Блеск темных клавиш на белом холсте.

...А по ночам душа моя свободна. ©Эдер Лютель.

- Нет, Линали, это невозможно… - простонал подросток, уронив голову на клавиши. От этого действия рояль печально забренчал, громко и протяжно. Китаянка отложила скрипку и присела рядом с другом. Рука ее прикоснулась к белесым волосам мальчика и стала нежно перебирать их. В фиалковых, бездонных, как озеро, глазах явно читалось понимание. Девушка нежно улыбнулась. Линали будто бы светилась изнутри тонким, едва уловимым, но таким теплым, согревающим и умиротворяющим светом. - Тебе просто нужно сосредоточиться, - спокойно начала она. – Давай еще раз, хорошо? Аллен устало вздохнул и подпер голову рукой. Он неотрывно смотрел на белые и черные, как сама смоль, клавиши. В голове тонким и беззвучным роем проносились воспоминания. Вот он с братом первый в своей жизни раз видит величественный инструмент за толстым стеклом витрины музыкального магазина. Тогда, снежным и морозным вечером, они втроем прогуливались по засыпающему Лондону. Отец, видя, как его детей заворожил снегопад, только тихо радостно посмеивался. Мальчишек просто захватил детский восторг, радость и счастье. Их сердца трепетали, глядя на то, как невесомо, кружась в воздухе в невероятном танце, сплетаясь незримой нитью, оседают на землю снежинки, застилая ее пушистым махровым ковром. А потом, когда они шли по улочке, золотой, озорной и такой пылкий с карамельными крапинками, и серый, радужный, напоминающий грозовое небо, взгляды остановились на белоснежном, как и падающий снег, рояле. Он стоял в ослепительном, роскошном неоновом свете ламп, будто бы ждал только их двоих. Аллен до сих пор отчетливо, словно он только вчера все это вновь пережил, помнит, как засияли глаза брата, а на его лице расползлась лучезарная улыбка, с такими обворожительными ямочками на щеках. До сих пор слышит, как бьется его сердце – быстро, рьяно, словно мечтает снести невидимую преграду на своем пути. И как оно замирает, когда пальцы в первый раз несмело и так неуклюже касаются заветных чарующих клавиш. И ему кажется, что нет ничего прекраснее в этом мире, кроме этого ощущения – так ярко в голове появляется образ: ты и многочисленный зал, свет падает только на сидящего исполнителя и его инструмент. И никого. Больше никого вокруг. Все остальное осталось позади – боль, обиды, счастье, родственники, знакомые и весь оставшийся мир. Это все – ненужно, неважно, не так волнующе. Уолкер пару раз моргнул, прогоняя воспоминания. Действительно, Линали права: он слишком много думает не о том. Нужно сосредоточиться на музыке. Откинуть все, что не связано с ней, прочь, освобождая разум и сознание. Ему нужно чистое полотно, на котором постепенно, раз за разом, появятся ноты, такие привычные и родные. Черной россыпью на белом холсте, уверенно и плавно нанесен узор. Линии тонкие, правильные, витиевато заходят одна на другую, образуя причудливую фигуру, больше напоминающую каракулю для незнающего человека. Мазок кистью – новая нота завершена, но она пока одна, и от этого одинока. Тут же, следом, будто повинуясь взмаху волшебной палочки, появляется другая. И теперь они вдвоем и не так уж и страшно все остальное. Ведь больше они не одни, они вместе. Когда Аллен вновь касается клавиш, внутри у него все будто переворачивается. Внизу живота образуется комок, который поднимается все выше и выше. Кажется, еще мгновенье – он выйдет из него и полетит. Будто бы вырвется из плена. А может, и не из плена. Может, он, родившись, отправится на поиски новых приключений, на поиски того или же чего, без чего не сможет существовать. - Хорошо, давай попробуем еще раз, - Аллен потер затекшую шею и улыбнулся. Линали поднялась и потянулась к скрипке. - Просто подумай о чем-нибудь светлом и родном, - посоветовала она. «Подумать, говоришь… О светлом… о родном…» - повторил про себя подросток. Возможно, она права. Пианист закрыл глаза и стал по памяти играть, одновременно