на пылающий город падает тень

***

Страх за Серёжу никогда не уходит. Он может засыпать, когда любимый находится в моих руках, может прятаться, пока мы вместе и счастливы, но никогда не исчезает до конца. Так было всегда, с самого детства. Когда мы поняли, что даже природа предписывает нам никогда не расставаться, когда впервые почувствовали запахи друг друга — не как дети, а как истинные — я знал, что защита Серёжи — есть моя главная жизненная цель и задача. — Птенчик мой, я дома! — зову его из коридора, и где-то в глубине квартиры хлопает крышка ноутбука. — Привет, Олег, — он появляется в дверном проеме, и я снова чувствую, как в животе сворачивается тугим узлом желание. Серёжа прекрасен — всегда, всегда… Но перед течкой он прекрасен вдвойне: его кожа словно начинает светиться, как лик Мадонны на его любимых картинах старых итальянских мастеров. Его синие глаза блестят в нежной дымке, и главное — он становится покорным и послушным, как пластилин. Он не скандалит и не закатывает истерик, и позволяет делать с собой, что мне захочется. — Твой запах поменялся, — замечаю я, подходя к Серёже и запуская ладони ему под футболку. По его спине проходит дрожь — он всегда такой чувствительный со мной, и это сводит с ума. — Презентацию завтра нужно отменить. — Нет, Олег, не нужно отменять, я слишком долго… — он замолкает на половине фразы. — Нужно, Серёженька. Я не пущу тебя ходить по залу и соблазнять чужих альф своим сладким запахом, надеюсь, ты понимаешь. — Я мог бы принять блокаторы, — неуверенно предлагает Серёжа. — Мы много месяцев готовились к этому обновлению. — Ну и зачем так над собой издеваться? И надо мной тоже, — ласково провожу ладонями по его пояснице и позвонкам — кожа холодная и гладкая, идеально ровная. — Блокаторы запаха отразятся не только на тебе, но и на мне, разве нет? Птенчик мой, если ты готовил это обновление долгие месяцы, то оно вполне может подождать еще недельку. — Олег… — Кто еще, кроме меня, позаботится о твоем здоровье? Кто еще защитит тебя от чужих похотливых взглядов и рук? — Ты, — Серёжа закрывает глаза и позволяет прижать себя ближе к груди. Так гораздо спокойнее — сердцебиение к сердцебиению. — Разве я не хочу для тебя только лучшего? Разве не лучше провести течку с любящим альфой, чем мучаться с химическими блокаторами? Как будто тебе мало других таблеток… При упоминании лекарств лицо Серёжи меняется. — Хорошо, я перенесу, хорошо, договорились, — частит Разумовский, вцепившись в рукав моего пиджака, — только их не отменяй, Олег, пожалуйста. Я с ума сойду, если… — Не буду, — обещаю я, мягко целуя омегу в висок. Тут он прав, к детям мы еще не готовы. — Не буду, ну что ты, мальчик мой? Не буду. Ты ужинал? Серёжа качает головой, и в его запахе я снова улавливаю волнение. — Я не буду ругаться, птенчик, — от белой футболки Разумовского пахнет мылом. Не могу дождаться момента, когда этот синтетический запах исчезнет, и останется только сам Серёжа. — В душ схожу и сразу к тебе, жди меня на кухне. Выйдя из душа, вижу Разумовского уже за столом. Он сидит, поджав под себя ноги, в домашних шортах и теплых носках, с телефоном в руке. — С кем переписываешься? — Рабочий чат, — тут же отзывается Серёжа. — Новый баг нашли, жалуются мне. — Работа подождет до утра, — я беру телефон в руки и откладываю на стол, предварительно бросив взгляд на экран — да, кажется, и правда рабочий чат. Ужин проходит в тишине. Серёжа ведет себя подозрительно тихо — дуется, должно быть, за перенос презентации. Смирится. Это для его же блага. Он расправляется со своей лазаньей первым и встает. — Куда ты? — Надо один код дописать, Олег, это быстро. — Сядь обратно. Он садится, но в глаза не смотрит. Мнет в руке салфетку. У него красивые, длинные пальцы — музыканта или художника. Серёжа весь — живое искусство. — Мое общество тяготит тебя? — спрашиваю ровным голосом, доедая свою порцию. Мы похожи сейчас на героев Аббатства Даунтон — борьба эмоций с этикетом. — Серёж, я задал вопрос. — Нет. — Тогда код тоже подождет до завтра. Я соскучился за день. Убираю тарелку в сторону и подзываю Серёжу к себе. Он идет без возражений. — Садись мне на колени, птенчик. И отпусти себя, расслабься. Я не сделаю тебе больно. На колени опускается приятная теплая тяжесть, и руки сами собой взлетают на стройную талию. Разумовский держится за мою шею и смотрит куда-то за спину. Опять думает о посторонних вещах в моменты близости — мы же договаривались так не делать! Отругаю его позже, а пока есть более интересные занятия. — Ты такой красивый, Серёженька. Самый красивый… — веду ладонями ниже, к бедрам под мягкой тканью, потом прижимаюсь лицом к его шее и делаю глубокий вдох. Цветы апельсинового дерева и карамель — тягучий, сливочный запах. Серёжу хочется облизать с ног до головы, хочется разукрасить бледную кожу лепестками лиловых засосов. Он снова вздрагивает. Вкусный, теплый и немного сонный — мой омега, мой Серёжа. Мой — рычит альфа внутри, но я не даю ему контроль — сегодня Серёжа вел себя хорошо и заслужил нежный секс. Подхватываю