет и озером с древней лодкой его не удивить, но увидев заблестевшие глаза Родиона, с надеждой смотревшие на него, он пролепетал: — С удовольствием. Долго собираясь, они вышли только когда солнце уже стояло в зените и совсем неласково припекало. Родя сразу же схватил Бориса за руку, лишь только они успели скрыться за ветвями помещичьего сада и пройти немного дальше, в сторону полуразвалившейся беседки. Удивительно, этот сад был свидетелем стольких вещей… Он хранил в себе тайны первых сельских балов дедушки Майского, деревья помнили шепот молодых девиц, гулявших по его узким дорожкам. В беседках встречались влюбленные, в дуплах деревьев хранились чувственные письма, забытые их обладателями. Ведь еще полвека назад, при Екатерине, дворянство жило, кипело, объединялось, несло образование, моральные ценности и культуру, конечно, посредством сотен тысяч крепостных крестьян. Какова цена образованных крупиц в море нищеты и горя? Сад видел все: и жестокие порки холопов на заднем дворе, и первые шаги Борисова отца, и крики несчастных и обделенных, и лёгкое щебетание молодых барынь в выбеленных беседках. Саду было тяжело нести ношу времени, и, казалось, от этого многие ветки прогибались, стремились ближе к земле. Это место видело даже зарождение их любви, знало, откуда приходил неуловимый Федор и было посвящено во все тайны семьи Майских и даже в одну тайну Разумовских. Наконец, пройдя ржавое железное ограждение сада, Родя с Борисом направились к лесу, ведя незамысловатый диалог и обсуждая книжку, которую Борис читал на досуге. С некоторых пор это входило в привычку: барин читал и рассказывал, а Родя — слушал, оценивал и рассуждал. Ну не создан был Совенок для художественной литературы. Драматичные повороты лишь заставляли зевать, а любовные страдания вызывали негодование своей глупостью. И лишь когда Борис пересказывал книгу, она приобретала совсем другие краски в глазах Роди: даже самое занудное чтиво превращалось в многогранный философский очерк. Слушай Борю, да и только. Все его рассказы поистине были чем-то сродни спектакля для Совенка. Он научился считывать невидимые маски скрываемых эмоций с любимого лица, каждый жест или несдержанный взмах рукой имели огромное значение в общем представлении. Глаза Бори горели и смеялись, а сам он будто проживал все вместе с героями своего рассказа. Каждой книге он оставлял кусочек себя. И нет, он совершенно себя не растрачивал, ведь любовь — чувство бесконечное и всеобъемлющее, место в сердце — это не место в чердаке, его не может быть слишком мало, там не может быть чего-то ненужного. Выращенный в идеях гуманизма, Борис оценивал все через его призму, что приносило много разочарования. Ведь человек, который учил человеколюбию, — старый барин — оказался жестоким и властным, как это часто бывает в жизни. Только в сказках добрый герой остается добрым до конца, а в реальности каждый что-то скрывает. Увы и ах, но, как говорят французы, «C'est La Vie». Лес встретил пару удивительной тишиной и неприятной жарой. Воздух был тяжелый от влаги и раскаленный палящим солнцем. Смело свернув с главной тропинки, Родя пустился рысью по пышным зарослям, утягивая Бориса за собой. Звонкий смех разлетелся разноцветной птицей по лесу. Пробежав совсем немного, пара вышла к озеру. Со всех сторон вода была окружена стеной деревьев и лишь одинокая ниточка-тропинка, по которой и пришли Родя с Борисом, разрывала эту угрюмую цепь. По глади бегали водомерки, а над ней летали стаи сонных мошек, заросли рогоза закрывали любой подступ к берегу. В кустах виднелся деревянный выступ, на котором было прикреплено увесистое ржавое кольцо. Видимо, это были остатки лодки, а за кольцо когда-то ее привязывали. — Красиво. — коротко вздохнул Борис, а Родя кивнул стрелой кинулся в сторону находки. Барин решил не