пытаясь сосредоточиться на чем-то светлом и дорогом. Почему-то перед глазами сразу всплыло недовольное лицо Канды. Да и не только лицо. Японец будто бы оказался сейчас перед ним, а не находился дома. Если бы Аллен протянул к нему руку, обязательно бы почувствовал тепло, исходящее от него. И такой едва уловимый цветочный аромат, смешанный с запахом красок. Запах Канды. Седоволосый улыбнулся, вспоминая красивое аристократическое лицо в обрамлении черных волос. Таких мягких, таких… невесомых. Они были прекрасны, также как и сам их обладатель. Если Уолкер встретил Юу с другой прической, то ни за что не узнал бы японца – настолько привычно было видеть того с длинными волосами. Казалось бы, смешно и нелепо: стать ближе, чем кто-либо, за такой маленький срок. Но родственным душам не нужно много времени, чтобы узнать друг друга, ведь так? Двум душам, родным, близким, единым, ничего не стоит отыскать друг друга в толпе точно таких же, абсолютно идентичных душ. Будто искра мелькает среди серой массы, и, видя ее, они тянутся к ней изо всех сил. Так просто и в то же время так сложно – отыскать именно то, что ищешь. Пальцы невесомо порхают по клавишам. Первые, немного несмелые звуки льющейся мелодии заполоняют комнату. Неспешно, плавно звучит инструмент. Аллену кажется, что время вновь остановилось. На миг, но все-таки замедлило свой ход. Душа встрепенулась крохотной птичкой, замерла в ожидании, а затем упорхнула. В небо, в бескрайнее, чистое, синее и такое далекое. Такое красивое и завораживающее. Небо над огромным океаном. Тихим, спокойным, умиротворяющим океаном. И вздохнув полной грудью, подросток чувствует легкий соленый запах воды, ощущает практически невесомый бриз. Хочется подняться и распахнуть руки навстречу воздушному потоку, который так ласково тревожит его волосы. За спиной вырастают невидимые крылья, подобные хрупкой паутинке. Когда ветерок касается их, ощущается несмелое покалывание. Так хорошо. Крылья, как бархат – немного шершавы, но такие приятные на ощупь. А сердцу спокойно, как никогда раньше. Немного тоскливо, правда. Но эта тоска желанная, потому что она наполнена нежностью и любовью. Нежностью к самому сокровенному, любовью к окружающему миру. А когда в музыкальное пространство робко, будто испугавшись всего вокруг, стучится скрипка…тогда желание полета становится осуществимым. Осторожный взмах крыльями, ноги отрываются от земли – не страшно. Страха нет. Есть только чувство правильности, завершенности. Потому что так надо, так правильнее. Они играют эту мелодию снова и снова. Седоволосый мальчишка не открывает глаз. Видимо, ему просто страшно открыть их и потерять одно из своих видений. Его лицо спокойно, на нем нет ни печали, ни боли, ни разочарования – только радость и безмятежность. В уголках губ по-прежнему затаилась робкая улыбка. А перед глазами – океан, манящий и такой спокойный, Канда, в руках у которого кисть, а лицо выражает крайнюю сосредоточенность процессом. И отчего-то эти два образа – родных его сердцу – сливаются в один. Грудь заполнило тепло, быстро распространяющееся по всему телу. Жарко. Уолкер горит, словно в огне, но боли не чувствует. Совершенно другие чувства, эмоции и совершенно другая реакция. Томно. Хочется освободить себя от лишних преград – не нужны они ему. У пианиста возникло острое желание слиться с тем, что видится. Стать роднее, ближе. Прикоснуться и ощутить то самое горячее дыхание на своих губах. Как в прошлый раз, в больнице. Но наваждение быстро проходит – мелодия и ноты заканчиваются. Хотя… он же с самого начала не смотрел на них. Просто играл по памяти. Ли снова улыбается, потирая затекшую шею от долгой игры, и кидает взгляд на часы. - Аллен, - зовет она удивленно. – Кажется, мы заигрались… - вздохнула девушка, кивая на часы. Они показывали, что с момента их прихода в маленькую студию прошло около десяти часов. - Ась? Так мало? – ему кажется, что девушка просто шутит. Он бы вечность не