его под бедра и встаю из-за стола. Он инстинктивно обхватывает мою талию ногами и сильнее сжимает руки на плечах. Уже в спальне кладу свою ношу на кровать и наконец-то целую — глубоко и горячо, прикусывая нижнюю губу. Серёжино тело — мягкий пластилин под моими руками. Он часто дышит, хаотично гладит меня по плечам и лицу — больше, чтобы занять чем-нибудь руки. Опять нервничает. — Птенчик мой, почему ты не можешь расслабиться? Просто доверься мне, разве альфа может навредить своей паре? — Голова болит, — тихо отвечает Серёжа. — Это все из-за таблеток, — вздыхаю, прослеживая большим пальцем его нижнюю губу, потом поглаживаю нежную шею, — и либидо они тебе понижают… — Это мелочи, — снова пугается Разумовский. — Продолжай. Ничего они не делают плохого. Я в норме. В другой ситуации такое нежелание заводить со мной семью вызвало бы обиду, но Серёжа подо мной лежит настолько расхристанный и послушный, что мне не хочется думать об этом слишком долго. Белая футболка улетает куда-то в сторону, я стягиваю с него шорты, но оставляю носки — перед течкой он мерзнет сильнее обычного. — Ты сегодня снова кого-то убил? — спрашивает Серёжа, глядя в потолок. — Мы не будем говорить об этом в постели, — я накрываю его губы своими и дарю еще один поцелуй, проникаю языком внутрь и делаю пару толчков. Серёжа дышит носом, позволяя углубить поцелуй. — Мы вообще не будем это обсуждать, если не хочешь новой ссоры, малыш. Он прикусывает губу, взгляд затуманенных синих глаз бегает по комнате. Стягиваю с любовника белье и забираюсь сверху. На мне еще куча одежды, а он уже полностью обнажен — все восхитительные веснушки и родинки на фарфоровой коже на виду, теплый свет настольной лампы льется на его тело, и мое копившееся весь вечер возбуждение снова дает о себе знать. Расстегнув ширинку, я освобождаю член и не без удовольствия вижу, как сбивается у Серёжи дыхание. Он может играть обиженку сколько угодно, но от физиологии не убежишь — разрядка ему нужна так же, как и мне. — Посмотри на меня. — Ммм? Вместо ответа я кладу ладони ему на коленки и развожу их в стороны — Разумовский податливый, вовсе не сопротивляется. У него красивые, острые коленки с мелкими бледными веснушками. Я не выдерживаю — целую кожу на внутренней стороне бедер, и Серёжа дергается — ему щекотно от жесткой бороды. — Твоей смазки не хватит, — констатирую я, массируя вход двумя пальцами. — Олег, я могу ртом, может… — Ну зачем ртом? У тебя же голова болит. Не бойся, птенчик, я о тебе позабочусь. Вернувшись в кровать со смазкой, принимаюсь растягивать его двумя пальцами — ощущения непередаваемые, потому что упрямый Разумовский поначалу никак не может расслабиться, только стонет на высокой ноте от каждого движения пальцев. Добавляю третий и еще смазки — сегодня, пока нам с ним в голову не ударили гормоны, лишним не будет. — Олег… — Все будет хорошо, мальчик мой, — я забрасываю его стройные ноги себе на плечи и толкаюсь внутрь. Разумовского выгибает на кровати, его руки на моих предплечьях сжимаются с удивительной для омеги силой. Я даю ему время привыкнуть, склоняюсь к шее и оставляю мокрый укус-поцелуй на ключице. — Ну вот, сейчас будет хорошо. Немножко потерпи. Еще два поцелуя — и Серёжа кивает, разрешая двигаться. Первые несколько толчков медленные и глубокие, он громко стонет, почти скулит, но потом ритм меняется на более быстрый, и серёжины стоны становятся тише. Он разжимает руки, тонко и высоко выстанывает мое имя, так что поток его слов сливается в бессмысленную кашу. — Ты мой, Серёжа? Мой омега? — К-конечно, — отвечает он между двумя сильными толчками. — Хорошо. Не забывай об этом, — я переношу вес на левую руку, а правой касаюсь его шеи сзади — там, у метки, запах слаще всего. — Ты у меня такой… Черт, я сейчас… Серёжа сжимается, усиливая мое наслаждение, и распахивает небесно-синие глаза. — Только без узла давай, пожалуйста… — Хорошо, птенчик, как скажешь, успеем еще, — ускорившись, я кончаю внутрь и быстро выскальзываю, чтобы случайно не связаться с ним. Поздний вечер, мы оба устали, а вот завтра, когда у него начнется полноценная течка… Серёжа садится на постели и тянется за одеялом. — Ты не кончил, — вспоминаю я. — Давай я… — Не надо, — Серёжа мягко улыбается, останавливая мою руку. — Мне было и так хорошо. Давай лучше спать? Странно. После оргазма думать о его странном поведении не хочется, и я укладываюсь сзади Разумовского и обнимаю обеими руками. Теперь можно выдохнуть, потому что мой омега в безопасности, мой омега со мной, и я защищу его от всего, что может ему навредить. — Спокойной ночи, любовь моя. Серёжа согласно угукает, проваливаясь в сон. Он всегда засыпает раньше меня, оставляя возможность полюбоваться им спящим. И как можно этой возможностью не воспользоваться? От его шеи так же пахнет апельсиновыми цветами и карамелью, но после секса запах более тяжелый, густой и сладкий, словно мёд. Рыжие мягкие волосы щекочут мне лицо. Окутанный этим сладким дурманом, я засыпаю, стиснув руки у него на животе. Моё — рычит альфа внутри. Моё.