спешить и насладиться прелестью этого места. Он вгляделся в противоположный берег и заметил небольшой добротный домик с закрытыми ставнями. Вскоре из зарослей послышались радостные крики: — Боря! На ней можно плавать! Барин удивленно приподнял брови и поспешил к Роде. — Не может быть! Сюда никто не заходил уже очень давно. Даже если она и была когда-то целая, то уж точно должна была испортится от времени. Заглянув в кусты рогоза, Борис увидел Родю, смело стоявшего в лодке очень сомнительного вида. Почерневшее дерево дна не внушало доверия, вездесущая плесень, казалось, поглотила всю лодку. С виду, судно держалось на честном слове. — Родя! Вылезай, ты же промокнешь! Я не собираюсь тебя вылавливать как лосося какого-нибудь! — Борис сложил руки на груди и застыл на самом краю травянистого берега. — Лосось — рыба речная, в озерах почти не водится, а в наших широтах — тем более. — с видом знатока ответил Родя. — Что это ты меня сегодня только со всякими гадами речными сравниваешь? Я могу и обидеться! Совенок демонстративно подошел на край лодки, но обидчиво отвернулся. — Ох, Родя, я не хотел тебя обидеть! — Борис тоже воспринял это все в полушутку и решил подыграть. — Прости меня! Борис раскрыл руки для объятий. А Роде только это было и нужно. Быстро схватив барина в районе ребер и потянул на себя. А тут Боре оставалось два исхода: либо перейти в лодку, либо падать в воду. Он предусмотрительно решил остаться сухим. — Вот видишь! Она не тонет! Они застыли в лодке, пока Родя сжимал Борю в объятиях. — Еще раз такое провернешь — отправлю спать на псарню, тебе там больно нравилось. — недовольно ответил Борис. — Это было один раз! — Родион положил подбородок на плечо барину. — И ты сам виноват, что я туда сбежал! Борис слегка отстранился так, чтобы Родя смотрел ему в глаза, а потом наклонился близко-близко, нагло дразня Совенка. — Так что, прикажешь не целовать тебя больше? — прошептал барин, почти касаясь чужих губ. Родя ничего не ответил, а только преодолел разрывающие их милиметры и оставил поцелуй на его губах. С этим поцелуем Борису будто передалась живость и смелость Совенка, отвесив шутовской поклон так, что в лодку налилось прилично воды, он произнес: — Ну, присаживайтесь, ваше высочество, сейчас поплаваем. Схватив весла, которых тут оказалась всего одна пара, Родион исполнил роль кавалера и повез свою прекрасную кудрявую «барышню» на середину озера. Молчавший все это время лес, вдруг заговорил со своими посетителями. Послышался задорный стук дятла и перекличка синичек в голубых шапочках и желтых камзольчиках. Лягушачий хор наполнил воздух своими мелодиями. Прелый воздух теперь не отягощал, а только приносил запах трав и хвои. Выплыв на середину, Родя отложил весла и взглянул на Бориса, который все это время ответно наблюдал за ним. Столкнувшись взглядами, у обоих в сердце что-то защемило, а непередаваемое счастье заполнило все тело. Боря вгляделся в снежную голубизну глаз напротив и слова сами вылетели изо рта: — Я не могу без тебя жить. — тихий шепот прозвучал как удар молнией. Несомненно, барин уже сотни раз говорил слова любви, но все они блекли перед этим признанием. Оно будто невидимо связывало души, и теперь, что чувствовал один — чувствовали двое. Родя положил руки на шею любимому и прикоснулся лбом ко лбу. Они долго дышали одним воздухом и думали одни мысли, но никто так и не решился приблизиться к чужим губам. Сейчас это казалось лишним и ненужным, даже пошлым. Спустя мгновение они невинно обнялись и Родя тихо произнес: — Пообещай любить меня вечно. — Обещаю.***