отходил от рояля, продолжая снова, раз за разом, воплощать свою мечту в жизнь. Китаянка только рассеянно кивнула. Ей не понять всех тех чувств, что недавно обуревали седоволосого подростка. Или они до сих пор не желают его отпускать? *** Когда Аллен переступает порог их общей квартиры, часы давно показывают далеко за полночь. Он осторожно, стараясь не издавать лишнего шума, снимает обувь и направляется на кухню. Ставит пакет с продуктами на стол и довольно потягивается. Ему совершенно не хочется сейчас находиться дома – все его естество тянет его на воздух. В ушах у подростка до сих пор стоит их игра с Ли. Разобрав продукты и рассортировав их по холодильнику, Аллен направился в комнату к Канде. Конечно, подросток понимал, что Юу, скорее всего, уже видит десятый сон и мешать ему не стоит, но ноги сами понесли его в комнату азиата. Возможно, всему виной то самое возникшее еще в студии чувство. Да, скорее всего так и есть. Вот от чего его сердце так трепещет, так бьется о грудную клетку… Он оказался прав. Канда спал, бережно прижимая к себе подушку. Грудь его размеренно вздымалась, волосы в беспорядке разметались по кровати. Обычно спящие кажутся такими беззащитными и такими хрупкими, что при их виде хочется спрятать, скрыть ото всех бед и опасностей. Но Канда… Юу, хоть и был таким и не во сне, казался Уолкеру совершенно не таким. От чего так, он не знал. Просто японец, наверное, внушал какое-то трепетное чувство защищенности. Глупо звучит, конечно, но Аллен полностью уверен в своих ощущениях и мыслях. Пианист осторожно прикрыл за собой дверь, и теперь на его лице все-таки появилась улыбка, ожидающая своего выхода целый день. Так улыбался мальчик только для нескольких людей, двое из которых покинули этот мир, а последний никогда не увидит ее. Не увидит, так почувствует. Но промолчит, потому что им не нужны слова, чтобы понимать друг друга. Очевидное не нуждается в огласке. Аллен зашел в свою комнату, и устало стянул с себя несвежую рубашку, оставшись только в одних хлопковых брюках цвета ультрамарин. Седоволосый, раскинув руки точно также, как в своем видении, упал на кровать. Шелковые простыни встретили его прохладными, ободряющими объятьями. Он повертел головой, от чего белесые волосы, разметавшись по подушке и задев его нос, вызвали легкую щекотку. «Как же хорошо». Мыслей не было. Да и не нужны они сейчас ему – ни хорошие, ни плохие. Хочется вот так лежать и не двигаться. Но его душа все также желала выйти на свежий воздух. Его будто разрывало на две части: одновременно хотелось и остаться, и пойти прогуляться по ночному Лондону. Май – последний месяц весны. Последний для поры любви, как говорят. Но правы ли те, кто считает так? Аллен думал совершенно иначе. Неважно, какое время года, суток… Любовь не знает границ, ей подвластно все. Она придет тогда, когда посчитает нужным. И все глупые суждения о том, что весна – пора любви, пора романтических приключений, - неправда. Сказки для детей… Его рука машинально потянулась к прикроватной тумбочке. Где-то там у него лежал плеер… Найдя еще одно чудо техники, Уолкер издал удовлетворенный фырк. Вставив наушники в уши, он нажал на кнопку воспроизведения. И тут же, будто дожидалась его прихода, зазвучала мелодия его мечты. Его персонального счастья. Оказывается, человеку нужно так мало для того, чтобы чувствовать себя счастливым. Кому-то нужно понимание, что он нужен хоть кому-то, пусть и неизвестному человеку, с которым, возможно, случайно познакомился в сети; кто-то стремится заниматься любимым делом и больше ничем другим, потому что для них все остальное не так уж и важно; а есть еще и те, которые становятся счастливыми только от одной робкой, мимолетной, теплой, одобряющей, (абсолютно малозначимо какой), но такой искренней улыбки. Люди – существа странные. Пожалуй, самые загадочные во вселенной. Удивительно, не так ли? Потому что считается совершенно иначе. - Ты знаешь, как умеет улыбаться солнце, Аллен? – звонкий мальчишеский смех заполоняет все вокруг. - Дурак ты, Неа. Солнце не может улыбаться – оно не живое. – Бурчит на брата Аллен, упрямо поджав губы. На его слова Неа лишь загадочно улыбается. - Глупый-то как раз ты, - Уолкер-старший берет камушек и пускает его по синеватой глади. – Солнце живое, что бы ты там не говорил. Его лучи, обжигающие и проникающие до самых темных уголков планеты, - часть улыбки. Он непонимающе смотрит на брата. - Глупости. - Когда-нибудь ты поймешь… Заслушавшись, Аллен проваливается в легкую полудрему. В такую, при которой обязательно снятся сны. Мальчику кажется, что он где-то на берегу лазурного моря и занимается таким глупым и скучным делом – собирает ракушки. Где-то над головой кричат чайки. Кричат, но не раздражают совершенно. И такое тоже бывает… Раскаленный песок обжигает босые ступни, лоб покрыла легкая испарина. Рубашка давно отброшена в сторону за ненадобностью, льняные штаны закатаны по самые колени. Голова немного раскалывается от палящего солнца – он не покрыл голову. Да и зачем, собственно? Давно уже пора идти под навес, иначе можно получить солнечный удар, но Аллен упорно продолжает заниматься своим делом. Он подносит к уху одну из самых больших ракушек и замирает. Ему слышится океан. Его песня льется, достигает сознания и вновь отдаляется. Шум волн, крик чаек, - звуки природы такие красивые. Мир совершенен в своем несовершенстве и своей живописности. И тянет запечатлеть все это – лазурный берег, волны, что так бьются о прибрежные скалы, птиц и человека, что с детским восторгом и безудержным счастьем в глазах собирает дары океана. Вот бы найти художника… И судьба – эта, порой, жестокая женщина, – видно решает сделать подарок. В тени деревьев за мольбертом сидит одинокий художник. Он делает первые абрисы. Лицо выражает крайнюю степень сосредоточенности и отрешенности от внешнего мира. Сразу видно – человек занимается любимым и таким привычным делом. Вот он откладывает карандаш и берет в руки кисть. Набирает на нее краску и делает первый мазок. Сначала несмело, а затем все увереннее. Взмах за взмахом, движение за движением – все идеально и правильно. А пока седоволосый мальчишка собирает ракушки и слушает звуки океана, и художник старается успеть запечатлеть этот момент, не растеряв всего волшебства и всей магии момента, кто-то неизвестный играет все ту же тихую и спокойную мелодию жизни. А природа будто бы хочет помочь неизвестному исполнителю: она подстраивает все свои звуки под нее, стараясь не отставать и не спешить. Говорят, счастье и солнце нельзя потрогать. Но седоволосый мальчишка с озорной улыбкой и сияющими глазами убедился, что это ложь. Он смог потрогать это все, оставшись собой и не сгорев дотла от переполняющих чувств. *** - Ты не спал, - коротко бросает Канда. Аллен печально улыбается уголками губ и тихо вздыхает. - Откуда ты узнал? – спрашивает он. – Я тебя разбудил? Брюнет опирается рукой о стол и отставляет трость. Уолкер тут же это замечает. Он не решается спросить, зачем Юу трость в собственном доме. Ведь Канда сам недавно только недавно признался, что дома может самостоятельно передвигаться. Так…почему? Канда садится на стул и без разрешения берет кружку своего сожителя. Делает глоток и брезгливо морщится. - Как ты можешь это пить? – чашка тут же возвращена на место, а заданный вопрос пианиста остается проигнорирован. Движения японца точны, словно все предметы, находящиеся на кухне, видны ему. – Зачем класть столько сахара в уже сладкий напиток? Мелочь, у тебя задница не слипнется? - А ты беспокоишься? – брови удивленно приподнимаются. Аллен всем корпусом ложится на стол и откровенно, не стесняясь, зевает. На его реплику азиат тоже решил промолчать. В последнее время Канда все чаще молчал, думая о чем-то своем. Седоволосый ничего на это не говорил, не реагировал. Мальчик вел себя так, будто бы ничего не случилось. Видимо, было легче. Потому что если начнешь спрашивать