— Настоящая любовь — чувство вечное, дорогуша, не спорь! Чарка с жижей, отдаленно напоминающей вино, с грохотом опустилась на деревянный стол. Весь воздух пропах этим самым вином, тухлой рыбой и вонючими кислыми щами, которые тут варились круглосуточно без остановки. Все внутреннее убранство кабака состояло из тяжелых деревянных лавок и столов, заляпаных в щах и пропахших ими насквозь, грязных серых стен и ущербной иконы в самом дальнем углу, которую было вовсе не видно. Будто хозяева не хотели показывать божьей матери это не самое приятное место. — Сдалась мне твоя любовь! Любовью детей не покормишь и лошадь не подвяжешь! Глупость одна! — стукнул кулаком изрядно пьяный верзила. — Нет, ну ты меня не слушаешь! — аккуратная кисть, унизанная перстнями, ответно сжимается в кулак и стучит по грязному столу, усыпанному крошками. — Вот ты свою жену любишь? — А чего ее любить-то? Змея она и есть змея. Плохо, что бью ее редко… — верзила хлебнул пойло из своей кружки. — Бедная твоя жена, а ты скотина в чистом ее виде! — худой мужчина в черном хитоне поднялся из-за стола, тряхнув такой же черной гривой волос. — Не о чем разговаривать с тобой, дурак ты, Митька! — Я Микола! — взревел обиженный мужичок, уже не в состоянии выразить свой гнев. Да и вряд ли бы он смог. Еще в самом начале их разговора в грязном деревенском кабаке, это странный парень будто всех зачаровал. Наговорил всем гадостей, а ему выпивки бесплатно налили. От него веяло странной загадочностью, и, казалось, даже если захочешь ему что-то сделать — не получится. — Ну, Микола! Как будто это важно. Бывай, Микола! Федор схватил полотняную сумку, которая показалась ему почему-то очень легкой. Заглянув под стол, Федор заметил два зеленых глаза, выглядывающих из темноты и вопросительно на него смотрящих. — Далила! Ты чем там занимаешься? — обратился он к кошке. В ответ он получил лишь шокированный взгляд Миколы. — Что, прямо сейчас? — слегка раздраженно спросил он Далилу. — Ну ладно, сейчас, так сейчас. — Федор закатил глаза и плюхнулся обратно на лавку. За ним все еще внимательно следил мужичок и ничего не мог сказать. Положив сумку и достав оттуда стопку больших игральных карт, как подумал Микола, Федор хлопнул по лавке рядом с собой, будто приглашая кошку присесть рядом. И, действительно, вскоре из-за стола выглянула черная умная мордочка. Карты запрыгали в руках Федора, перелетая с одной ловкой ладони на другую. Увлеченно перетасовывая, он что-то шептал одними губами. Наконец, вытянул три карты рубашками вверх. Его бывший собеседник не смел проронить и слова. — Так не хочется смотреть что там. — грустно вздохнул Федор, опять будто обращаясь к кошке. Быстро перевернув карты и сложив их веером, Федор вгляделся. Спустя мгновение, раздраженно бросив карты, он посмотрел на них сверху вниз и погладил кошку свободной рукой. — Дьявол, Смерть и десятка мечей… — прошептал Федор и повернулся лицом к кошке. — Да не может быть так плохо! Собрав злополучные карточки и сложив их в сумку, Федор наконец поднял взгляд на Миколу. У того голос только сейчас смог прорезаться. — Колдун! Ведьмак! Изыди, черт проклятый! — мужик потянулся к кресту на шее. Федор посмотрел самым измотанным взглядом из всех, что были в его арсенале и медленно спокойно сказал: — Я ремесленник. Не колдун, не маг и не, прости господи, черт. Понятно? Мужичок сразу успокоился, его сальное лицо приобрело самое глупое выражение из возможных. — Тогда окстись. — Да пожалуйста. Федор сложил руки в старообрядческом жесте² и перекрестился. — Доволен? Ну тогда до свидания. Федор схватил кошку под мышку, что той не очень понравилось, перекинул сумку через плечо и пошел на выход из кабака. Переступая через порог, он злостно прошипел: — Вот и зачем я с ним говорил? Креститься еще пришлось… ¹«Се ля ви» (C'est La Vie, иногда по-русски пишется слитно: «селяви») это французская поговорка, в дословном переводе означающая «такова жизнь». ² Старообрядцы, в отличие от обычных православных людей, когда крестятся, используют только два пальца.