и интересоваться, Юу обязательно попросит его не лезть не в свое дело. А потом и вовсе замкнется в себе… Они сидели молча. В образовавшейся тишине любой посторонний звук мог стать роковым. Наконец, Уолкер не выдержал. - Почему ты никогда не просил отвезти тебя домой? – задает он уже давно мучивший вопрос. Японец напрягается, слыша его. От нахлынувших воспоминаний у него все сжимается в тугой узел внизу живота, а воздуха катастрофически не хватает. Как объяснить этому глупому ребенку настоящую причину? Стыдно показывать свой страх. Просто Канде казалось, что прошлое снова может поглотить его, переступи он порог своей квартиры. Сейчас ему спокойно. Но как только он окажется там, все…можно будет попрощаться с тем, что было. Спусковой крючок на причудливом механизме сработает – даже не нужно прилагать никаких усилий. Наверное, он дурак. Страшится того, что уже было. Или же все еще продолжает цепляться? Палка о двух концах. Но все-таки нужно посмотреть в лицо своему страху. Гордо расправить плечи и войти в ужасное место. Глотнуть воздуха побольше и прыгнуть, надеясь, что внизу тебя обязательно поймают. Доверие – хрупкое осознание того, что ты нужен. Так зачем нужно подрывать его, а Мелочь? Аллен ждет ответа на свой вопрос. Он не сводит пристального взгляда с сидящего напротив парня. Ожидание мучительно. Мальчик уже успел придумать себе тысячу вариантов ответов, каждый из которых пугал его. - Тебя это не касается, - звучит немного хриплый голос. Больно слышать такое. С ним снова не считаются. Опять предательство? Возможно. Но так хочется верить в сказку… Поднявшись, Уолкер убирает со стола грязную посуду и направляется к раковине. - Меня касается все, что связано с тобой, Юу. – Бросает он. Канда чуть ли не скрипит зубами. Напряжение. Вот оно, в воздухе, раскаленном добела. Поднесешь спичку – вспыхнет тут же и будет гореть ярким, красивым пламенем, сжигая такое хрупкое равновесие. Как они дожили до такого? Как получилось, что общаться стало трудно и практически невозможно? Да что с ними такое? - Я не просил, чтобы ты бегал вокруг меня собачкой. Руки дрожат. Признаться, Канда абсолютно прав: его действительно никто ни чем не просил. Он сам согласился, сам взял ответственность за другого человека. Линали однажды сказала, что так ему легче пережить свою потерю: переключиться с одного человека на другого. «Прости, Неа, я все-таки дотянулся до солнца и, подобно Икару, сгорел в его лучах. Но я видел, как оно улыбается» *** В чувствах унылых мне не согреться, Льются потоком они прямо в сердце. Канда задумчиво вертел в руках кисть. Сегодня у него все шло не так, как нужно. Сначала Шпендель со своими глупыми расспросами. Вот ведь приставучий мальчишка… И чего ему не сидится на месте? «Меня касается все, что связано с тобой, Юу…» Может, когда-то люди узнают, Что не одни по планете они блуждают…? Глупый, наивный ребенок… да и ребенок ли? Судьба над ним уж точно поиздевалась… над ними всеми. Так что же? От чего в груди разливается такое тепло, когда Мелкий находится рядом с ним? И не важно, что он делает: молчит или же трепет языком похуже базарной бабы. С ним просто уютно, с ним просто…. Спокойно. С ним не чувствуешь одиночества. Если хочешь любовь отыскать, Радостный свет заиграет опять. Отложив кисть в сторону, Юу поправил растрепанные волосы, затянув ленту потуже. Из динамиков лилась спокойная, грустная музыка. Девушка пела о надежде. Надежде в светлое, чистое и счастливое будущее. Ее голос окрасил комнату японца в цвет родонита*. Нежный розовый и малиновый цвета слились в один цвет утренней зари. Восход солнца – начало новой главы в его жизни… Поправив браслет на левой руке из этого минерала**, Юу вновь потянулся к кисти. Может, ему сегодня удастся что-нибудь нарисовать… Чувства сердечные не обмануть – Краской они разрисуют твой путь. Двери у дома не закрывай, Снова пытайся и смело шагай… Ему никогда не было так хорошо. Даже с Алмой японец не мог чувствовать той полноты, той жизни, что билась ключом… И всему этому он обязан незнакомому мальчишке. Хотя… незнакомому ли? Ты не печалься, а просто поверь – Завтра откроется новая дверь. Если вдруг чья-то слеза упадет, Ветер с собою ее унесет. Его душа, израненная жизнью, беззвучно плакала. Бесцветные капли, так похожие на бриллиант, ударялись о гранитное сердце, разбивая его на маленькие кусочки. Заставляя его болеть. Чувства, что были спрятаны столько времени за плотным замком, наконец, обрели свободу. Теплым потоком поднимет тебя. В небе проснешься ты, к счастью летя. Глаз своих ты больше не прячь: Кончилось время твоих неудач. Мне не придется тебе говорить, Чтобы мечты в жизнь ты смог превратить.*** Краска ложилась на холст ровно, гладко и плавно. Рука порхала, создавая причудливые образы, которые постепенно обретали завершенность. В голове стояла четкая картина, и тебе ничего не стоит, отгородившись от внешнего мира, воплотить ее в жизнь. И пусть будут недочеты: в кривых линиях, переходящих в замечательные переплетения. Цвета не смешиваются, они гармонируют друг с другом, изредка заходя друг на друга. У него свой собственный, новый стиль, который другие мастера своего дела назовут безвкусным и отвратительным, брезгливо сморщив нос и повертев пальцем у виска… В воздухе стоит запах краски, резкий, пропитывающий каждую клеточку тела… И приходит понимание всего происходящего. Становится так легко, спокойно, приятно, невесомо, потому что… Влюблен. Казалось бы, глупость, но где-то внутри себя Канда знал, что он прав. Чувство, захватившее его полностью, не отпускающее ни на секунду… оно притягивало к себе, привязывая невидимыми лентами к тому, кто для него больше, чем друг, чем кто-либо… Единение. Губы брюнета дрогнули. На лице появилась тень от улыбки. Продолжая рисовать, воплощая свою мечту в реальность, уверенными мазками нанося на холст свои желания, олицетворение которых находится в подростке, сидящем в соседней комнате, Канда знает, что, закончив картину, он поднимется и пойдет извиняться. Попросит прощения, возможно даже скажет единственное слово, которое изменило его жизнь навсегда. «Люблю…» - вертится на языке, в мыслях, в желаниях. Это везде. Это сильнее всего на свете. Сильнее самого Юу. *** Один гудок. Второй, третий… когда же он возьмет трубку? Раздается характерный щелчок и через секунду слышится весьма заспанный голос. - Да… - Лави, привет. – Аллен стискивает телефон пальцами. На другом конце рыжий парень удивленно моргает и садится на постели. - Аллен? – еще немного, и любопытство попрет из него всеми доступными способами. - Нам нужно поговорить, - сбитое дыхание мальчишки немного озадачивает друга. - Что-то случилось? – к любопытству в голове присоединилось еще и беспокойство. – Что-то с Юу? Аллен делает глубокий вдох, собираясь с мыслями. - Я хочу, чтобы ты рассказал мне об Алме, - наконец, выдает Уолкер и зажмуривается. Спусковой крючок нажат. Осталось только дождаться результата. Но каким он будет, покажет время. А его у них не так уж и много… ________________ *родонит - розовый камень, камень утренней зари, фаулерит, орлец, рубиновый шпат, розовый шпат; минерал, силикат марганца, образовавшийся в особых условиях на контакте магмы с осадочными породами, богатыми марганцем; камень иллюзий. Пробуждает в человеке скрытые в нем таланты, развивает любовь к искусству, ко всему утонченному и прекрасному. Родонит учит нас любить и радоваться жизни и принимать как дар судьбу. ** решила заменить привычную Канкану на браслет. Считается, что родонит - талисман молодых людей, жаждущих побед, а также писателей, поэтов, музыкантов, художников. Талисманом может быть браслет, сделанный из этого камня. Браслет нужно носить на левой руке, тогда он усилит способность к обучению, подпитает энергией. *** текст песни Elisa – Hikari. Перевод взят из эндинга Nabari No Ou. Мелодия, что играли Линали и Аллен: Secret Garden – Song from a Secret Garden.